Ева Полянская – жизнь и судьба. Книга 2. Жить вопреки

– 6—

С этого дня так и повелось. Николай контролировал каждый мой шаг, часто звонил по телефону, проверяя дома ли я. Но чаще всего он отвозил меня к Антонине Николаевне, та была очень этому рада. Я уже сказала ей про ребенка, и она тоже стала, как и Николай усиленно кормить меня. Я отнекивалась, потому что знала, что с каждым днем с продовольствием в городе становиться все хуже и хуже. Но ничего не помогало. Она рассказывала мне, как ухаживать за ребенком, учила пеленать его на кукле, которая осталась после ее дочери, как и во сколько месяцев, чем кормить. Я слушала ее внимательно, ведь помощь не всегда будет рядом.

– Вы будете бабушкой, – говорила я ей, и она, как моя мама, промокала платочком свои глаза.

По вечерам, когда Николай возвращался с работы, целовал сначала меня, потом мой живот и спрашивал у него, хорошо ли себя вела мамочка, не обманывала ли она сегодня папочку. Я смеялась и говорила, что мамочка хорошо себя вела, и папочка может не волноваться. После этих слов он доставал что-нибудь вкусненькое из кармана, и я искренне радовалась этому, чем радовала его.

Но не все был так гладко. У меня появились головокружения, и когда я в первый раз упала в обморок, очень напугала Антонину Николаевну, которая тут же кинулась звонить Николаю. Тот примчался, стал уговаривать меня сходить в больницу. Но я сказала, что меня там уже предупредили об этих приступах, и еще обрадовали тем, что меня может тошнить по утрам.

– Это все естественно Николай, – успокаивала его Антонина Николаевна. – Зачем же так все принимать, близко к сердцу, – похлопывала она по его руке.

Но он как будто действительно сошел с ума. Теперь я и к Антонине Николаевне не могла ходить, и ей приходилось приходить ко мне. Гуляла я теперь только с ним, и он крепко держал меня за руку, на случай, если приступ повториться снова. Я пыталась с ним поговорить, но все было бесполезно. Тогда я обижалась на него, говорила, что ребенок ему важнее меня. Николай просил у меня прощения и говорил, что ничего не может с собой поделать. И что на работе его уже называют сумасшедшим папашей.

Однажды, я как обычно сидела дома, только уже не возле окна, потому что он запретил мне возле него сидеть, и вязала пинетки для будущего малыша. В квартиру влетел взъерошенный Николай, который был бледен. Я вскочила со стула, тут же испугавшись такого его вида.

– Быстро Ева! – крикнул он, вытаскивая оба наших чемодана из под кровати. – Бери только самое необходимое, слышишь? Только теплые вещи.

– Что случилось! – крикнула я и прижала свое вязание к груди. – Коленька, что происходит!

– Ева милая, некогда объяснять прошу тебя, мне дали всего полчаса на сборы, – говорил он и кидал свои вещи в чемодан. Я же стояла, в каком-то ступоре и не двигалась.

– Ева! – крикнул он. – Город окружают немцы, он скоро окажется в кольце, наш завод эвакуируют вместе с семьями. Сегодня уходит последний поезд, поэтому прошу тебя, возьми себя в руки! Собирай чемодан!

Я вздрогнула, подбежала к шкафу и стала перекладывать из него вещи в свой чемодан.

– Никаких платьев и туфель, только теплые вещи, мы едем на север, – говорил Николай, утрамбовывая свой чемодан. – Где твоя сумочка, – он сбегал в прихожую и вернулся из нее с моей дамской сумочкой. – Ева смотри, в этой сумочке все наши документы, – с этими словами он подбежал к моей шкатулке и стал выбрасывать из нее драгоценности. – Тоже пригодятся, – бормотал он. – И в этой сумочке все твои драгоценности. Держи ее всегда при себе, поняла меня? – спросил он с нажимом, потому что видел, что я еще плохо понимаю, что происходит. – Всегда при себе Ева! – повторил он.

Я молча кивнула головой, давая ему понять, что я приняла его информацию и стала продолжать упаковывать свой чемодан.

– Быстрее, быстрее, – он закрыл мой чемодан и стал помогать одевать мне осенние сапожки, пальто, а потом нахлобучил на мою голову шапку. – Жаль зимние вещи уже не успеем упаковать, ну да ладно, лишь бы живыми добраться, а там уже разберемся.

– А как же квартира Коля, что будет с ней, – я оглядывала нашу комнату, ставшей мне такой родной, которую я с такой любовью украшала все эти годы.

