– Да, и трудолюбивая, чего не скажешь о её избраннике… – качает головой Дин. – Но сердцу, как говорится, не прикажешь. Да и пережить им пришлось немало.
– Они тоже сбежали из города?
– Угу. Только сами, без нашей помощи. Вот и скитались по Диким землям, умирая от жажды и голода. Но примечательна их история совсем не этим…
– А чем же?
– Дело в том, что Тьер… ну… он из особенных.
– Из особенных? – повторяю недоверчиво, воскрешая в памяти худую сутулую фигуру и осунувшееся лицо-ромб. – Но как же это?
– Любовь странная штука… – пожимает плечами Дин, уводя меня вниз. – Благодаря ей меняешься. Так вышло с Тьером. Ради Анисы он отказался от всего, что имел… И ты только представь, каково оказаться на Либерти человеку, который тяжелее ручки в руках ничего не держал… Конечно, ему здесь приходится несладко. Но и филонить у нас тоже не получится. Пойдём, я отведу тебя на Ферму, где он сейчас трудится, и ты сама всё увидишь.
В заточении. Луч надежды
Сегодня случилось маленькое событие. Спуская еду в камеру, один из охранников кое-что уронил.
С гулким стуком нечто шлёпнулось о каменный пол. Я даже замерла, боясь, что он мог услышать. Но нет, вроде пронесло.
Как только окошко над головой закрылось, я упала на колени и принялась рыскать по полу, в поисках предмета, уговаривая себя не возлагать больших надежд. Но сущность человека такова, что пока он дышит, он продолжает верить.
В чудо, в эйдоса, в судьбу.
На самом деле, не так уж важно, во что верить – вера понятие абстрактное, но именно она придаёт сил в тяжёлые дни.
Коленки уже невыносимо горели от холода и боли – шершавый камень расцарапал кожу, но я не сдавалась. Пойманной птицей в голове билась навязчивая мысль: а вдруг это… что? Ключ от камеры?
Как же, держи карман шире!
И всё-таки меня не отпускала надежда найти что-то полезное. И мои труды были вознаграждены – наконец-то в углу под скамейкой пальцы наткнулись на какой-то предмет цилиндрической формы. Гладкий. Холодный на ощупь.
Шариковая ручка?
Покрутив его в руках, я нащупала сверху прорезиненную кнопку. Щёлк. Словно нож, темноту разрезал узкий лучик света, аж глаза заслезились.
Да это же фонарик!
Маленький карманный фонарик, но для меня он был подобен солнцу. С тех пор стало гораздо легче переносить тяготы своего заточения, потому что, когда становится совсем невмоготу, я могу включить огонёк надежды.
И пусть это всего лишь малюсенькая лампочка, но от её света всё равно становится немножко теплее.
14 глава. Ферма, Теплица и щепотка веры
На сей раз мы огибаем Дом слева и спустя всего несколько минут оказываемся прямо в лесу.
Вокруг стройными рядами деревья, под ногами сухие иголки шуршат. Вот где-то ухнула птица, а другая ей вторит. На небе – ни облачка, но сквозь густые кроны деревьев солнце едва пробивается к нам, отчего создаётся впечатление, что уже наступил вечер.
– А вот и Ферма…
Впереди вырастают несколько одноэтажных зданий и пара небольших загонов. Здесь пахнет скошенной травой, молоком и непрошеными воспоминаниями.
В Питомнике у нас тоже был старый хлев – всего пара коров, да с десяток кур. Мы сами ухаживали за животными, а в награду получали раз в неделю варёные яйца да стакан молока. Покинув Питомник, я ни разу не пила такого сладкого молока – из фудбокса оно непременно оказывалось каким-то безвкусным.
Из ближайшего здания выходит мужчина с лопатой, в котором я узнаю Тьера. Лицо кривое, губы плотно сжаты.
– Добро пожаловать на ферму, – гнусавит он, снова дёргая нос пальцами – сначала влево, потом вправо. – Ну и запашок, да? Даже моя аллергия не спасает…
– Не так все ужасно, Тьер! – замечает Дин. – Покажешь нам всё?
– Конечно! Мои владения к вашим услугам!
