«И прямо напротив военной части».
«Именно, Диман».
«Они, естественно, ничего не слышали».
«Я уж не знаю. Мумия мне ничего насчет этого не бакланил. Да скорее всего нет. А то бы проход Далыгиной был диаметром с трубу после помощи этим ухоровцам целой роты бравых десантников».
Потом мы с Серым набухались (не до потери сознания, но достаточно, чтобы хорошо дернуло по тыкве и чтобы наступила легкость, а боль внутри, сраное одиночество и мороз отступили). В этот день я был сам не свой. Мое место заняла Третья Личность. Я ругалась как сапожник, орал и строил из себя нечто вроде бравого солдатика. Обычно я себе такого не позволяю, но Третья Личность решила по-другому.
Использовать мат для связки слов – тупо и не в моем стиле. Если уж его и использую я, то лишь в критических ситуациях… доля устрашения и чтобы над тобой не возобладали. В этом случае я использую ограниченное количество грязных слов, но сегодня я лаялся прямо как Мумия.
Также почти забыл записать самое важное, что нагнало на меня чуток дрожжи. Серый сказал мне, что брат Нойгирова подозревает то, что это мы так подшутили над его гребаным братиком, который пока хвост не задирает. Серый сказал, что не стоит обращать внимания на эти слухи, порожденные каким-то лохом. Не показывать вида, а самое главное страха – не то просекут.
Когда мы Серым переходили через дорогу на зеленый свет, как путные законопослушные придурки (ну уже никак законопослушные, потому что оба были слегка под мухой после жестяных баночек крепенького пивка), то перед нами прямо на зеленый проехала девятка цвета металлик. Представить только – пропорол на зеленый свет! Говнюк вонючий! Серый заверещал на него, используя богатый запас ругательных слов, а я, не долго думая (вернее, не я, а Третья Личность), схватила осколок камня, лежавший на боку у фонарного столба, и чтобы было дури швыранул в сторону долбанной девятки. Я проделал это почти мгновенно. Мной завладело бешенство, негодование, а в конце концов Третьей Личности захотелось просто повеселиться. Камень угодил почти в самый низ заднего стекла и грохнулся на дорогу. На стекле осталась вмятина, и расползлись, точно паутинки, трещины. Хрен, который сидел в девятке и который, видимо, не сдавал на права и, само собой разумеется, не ведал о правилах дорожного движения, надавил на тормоза. Раздался визг тормозящих колес.
«Кажется у нас обубенные проблемы, Диман». – С какой-то весельцой в голосе произнес Серый, дернув меня за руку.
Люди стали пялиться на нас. Это были Фрэссеры. Где-то на глубоком подсознательном уровне. Я ощущал исходящую от них опасность. Но в то же самое время мне было не страшно. Мне было насрать на них. Я был выше их, сильнее, и они не могли растерзать меня. Хотя правильнее было бы сказать, это Третья Личность была сильнее и ей было срать на все, что творилось в тот момент вокруг. Из девятки вышел жирдяй с пузом в легкой кожанке и черных джинсах, вслед за ними вышел парень, который не был таким колобком. Он был в спортивной костюме, а на шее у него была цепочка. С левой руки сползли позолоченные часы. Взгляд у этого парня был офигенно злой. Если бы мы ему попались, он бы нас наверно замочил. Он был крутым это точно. И по национальности кавказцем.
«Вы щтой-то, – когда он сказал это, то сомнений, что он кавказкой национальности, не осталось, – дэлаете сучары еб…!!!» – Дальше он горланил по-страшному на своем родном чучмекском, который если бы звучал по телеку, то мы бы слышали лишь один долгий сплошной гудок.
«ЧЕШЕМ, СЕРЫЙ, НА Х… ОТСЕ-Э-ЛЬ!!!» – Вышел я из ступора и сорвался на бег. Серый следом за мной. А чучмек перестал горланить на своем родном, на котором материться было легче, чем на нашем, и погнался за нами. Колобок в кожанке и черных джинсах сделал жалкую попытку преследовать нас, но быстро сошел с дистанции. Зато парень в спорт. костюме чесал как полный псих за нами. Я включил всю свою скорость. Мы с Серым вначале неслись наравне, но потом он бежал уже за мной. В башке у Третьей Личности (или же у меня?) точно перекрыло что-то: я не слышал никаких окружающих звуков (ни криков, ни гудков машин – лишь собственное учащенное дыхание). Третья Личность, которая владела мной в то время, понимала, что если чучмек догонит ее, то он не оставит живого места на мне – они народ горячий.
