В полном порядке
Вымыть руки до скрипа,
бельё накрахмалить до хруста.
(Каждый день ты к себе самому собираешься в гости).
Закидать кружевными подушками ложе Прокруста
И скелетам в шкафах
перемыть пожелтевшие кости,
Так чтоб честные судьи сказали: «объект не опознан».
(«Кости-гости» – избитая рифма», – заметят коллеги).
А потом – уместиться в коробочку. Рано ли, поздно -
Всем придётся подумать о благонадёжном ночлеге.
Там свернуться и сжаться, забраться туда и забиться,
Сохраниться под кодовым словом, покуда не взломан,
Спрессоваться до кубика, до элемента таблицы,
До печатной страницы: 12-й кегль, Times New Roman.
Два кладбища
Каждый день я иду мимо кладбища.
Там звенят соловьи переливами,
Там зевают озябшие ландыши,
Пахнет снегом и мокрой крапивою.
Не гони меня, Чистый, нечистую,
Этих камней могу не касаться я.
Белым светом исходит неистово,
Осыпаясь под ветром, акация.
Все печали оплаканы, розданы
Все долги, и отбыты повинности.
И такая в пронзительном воздухе
Жизнь клубится, что страшно не вынести.
Я с другого пришла сюда кладбища –
Мира офисов, ставших могилами.
Из вселенной, где пальцы по клавишам
Пляшут так, словно плачут над милыми.
Где изящно подвязаны галстучки,
Безупречные, как репутации,
Где и любят, и губят для галочки,
Для портфолио и презентации.
Для отчёта на маленьком брифинге,
Где секундна длина выступления,
Где со взглядом скучающей пифии
Смерть ведёт протоколы Правления.
Там с душой не позволено нянчиться:
Тихо дома сиди, малолетняя.
Покажи мне, где Жизнь начинается –
Букву первую, букву последнюю…
***
Здесь все поддерживают форму,
Но не угнаться мне за всеми.
Как разговор по телефону,
Мне непонятно наше время.
Не выбирают, знаю. Только
По проводам гуляет ветер.
Я выслушать могу, но толком
Опять не знаю, что ответить.
Хотя молчанье – лучший повод
Поднять глаза и вязнуть в звёздах,
Давай не будем – через провод,
Давай, как древние, – сквозь воздух.
Приоткрывается основа,
Когда гудок – не звук, а призвук.
Горчит несказанное слово,
Но и оно – формальный признак.
Встречи
Мне снился сон: повсюду были души,
Сплошные души – солнечная суть,
А дом души, казалось, был разрушен:
Глаза молчали, но дышала грудь.
Иные шли, ведя в уме подсчёты,
И чинно клали Господу поклон,
Но все низины духа, все высоты
Вдруг стали зримы – так устроил Он.
Учитель нёс слова для восхваленья
Себя, своих бичующих речей,
И если в ком встречал сопротивленье,
То не жалел карающих бичей.
Нёс лекарь чашу и над нею змея.
Казалось, чаша мёдом налита,
И вился змей, обворожить умея,
Но без любви она была пуста.
Красавицы несли себя как яства
На пир кровавых каменных богов,
Позвякивали яркие убранства
Подобно кольцам жертвенных быков.
И юноши, пытаясь им поверить,
Проигрывали страшные бои,
И даже дети приучались мерить
Манящий шёлк змеиной чешуи.
Всё туже, туже скручивался кокон
Знакомых улиц – стой и не дыши!
Я в ужасе бежала мимо окон,
Чтоб не увидеть собственной души.
Не утешало: «рвётся – значит, тонко»,
Я б не хотела увидать рваньё,
И всё-таки, взглянув в глаза ребёнка,
Оторопело встретила её.
Чернели пустотой глазные ямы,
Кривился рта темнеющий провал,
Но в первый раз сказал ребёнок: «Мама!»
И темноту мою поцеловал,
Простив вину, которой нет прощенья,
К судьбе моей прильнув своей судьбой…
Так, Господи, не зная отвращенья,
Ты каждый раз целуешь прямо в боль.
***
О, пустословье, плутовство,
Бездумное житьё –
Сказать: «Я бросила его»,
«Я не люблю её».
Пусть знает лёгкая рука,
Стрелу кладя на лук,
Что доблесть первенства сладка
И в ремесле разлук!