– Мы вернемся, мы обязательно вернемся родная, и если она останется целой.

Гудок, раздавшийся снизу, перебил его. Николай выглянул в окно.

– Все Ева, нам пора, – сказал он и взял меня за руку.

– Давай присядем, хотя бы на дорожку, – я села на стул, увлекая его за собой на соседний.

– Только быстро, – сказал Николай, – мне тоже жаль уезжать с нашей квартиры, поверь мне, но так нужно, – он поцеловал меня в висок. Машина загудела второй раз.

– Теперь точно пора, – я еще раз быстро оглядела нашу квартиру, в которой мы оставляли все, что нажили за эти годы. Николай взял наши чемоданы, и мы вышли с ним из квартиры, которую он закрыл, а ключ положил в мою сумочку.

Он почти бегом побежал вниз, и мне тоже пришлось бежать за ним. Николай закинул чемоданы в кузов машины, помог забраться сначала мне, а потом сел сам.

Машина тронулась, а я все пыталась оглянуться, чтобы еще раз увидеть наш двор, потому что не знала, будет ли он вообще существовать, вернемся ли мы в него еще.

– Антонина Николаевна! – вскрикнула я. – Коленька, родной, прошу тебя! – я стала теребить его рукав, уговаривая.

– Черт! – выругался тот и сказал водителю адрес дома, где жила моя вторая названная мама.

– Что я вам такси что ли, – заворчал тот, но поехал по указанному адресу.

– Антонина Николаевна! – заорала я, едва Николай помог мне выбраться из кабины. – Антонина Николаевна!

Я побежала к подъезду, забежала в него и стала бегом, перепрыгивая через ступеньки подниматься на ее этаж.

– Что случилось! – из своей квартиры выбежала пожилая учительница.

– Я уезжаю, – говорила я, тяжело дыша, – я уезжаю мама!

Мы кинулись к ней, обнялись и обе заплакали.

– Поехали с нами, – стала уговаривать я ее. – Я попрошу Николая, он возьмет вас, поехали с нами!

– Нет Евочка доченька моя, – она гладила меня по лицу, как когда то, прощаясь со мной, делала моя мама. – Я останусь тут, с детками, а ты езжай, береги себя родная, и ребеночка своего береги.

– Антонина Николаевна, – рыдала я. – Мамааа…

– Ева! – услышали мы с ней голос моего мужа. – Ева! Пора!

– Все иди, иди, – стала толкать меня к лестнице, Антонина Николаевна, но я все еще цеплялась за нее. Тяжело дыша, на лестничной площадке появился Николай.

– Берегите ее, – он обнял пожилую учительницу, а она его.

– А вы берегите себя, – сказал он. – Простите нас.

– Все, идите, идите! – почти выкрикнула она.

Николай схватил меня за руку и поволок вниз по лестнице. Я все еще плакала, меня трясло, в голове бились мысли, за что? Почему? Почему это происходит со мной снова?

Мы забрались с ним в кабину, и машина поехала к вокзалу. Я смотрела в окно на улицы и дома, которые были еще целыми. Мимо стала проплывать моя школа, окна которой мертво мерцали. Почти всех учеников эвакуировали, с кем могла я попрощалась. Особенно с Димой Кудрявцевым, которого я обещала называть по имени в новом учебном году, а получилось вот так. Он старался сдержать свои слезы, но не смог. И мы плакали с ним вдвоем, обнимаясь, перед тем, как он уехал. Я тогда долго гуляла по пустеющему на глазах городу.

Вокзал напоминал дурдом. Кричали дети, ругались мужчины и женщины. И было просто море народу! Все хотели попасть на этот последний поезд.

– Так Ева, – прорычал Николай, – нам нужно на перрон. Я держу оба чемодана, а ты держись за меня, крепко держись!

Я вцепилась в него, и опустила свою голову, чтобы не видеть этих людей. Николай сделал звериное лицо и потащил меня сквозь толпу. За нас стали цепляться, пару раз меня чуть не оторвали от Николая, но он прижимал свою руку, в которую я вцепилась, к своему телу, помогая мне держаться за него. От страха я стала немного подвывать, думая только об одном, как бы выбраться на перрон.

Но когда мы вышли на него, легче не стало! Николай упорно тащил меня дальше.

– Сиди здесь Ева, – сказал он, ставя оба чемодана. – Никуда не уходи, поняла меня?

