Кусок хлеба показался мне очень вкусным. Вероятно, потому, что практически ничего не ел, кроме пирогов да пиццы (сморщенной и со скукожившимися частичками колбасы и сыра) в школе-тюряге.
Позвонил Нэт, глядя в проход, из которого мог возникнуть ДУБЛИКАТ папочки. Разговаривал не очень громко. Натали меня не спрашивала, почему я так разговариваю. Большое спасибо ей за это. Спросил ее: как дела, чем занимается. Она ответила, что сносно и что смотрит телик. Немного поболтав с Нэт, я пожелал ей хорошего сногуляния. Нэт не была такой выпендрежницей, как я, по части пожеланий перед сном и сказала просто: «Спокойной ночи». В тыкве перестал шум и биение. Я зашел к себе в комнату, запер дверь, заклеил скотчем щели – доступ Кунеру был закрыт. Взял ручку и свой коричневый дневник, к которому уже привык, и приступил к тому, чем занимаюсь почти каждодневно, начиная с того дня, когда узнал о самоубийстве Александра, и что, если не делаю, то чувствую, как будто что-то забыл, упустил или мне не достает чего-то такого, что помогает мне держаться и не свихнуться полностью (бывают дни, когда я близок к этому: например, тот далекий день, когда мама была еще мамой, а не игрушкой Фрэссеров, и ДУБЛИКАТ папочки избил меня да и вообще убил бы, если бы она не схватила нож и не заорать ему, чтобы прекратить, не то она воткнет в него нож), притупить долбанное чувство пустоты и одиночества, – к пересказу очередного дня из моей долбанутой жизни (или лучше сказать существования?).
«Созерцание ужасного и величественного в природе всегда настраивало меня на торжественный лад, заставляя забывать о преходящих жизненных заботах».
«А кто такой я? Откуда я и кто мой создатель, мне ничего не было известно; я только знал, что у меня нет денег, друзей и никакой собственности. … Ужели я и в самом деле пятно на лике земли, чудовище, от которого все люди бегут и отрекаются?
Не могу описать вам тех мук, что причиняли мне эти мысли: я пытался отогнать их, но сознание своей уродливости лишь множило мою скорбь».
«Иногда мне хотелось избавиться от всех мыслей и чувств, но я узнал, что существует лишь одно средство забыть о страданиях, и это средство – смерть, которой я боялся…».
«Рассуждения о смерти и самоубийстве непременно должны были наполнить меня удивлением».
«Я испытывал к нему сострадание, и порой у меня даже появлялось желание утешить его, но, стоило мне посмотреть на него и увидеть это огромное и мерзкое существо, которое говорило и двигалось, как мне становилось дурно, и добрые чувства вытеснялись отвращением и ненавистью». (Вспомнил мои размышления о заботе за ДУБЛИКАТОМ папочки и о том, как эти красивые мысли разлетелись в пух и прах, подобно карточному домику, когда он снова напал на меня).
Мэри Шелли «Франкенштейн»
– Видела бы ты их лица. Все так глазели на меня.
– Джон, ты знаешь, стресс провоцирует галлюцинации.
– Да-да. Знаю. А по пути домой возник Чарльз. Мне не хватает бесед с ним. Может, Розен прав? М…может больница – это единственное средство?
– Нет. Дай руку. Завтра еще попробуй.
«Игры разума», режиссер Рон Хауэрд.
14 апреля
Вчера выложил мой план относительно того, чтобы преподать заносчивой крысе Нойгирову хорошенький урок, Серому вместе с Риком, когда сидели и попивали пивко у Серого на хате. Время тогда было что-то около двух. Юлька только что свалила домой, сказала, что будут мыться (ей не повредит, пусть смоет свой лошадиный пот). Светка, как сообщил мне Рик, уехала на пару дней с матерью к своей тете, живущей в каком-то поселке и у которой случился инсульт (почти все деревенские люди, в том числе и моя бабуля, по которой я до сих временами очень сильно скучаю, делают ударение на первом слоге).
«А ты не боишься, что его братишка вкатит тебе кровавых люлей?» – Серый рыгнул, задавая вопрос. Помахал пятерней в воздухе, разгоняя кисловатый пивной запах.