Но глубже тысячи морей
Урок тоски земной,
Что примиряет всех царей
Холодной глубиной.
Узнав, что сердце – тоже плоть,
Часть тела, пядь земли,
Сказать бы так: «Храни, Господь,
Что мы не сберегли!»
***
Душа моя скучала по твоей,
Не различая «надо» и «не надо»,
Не почитая рангов и мастей.
И так, как я тебе бывала рада
Здесь, на земле, под шорох листопада, –
Так – дерево, лишённое корней –
Она рвалась обратно, в темень сада,
В тоску несуществующих ветвей.
Душа твоя скучала по моей,
В час утренний, а после – в час вечерний.
Тайком пила печаль моих морей
Душа твоя, как старый виночерпий.
И даром, что на дне прошедших дней
Ковш деревянный источили черви,
Что нет причины сожалеть о ней, –
Душа твоя, отчалившая первой,
Скучала сокровенней и нежней…
Снег на зелени
Порвалась натянутая нить –
С белой шеи прянул частый жемчуг.
Слышишь? Снег на зелени звенит,
Словно при разлуке голос женщин.
Прянул – и остался просто так
В ржави трав, на стеблях непокорных…
Тает на рябиновых листах
Нежность, небом розданная в зёрнах.
Рябина
памяти бабушки
1.
Рябина, рябинушка, Рыжик,
Пустую корзинку несу.
Я больше тебя не увижу
В твоём заповедном лесу.
Там ветки тяжёлые никнут,
О них мы уже не споём,
За редкой у вас земляникой
Не сходим с тобою вдвоём.
Но ты не прощаешься с нами.
Ты ближе, чем прежде, ты – вот:
Шумишь золотыми ветвями,
Пылаешь костром у ворот.
Отдумала горькую думу,
Стволом прорастая тугим
К небесному светлому дубу,
К объятьям его дорогим.
2.
Там не будешь гнуться и качаться.
Там и грусть, наверное, легка.
В эти дни так быстро, быстро мчатся
Над землёй седые облака.
Северно и ветрено на свете.
Мы оделись, как снеговики:
На Илюше красный твой жилетик,
На Анютке – шарфик и носки.
Скоро ночь, но спать они не лягут,
Не свершив задуманных проказ.
Заболеют – заварю им ягод,
Так, как ты велела в прошлый раз.
3.
Теперь я понимаю, почему
Так много ты по вечерам вязала,
Когда смотрели сосны в полутьму
На кресло-трон под лампой в центре зала.
Край света – здесь. Сквозь поле до реки
Дойди и остановишься без звука,
Когда посмотришь вдаль из-под руки
И вдруг блеснёт знакомая излука.
Но это место не затеет месть,
Оно простит нам твой печальный вечер,
И так, как в то, что дальше – берег есть,
Я верю в неизбежность новой встречи.
Прятки
брату
В детстве ты прятался так, что тебя найти
Смог бы не каждый. Девять раз обойти
Двор, а потом вернуться в десятый раз,
Чтобы увидеть карий весёлый глаз
В щёлке забора, в зарослях ивняка,
На верхотуре старого чердака,
В тёмном подвале, в запертом гараже –
Там, где нет сил и смысла искать уже.
Не докричишься. Просим: «Скажи «ку-ку»!
Ты под какой стрехой? На каком суку?»
Но ты молчишь, ты, будто могила, нем,
Не поддаёшься: «Нет меня, нет совсем».
Мы умоляем, воем: «Хоть намекни!
Как мы пойдём играть без тебя одни?
Скоро домой с работы придут отцы.
Будем смотреть мультфильмы и есть блинцы».
Слёзы на грязных щеках оставляют след.
Проще бы сделать вид, что тебя и нет.
Раз ты так хочешь прятаться – прячься, но
Всё без тебя не в радость, везде – темно.
Но ты не любишь слёзы, рыданья, дрожь
И неохотно всё-таки нас зовёшь:
«Вот я, ну вот: «ку-ку» вам, «ку-ку», ага!
Больше сидеть не сил, затекла нога».
…Вот ты и снова спрятался. Где опять?
Два, три, четыре, … десять – иду искать.
Но нам с тобой давно не по семь годков,
И уж теперь придётся без поддавков.