Я кивнула головой не в силах произнести ни слова и села на чемоданы.

Он оглянулся и подозвал молодого солдата, который стоял возле одного из вагонов.

– Это моя жена, она беременна, я главный инженер завода, который эвакуируют, головой отвечаете за нее.

Солдат вытянулся и кивнул головой.

Николай побежал дальше по перрону, а мы с солдатом остались вдвоем, не считая снующих пассажиров.

– Вам страшно? – спросила я у солдата.

Тот посмотрел на меня. Совсем молоденький паренек, который был, скорее всего, курсантом, какого-нибудь из училищ города.

– Очень, – честно ответил мне он. Я протянула свою руку и погладила его по руке.

– Вы держитесь, – сказала я, потому что больше не знала, что ему сказать, ведь я уезжала, а он оставался здесь.

Он кивнул мне головой и нахмурился.

Николая долго не было, у меня уже затекли ноги и спина. Я крепко прижимала к себе сумочку, как самое дорогое, что у меня было. Солдат хмурился и хватался за свою винтовку, которая была в его руках, когда кто-то проходил слишком рядом со мной, охраняя меня.

– Так все Ева пошли, – ко мне подбежал мой муж, и я тут же встала с чемоданов. – Спасибо, – он пожал руку солдату, тот откозырял нам и снова встал на то место, с которого его позвал Николай.

Мы стали продираться на свои места. Народу было много, Николай тащил оба чемодана и меня. Немного радовало и успокаивало, что вагон был купейным, видимо для высшего состава завода. Николай с трудом открыл дверь, затолкнул сначала меня, а потом зашел в него сам. В купе уже сидели две пожилые женщины и девочка, которая испуганно жалась к одной из них. Я плюхнулась на свое место, Николай сел рядом, вытирая дрожащей рукой пот со лба. Почти сразу же за нами в купе пролез полный мужчина, который стал, почему-то, кланяться, просить прощения у дам. Он сел рядом с Николаем, они поздоровались, пожали друг другу руки.

– Думал, не успею, – прошептал мужчина.

Вагон дрогнул. Вой и крики на перроне стали еще громче. Я прижалась со всей силы к Николаю.

– За что, за что, – шептала я.

Он гладил меня по спине и успокаивал, что все будет хорошо, мы вернемся, у нас скоро будет наш малыш. А на самом деле в его глазах стояли слезы. Это был его город. Город в котором он родился и вырос, в который вернулся с любимой женщиной и в котором мечтал растить своих детей. Который любил всем сердцем. А сейчас ему приходилось бежать, именно бежать из него, чтобы спасти не только себя, а свою семью, которой он дорожил больше жизни.

– Я выполню свое обещание, – прошептал он. – Выполню.

Когда поезд набрал скорость, мы увидели вспышки взрывов. Это бомбили наш город. Женщины и я заплакали. Плакали и оба мужчины, которые находились в этом купе.

– Будьте вы прокляты, – шептал мужчина.

– Будьте вы прокляты, – шептали за ним женщины.

Я же просто плакала, прижимаясь к Николаю, не в силах произнести ни слова. Красивые дворцы, Эрмитаж, Петергоф, набережная Невы, наше наследие, наша история, искусство нашей страны беспощадно уничтожалось темной вражеской силой, которой казалось, было мало человеческих страданий.

Наш поезд увозил нас все дальше и дальше, в неизвестность. Но мы хотя бы были свободны. Потому что кольцо вокруг Ленинграда сжималось, и мы чудом успели выбраться из него.

До свидания город, который я полюбила. До свидания все, с кем я была там знакома, моя школа, ученики, коллеги. И снова прощай моя названная мама. То, что она не переживет эту войну я не сомневалась. Слишком пожилой она была.

Под стук колес, от покачивания вагона, я уснула в крепких руках Николая, который обнимал меня и прижимал к себе. Я чувствовала его защиту, поэтому могла себе позволить расслабиться. Я знала, я верила, он сделает все для меня, а сейчас еще и для своего ребенка. Было немного страшно, что Господь послал нашего малыша в такое трудное время, но я утешала себя тем, что рядом со мной мой муж, который любил меня, которого полюбила я. Он сильный и справиться с любыми невзгодами. С ним, я как за каменной стеной. Мои родители были правы, только о том, что они сделали для меня, я не знала.

Глава 2

– 1 —

С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Николай кутал меня, как мог, приносил еду, которую покупал или выменивал на станциях и горячую воду, и даже иногда чай. Но все остальное время был рядом, все время спрашивал, как там малыш. Я отвечала ему, что с таким заботливым папой нашему малышу очень хорошо.

