Где ты?
Где ты? Там ли, где просят: «Помилуй»,
Ничего, кроме боли, не видя?
Или синей тропою Памира
Так ушёл, что обратно не выйдешь?
Ничего тебе в прошлом не жаль, ты,
Ризой света и ветра повитый,
Вырываешься, делаешь сальто,
Гнёшься радугой, ладишь кульбиты?
Там ли ты, где от Конго до Нила
Брошен зноя невидимый невод?
Или там, где Фекола с Данилой
Колоски собирают край неба?
«Подгадал, мол, голубчик, к обеду»…
Ты ли это – летаешь над бездной
И хохочешь, и просишь у деда
Завести «Ка-семьсот» поднебесный?
Небо пашете. Облачным чубом
Дед лицо вытирает с тоскою…
Где ты, где?
Под раскидистым дубом?
Чёрным срубом?
Гнилою доскою?
…Ты – в любивших и любящих душах,
(Только это одно я и знаю):
Там, где ломится сердце наружу
И ломается клетка грудная.
Памяти В. Г. Руделёва
Я не плачу, но вспомнить бы, как называется
След чужого дыханья на мокром стекле.
«Говори, говори же…» Но связь прерывается.
Нет, не всё можно вымолвить здесь, на земле.
Надышать, нашептать, а сказать – не получится
Так, чтоб нежность легла, как рука на плечо.
Просто я ученица, наверно, не лучшая.
А в груди горячо, горячо…
Разлучится душа с человеческим обликом,
Содрогнётся от счастья остаться нагой.
Вот она проплывает сияющим облаком,
Переливчатой сферой, небесной дугой.
Отойдите, деревья! Какие вы чёрные!
Разве он вам прекрасными быть не сказал?!
Вот и лютни запели, и в сборе придворные,
Но так тесен торжественный зал…
А душа добредёт до небесного Бремена,
Где простор музыкантам и зритель не строг…
У глагола «любить» нет прошедшего времени.
Это был Ваш последний урок.
Снег – это смех тех, кого мы любили…
Снег – это смех
Тех,
кого мы любили.
Голос, дыхание, облачко пыли,
Род людской…
То, что находишь,
Всё прежнее бросив,
Стружка, которую
Крошит Иосиф
В плотницкой.
Снег – это детское счастье
Сквозь вату.
Милому миру – кивки и виваты,
Книксены.
Бунт против кукол,
И кухонь, и спален,
И подоконник, который завален
Книгами.
Снег – это свет,
Разделённый на части,
Рдяный снегирь в замирании счастья
Мёрзнущий.
Слёзы пространства,
Пробитого небом.
Поговори,
помолчи со мной снегом –
Можно же?
Письмо
Получили письмо. Но никто распечатать конверт
Не решился с порога. Искали пинцет и перчатки.
Куличами и хлоркой повеяло в двери с площадки.
За две тысячи лет это был самый Чистый четверг.
Смысл в послании был. А иначе бы в каждый чертог
Не принёс почтальон-невидимка нездешние вести,
Не вручил бы перо – расписаться в положенном месте:
Вот под этой витой, золотой узловатой чертой.
И пока за окном, засыпая в обнимку с весной,
Затихали, как дети, мохнатые демоны страха,
Резче птичьего крика, светлей и внезапнее взмаха,
Лист бумаги сиял и слезился, сквозя белизной.
Развернули, увидели: каждая строчка – пуста.
Четверговыми свечками теплились тонкие липы,
Сонно сглатывал город прошедшего дождика всхлипы -
Как микстуру, с серебряной ложечки, краешком рта.
На свет
Сначала забываешь голоса.
Наверное, они и есть – душа.
Те самые дремучие леса,
Где до заката бродишь не дыша.
Улыбки забываются трудней.
В их тёплых колыбелях сорок дней
Раскачиваются, готовясь взвиться
Лучистые невидимые птицы.