Он в шутливой манере расшаркивается, но выходит совсем не смешно.
– Итак… Начнём отсюда… – Тьер пропускает нас в первую постройку, откуда всего минуту назад вышел сам. – Это апартаменты птиц. Их у нас всего ничего, но гадят они так, точно их целый табун.
– Хватит ныть! – Дин, кажется, уже раздражён. – Ты работаешь на Ферме всего второй день, а причитаешь так, будто целый год. У нас есть одно правило, – он поворачивается ко мне, – все жители меняются время от времени работой, чтобы не скучали. Ну и чтобы не было обидно. Тьер попал сюда прямиком из Кухни.
– И сколько дней тебе здесь осталось? – спрашиваю, забавляясь.
– Ещё три. Целая вечность… – вздыхает Тьер. – Я бы с удовольствием вернулся на Кухню.
– А на Кухне он ныл, что натёр мозоли, пока дробил жёлуди. Надеюсь, Кара, ты окажешься не такой неженкой? – Дин подмигивает. – Ты ведь не из особенных, которые привыкли, что им всё принесут да подадут…
Тьер вспыхивает – сквозь куцую щетину я вижу, что кожа его пошла красными пятнами.
– Давайте сюда…
Он заводит нас в следующую постройку. По всему видно, что мечтает поскорее избавиться от гостей. Тут сеном пахнет ещё сильнее – вон оно, навалено горой в углу. Посередине стоит дряхлое корыто, которое сейчас пустует.
– Здесь у нас апартаменты лосих, но сейчас никого нет…
– Лосих? – не верю я. – Как же такое возможно? Они же дикие животные…
В конце концов, одно дело приручить птиц и совсем другое – диких лосей.
– На самом деле всё просто. Мы их подкармливаем зимой – когда в лесу особо не разгуляешься! – отвечает Дин. – Они привыкают к теплу и заботе, поэтому весной приходят рожать сюда… Вот тут важно успеть сразу унести лосёнка и вымазаться в околоплодных водах. Да-да, иначе лосиха не примет тебя за своего детёныша и не подпустит к себе. После этого её можно доить. Часть молока идёт настоящему лосёнку, а часть мы забираем себе. Лосиное молоко очень питательное, жаль, что доить их можно только до конца сентября.
– А почему сейчас здесь пусто?
– Лосихи возвратились в лес и приходят только дважды в день на дойку да полакомиться. Лосят держат в другом загоне, но и они уже достаточно большие – их кормят молоком всего один раз в день, остальное время они проводят на воле.
– С ума сойти…
– Да, а приручили мы лосей совершенно случайно. Мне тогда было лет четырнадцать-пятнадцать…
– Расскажи, пожалуйста! – прошу я.
– Ладно. Только по дорогое в Теплицу, договорились? Не будем отвлекать Тьера от работы.
Тьер, отставивший было лопату к стене, снова берёт её в руки и обречённо вздыхает.
– К тому времени, – начинает рассказ Дин, – мы жили на острове уже лет пять-шесть. Так… Нам сюда… – он огибает постройки. – Была зима и я бродил по лесу, пока не услышал протяжный стон. Сначала испугался и дал дёру, но любопытство победило и, вооружившись палкой, я отправился на разведку. Когда я увидел Альфу… Её передняя нога застряла между двумя стволами поваленных сосен, и она не могла выбраться, а вокруг бродили голодные волки.
Моё сердце уходит в пятки.
– Здесь водятся волки? – я озираюсь по сторонам.
– Немного, но есть. Не бойся. На людей они не нападают. Так вот, их было двое, и они пытались атаковать Альфу.
– И что ты сделал?
– Побежал на них с палкой, вопя как резанный. – Дин улыбнулся, и ямочка на его левой щеке почти прорезалась. – Это было глупо, но мне повезло – волки не ожидали такой наглости и убрались в чащу.
От рассказа Дина меня бросает в дрожь и, несмотря на тёплый день, кожа покрывается мурашками.
– Ты такой смелый…
– Скорее – глупый.
– А что было дальше?