«Но я же тебе объяснил: если напасть на него вечером сзади и оглушить, или просто повалить на землю рожей вниз, то он нас и не увидит. А мы поквитаемся с ним за все то дерьмо, что терпели от этого напыщенного хлыща? Он что тебя не доконал?!» – Не выдержал я, видя нерешительность Серого (он пялился в щель между стеной и телевизором, держа в руке бутылку пива).
«Не то слово. Скорее, задолбал начисто, но если принять во внимание его братика, то я лучше стерплю».
«Рик, ты за?»
«Полностью, Диман. Лучше уж отомстить, этой гниде, чем сдерживаться, мне надоело. А ты, что Серый сдрейфил, а?»
«Умолкни, урод. Ничего я не сдрейфил. Я тоже с вами».
«Кла-а-ас! – Я хлопнул Серого по плечу. – Так держать, братан!»
Серый приложился к бутылке, на которой осталось чуток пива. Выхлебал это. Рыгнул.
«Только надо подключить к этому Лома, – сказал Серый, проведя локтем по рту, – он знает этого Илюшу Нойгирова, – Серый так произнес имя этой крысы, что можно было подумать, что он говорит о смирном порядочном мальчике, ангелочке так сказать, который не матерится, слушается родителей и не орудует со своим двадцать первым пальцем, как поганая шкодливая шавка, – общается с его братом и может помочь нам сделать все гладко».
«Проучим этого смазливого червя». – С довольством в голосе произнес Рик, наполняя стакан пивом (я заметил давно, что ему не слишком-то в кайф хлебать из горла, как это делал Серый).
Серый сказал, что он переговорит с Ломом, чтобы узнать необходимую информацию о жизни этой крысы. Чтобы нам знать, когда нанести удар мщения.
Мой план заключался в следующем: напасть на Нойгирова сзади, повалив, связать руки и ноги, заклеить хавальник клейкой лентой (пару полосок для достоверности), попинать маленько (без этого никак бы не обошлось), спустить портки с этого говнюка, вытянуть вперед связанные руки и привязать их к дереву или бордюру, коленки связать тоже (да потуже, чтобы не дрыгался) – и посмотрим, каково будет этой вонючей крысятине, когда такого «крутого» перчика увидят кверху жопой с кляпом в хавальнике.
Хотя мы ничего из этого еще не превратили в жизнь, но я чувствовал себя хорошо, будто все уже произошло. А если представить, что чувствует тот, кого долгое время унижали, когда его обидчику досталось по заслугам? Радость? Спокойствие, потому что их желания и мысли наконец-то осуществились спустя долгое время? Довольство? Или совсем ничего? В тот момент я чувствовал себя классно – меня будто наполнили живительной энергией.
К концу дня мы были уже сильно поддатые. Серый сказал, что пора драпать из его хаты, потому что скоро должны будут появиться его брюзгачи. Серый собрал пустые бутылки, гремя ими на всю квартиру, и мы повалили на улицу. Рик спьяну не рассчитал скорости, когда сбегал по лестнице, и грохнулся на площадке, громко ржа.
«Чуть в стену не впаялся». – Серый заржал. Покачнулся. На весь подъезд раздался звон бутылок.
«Может, еще попробуешь, Рик, а? Дубль два, так сказать». – Сказал я, по-тупому лыбясь.
«Приму еще какой-нибудь бодяги и через стены начну ходить». – Рик согнулся пополам и затрясся от беззвучного смеха.
Серому было западло переться к помойным контейнерам, находившимся примерно в ста пятидесяти метрах, и он оставил пакет с бутылками у батареи перед подвалом рядом с входом.
«Клад для какого-нибудь бомжары». – Мы загоготали.
«Может, еще напороть в них для пущего эффекта. Меня как раз подпирает» – предложил Рик, хихикнув, точно чокнутый.
«Пивка из местного разлива, да?» – Серый прыснул от смеха. Изо рта у него вылетели слюни. Часть повисла на подбородке. Он их стер.
«Что ж ты тормозил-то. Надо было хоть воронку у Серого дома взять» – Серый и Рик заржали.
Мы двинули к шестьдесят третьей школе. Серый предложил наведаться в Канализационную Берлогу (так называлось место в канализации, где собирались Зависало, подобные ему наркоманы и подростки от двенадцати до шестнадцати, которых больше привлекало пить какое-нибудь дешевое бухло, нюхать какую-нибудь дурь, которую Зависало мог дать им пару раз бесплатно и сношаться на каком-нибудь засранном провонявшем матрасе – любопытные детки изучают биологию).