Николай так же помогал и двум женщинам, который были с его завода. Девочка все время плакала, иногда капризничала. А мужчина громко храпел, когда спал или тяжело дышал, когда сидел рядом с нами. Но для меня все это было не важно. Главное, что мы были в относительной безопасности, я была не одна, под защитой своего мужа.

Немного пугали длинные остановки. Николай старался мне ничего не рассказывать, чтобы не пугать и не тревожить, но я все равно слышала, что взрывом разорвало рельсы и теперь их заменяют. Хорошо, если поезд останавливали на какой-нибудь станции, а не в поле, где дул холодный пронизывающий ветер. Поезд шел на север, и каждый раз, просыпаясь утром, я видела, как меняется местность, и ощущала изменение погоды. Я уже потеряла счет дням, сколько мы были в пути, казалось, что мы проехали уже всю страну, а все никак не доедем до своего пункта назначения.

Когда Николай выходил на перрон и возвращался в наше купе, мы все с надеждой смотрели на него, ожидая хороших новостей с фронта, или что-нибудь о нашем городе.

– Блокада, – однажды сказал Николай. – Ленинград взяли в кольцо. А наши войска отступают.

Я заплакала вместе с женщинами, а мужчины еле сдерживали свои слезы.

Однажды рано утром нас разбудил крик женщины, которая ехала с нами вместе в купе. Николай приказал мне сидеть на месте, но я услышала какой-то хрип и хотела вскочить, но он усадил меня на место и рявкнул, чтобы я не высовывалась из под одеяла, а сам побежал к начальнику поезда. Мы стояли на остановке. В купе забежали санитары, которые стали стаскивать мужчину с полки и перекладывать его на носилки. Ни смотря на недоедание, он все еще был крупным, санитары и Николай, который помогал им, кряхтели от напряжения. Его вынесли из купе, а я помогала женщинам успокаивать девочку, которую одна из них напугала своим криком.

Когда Николай вернулся, мы все вопросительно посмотрели на него. Он отрицательно помотал головой, что обозначало, что мужчина скончался, так и не доехав до конца пути. Женщины заплакали, а я прижалась к мужу еще сильнее.

– Коленька, – прошептала я и посмотрела на него. Он увидел в моих глазах страх.

– Нет, Ева, – сказал он, – со мной такого не случиться. Этот мужчина был болен, а я здоров. Мне нельзя болеть, ведь я в ответе за свою семью.

Он приподнял мое лицо и, так как мы были в купе не одни, легонько поцеловал меня в губы.

– Все будет хорошо, – прошептал он, и я заулыбалась ему в ответ.

Мы продолжили свой путь. Женщинам стало немного легче, потому что на освоившейся полке спала теперь девочка. Николай спал со мной, согревая своим телом и крепко прижимая к себе. В такие минуты я улыбалась, даже во сне. И вот что было странно. Вокруг был холод, недоедание, страх, война, а мне было все равно. Для меня важно было, что Николай был рядом со мной, любил меня, а я его. Я еще не сказала ему этих слов, хотела это сделать, когда мы приедем, чтобы все было красиво. Я представляла себе этот вечер, его реакцию, и жмурилась от удовольствия. Мне казалось, что поезд не едет, а ползет, так поскорее хотелось и сделать это. Я все время спрашивала у мужа, когда мы приедем, и ему ничего не оставалось, как отвечать мне, что скоро.

Так мы и ехали, я в своих грезах, Николай в заботах. Он еще на остановках бегал и проверял оборудование, которое везли на север, потому что был ответственным за него. Вот и в этот вечер, все было так же, как и в предыдущий. Мы попили горячего чаю, посетовали на войну, и легли спать. Николай обнимал, прижимал меня к себе и шептал мне слова любви, иногда целуя в шею. Я тихонечко хихикала, и шептала ему в ответ, что он у меня самый лучший.

– Правда самый лучший, – шептал он и счастливо улыбался.

– Правда Коленка, правда, – говорила я ему в ответ, и слова любви, так и просились наружу. Но я терпела и не говорила их, потому что нарисовала себе красивую картинку, и хотела, чтобы все было именно так, как я задумала.

– Коленька, – шептал Николай, – как же я люблю, когда ты так называешь меня. И тебя люблю Ева, и малыша нашего.

Он погладил меня по животу. Я закрыла глаза, и счастливо улыбаясь, заснула.