Мы пронеслись по дорожке напротив торгового универмага и возле спортивной площадки шестьдесят третьей школы, а чучмек никак не отлипал у нас с хвоста. Серый уже начал понемногу сдавать, я – тоже.
«Хфто-ойте фу-у-ки-и!» – крикнул чучмек. Голос его был каким-то сиплым. В общем совсем непохожим на тот матный голос, когда он «красочно» выражался на своем родном языке, вытащив задницу из тачки.
Чучмек стал нагонять нас. Я не знаю. Наверно, у него открылось второе дыхание. От Серого его отделяло расстояние вытянутой руки, и оно каждые две секунды сокращалось. У меня внутри пробежал липкий холодок, я сглотнул противную сраносухую слюну, а если представить, что ощутил в тот момент Серый. Мы были за шестьдесят третьей школой, примерно в полутореметре от нее.
Чучмек все приближался. Серый, уже достаточно отставший от меня (нужно было ему меньше пить, курить да трахаться), мог отчетливо слышать его хрипящее дыхание. Я решил, что единственным разумным выходом в данной ситуации ( очередной черной шуточке Димы Версова, или Третьей Личности) будет бежать в Канализационную Берлогу. Мы бежали в противоположную от нее сторону. Мышцы ног у меня точно занемели, их кто-то сильно сдавливал. Мне чертовски хотелось остановиться и дерябнуться на землю, но что-то внутри (вероятно, инстинкт самосохранения и желание не попортить свою бесполезную гнусную шкуру, заложенное в меня Богом, как и в каждого человека при встрече с опасностью, угрожающей его существованию) заставляло меня продолжать бежать, несмотря на дерущую боль в горле и груди, боль в тыкве и головокружение.
За спиной раздался звук падения и трения.
«Х…нида, – прорычал чучмекский голос позади (моему сознанию показалось, что он прозвучал мне в самое ухо), – еб… урод!».
«А-а-э!» – Вскрикнул Серый, когда разъяренный чучмек в спортивной куртке и цепочкой на шее с размаху пнул его под живот.
«Нравитца швырять камни, говнук? Быть стекла? Я те покажу, пдонок!»
Я сделал резкий поворот в сторону Канализационной Берлоги. Меня занесло, и я полуупал на дорогу. Свез локоть. Почувствовал, как по нему побежала капелька крови, и его засаднило. А позади до меня доносились стоны Серого и бешеные и разъяренные крики чучмека. Чеша, что есть духу в Канализационную Берлогу в моей ломящейся от боли, давления и черной удручающей тоски тыкве произошел следующий мини диалог:
– А сделал ли бы он то же для тебя, если бы ты был на его месте, а он на твоем?
– Тут и думать не требуется. Ответ очевиден. ОН БЫ КИНУЛ МЕНЯ.
– А на кой черт ты паришься?
Когда я прибежал в Берлогу, то там был тот же разносол. Зависала и Степан изрядно надышались и обкурились. Парень в бейсболке, который дрых кайфовым сном нарка, когда Рик припадал урок Шпингалету, имел на матрасе в дупель пьяную Ритку-услыжилку, которая еще умудрялась издавать какие-то постанывания, точно надувная резиновая кукла. Шпингалет стоял в полутьме, прислонившись к стене – он онанировал.
Мне пришлось долго распиновать Зависалу и Степана, которые хихикали как полные придурки. Зависала выдал таким слащавым голоском, видно, подумав, что я Ритка-услужилка: «Отвъянь, шмара, не дам тебе мой…». Я долбанул его по затылку рукой со всего отмаха. Он застонал, крепко зажмурившись и схватившись за ушибленное место. Я портратил минут пять, чтобы втолкать в башку Степана и Зависалу, кто такой Серый, и около двух, чтобы заставить их двигать за мной на выручку Серому, этому говеному Фрэссеру, долбанутому роботу, который, должно быть, подумал, что я его кинул (что сделал бы он, вполне вероятно), или же он ни черта ни о чем не думал. Пьяная хмель у меня в тыкве прошла. Я ощущал лишь неприятный привкус горечи во рут и пустоты в желудке, а также у меня сводило зубы и казалось, словно они в сранье. Только представить: зубы в сранье. Точно я нажрался дерьма. Не очень шикарное зрелище – для настоящих крепышей. Ха-ха-ха-ха!!! ДА ПОШЛИ ВЫ, ГОВНОЕДЫ! ДОЛБАНЫЕ ФРЭССЕРЫ! ГРЕБАННЫЙ ДУБЛИКАТ ПАПОЛЧКИ!!! ХОТЬ Б ТЫ…
Пока мы в спешке шли к развилке, где нагнал Серого чучмек, Зависала все тер пах, точено у него там был зверский зуд (а может, и в самом деле был – неизвестно с кем он там сношался).