Канализационная Берлога располагалась за частными домами, стоявшими за шестьдесят третьей школой. Подходя к раскрытому люку, до нас уже доносилась брань и ржание. Я различил голос Зависалы («Мал еще! Купи насос и подкачай вначале, а затем подваливай, мелкочлен!»). Мы не стали проходить в Берлогу через люк, а спустились через отверстие, которое раньше закрывала канализационная решетка. Я спустился последним. Повеяло канализационным запахом, теплотой (какой-то душной) и гнилым железом.
Зависала зыркнул на меня и протянул грязную пятерню (под ногтями у него было полно грязи). Видимо, он уже забыл, что я его чуть не задушил. Я протянул ему руку, хоть и было противно.
«Это ты этого шкета что ль уму разуму-то учил, Зависало?» – Серый кивком указал на пацаненка лет одиннадцати, стоявшего к нам спиной. На нем были замызганные коричневые брюки и синяя кофта, начавшая распускаться с боку и сзади на которой были изображены два оленя с колокольчиками на рогах.
«Его. – Кивнул Зависало, затягиваясь. – Это Шпингалет».
«Как житуха, Шпингалет». – Пацаненок никак не отреагировал, продолжая смотреть в глубь канализации. Там за грязной проржавевшей трубой на матрасе ворочались. Паренек, наверно, лет пятнадцати от силы лежал на девчонке с приспущенными штанами. Юбка у девчонки была задрана. При тусклом свете я различил лишь ее показавшиеся мне грязноватые ноги и трусы, сдернутые ниже колен.
Теперь стало понятно, чем был так увлечен Шпингалет. Ему это было ново – у него был интерес, его это привлекало. Шпингалет не сводил глаз с матраса и парня с девчонкой за трубой в полутьме. Казалось, он ловил каждое постанывание. Он забыл о дымившемся бычке, который, вероятно, подобрал на улице и решил докурить, потому что кто-то выбросил его наполовину недокуренным.
«Смотри не обкончайся, Шпингалик». – Крикнул Рик со смешком.
«Закрой варежку, драчун коренастый». – Гавкнул Шпингалет, обернувшись. В его глазах была такая бешеная злоба, что он готов был растерзать. В них не было страха перед Риком, хоть тот и был чуть ли не в два раза больше его и мог уделать его в два счета.
Рик промолчал, как-то по-странному улыбаясь, даже можно сказать ехидно – эта улыбка говорила о том, что он что-то задумал. Шпингалет смерил Рика бешеным звериным взглядом и отвернулся, чтобы продолжить созерцание того, что происходило за трубой на матрасе.
«Ты чё в натуре опупел, говноед?! – Прорычал Шпингалет, прислонившись к стене и держась за затылок, по которому Рик отличненько прошелся своей пятерней. –«Чмошник поганый!» – Шпингалет ринулся на Рика и стал наносить ему удары. Пальцы на руках он ощетинил, точно когти. Он прошелся ими по рукам Рика. На них остались белые полосы, из которых выступили маленькие капельки крови.
«Ах, ты сучонок маленький. Чертенок сбрендивший!» – Рик отшвырнул Шпингалета к стене. Тот ударился об нее и со стоном съехал на земляной пол.
Серый, Зависало и я смотрели на все это так, будто это был крутой экшн. Разумеется, я моментально вспомнил момент, как Лом меня отшвырнул от Завсила и как остальные тупо пялились. Но пока Рик даже не подошел к границе, а мне хотелось, чтобы он преподал этому маленькому засранцу Шпингалету урок уважения.
НЕНАВИЖУ МЕЛКИХ ЗАНОСЧИВЫХ УБЛЮДКОВ
«Похотливый козел. Хочется этого? – Рик завел обе руки Шпингалеты за спину. Тот застонал. Начал брыкаться. Брыкался он довольно сильно. – Не брыкайся, подонок, не то больнее будет». – Сказал Рик, выдохнув и заломив сильнее руки Шпингалеты (он завел их до самых лопаток).
Шпингалет закричал.
«Получи это. Сделай это с землей грязный борзой сосунок». – Рик приподнялся, немного выпятив зад, продолжая держать руки Шпингалета заведенными и уворачиваясь от его ног-палок, и надавил ботинком на копчик Шпингалета.