– А дальше я пытался вытащить ногу Альфы из западни… Но она до того была перепуганной, что не подпускала меня к себе. Я очень боялся, что волки вернутся… Поэтому приволок ей коры, она поела. И, в конце концов, разрешила себе помочь. Только её нога оказалась повреждённой – она так сильно хромала. Короче, я понимал, что стоит ей остаться одной и волки вернутся… А убежать она не сможет.
– Что ж ты придумал?
– Я уговорил её пойти со мной… Знаю, звучит неправдоподобно, – извиняется Дин. – Но так оно и было. Наверное, она понимала, что иначе погибнет и поковыляла за мной. Отец был очень удивлён, но позволил Альфе остаться. И даже попросил Биргера – это наш местный знахарь, осмотреть её ногу. Биргер поворчал, конечно, ведь он лечит людей, но всё-таки дал мне немного мази. Целый месяц я ухаживал за Альфой. А потом оказалось, что она ждёт потомство. Когда её нога зажила, я выпустил её на волю. Но она не забыла меня – приходила проведать. А весной появилась и осталась рожать. Бедный Биргер тогда причитал полночи, принимая у неё роды, да так вымазался в околоплодных водах, что Альфа потом за ним ходила хвостом, считая своим лосёнком. А лосёнок не выжил. Тогда Биргер и решил попробовать подоить Альфу – он слышал, что молоко лосей очень полезное… Молоко оказалось на удивление жирным и густым. Альфа приходила на дойку до октября. И зимой нас навещала. А весной снова пришла рожать. Тогда-то мы и поняли, что это наш шанс… Она стала первой, но не последней. Теперь три постоянных лосихи приходят весной отелиться, а мы получаем – молоко. Ви-Ви поит нас им по четвергам, так что скоро попробуешь! Мы, кстати, уже почти пришли…
Перед нами вырастает мрачного вида здание. Окна заколочены, а наглухо закрытые ржавые двери покорёжились от времени и едва держатся на петлях.
– Здесь у нас Тренажёрка… – сообщает Дин. – Как ты знаешь, во время войны на острове обосновались вражеские военные. Отличный стратегический ход, между прочим. У них здесь была большая база… А этот бывший склад они использовали для тренировок. Ох и достаётся нам здесь… Но зато мы в прекрасной физической форме. В ближайшее время составим тебе расписание. Молодёжь у нас обычно занимается по утрам, есть две группы. Поговорю с отцом, чтобы тебя записали в нашу… Да ты не пугайся, новичков обычно не гоняют, начинают с самого простого.
А там… – Дин кивает влево, в сторону густого леса, – наш Лазарет. По-хорошему, его тоже нужно тебе показать, но Биргер не любит, когда к нему вот так заявляются… Так что лучше пройдём через озеро.
Спустя несколько минут мы оказываемся на солнечной поляне. Здесь над верхушками деревьев блестит солнце, похожее на начищенное блюдо, утопающее в облаках, будто в перине.
Среди густых елей и кедров раскинулось живописное озеро. Вода в нём переливается золотом, а на поверхности качается несколько белых кувшинок. Тут свежо и прохладно.
– Какая красота…
– Да, но у нас уходит много времени, чтобы очистить воду от цветов. В одно лето руки не дошли, и оно так заросло… Мы потом неделю его чистили… По вечерам многие приходят сюда после работы, чтобы охладиться. Некоторые даже умудряются успеть окунуться во время обеда.
– Мне здесь нравится…
– Значит, нужно будет как-нибудь сюда наведаться. Пойдём дальше, не терпится показать тебе нашу Теплицу.
Обогнув озеро слева, мы оказываемся перед сооружением, полностью выполненным из множества выпуклых окон. Само здание формой очень напоминает ежевичную ягоду, только цвет белый.
– Это и есть ваша… Теплица?
– Впечатляет, правда? – Дин подводит меня к такой же прозрачной выпуклой двери. – Готова?
Ну что за вопросы? Конечно, я готова.
Стоит Дину потянуть за створки двери, и они легко разъезжаются в стороны. Мы входим и окунаемся в мир настоящих джунглей. Растения здесь повсюду: одни свисают с высоких подставок, другие высажены в грядки, которые расходятся от центра зала по всему периметру здания.
Странно очутиться в месте, где растительности больше чем в самом лесу… А ещё здесь пахнет настоящим разнотравьем – аж голова кругом идёт.