Чучмек бил лежащего на земле и прикрывающего руками голову Серого. Одежда на нем была грязной и запыленной. Футболка задрана и порвана. В этот момент я уже снова полностью перестал контролировать себя, прямо как тогда на футбольном поле, когда я чуть было не совершил то, что до чертиков хотелось господам уродства, безумия и различных граней страха, Фрэссерам, – совершил убийство.
Третья Личность в моем обличии подняла небольшой камень и швырнула в сторону чучмека. Камень просвистел возле виска этого урода. Он не слишком-то обратил внимание на это, пнув под бок Серого и начав драть его за волосы.
ЯРОСТЬ НАКРЫВАЕТ С ГОЛОВОЙ – ПЕРЕСТАЕШЬ ЧУВСТВОВАТЬ, ДУМАТЬ О ЧЕМ-ТО, КРОМЕ ТОГО, ЧТО ПОРОДИЛО ТВОЮ ЯРОСТЬ. В КОНЦЕ КОНЦОВ ПЕРЕСТАЕШЬ БЫТЬ СОБОЙ И СТАНОВИШЬСЯ РАБОМ ГОСПОЖИ ЗЛОСТИ, КОТОРУЮ НЕ ТАК-ТО ЗАСТАВИТЬ СИДЕТЬ В КОРОБОЧКЕ, ИЗ КОТОРОЙ ЕЙ ТАК ХОЧЕТСЯ ВЫПРЫГНУТЬ, ЕСЛИ ЕСТЬ ТЕПЛЫЙ КЛИМАТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ НЕЕ.
НУ ДАЙ МНЕ ПОЗАБАВИТСЯ! НЕ БОРИСЬ СО МНОЙ. ДАЙ МНЕ ДОСТУП, ДРУЖИЩЕ!
Серый заверещал. Тогда Зависала схаркнул большой комок слюны, стер остатки ее с подбородка и побежал на чучмека. Тот обернулся, когда Зависала уже летел на него с вперед вытянутой ногой. Должно быть, Зависала в свободное от зависа время и трахания, успел глянуть какой-то старый фильм с участием Жана-Клода. Чем-то мне, сидящему глубоко запертым в сознании и могущему наблюдать все стороны, Зависала напомнил его. Чучмек пошатнулся, издал гортанный кашляющий стон, но не упал. Степан треснул чучмека в живот кулаком. А Третья Личность пнула его почти в то же самое место.
Чучмек грохнулся.
У Серого была разбита губа. На ней была темная кровь. Нос чучмек ему тоже расквасил. Серый открыл глаза и закашлялся. Он довольно долго бухал, пока мы втроем развлекались с чучмеком. Третья Личность сорвала с него спортивную куртку, скомкала и отбросила в сторону. Зависала таким слащавым голоском (словно ему и впрямь было жаль его) спросил у чучмека: «Хреновенько, мужичек-черновичек, а? НЕ СЛЕДОВАЛО ГНАТЬ НА НАШЕГО КОРЕША, ЧЕРОНОЖОП!!!» – заверещал Зависала и с размаху пнул чучмека в грудь.
Пока все это происходило Серому удалось оклематься, он глянул на меня (в глазах я прочитал некий упрек). Обхватив правой рукой нос и рот, точно он таксикоманил, дыша через тряпку, пропитанную клеем или еще каким-нибудь глюконатом, а не дышал из пакета, Серый стал наносить чучмеку удар за ударом. Из брови и лба у него потекла кровь. Вначале он издавал какие-то хлюпающие звуки, а потом вообще перестал подавать какие-либо признаки жизни.
Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала.
«Завязывай!» – Рявкнул я, отшвырнув ошалевшего Серого.
«Иди на х…! Я сейчас поквитаюсь с этим уродом». – Последовал новый удар.
«Довольно я сказал!».
«Не довольно! Я еще не закончил!»