Парень, который развлекался вышел, а за ним девчонка, поправляя юбку. Ей было около четырнадцати лет, намалевана она была точно шлюха, она напоминала помятую помидорину. В тот момент, когда я увидел ее, то подумал: а как же она выглядит без красок на физиономии.
Шпингалет продолжал брыкаться (по земле ходили лишь его ноги, точно он делал разминку).
«Что, Шпингалет, сдурел что ль?» – Донесся сонный голос из другого конца Канализационной Берлоги.
Я оглянулся. Прижавшись головой к стене, на тряпке лежал парень в бейсболке, которую спустил на глаза. А я даже и не заметил его, когда мы спускались. Парень отвернулся к стене, продолжая занятие, от которого его оторвал Шпингалет своими криками. Парень явно был под кайфом и ширнутый, а может мне почудилось – ведь я тоже был горяченький тогда.
«Пусти-и!» – Заверещал Шпингалет, когда Рик вдавил его крепче в землю.
«Видно, дурь-то еще не прошла мелкое дерьмо» – Рик заломил Шпингалету руку еще больше.
«Отпусти-отпусти-отпусти-отпу…!».
«Драпай, падленыш!». – Рик прошелся напоследок пятерней по затылку Шпингалета.
«Вали, пока тебя не прикончили. Или не кончили?» – Сделал добавку Серый. Мы все загоготали (включая парня, который развлекался только что на матрасе, и Зависалу).
Шпингалет потер красное и в грязи лицо, зыркнул на Рика взглядом полной злобы и ненависти. Он поднялся по металлическим скобам и вылез из Канализационной Берлоги.
Я бывал в Берлоге и раньше, и если я видел сношающихся на матрасе, то это всегда вызывало во мне чувство отвращения, это было грязно и противно, хоть я и видел это не единожды, – это отвращение было где-то глубоко. Когда я видел такие сцены в первый раз, чувство отвращения, само собой, было сильнее. Также и на полях сражения: когда солдат слышит шум стрельбы, взрывы, видит окровавленные тела, оторванные части тела и кишки, то его реакция в начале: паника, бешеный скребущий и колющий сердце страх, желание укрыться в тихом безопасном месте и не выходить оттуда, но потом весь этот поток чувств и эмоций уже не так ярок, он есть, но все же он не тот.
Девчонку с раскрашенной физиономией звали Ритка, но парень (которого Зависала назвал Степаном) добавил еще «услужилка». Нетрудно было догадаться почему. Ритка лишь хихикнула, точно было есть чему смеяться, и назвала Степана долбаем. Тот врезал ей в плечо. Зависало вступился и велел Степану прекратить приставать к Ритке-услужилке. Потом Зависало предложил полетать. Они со Степаном шмякнулись прямо на землю рядом с парнем в бейсболке, который только что подавал голос.
«Серый, принеси там пойло у стены напротив матраса». – Сказал Зависало, давя почти на пустой тюбик клея, который держал над целлофановым пакетом.
«Вот пойло». – Серый поставил бутылку из-под портвейна 33 рядом со Степаном, у которого был в руке шприц.
Повеяло дерьмом и запахом отходов. «Какого черта я здесь торчу» – Ответа я дать не мог. Тыква была чересчур тяжелой. В груди защемило. Мне стало зло на всех и вся: на Серого, Зависалу, на этого колющегося дебила Степана и в первую очередь… на себя.
«Кто хочет поглядеть мультяшки?» – Поднеся пакет к физиономии и вдохнув, спросил, зубоскалясь Зависало.
«У меня мультяшки на подходе». – Сказал тормознутым голосом Степан, вколов себе отраву и прислонив башку в блаженстве закатив бельма.
«Дай мне вдохнуть, какого гада?!»
«Держи». – Зависало засмеялся.
ЯРОСТЬ БЕШЕНСТВО ПСИХОЗ
Серый сделал три глубоких вдоха (пакет раздувался и быстро сдувался). Он точно спешил куда-то. На сраный бал веселых дурачков. Уржаться можно. Я откупорил бутылку (пластмассовая пробка даже не была надета на горлышка – только прикрывала его) и отхлебнул. Пойло оказалось Сэмом. Купили его, наверно, у какой-нибудь бабки.
«Завязывай, Степ». – Ритка-услужилка хлопнула по руке Степана, который задирал ей юбку с полузакрытыми бельмами и улыбочкой идиота.
