Школа
Если школа когда-то закончится, – верно, нескоро.
Неизбывное детство шагает за мной по пятам.
Как портфель второклассницы, сердце наполнено вздором:
Самолётик записки, еловая ветка, каштан.
Спи, дитя. Не грусти, что пока не летаешь ночами.
Этот новый язык надо вспомнить. Тебе он знаком.
Я же слышу, как крылья растут за твоими плечами,
Не давая спокойно брести под тугим рюкзаком.
Перед тем, как покинуть поросшую травами норку,
Обернись, мой лисёнок, и в зеркало глаз посмотри.
Я жалею о том, что пыталась прожить на пятёрку
И в душе презирала того, кто справлялся на три.
Будь нежнее и чутче. Умей над собой посмеяться
И порой, как пароль, повторяй: «Не беда, да-да-да!»
…Ты растёшь не по дням, и в свои золотые пятнадцать
Навсегда повзрослеешь. А я – никогда, никогда…
Не спешим
Одни торопятся на рынок,
Другие – в университет.
Мы не спешим: у нас ботинок
Не очень хорошо надет.
Присядем в парке на скамейку
Переобуться не спеша.
На вывеске аптеки змейка.
Уж очень змейка хороша!
Проснулась, выползла из чаши
И высунула язычок.
Все тайны простенькие наши
Узнала, но о них – молчок.
Зато скворец, готовя сплетню,
Головкой к веточке приник.
Бульдозер сыплет снег последний
Ковшом железным в грузовик.
А нам уже другое важно:
Вкусна ли снега карамель?
Куда плывёт корабль бумажный
Меж белых тающих земель?
Обсудим за вечерним чаем,
О чём журчали ручейки.
Сегодня мы не отвечаем
На телефонные звонки.
И в русло входит аккуратно
Времён кипучая река,
Пока мы строим зиккураты
Из тёмно-серого песка.
На закате
Если это закат, то нужно ли выбираться?
Постелить бы постель, замкнуть железную дверь.
Для чего мы летим на свет, попадая в рабство
Неоконченных мыслей и неизбежных потерь?
Так смешны на закате планы на воскресенье:
Именины, крестины, свадьбы, торги, враги.
Так пронзительно лихорадочное веселье,
Но за ним (беги – не беги), не видно ни зги.
Мы живём на закате. Немыслимом. Небывалом.
Солнце стынет, и отражается сердце в нём.
Наши лица и руки окрашены ярко-алым,
Древнеримским, прощально-августовским огнём.
Истончаются, тают свечи высокой лепки.
Мир живёт ожиданьем итоговых новостей.
И уже не так объятья влюблённых крепки,
И уже не так прозрачны глаза детей.
Только в детской руке влекущей всё та же сила.
Да, мы выйдем из дома. И нас ещё ждёт полёт!
Ты, душа, на закате рождённая, будь красивой
И возьми столько света, сколько в тебя войдёт.
Срок ожиданья
Отшумела листва, надломился хрустящий ледок,
И от выспренних слов пересохшие губы отвыкли,
Но желты фонари, и румян, как мальчишка, восток,
И ноябрь улыбается ломтиком сахарной тыквы.
Лица встречных прекрасны, случайная радость – нежна,
Словно мыльный пузырь, за которым бежать бесполезно.
Помнишь, лестницу в небо? Не видя опоры, она
Зашаталась, упала и стала дорогой железной.
Приглашает забраться подальше – в оранжевый дым
Облетевших лесов, но идти – не хватает дыханья.
Всё вокруг поцеловано ласковым взглядом твоим,
И в литую пружину сжимается срок ожиданья.
Девушка
День стоял большой и лучезарный –
С ласточками, кошками, детьми.
Церковкой на площади базарной
Девушка явилась меж людьми.
В чреве полдня – каменном и жарком,
Каждый быть старался на чеку.
Зеленщицы вялым горожанкам
Продавали солнце – по пучку.
Выцветали ситцевые платья
Под небесной синькою среды.
Сумасшедший рассылал проклятья,
И галдели рыбные ряды.
А она, ступая осторожно
По скорлупкам старой мостовой,
Тихо шла с корзинкою порожней
И кивала встречным головой.
Приалтарным золотом горели
Тихих дум святые образа.
Синими озёрами Карелы
Вспыхивали робкие глаза.
И она не думала, что в мире
Есть другие лица и дела.
Мимо всех, кого любила,
мимо
Нелюбимых – ласковая, шла…
Остывают озёра
Никакого с тобой разговора
Не ведём. Осторожно идём.
Остывают лесные озёра,
Покрываются льдом.
Столько звука вокруг – ты послушай! -
Крик вороний, ветвей говорок,
Гул небес, надрывающий душу,
Шум недальних дорог.
Обречённым молчаньем повисли
Облака с чужедальних сторон,
Но кричат мои тайные мысли
Громче этих ворон.
И дробится ледок под ногами,
Открывая в излуках траву,
Что под нашими дышит шагами
И поёт: «Я живу!»
Луч кричит, прямо в сердце вонзаясь,
И в рассеянном снежном дыму
Бьётся сердце, как загнанный заяц,
Но так сладко ему.
Светел взгляд твой, и нет в нём укора.
Там, в глазах твоих, новый мой дом…
Но зачем голубые озёра
Покрываются льдом?
Любила так
Профессор Смит не понимал Россию,
Хоть двадцать лет о Пушкине читал.
И вот его в который раз спросили:
– В ком видел Пушкин «милый идеал»?
Профессор вспомнил странную особу
(Таких зовут «святая простота»),
Которая клялась любить до гроба
Пригожего столичного шута.
Она детей наукам не учила,
Не услаждала музыкой сердец –
Всю жизнь она страдала и любила,
И тем одним снискала свой венец.
Не зная пялец, пряток, сплетен, кукол,
Блаженством чувства грезила одним.
Любила так, что свой медвежий угол
Вообразила садом неземным.
Она жила, как море беспокоясь,
Бушуя пеной страхов и словес:
Любила так, что первый незнакомец
Ей показался ангелом с небес.
И все приличья жертвенно нарушив,
Она решила дело не умом:
Любила так, что собственную душу
Отправила любимому письмом.
А тот подумал: «Хорошо… Но это ж
Почти приказ просить её руки!..»
И, получив почтительное «нет уж»,
Она не стала расставлять силки.
Любила так, что не сказав ни слова,
Была в Москву, как вещь, отвезена.
Любила так, что вышла за другого,
Решив, что будет век ему верна.
И вот, когда любимый с опозданьем
Ей через годы нежный дал ответ,
Любила так, что, выслушав признанье,
Ему в слезах пробормотала: «Нет».
И этакой сомнительной фигуре,
Которой без страданий мир не мил,
Чудачке, неумехе, просто дуре,
Поэт за что-то славу подарил…
…Когда его о Пушкине спросили,
Ответил он, что идеалов нет.
Профессор Смит не понял бы Россию,
Читай он Пушкина хоть двести лет…
Бусы
У девушек из глу