«Закончил!!!» – Я пожалел, что вернулся. Нужно было оставить Серого, этого Фрэссера, временного дружка. Дать возможность чучмеку оторваться вдоволь. Хотя я, наверно, также бы хотел замочалить того, кто избивал меня, если бы представилась возможность, но сейчас я испытывал некое отвращение уже к излишней жестокости Серого. Мы позабавились над чучмеком, дали ему пару (ха-ха-ха!) зажигательных пендалей и достаточно.
КОГДА ГОВНО СЛУЧИЛОСЬ НЕ С ТОБОЙ, И ВИДИШЬ КАК ДРУГОЙ РЕАГИРУЕТ НА ЭТО, ТО ВНУТРИ ОСУЖДАЕШЬ ЕГО ДЕЙСТВИЯ, ПОЛАГАЯ, ЧТО БУДЬ ТЫ НА ЕГО МЕСТЕ, НИКОГДА БЫ ТАК НЕОСМЫСЛЕННО ИЛИ ЖЕСТОКО НЕ ПОСТУПИЛ.
Бабка с дедом прошли мимо нас, с опаской поглядывая. Они перешептывались, но дальше этого дело не дошло. А две девахи с парнем прошли, словно вообще ничего не происходило. Парень гнал какую-то веселенькую пургу этим двум идиоткам, одна из которых была в черных штанах, сползших почти до «булочной» линии, а на другой были драные джинсы (никогда не понимал, на кой… они кромсают свои джинсы; нравится ходить как бомж, что ль?). У парня были длинноватые волосы, черная легенькая кожанка и темно-синие джинсы. Бабенки были почти полностью поглощены галиматьей парня или же своими пустыми мыслями, а парень теми бессмысленными (и очень веселыми словами), с помощью которых он хотел сблизиться с бабенками, а потом подпоить (как бы между прочим) и наконец достигнуть своей финальной цели и удалиться как фантом.
«ХАРЭ, СЕРЫЙ. ГОВЕНАЯ СУКА! – Рявкнул я. Мне удалось совладать с Третьей Личностью на какое-то время и освободиться из той темницы сознания, в которую она меня заточила. – Лучше зырь сюда, пацанюга!» – Я наклонился и содрал с полуживого в пыли, грязи и крови чучмека спортивные штаны.
«Шикарно, Диманыч!» – Серый хрипло хохотнул и хлопнул меня по ладони. Мне захотелось хлопнуть Серого не по ладони, а по морде. И не хлопнуть, а врезать со всего размаху.
Содрав штаны с чучмека, я поступил как не знаю кто (трудно подобрать название, полностью отражающее всю гнусность моего действия и в то же время лаконическое название того, как я поступил; думаю, трехэтажный мат был бы здесь в самый раз, но не стоит становиться еще и большим говном, падая тем самым еще глубже в отстойную яму).
Я И ТАК ГЛУБОКО ВНИЗУ. ТАМ, ГДЕ Я: ХОЛОДНО, ТОСКЛИВО, МРАЧНО И ВОНЯЕТ СМРАДОМ. Я ТАМ СОВЕРШЕННО ОДИН. ИНОГДА ТУДА ЗАГЛЯДЫВАЕТ АНГЕЛ СВЕТА. НО МОГУ ЛИ Я ЕМУ ВЕРИТЬ?
ОПАСНО. СТРАШНО. БОЯЗНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНООПАСНООПАСНО……………
«У нас голубеньких здесь нет? – Прижимая руку ко рту и ухмыляясь, спросил Степан. – Серый, может ты помянешь ориентацию?»
«Заглохни, сука! Прикрой гнилоговорильник! – Серый ударил Степана в грудак. – А то и тебя сверху положим, чмошник поганый! – У Серого снова пошла кровь из носа и из губы. Он шмыгнул носом и стер с губы кровь. – Будет что-то вроде бутера или развлекающихся черепашек!».
Зависала загагалился. Через пару секунд к нему присоединилась Третья Личность, а потом и сам Серый.