«На, Ритк. Вдохни мультяшные пары». – Серый заржал на пару с Зависалой.
Рик взял у меня бутылку портвейна 33, в котором был Сэм, и глотнул, поморщившись.
Закусона, само собой, не было. Хорошо у меня имелся пакетик анчоусов – он хоть перебивал малость привкус кислятины и поганое давление в горле, словно охота была поблевать (что я и сделал сегодня с утречка: внутри все жгло, тыква раскалывалась. ДУБЛИКАТ матери глянул молча на меня (а что он мог сказать?) и пошпарил на работу, по возвращении с которой будет прежняя программа, которая меня задолбала).
Ритка вдохнула мультяшные пари. И ее сразу повело. Заржала на всю Канализационную Берлогу. Зависало положил свою пятерню ей на ногу и гладил, точно какую-то лакированную штуку.
«Дай-ка мне хлебануть». – Обратилась Ритка-услужилка к Рику. Захихикала, прикрывая рот ладонью. Серый к ней присоединился.
«Держи». – Рик подал Ритке бутылку, сделав глоток и засунув руку в пакетик с анчоусами, который я держал прижатым к груди.
«Рик! Мужик занюхни. Это кайфак полнейший! – Пробасил Серый, протягивая целлофановый пакет. – Чё т-ты? Дрейфишь, что ль?» – Сказал серый, видя нерешительность Рика.
Ритка захихикала, пялясь на Рика.
«Ничего я не дрейфлю. А ты заткнись, коза!».
«Какие мы крутые. Ой-ё-ё-ёй!».
«Оставь для Димана, вдыхун!» – Серый треснул Рика по грудаку.
«Ась?» – Рик шмыгнул носом и отдал пакет.
«Для Диманыча я добавлю». – Влез Зависало. Провел по ноге Ритки, а потом выудил тюбик клея и выдавил подчистую из него в пакет весь оставшийся клей. Швырнул тюбик за трубу, где лежал матрас.
«Лети тюбчик. Мила-а-шка-а!».
«Я не стану вдыхать это дерьмо». – Сказал я, склоняясь и поднимая бутулку с Сэмом, которую Ритка поставила возле ноги Зависалы, развалившегося на земле, точно на пуховом покрывале.
«Ты чё?» – Выдавил Зависало.
«Не парень что ли?» – Борзо сказала Ритка-услужилка.
«Не парень». – Рик затрясся от смеха. Это, скорее, даже был не смех, а какие-то хрюкающе-пыхтящие звуки.
«Это круто. – Подключился Серый. – Пару вдохов, Диман. Чё ты как и не пацан-то, у?».
«Чистоплюй. Написал в штанишки». – Сказал тоненьким писклявым голоском Зависло с довольной улыбкой на роже.
«А ты случаем не девуха в мужичьем обличьи, ко… – Степан заржал, вылупясь на меня своим стеклянными бельмами, – которая боится всего и вся? У тя в том месте не дырочка, у?».
«ЗАТКНИСЬ!!!» – Я с размаху врезал Степану по плечу ногой. Он заржал. Крепко сжатым кулаком я врезал ему в грудь (он закашлялся). Взял его за его грязную сальную волосьню, так что вырвал немного волос, и долбанул его об стену.
«Ты… – Степан сплюнул огромный комок слюны, – этим ничё не доказал хрен шизанутый. – Кашляющий смех. – Док-каж-и».
Я оглядел всех в канализационной Берлоге. Зависало пялился на меня с какой-то тупой ухмылкой. Рик смотрел куда мне в ноги, закрыв один глаз. Ритка обвила лапой Зависалу за торс. Серый сверлил меня взглядом, ему нравилось то, что здесь произошло.
«Давай сюда пакет, Серый».
Ощутил легкость, небольшую тошноту. Головокружение. По телу пробежал холодок. Внутри все заполнилось, я не знаю чем. Я не ощущал ни боли, которую ощущаю часто, не досаждали и мысли об одиночестве, ни страха, ни паники – все осталось где-то далеко… за далеким горизонтом.
«Доволен?! Кто Терь девуха-то?! А?! – Я долбанул Степана в живот, а потом ударил кулаком в челюсть. – Я ВЕДЬ ПСИХ. ТЫ СЕЧЕШЬ?!» – Треснул ладонью его по затылку. Он упал на землю у стены, закашлявшись, но как мне показалось из него до сих вырывался кашляющий смех. Из губы у него текла кровь.