– Это невероятно… – произношу я.
– Невероятно то, что здесь творилось, когда мы только нашли Либерти! – поправляет меня Дин. – Всё было иссушено – ни одного зелёного листочка. Мы всё вычистили и потихоньку оживили… Только вместо цветов выращиваем овощи и полезные травы… Эй, есть кто дома? Сири, Сван.
Откуда-то из середины зала над грядкой появляется чья-то светлая голова.
– Дин, это ты что ли? – тоненький голосок принадлежит девчушке лет десяти. Её светлые хвостики смешно болтаются при каждом движении.
– Я. А ты сегодня одна?
– Да, Сван слёг с животом. Врёт, я уверена! – безапелляционно заявляет Сири. – Небось опять полночи с Дортой на аллее Любви прогулял, а теперь отсыпается… Лишь бы траву не дёргать!
– Она ненавидит дежурить в Теплице… – шепчет Дин так, чтобы его услышала только я.
– Знаешь сколько тут травы? Миллион! – причитает Сири. – Так что если хочешь помочь, я только за!
– Я бы рад, но сейчас знакомлю Кару с островом, а потом мне за водой…
– Ладно-ладно…
– Слушай, если тебе не нравится дёргать траву, можешь поменяться с Тьером, – советует Дин, едва сдерживая улыбку, – он сейчас как раз на Ферме чистит загон и очень сокрушается по этому поводу!
– Загон?! Да ни в жизнь! Уж лучше траву дёргать… – вздыхает девчушка, снова исчезая между грядками.
– Что ж, я могу показать тебе основные растения, хотя ты и так их увидишь, как только заступишь на дежурство – здесь время обычно тянется, как резина. Поэтому предлагаю прогуляться вокруг озера… Ведь уже завтра тебе придётся взяться за работу.
– Я не боюсь работы! – несколько обиженно замечаю я. Неужели он думает, что я не справлюсь или буду ныть как Тьер или Сири?
Мы как раз уже выходим на улицу. И Дин, успокаивая, берёт меня за руку. От его прикосновения кожу начинает приятно покалывать, а где-то внизу живота разрастается приятное тягучее тепло.
– Да знаю я! Просто хотел, чтобы сегодняшний день стал для тебя особенным… Теперь здесь твой Дом. Ты мне веришь?
Он разворачивает меня к себе и пристально изучает. Море в его глазах безмятежно и спокойно. В таком хочется раствориться.
– Верю… – выдыхаю я.
Откуда мне было тогда знать, что вера не спасает от предательства?
В заточении. Послание
Включаю фонарь и направляю лучик в стену. Имитация солнца на небе. Кривая и лживая, но на какое-то время действительно становится легче.
От нечего делать, вывожу лучом буквы и тусклый свет расползается по поверхности стены. Не сразу понимаю, что несчётное количество раз пишу одно и то же: Предатели. Ненавижу.
Однажды сам Магнус рассуждал о предательстве.
«Предательство не только показывает сущность предателя… – говорил он, – но и раскрывает неизведанные глубины личности того, кого предают».
Узнала ли я хоть что-то новое о себе после того, что со мной случилось?
Определённо.
Я узнала, что одиночество порой хуже смерти. Когда тебя принимают в семью, дают понять, что ты – часть целого, где все друг за друга горой, это необыкновенное счастье.
Но вот если тебя выбрасывают, как ненужный камень, отломив от этой самой горы…
На мгновение мне чудится какой-то рисунок там, куда я только что светила фонарём. Рука замирает. Вглядываюсь в жёлтое пятно, а потом поднимаюсь и подхожу ближе.
Здесь и правда, что-то есть, но это не рисунок, это надпись наподобие той, что я сама сейчас выводила лучом, только она настоящая, а не мнимая – словно кто-то гвоздём начертал слова на старой стене.
Забвение – худшая из пыток.
А ниже буква Х.
От увиденного меня с новой силой охватывает озноб. Кто и когда оставил это послание, этот молчаливый крик души, который так никто и никогда не услышит? Заключённые – не в счёт – мы тоже преданы забвению.