Дальше мы оставили чучмека. Зашли купить бухла. Степан сказал, что в Берлоге есть чуть-чуть глюконата (т.е клей), а Зависало, лыбясь сказал, что есть чуток марихуаны. Мы купили алкоголя и завалились в Берлогу. Шпингалета уже там не было: видимо он посмотрел порнуху в живую, спустил свой кран, и побежал отрываться с пареньками своего возраста (попивать пивко из полторашек, курить, дышать и заниматься всякой всячиной: начиная от звонков в квартиры для прикола и разбивания окон в садах или какой-либо иной развлекухи, пока какой-нибудь «крупный дядя» не оторвет ему башку или не пересчитает косточки, как сегодня это сделал чучмек Серому в относительном смысле, конечно. Мы сделали это ему намного сильнее).
«Глянь на эту дуру вонючюю. Распласталась, раздвигалка долбанная!» – Степан пнул Ритку-услужилку по правой ноге, на которой были полуизодранные сандалии. Ритка лежала на спине: голова у нее была запрокинута и отведена в сторону, ноги раздвинуты, а джинсы едва натянуты до пояса. Рубашка на типа мужской была полурастегнута. Зрелище не из приятных. Уже в такое ранее время она была полной опустившейся шлюхой, которая лишь нажирается, улетает и которую имеют. Кстати Ритка уже залетала несколько раз, когда с ней развлекались смельчаки (психи чокнутые) без защитных резиновых доспехов. Первый раз она сделала аборт (ей было всего тринадцать), а потом нажралась какой-то бурды (ей рвало по-страшному, как мне рассказывали, и в итоге у нее случился выкидыш).
«Надо ее вышвырнуть на фиг отсель!» – С ехидной ухмылкой произнес Серый.
«Надорвешься! Лучше затолкаем ее за трубу на говеный наш трахальный матрас и пусть кемарит этот кусок использованной мясоплоти там!» – Степан снова пнул Ритку-услужилку по носу сандалии. Та издала хрюкающий звук, а потом забухала. Потом из ее хавальника вырвался пердящий звук, как мне показалось, но Зависало, ржавший, как обколотый джокер, заявил, что она пернула в действительности. Мы все (Третья Личность, Серый, Зависала и Степан) скроили фейсы в отвращении. Потом дружно в унисон ржали над этим, когда хлебнули каждый бухла (бутылка прошла по маршруту, который зовется «по рукам»). Затем я курнул марихуанки с Зависалой, а Серый и Степан смотрели мульты, жадно вдыхая пары клея из пакета.
Дальше Степана повело. Он стал орать, смеяться, материться. «ОНИ ЗДЕСЬ!!! В СТЕНАХ! ЗЕМЛЕ! ЛЮДОЕДЫ! ВЕЗДЕ-Е-Э!!!» Все гоготали, а мне стало не по себя и холодно внутри Третьей Личности – я вспомнил о Фрэссерах.
Потом он щупал Ритку, засунув ей грязную провонявшую куревом, грязью и инывм говном пятерню ей в трусы. Все это было больше чем отвратительно… скорее похабно. Но это по-настоящему было, хоть мне и кажется, что это был ужасный кошмарный сон.
«ЕЙ НРАВИТСЯ!»
«Да ей и палка понравится, обработанная спереди под головку, пф-фф!» – Выдал Зависала, прислонившись к стене.
«Не в чем что ль поковыряться больше, чертов ублюдок, сраный извращен». – Произнес я сквозь темную завесу боли, лени, отчаяния, бессмыслицы и кровавой тоски. В моем голосе не звучало злобы – лишь какое-то странное спокойствие и презрение.
«Заглохни, чистенький. Она кайфует, ей скоро приснится мокрый сон».
Тут я заржал, что было сил. Я ржал, не останавливаясь. Я не знал, чему я смеялся и почему. Должно быть, от злости на себя, от злости на то грязное и тупое существование, в котором я плаваю, точно в отстойной луже, на пустоту, которую я пытаюсь заполнить, но никогда в итоге не смогу, и от злости на то, что я такой бесполезный одинокий никому, кроме Фрэссеров, ненужный кусок дерьма.
Кто ты?
Я никто.
Что ты сделал относительно стоящего?
Да практически ничего.
Что ты видишь впереди?
Иногда я вижу…
Что ты видишь?!
Я вижу тьму и труху.
Опиши свое существование.
Я не знаю как.
Твое существование подобно бегу по темному лесу, в котором никого нет, в котором слышно лишь временами крики совы, и из которого нельзя выбраться, потому что кругом тьма и нет света. Сколько бы времени ты не пробыл в нем, это не имеет значения – ты не продвинешься в том, чтобы разузнать нечто, что разогнало бы хоть частично этот темно-кровавый мрак, который повсюду пустил корни.