Рик хлопнул меня по плечу. Ритка-услужилка отвернулась в сторону матраса, хлебая Сэм. И тут Серый, а вслед за ним и Зависало разразились бешеным ржанием. Я смотрел на них какое-то время, точно увидел в первый раз, а потом заржал с ними на пару. Затем размахнулся и врезал кулаком по стене и закричал. Рик присоединился ко мне, а потом залился смехом.
Потом мое место заняла третья личность. Расслышал сквозь водяную стену, слова Зависалы: «Эй, Ритк, для тебя здесь есть работа… скорее для твоего рта».
Мне было на все плевать, я был живым трупом, дышал, но мозг был мертв. У каждого, мне кажется, было чувство, словно идешь-идешь и уверен, что идешь в правильном направлении и что впереди тебя ожидает награда, цель, ради которой вообще и двигаешься, несмотря на тьму, боль и ужас, но вскоре начинаешь осознавать, что впереди ничего нет, кроме как страха, тоски, обыденности и одиночества, а все твои надежды оказываются лишь красивой несбыточной мечтой – иллюзией. Я не знаю, на что я надеюсь каждый день. Может, на то, что стану нормальным? Почувствую себя полным, не состоящим из каких-то разрозненных деталей? Что обрету постоянного ДРУГА, с которым можно делиться своими мыслями, которые сгрызают меня день ото дня и становятся все более черными и давящими на сердце, страхами и надеждами? Что все будет хотя бы относительно нормально, как в детстве (когда я определенно и не думал о смерти)? Когда я пишу сейчас эти строки о вчерашнем дне, то передо мной встало лицо моей бабули, к груди подступил комок. Слезы закапали из глаз.
ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ БЫТЬ НОРМАЛЬНЫМ?
Боль в груди. Сердце сдавили. Подумал снова о бабуле. Слезы полились сильнее. Слезы – это хорошая штука, они помогают хоть и на небольшой период времени, боль ослабляет свои клещи, страх и паника отступают, и ты думаешь, что все нормально. Слезы подобны дождю, который смывает грязь и приносит облегчение и свежесть, но вскоре земля опять засыхает, и дождь требуется опять – также, по-моему, и со слезами.
После слез у меня появилось бешеное чувство, что меня сейчас схватят. За мной смотрят. Из стен за мной следят… Фрэссеры, и сейчас оттуда вылезут ОНИ. Жутко хотелось резануть себя, но удержался – я и без того что-то вроде трупа.
ЭТО ПЛОХО! ПЛОХО-ПЛОХО!!!
Как мне остановить эту невыносимое чувство боли и тревоги? Как? Я знаю как. Но я не могу на это решиться – я трус. Бесполезный одинокий ненужный никому трус.
Было желание позвонить Нэт, но дальше желания мои действия не зашли. Я решил, что если и решусь, на что хатило смелости у Александра, то только того, как расскажу все Натали (пусть воспринимает это, как хочет: смеется, ухмыляется, сохраняет равнодушный вид – мне плевать!).
Я не могу оставить белых пятен перед уходом, а у меня имеется очень большое белое пятно, которое спрятано за ДУБОВОЙ ДВЕРЬЮ.
«Почему я не умер? Более несчастный, чем кто-либо из раннее живших людей, почему я не впал в забытье и не обрел покой? Смерть уносит столько цветущих детей, единственную надежду нежно любящих родителей; столько невест и юных возлюбленных сегодня находятся в расцвете сил и надежды, а завтра становятся добычей червей и могильным прахом! Из какого материала я создан, что смог снести столько ударов, которые с постоянством вращающегося колеса возобновляли мою пытку?»
«Охваченный унынием и горем, я часто думал, что лучше искать смерть, чем оставаться в мире, где мне суждено столько страдать».
«Правда, порой я чувствовал близость счастья, и тогда я с печалью и радостью думал о своей любимой кузине или с мучительной ностальгией стремился увидеть еще раз голубое озеро и быструю Рону, которые были мне так дороги в раннем детстве. Но моим обычным состоянием была апатия: мне одинаково нежеланными казались и стены тюрьмы, и живописнейший уголок природы. Подобное расположение духа лишь изредка прерывалось пароксизмами боли и отчаяния. В эти минуты я часто пытался положить конец ненавистному существованию, и потому требовалось неустанное за мной наблюдение, мешавшее мне покончить с собой».