Завтра никто и не вспомнит о нас. А если учесть, что о нас и так мало кто знал, завтра уже наступило.
Нас не просто не помнят, нас не знают.
Кем бы ни был этот неизвестный, похоже, мне уготована такая же печальная участь – меня уже замели под ковёр, будто я бесполезный мусор.
Выключаю фонарь и снова погружаюсь во тьму – экономлю свет, ибо батарейки у фонаря невечные. Как и я сама, но об этом лучше не думать.
15 глава. Портреты могут говорить, а гении – молчать
– Готова?.. – Дин берёт меня за руку, загадочно улыбаясь. – Я хочу тебе кое-что показать.
От его прикосновения внутри будто разливается парное молоко, а подушечки пальцев начинает покалывать.
– Что именно? – мой голос звучит как-то глухо, и я запоздало откашливаюсь, отчаянно краснея.
– Сейчас увидишь! – мы идём по главному коридору Дома и на этот раз совсем недолго – через десяток шагов Дин тормозит у одной из дверей. – Ну вот и пришли!
Дверь со скрипом приглашает нас войти. Дин идёт первым, а я за ним. Внутри темно и на мгновенье становится страшно: кто знает, что задумал этот парень?
Хочу высвободить свою руку, но не тут-то было – Дин крепко её сжимает. Громкий щелчок и комната озаряется светом, а я ахаю от удивления. Это не просто зал, это… настоящий музей.
На самодельных стеллажах и тут и там – книги, да в таких ветхих переплётах, что кажется, если коснуться корешка, они тут же рассыплются.
На импровизированных полках разложены старинные предметы, от одного взгляда на которые дух захватывает, а стены сплошь усеяны фотографиями, вырезками из старых газет.
Пахнет здесь пылью, историей и знаниями. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить – в Эйдолоне всё это было бы под запретом. Я словно оказалась в заветном Хранилище N, только все вещи рассортированы и имеют своё собственное почётное место.
– Это ваш музей? – спрашиваю с придыханием, продолжая осматриваться вокруг.
– Что-то вроде… Это зал памяти Эйрика Халле.
– Того самого? Твоего предка?
– Ага… Всё то, что осталось после его исчезновения и всё, что удалось раздобыть потом. Давай я проведу тебе экскурсию. – он снова тянет меня за руку. – И начнём мы с тобой отсюда…
Ещё издалека замечаю огромный портрет в истёртой раме – он висит строго по центру стены.
– Это и есть легендарный Эйрик Халле?..
– Да… Портрет написала Илва по старой фотографии. Фото, знаешь ли, имеют свойство выцветать. А краски – на века.
Такое чувство, что человек с портрета пристально за мной следит, точно заглядывает в душу в поисках самых сокровенных секретов.
Я отвечаю ему тем же: разглядываю бессовестным образом, стараясь понять, каким он был. И в этой игре у меня есть неоспоримое преимущество – я могу отвернуться или уйти.
– По-моему, у тебя его глаза? – киваю на портрет.
Определённое сходство и правда есть, и речь здесь не о цвете или форме, а о содержании. У Дина тот же прямой взгляд, проникающий в самую душу, что и у Эйрика Халле.
– Отец тоже так говорит…
В его голосе столько гордости, что я невольно испытываю зависть. Как должно быть прекрасно иметь тех, кто тобою гордится.
Жители города лишены подобных привилегий. Возможно, именно поэтому и не могут сплотиться вместе, чтобы изменить привычный мир к лучшему?
На тумбе под портретом лежит небольшой чёрный предмет с какой-то круглой штуковиной сверху, похожей на выпуклый глаз.
– А это что?
– Фотоаппарат Эйрика…
Ну, конечно! Теперь я понимаю, что глаз – это объектив. Таких аппаратов сейчас днём с огнём не сыщешь, а вот в Музее мне попадалась парочка.
– В тот роковой день он не стал брать его с собой в город, побоялся… – продолжает Дин. – Как чувствовал. Больше Эйрика никто не видел…
– Мне очень жаль… – кладу руку ему на плечо, стараясь утешить.