ТАМ, ГДЕ ЦАРСТВО ТЬМЫ, ТРУДНО ПРОНИКНУТЬ ЛУЧУ СВЕТА
Дальше я не знаю, что натворила Третья Личность. Я как таковой отключился. У Натали я не ночевал (я собирался от нее сваливать – вот и свалил). Как мне потом рассказывали Серый, Степан-извращен и Зависала, мы носились за какой-то девчонкой глубоким вечером. «Я хотел ей задуть во все щели, да и все, чай, я уж не знаю точно». – Сказал Степан, обхватив голову руками. У него до сих пор ныл котелок, хоть и успел его подзалить.
«И что удалось тебе?» – Спросил я у него, поморщившись.
«Не-а. Эту сучка убежала, визжа. Вот если бы она мне попалась – повизжалы бы тогда. Мы были точно свора психов-людоедов, вышедших на охоту».
«Ни хрена не помню».
«А как Серый нашел сраный кирзовый сапог и хотел запулить в окно первого этажа, но ты отговорил его, а потом сам как запулишь, нас не предупредив, и нам пришлось чесать, что было духу, тоже не всплывает?». – Я мотнул башкой.
Меня сегодня выписали, и сегодня я взял то шмотье (я кое-как стирал его вручную все эти дни, чтобы не вонять точно бомжара, или чушок, который очень долго трахался или «откачивал свой моченосос», глядя забавную киношку про пыхтящих мальчиков и девочек), которое у меня было и свалил из квартиры Натали. Не стоило мне рассказывать ей. Я думал, так будет лучше, но вышло все с точностью да наоборот. Я чувствую к ней какое-то отвращение. Между нами пространство, в котором много острых предметов. Она чувствует ко мне что-то подобное. Наверняка, сказала бы мне, что мне пора сваливать, потому что это не по душе ее матушке или что-нибудь эдакое. Честно признаться, я еще сваливал и перебирался на некоторое время в Канализационную Берлогу, потому что задолбалось чувствовать, что я завишу в какой-то степени от Нэт – хреновое чувство. Не считаю себя полным, в каком-то смысле сшитым по кускам, или лучше сказать, повязанным на короткий поводок. Не следовало мне рассказывать мне ей о Фрэссерах. Но что сделано, то сделано. Я допустил ошибку, вслед за которой непременно последуют определенные последствия (последействия). Внутренний ублюдок посоветовал мне сделать это, я долго решался на рассказ Натали о том, что творится у меня внутри и в итоге сделал это, но получил только все намного хуже. Я ощущаю бешенный щекочущий меня страх, злость ко всем и к Нэт. Еще более сильное чувство непонимания, одиночества – словно меня запихали в тесный вонючий ящик и повесили кучу огромных замков, а поверх меня еще накидали кучу мертвой разлагающей плоти. Потом попрыгали на ящике минут пять – и он наконец с большим трудом и напрягом запирается. Раздается едва слышный щелчок – и вуаля, черт вас дери, вы заточены!
В это черный рутинный день мы кольнули три урока, но перед этим Дима Версов (или Третья Личность, фиг его знает) отмочил черную шуточку.
У Рика был насморк, и мое больное воображение родило новую извращенную и поганую шуточку. Я сказал Рику сморкнуться на листок бумаги на подоконнике в углу рекреации – тот это сделал (не с радостью, но и не с отвращением). Сопли были густые и зеленоватые, а по средине в них были какие-то беленькие черточки, точно ниточки, или сухожилии у человека. По расписанию у нас была биология. И я решил прикольнуться над Раиской-эволюционисткой, которая мне недовольным таким тоном дала понять, что если я буду и дальше болеть, то плохо себя чувствовать, то я могу и не сдать экзамены и не выйти из тюрьмы (в смысле из школы), или же выйти со справкой как полнейший грамотей. Ее тон мне очень пришелся не по нраву. Само собой я не жду, что со мной будут общаться вежливо, но хотя бы спокойным холодновато-безразличным тоном она могла бы это сказать. Но она сказала все с осуждением и каким-то презрением.