Мэри Шелли «Франкенштейн»
15 апреля
Ночью приснился сон. Мы лежали вместе с Нэт на большой постели в собственном доме. Мы ни от кого не зависели и были женаты. У нас был небольшой (но очень милый уголок, который стал таким, благодаря стараниям Натали), сносная работа, и мы были вместе. Голова Нэт покоилась на моей груди, она слышала биение моего сердца, одна ее рука была повернута чуть в сторону на простыне, а другой она обнимал меня. Ее черные волосы с кудряшками лежали на моей груди неким потоком, подобно ряби на воде (мне было жутко хорошо, я был безмерно горд, горд, что Натали рядом, что она уже не Натали Шерина, а Версова, горд, что наконец-то обрел ДРУГА). Я проводил по ее мягким и гладким волосам, по шее и плечам. В тот изумительный момент сна (КАК ЖЕ РЕАЛЕН ОН БЫЛ! ВОТ БЫ ОСТАТЬСЯ ТАМ НАВСЕГДА!) я был целой личностью, неразрозненной, нерасколотой, а наоборот одной-единой, которая забыла навсегда о проклятых Фрэссерах и одиночестве – я был счастлив и спокоен… в мыслях не было желания покончить с собой.
Натали приподняла голову (с эдакой ленцой: она удобно устроилась и двигаться ей не очень хотелось) и сказала мне что-то. Я улыбнулся и крепче прижал ее к груди. Я не помню, что она сказала (вернее, какие слова передало через нее мое воображение согласно тому сценарию, которое изобрел мой мозг), но я уверен, что это было что-то по-настоящему смешное (а не что-нибудь вроде моих «черных» шуточек). Мы смотрели по телику какой-то фильм (как я впоследствии понял из сна, это были «Игры Разума» – самый подходящий фильм для отдыха и наслаждения вместе со своей второй половиной. Обнимаешь жену (ДРУГА ЖИЗНИ), которую безмерно любишь и которая испытывает подобные чувства и к тебе, страхи, опасения и паника исчезли, – твоя заветная мечта осуществилась.
Сон был до того реален (такие сны большая редкость, настоящие реликты в категории кайфовые реалистичные сны), что у меня даже не появлялось сомнения относительно его реалистичности. Я чувствовал тепло тела Нэт, вес (подобный пуху) ее головы и как когда я заканчивал проводить по ее волосам, и рука спускалась на плечи, то на подушечках пальцев оставалась щекочущая мягкость, шелковистость и приятное покалывание, идущее от подушечек к самому сердцу, где оно переходило уже в успокаивающую теплоту.
КАК ЖЕ РЕАЛЬНЫ МОГУТ БЫТЬ ПОРОЙ СНЫ!!!
На уроке биологии классная-эволюционистка сказала, что на следующем уроке будет проверочная. Это меня развеселило на короткое время (долгожданный фант. рассказ Димы Версова для Раиски-эволюционистки). Надеюсь, мне достанется тема, связанная с мартышками-мутантами.
В основном в исправительно-образовательной тюряге да и после нее была сплошная рутина.
16 апреля
«Мы были нежными товарищами в детстве и, я надеюсь, остались преданными друзьями, когда повзрослели».
«Спокойствие, которым я в ту пору наслаждался, было недолгим. Воспоминания сводили меня с ума; когда я думал о произошедших событиях, мною овладевало настоящее безумие. Иногда меня охватывала ярость, и я пылал гневом; иногда погружался в глубокое уныние. Я ни с кем не говорил, ни на кого не смотрел и сидел неподвижно, словно оцепенев от множества свалившихся на меня невзгод».
«То были последние мгновения в моей жизни, когда я наслаждался счастьем».
«Франкенштейн или Современный Прометей»
ХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХА!!!!!!
АААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!