До того, как оказаться здесь, на острове, я понятия не имела, что такое семья, а теперь мне нестерпимо хочется, чтобы кто-нибудь вот так же, как Дин, вспоминал и горевал, если меня не станет. Люди нужны друг другу. Жаль, в Эйдолоне об этом не помнят. Точнее, им не позволяют.
– Прости. Знаю, это выглядит глупо со стороны. Он жил за много лет до моего рождения, но я ощущаю с ним незримую связь, понимаешь?
Понимаю ли я? Да. Потому что такую же связь я чувствую с жителями острова.
– Это совсем не глупо, Дин. Просто ты ценишь своё прошлое, – стараюсь, чтобы голос звучал непринуждённо. – Большинство горожан лишены этого.
– Ты права. Именно это мы и хотим изменить. Эйдолон должен обрести свободу! – теперь в его взгляде ещё и решимость, которую, без сомнения, он приобрёл от своего отца. – А ты, Кара, с нами?
– До конца! – без колебаний отвечаю я, растворяясь в синеве его глаз.
***
Зал памяти мы покинули только через час, и то Дин утащил меня силком, иначе я так и осталась бы бродить от экспоната к экспонату, читать статьи о становлении нынешнего режима и разглядывать выцветшие от времени фотографии.
К концу экскурсии у меня создалось впечатление, что я была знакома с Эйриком Халле лично. Сказать, что история его жизни меня впечатлила, значит, ничего не сказать…
Воистину это был прекрасный человек, до последнего боровшийся с Регентством, открыто критикуя закон о Внешности и разделение людей на классы.
Он со своими соратниками выступал на площади Мира, призывал к свободе, и участвовал в опасных расследованиях.
В общем, за словом в карман не лез, всегда был прямолинеен и говорил только то, что думал. Однажды сообщил, что откопал настоящую сенсацию ушёл в город за доказательствами и больше его никто не видел.
И пусть Эйрик Халле канул в неизвестность, сам он и дело его до сих пор живы.
За ужином Магнус снова сажает меня за свой столик, так что рядом со сидят Илва и Дин. Илва неторопливо вещает что-то об искусстве Барокко, а Дин теребит свой оберег – такой же кожаный треугольник, как и у Магнуса, только поменьше.
Замечаю, что все островитяне без исключения носят свои обереги. У кого-то это деревянная фигурка, у кого-то – золочёная гайка, но у большинства такие же мешочки, как у Магнуса и Дина.
В меню Ви-Ви сегодня жареная рыба. Одно из преимуществ жизни на острове – это, несомненно, еда.
– Ну и как прошёл твой первый день? – облако пряного дыма выплывает изо рта Магнуса. – Мой сын не утомил тебя?
– Ой, ну что вы! Дин был ко мне очень… внимателен.
– Что ж, я рад, что он не ударил в грязь лицом, – снисходительно улыбаясь, произносит Магнус. – А теперь пришло время познакомить тебя с твоим главным спасителем и нашим гением. Эй, Шпанс! Иди-ка к нам…
Из-за самого дальнего столика, за которым сидят Фолк и Бублик, встаёт мужчина – до того худой, что я невольно вздрагиваю – в Эйдолоне незнакомец однозначно получил бы статус испорченного. На вид ему лет сорок, но шагает он так тяжело, будто все его суставы разом иссохли, превратились в сухие сучья и вот-вот обломаются.
Он подходит к нашему столику, и я замечаю, что лицо у него такое же серое, как и моя прежняя одежда.
– Знакомься. Это и есть знаменитый Шпанс. Без него ничего бы не получилось.
– Добро пожаловать… – голос Шпанса оказывается не таким скрипучим, как я ожидала, а карие глаза – живые и ясные.
– Здравствуйте… Я должна сказать вам, как благодарна за спасение! Вы совершили настоящее чудо! – спеша выразить признательность, я поднимаюсь, беру его ладонь в свою и мягко сжимаю.
– Да будет тебе… – смущается мой новый знакомый. – Это лишь малая толика того, что нам предстоит. Впереди у нас много работы, так что расслабляться не следует. Ведь тебе, девочка, придётся…
– Ну-ну, Шпанс, не торопись! – Магнус легонько хлопает моего спасителя по костлявому плечу. – Спешка нам ни к чему. Дай Каре прийти в себя, а там и посмотрим.