Я обмазал соплями указку – наложил хороший смачный слой зеленоватых соплей. Держа указку за конец, положил на маленькую металлическую полочку при доске. Затем скомкал грязный воняющий потом и каким-то иным дерьмом платок Рика, чтобы макнуть чистый конец платка (если так вообще можно говорить). Обмазал ручки ящиков стола, сам стол – по кромке и остальные «соплюшки» использовал на стульчак. Соплей осталось на него не очень много, поэтому я попросил Рика еще сморконуться. Тот выдавил чуток из себя. За нами наблюдало пару человек, в основном ботаники, включая Математическую Машину убийцу Анну Баркашину, которая приперлась сегодня в длинной обтягивающей жопу юбке, так что выделялся контур ее трусов, сапогах до колен на высоких каблуках, черной кофточке и пиджаке, который естественно имел лишь две жа-а-лкие пуговки на самом низу и не прикрывал сиськи, которые должны была бы прикрывать кофточка, создатели которой чуток перестарались с вырезом – видно, когда делали его на производстве, были совсем немного навеселе (Пусть я и заядлая ботаничка, но и у меня титьки при себе и я люблю их выставлять на показ – все-таки весна как никак на дворе).
Баркашина напоминала заносчивую стерву бизнес-леди, которая в школе была настоящей зубрилой и над которой потешались, и теперь, когда она стала большой крутой шишкой типа смердящий геморрой, то она хочет оторваться пополной и показать всем и вся, какая она важная и значимая цаца.
В школе вы издевались надо мной, а теперь посмотрите, какая я. Так что считайтесь со мной, смеюнчики драные!
Я сдерживал себя, когда Рик сморкнулся последний раз, потому что зеленая соплюшка (моя бабушка любила так говорить, когда у меня был насморк. Да, наверно, все бабушки так говорят – это слово, произнесенное их устами, уже и делает их бабушками) повисла у него на носу и болталась, точно маятник. Тогда он вытащил ее, схватив большим и указательным пальцем. Она оказалась довольно длинной. В тот момент меня прострелила мысль, что Рик сейчас вынет свои соплевидные мозги через ноздрю. Он сбросил соплю на сиденье и обтер руку о штанину. Это было отвратительно, смешно и в то же время чем-то привлекательно.
Раиска-эволюционистка задержалась. Эти минуты были подобны пытке для меня, хотелось вскочить со стула и заорать: «ГДЕ ТЫ, БИОЛОГИЧКА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?!»
Она наконец нарисовалась. Какое-то время потрепалась насчет классных дел, денег (это само собой. Деньги – божество и главная тематика большинства). Потом водрузилась на стул. Серый, Рик и я угорали со смеху. Серый хохотнул на весь класс. Рожи у нас у всех стали красными (не от смущения или стыда, а от чумового угорания). Когда классная еще и положила локти на край своего стола, то Серый уже и не думал сдерживаться.
«Что это тако-о-й-е? Фу-у-у! – Докатило в конце концов до ее сознания. Она посмотрела на рукава блузки, а затем постралась посмотреть на зад юбки (Упс! Стало что-то мокренько). – У кого хватило мозгов сделать такое?!» – Нервическим и чуток раздраженным тоном произнесла она.
Прошу любить и жаловать, любительница сказок приколиста эволюциониста! Вот он я. Собственной персоной. – Надо было мне сказать. Но тогда я все испортил и окунул свою задницу в самое вонючее жиденькое и вызывающее позыв ко рвоте …. (далее убрано цензурой или лучше, как говорится, догадайся сам).
«Простите меня, дети». – Рассеяно проговорила эволюционистка, проведя глазами по классу, а затем опустив их в пол. Ей было не по себе, на малую долю она была сконфужена, но она умело справлялась – почти и не было заметно, что ее эти сопли на рукавах и заду колышут, если бы не взгляд. Видать, не обучили ее в педтюрьме из долбаной кучи книг, как вести себя в подобной ситуации – это ведь не сраная книжная зубрешка. Она стала объектом наблюдения в этой веселой психологической ситуации.
Когда дверь кабинета не сильно захлопнулась, в классе раздались смешки – в основном нас троих, Ванька Маркова и пары других ребят. Остальные же сидели молча, точно мыши.
Личико у эволюционистки было красноватым, когда она возвратилась. Она стала трепать про генетику и скрещивания. Наконец дело подошло к тому, что ей понадобилась указка… и это был кульминационный момент (выражаясь вонючей математической терминологией – точка максимума). Лицо у Раиски-эволюционистки скривилось в безумно приятном отвращении, указка у нее выпала из руки и прокатилась по полу. Когда указка падала у нее из рук, то мне показалось, я увидел, как она какое-то время повисела на соплях, отходящих от ладони классной, а затем отлепилась и упала.