ИЗДЕВКА НАДЕЖДА ВРАНЬЕ
НЕУГАСАЮЩАЯ РВУЩАЯСЯ ИЗНУТРИ БОЛЬ, КОТОРУЮ НЕЛЬЗЯ ПРЕКРАТИТЬ – А ЛИШЬ СДЕЛАТЬ МЕНЕЕ ОЩУТИМЕЙ, НО И ЭТО НЕ ТАК-ТО ЛЕГКО
КРАХ ЧЕРНОЕ ОТЧАЯИНИЕ НЕПРОГЛЯДНЫЙ МРАК
БЕЗЫСХОДНОСТЬ ПОЛНОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ ЗЛОСТЬ
Резанул себя. Хотел по правой руке, но, держа нож в левой руке, я не мог порезать себя: было неудобно. Поэтому резанул себя по левой – пять шрамов. Врезал четыре раза по стене. Ничего из этого не помогло – боль лишь стала больше. Башку разрывало, тупая колющая боль в груди и животе. Если бы кто-нибудь убил меня быстро, избавив от этих адских страданий, я был бы счастливейшим человеком.
17 апреля
Вчера ДУБЛИКАТ вонючего папочки здорово достал меня. Это можно видеть по записям за предыдущий день. Мне показалось, что это вообще не я писал, а кто-то другой (третья личность). Вчера я чувствовал в себя такую злобу, что аж не по себе становилось, но и в то же время разбитым в хлам и офигенно уставшим. Разумеется, зло и вызывало во мне эту смертельную усталость, оно словно сжирало меня изнутри, подобно какому-нибудь паразиту. Мне трудно было совладать с собой, очень трудно.
ДУБЛИКАТ на этот раз присрался по-страшному ко мне из-за того, что я не выключил свет в туалете. Дальше он стал выплевывать блевотную речь из упреков и колких замечаний, которым не было конца: «Неужто нельзя быть внимательнее, щенок? Ты только ошиваешься со своими придурками-друзьями и больше ничем не занимаешься! Я плачу за этот же гребаный свет, который у такого мудака, как ты, не хватает мозгов выключать!».
«Я буду внимательнее. Я…»
«БУДЬ, НЕДОНОСОК! – Завопил ДУБЛИКАТ папочки (видел бы кто-нибудь его раскрасневшуюся от выпивки рожу и выпученные глаза, точно у хомяка – здоровенного спятившего хомячищи) – ВСЕГДА ТРЕПЛЕШЬ ОДНО И ТО ЖЕ, А НИ ЧЕРТА НЕ МЕНЯЕТСЯ!!!».
НЕ МЕНЯЕТСЯ!!! – Прозвучало эхом у меня в башке.
В каком-то смысле этот придурок, который, к моему величайшему горю, завладел давным-давно моим отцом (почти другом), был в какой-то степени прав, если поглядеть на это в ином направлении: мы движемся вперед, время бежит, а ничего не меняется даже на малейшую крупицу. Все лишь хуже и больнее, чем прежде. Я знаю, что ДУБЛИКАТЫ этого не ощущают, потому что это их работа, они ловят кайф в тот момент, когда обстановка накалена, злоба, боль, усталость, чувство безысходности и отчаяния образуют одно непонятное и пугающее нечто, но я ощущаю это очень отчетливо.
Когда маленького ребенка за что-то наказали, у него по лицу текут слезы, и он чувствует себя скверно, он бежит к тому человеку, от которого он чувствует ласку, исходящее дружеское понимание и спокойствие, рядом с которым он может ощутить себя, точно в надежной крепости. Это может быть мать или бабушка. Я тут же вспомнил бабулю. С ней я не ощущал себя маленьким или каким-то несформированным, с ней я был настоящим человеком. Наверно, это было потому, что бабуля так же, как и я, была в душе ребенком и смотрела на все детскими наивными глазами. Круто было бы собрать все те моменты, которые я провел в деревне, когда моя бабуля была жива, и снова их пережить. А забавнее было бы, если бы я остался жить в этих чистых деревенских воспоминаниях, мог бы их изменять, что-то добавлять и чтобы они не прекращались – это лучше моего пустого одинокого существования, которое на очень беглый и безразличный взгляд предстает разнообразным, но в действительности до блевоты наполнено серостью, рутиной и скукой.
Этот урод продолжал изрыгать свой словесный понос. Внутри он так и жаждал, чтобы я сделал оплошность и сорвался – тогда он смог бы вдоволь подубасить меня, но я этого не сделал, хот стоило бы: мамашы тогда дома не было, и все бы произошло очень быстренько («быстренько». Какое славное наречие! А особенно с этим уменьшительно-ласкательным суффиксом «еньк». Бочонок, наверно, катался бы от удовольствия, что я заметил этот суффикс и знаю, как он называется. Чему-то я научился от этого жиртреста, помешанного на высшем – как бы бесплатном – продажном образовании).