– Ты здесь главный… – вяло отзывается Шпанс.
– Вот именно! – море в глазах Магнуса такое ледяное, что меня пробирает дрожь. – А пока… Надеюсь, ты не против, если я поведаю нашей гостье твою историю?
Шпанс пристально разглядывает Магнуса, будто всерьёз раздумывая над его словами, а потом, словно спохватившись, всё-таки отвечает:
– Не против… – для пущей убедительности он поднимает вверх большой палец. – Но с твоего разрешения, Магнус, я вас покину. Чувствую себя не ахти.
– Конечно-конечно. Отдыхай, ты проделал колоссальную работу и заслужил отдых.
Шпанс покидает террасу. Кажется, даже отсюда слышно, как скрипят его кости.
– Что с ним?
Вопрос звучит раньше, чем я понимаю его неуместность, но Магнус, похоже, не злится.
– Он болен, Кара. И очень серьёзно. Мы победили в Кровавой Войне, избавились от голода, научились выращивать людей, но так и не смогли победить рак. Ты ведь знаешь, рак часто действует быстрее фантомов?
– Эйдос всемогущий!
Я прикрываю рот ладонью. Теперь ясно, откуда эта неестественная худоба и землистый цвет лица.
– Да, это очень печально. Но давай, я расскажу тебе, как Шпанс попал к нам и сколько успел сделать с тех пор?
Магнус берёт меня под руку и ведёт по дорожке туда, где за деревьями скрываются другие постройки.
– Видишь ли… – продолжает он. – Современное общество в Эйдолоне устроено так, что особенные паразитируют на чужом труде. Именно им принадлежат заводы, фабрики, магазины, жевальни и даже Храмы. Да-да, – подтверждает Магнус, увидев мой удивлённый взгляд, – в наше время даже Храмы приносят колоссальный доход, ведь прихожане платят немалые деньги за беседу с адептом, а дефектные отдают последние копейки за молитву, потому что верят, что на них снизойдёт эйдосова благодать, и однажды они проснуться совершенными.
Но я отвлёкся. Реалии таковы, что с тех пор, как общество было поделено на классы, предприимчивые особенные вкладывают свои деньги в прибыльные предприятия или идут в чиновники, а остальные живут на пожизненные субсидии от Регентства и тратят их на развлечения. Думаешь, просто так в городе сплошные жевальни, бутики одежды да храмы? – Магнус хмыкает. – Самый доступный способ заработать денег. Но предприниматели не могут выполнять всю работу сами, а большинству особенных кроме развлечений больше ничего не интересно. Вот и выходит, что остальным перепадает шанс заполучить стоящее место. Правда, им приходится выгрызать себе дорогу к мало-мальски приличной жизни. Да ты и сама знаешь…
Эйдос мой, он прав. Место в Музее досталось мне не за красивые глазки, а за мозги и желание работать.
– Вот и Шпанс в своё время был приглашён в Институт новейших технологий для совершенствования сканера. Отработав на особенных двадцать лет, он обнаружил у себя симптомы рака и понял, что как только порог будет пройдён, его сначала переведут в дефектные, а затем… объявят испорченным.
– Другими словами – подвергнут Утилизации! – поправляю я.
– Именно… – выпуская облачко дыма, соглашается Магнус. – Не знаю, что делают с испорченными, но уверен: с почётом на пенсию, как особенных, их точно не отправляют. Так вот… Он решил сбежать за пределы Эйдолона, надеясь добраться до Диких земель. Собирался умереть свободным, но наш патруль случайно на него набрёл. Сначала думали – фантом… Ну а дальше… Дальше оказалось, что Шпанс – наше всё. Я во всей этой технике не силен, а вот Шпанс, как ты уже могла понять, настоящий гений. Смог соорудить из ничего передатчик. Да ещё и перехватил сигнал из Института Технологий так, что они даже не поняли, и теперь ты с нами. Вот тебе и испорченный…
Я снова смотрю туда, где не так давно скрылся Шпанс. Сколько же звеньев цепи должно было соединиться ради моего спасения.
Я будто вытянула счастливый лотерейный билет на тысячу эйдов… И, кажется, самое время им воспользоваться.