«Какая гадость! О-о! Фу!» – Классная затрясла рукой (слетело чуток зелененьких соплюшек Рика, который уткнулся в парту и трясся от смеха).
Я тоже трясся от хохотуна. У меня даже живот начал побаливать, точно я качал пресс раз семьдесят.
«Это все ты, Версов! – Закричала в бешенстве классная, указывая на меня свои сопливым указательным пальцем. – Ты всегда такое отделываешь! Мне Георгий Валентинович рассказывал!» – Продолжала горланить она. Она назвала Цифроеда по имени отчеству (для меня это было как-то непривычно – точно слышишь, как кто-то произносит слово не так, как ты привык).
«А я-то тут при чем?» – Спрашиваю я невинным голоском, начиная играть роль пай-мальчика, который ни при чем, но на которого все то и дело катят бочку, толком не разобравшись.
«Все при чем! Это ты! Ты-ты-ты!»
«Тебя затыкали коты, на дорожке…» – По классу прошелся смешок. Легенькая улыбочка скользнула даже по серьезным глиняным рожам ботаников.
«Сильно умный, Версов?! А?! – Я глянул на Серого: тот, держа ладонь у рта, показал мне поднятый у другой кверху большой палец (Круто. Давай в том же духе! Ништячно ты ее, Диманыч!). – Идем к директору, паразит!».
«Я буду жаловаться своему адвокату, Раиса Владимировна, за моральное оскорбление». – Рик гоготнул на последней парте каким-то носовым смехом. Я почувствовал, что мое место занимает Третья Личность, запихивая меня подальше в темную вонючую комнатушку. Меня начало глючить. Показалось, что Баркашина сидит на стуле, но у нее нету ног – одно туловище. И из кофточки торчат жирный титьки мертвецкого цвета. Я зажмурил глаза и тряхнул головой. Зачесал длинноватые волосы на левую сторону и снова открыл их.
«Не умничай, Версов! Гаденыш ты эдакий! Кто видел, как он делал это со своими дружками-придурками…».
«Э, ты…» – Раздался бас Серого. Я быстренько отвернулся назад и глазами показал ему, чтобы он заткнулся к чертовой бабушке или я ему все мозги на фиг вышибу после.
«Что ты там бормочешь, точно гиббон? А, Разухин?»
«Ничего, Раиса Ивановна. Я вон к Ваньку Маркову обращался». – Ответил Серый.
«Я повторяю вопрос: кто видел, как они делали все эти гадости со стулом, столом и указкой (все эти гадости – вот завернула)?
Все сидели, помалкивая. Почти у каждого были опущены глаза. Разумеется, никто ничего не сказал, потому что знали, что потом бы было. Поэтому после небольшой паузы, в которую стояла идеальная тишина, и по логике вещей не хватало жужжания здоровенного помоечника (сегодня у него были другие планы, и он не удосужил нас своим появлением; если его вообще не прибили простые серые мухи, которые терпеть не могут заносчивых зеленых помоечников, или же – просто люди-добряки), Раиска-эволюционистка произнесла неким полушипением:
«Радуйся, что выйдешь отсюда через три недели. Глаза б мои тебя не видели, Версов. Мир тебе преподаст урок, а когда я услышу об этом, то от души порадуюсь. Понял, н-наглец?».
«Определенно». – Ответил я. Голос у меня дрогнул. В кровь впрыснулась приличная доза адреналина – я заволновался. Хотелось сказать эволюционистке что-нибудь колкое, но в голову ничего не шло, точно в моей тыкве не осталось вообще никаких мозгов: череп имелся, но внутри него была полнейшая пустота, полость.
«Садись, Версов. Ты же ничего не делал. Садись». – Классная отвернулась. В ее глазах мне показалось, я заприметил блеск – знак приближающихся слез, но она сдержалась и продолжила урок. Голос ее продолжал дрожать какое-то время, потом нормализовался и принял обычный тон.
Я как бы вышел победителем, но почему же все-таки чувствую себя проигравшим, а на сердце еще большая тоска?
Для чего было все это затевать? Только чтобы отомстить классной за ее колкие слова мне? Я отомстил, и мне не стало легче.
ЗЛО ВЛИЯЕТ КАК НА ПОСТРАДАВШЕГО, ТАК И НА ТОГО, КТО ИСТОЧНИК ЭТОГО ЗЛА