Так долго-долго веришь в сентябре
Зелёным листьям и любовным письмам,
Что привыкаешь к солнечной игре,
Но холод утра всё-таки немыслим.
Чуть дольше длится запах. Распахни
Дверь комнаты – и всё припомнишь разом:
Дыханье шкафа, шали, простыни,
Сухих цветов, доверившихся вазам.
Но неужели миру ты не брат?
Проходит всё. Иди и ты, прохожий,
Как шёл когда-то в детстве наугад:
Туда, где свет. На белый свет на Божий.
Всегда
Не бойся, не бойся, не бойся, не бойся, не бой…
А что же тогда? Неотступная страшная сеча.
Зачем этим стаям их гулкий весенний разбой,
Полёт вразнобой и пронзительный крик человечий?
Зачем эта нежность? Зачем этот воздух кудряв?
Зачем так тепло у лучистого тела берёзы?
Зачем просыпаются в люльках лепечущих трав
Пролески и бабочки, и голубые стрекозы?
Зачем во всё небо закатный румянец стыда?
Не знавшее грязи, чего оно может стыдиться?
Какую дремучую тайну скрывает вода,
Дающая жизнь даже слизням, червям и мокрицам?
Зачем улыбаются дети не мимо тебя,
А в самое сердце, в сплетение радуг и молний,
Туда, где крылатый архангел порхает трубя
И блещут, и плещутся синие древние волны?
И дом на песке, и пленительный терем из льда
Растают, рассыплются, мороком времени маясь…
Я только хотела сказать, что ты будешь всегда.
Ты будешь всегда – помнишь, помнишь, душа? понимаешь?..
Ночные разговоры
Есть радость – с холода вернуться в дом,
Укрыть детей мохнатым старым пледом,
Заняться ужином или обедом,
Смотреть, как под разложенным зонтом
Лежит, вдыхая запах капель, кошка,
Как ветер гонит пыль с ночных дорог,
Задумывать сонет или пирог,
Самой себе завидуя немножко…
И рядом есть печаль. Её лицо
Я вижу ночью в зеркале прихожей.
Она проводит пальцами по коже
И холодит венчальное кольцо.
«Чего ты ждёшь? – сквозят её глаза, -
Какого ищешь тайного участья,
Так плотно упакованная в счастье,
Что из обёртки выбраться нельзя?»
«Унынье – грех, неблагодарность – грех», -
Кивают главки четырёх соборов,
Чтоб после откровенных разговоров
Я непременно встала раньше всех –
Привычно делать добрые дела
И не смотреть в ночные зеркала…
У старой колокольни
Живая жизнь везде пускает корни.
Весенний свет согрел лесную хмарь.
Акация цветёт на колокольне,
Тяжёлый шмель гудит, как пономарь.
О красоте былой не беспокоясь,
Не тяготясь ни горем, ни виной,
Она стоит, разбитая по пояс,
У кладбища – вратами в мир иной.
Минувших дней безвестные герои,
Святые и грешившие постом, -
Там те лежат, кто эти стены строил,
А рядом – те, кто рушил их потом.
И ясно: умиранье неизбежно.
Куда бежать, когда приют – готов?
И я в свой час хочу вот так же нежно
Растаять среди сосен и цветов.
После бала
Если спросят меня, веселилась ли я на балу,
Я скажу, что встречала гостей, приглашала к столу,
В опустевшей торжественной зале в четыре утра
Собирала забытые ленты, цветы, веера.
Если спросят, а много ли слышала я новостей,
Я скажу, что была гувернанткой, учила детей,
Что мы пели, играли, дерзили, смирялись – росли,
И что каждое сердце – хрустальная новость земли.
Если спросят, чего попрошу, затворяя окно,
Я отвечу, что прежние просьбы забыла давно,
Что из дома чужого даров не берут, уходя,
И что жаль только детского смеха, стихов и дождя.
В оформлении книги использована фотография автора