Зато проснулась я в аду. Кругом все гремело, женщины орали, девочка ревела во весь голос.

– Быстрее! – заорал Николай. Он рывком поднял меня, и больно стукнув по груди, сунул в мои руки мою дамскую сумочку, а потом сунул в руку мой чемодан. – Береги это Ева! – крикнул он. – Это единственное что осталось! Береги! Слышишь меня?!

Я быстро закивала головой, все еще не понимая, что происходит. Он схватил меня за руку и поволок из вагона, расталкивая людей, которые тоже выскакивали из своих купе. Николай выпрыгнул первым, помог спрыгнуть на землю мне. Вокруг слышались взрывы, в их вспышках я увидела людей, которые бежали от поезда, который стоял. Николай тоже потащил меня к одной из воронок и толкнул в нее.

– Сиди здесь Ева и не высовывайся! – крикнул он.

– Коленька ты куда! – закричала я. – Не уходи Коленька!

– Я должен помочь другим! – крикнул он и снова побежал к поезду.

От взрывов, которые раздавались, казалось повсюду, я вздрагивала и попискивала, прижимая к себе сумочку и чемодан, потому что так мне велел Николай. Я не знала, сколько прошло времени, мне было страшно, и поэтому я решила вылезти из ямы и посмотреть, что твориться вокруг, и где мой муж. Помогая себе ногами, я выкарабкалась на поверхность и высунула свою голову. Люди все еще бежали от поезда. Я видела, как Николай помогает спрыгивать людям с вагонов, женщин он приобнимал, прикрывая их от земли, которая летела со всех сторон, и, так же как и меня, толкал их в воронки.

– Коленька, Коленька, – шептала я, – скорее, иди ко мне.

Он оттолкнул очередную женщину в воронку, повернулся, чтобы бежать в сторону поезда. И вдруг… Противный писк, который шел, откуда то с неба. Николай повернулся в мою сторону и наши глаза встретились.

– Я люблю тебя! – заорала я. – Коля! Я люблю тебя!

И вдруг он исчез. Прямо на моих глазах.

А потом взрыв. Меня откинуло взрывной волной и засыпало землей. Я провалилась в черноту, и больше ничего не ощущала и не помнила. Ничего. Даже того, что Николая, моего мужа, мужчину, которого я наконец-то полюбила, больше нет.

– 2 —

– Она живая, – услышала я сквозь пелену и застонала. – Вытаскивайте, вытаскивайте ее.

Я чувствовала, как меня куда-то тянут, и из последних сил прижимала к себе свою сумочку и не выпускала чемодан из рук. Потому что так сказал Николай. Мой Коленька. Я хотела произнести его имя, позвать его, но не смогла произнести ни слова. В ушах звенело, перед глазами все кружилось.

– Контуженная, – снова, как через вату услышала я. – Усаживай ее, вот на эту подводу. А как в сумочку свою вцепилась, – усмехнулся кто-то.

– Это единственное, что у нее осталось, – защитили меня.

Коленька. Родной мой, где ты. Я обводила мутным взглядом людей, которых собирали по всему полю, а кого-то тут же хоронили. Искала взглядом знакомый силуэт. Наверное, он помогает искать живых, раз его нет рядом со мной. Скоро он придет, снова обнимет, прижмет к себе, скажет что любит. Надо просто сидеть и ждать. И сумочка с чемоданом. Держать, изо всех сил держать. Коля строго настрого приказал.

Я еще судорожнее вцепилась в свои вещи, успокоилась и стала смотреть перед собой, немного покачиваясь и морщась от звона в ушах, который все не проходил. Постепенно, я стала слышать крики и стоны, женский плач. Коленька все не приходил, но я терпеливо ждала, знала, что не нужно ему сейчас мешать. Он освободится и придет сам.

Бородатый мужчина подошел к подводе, оглядел ее.

– Эта подвода полная! – крикнул он. – Но! – заорал он на лошадь, и хлестнул ее вожжами, которые взял в руки. Лошадь дернулась и медленно, качая своей большой головой, тронулась по просеке, увозя нас от дымящегося состава. Я сидела спокойно, все еще ничего не чувствуя и не понимая. Значит так нужно, что Коленька не пришел. Нужно ждать, просто ждать.

Я не знаю, сколько мы ехали, сначала по просеке в лесу, потом сквозь большое поле. Нас, уцелевших пассажиров, привезли в какой-то поселок. На улицу из домов высыпали люди и стали с интересом разглядывать.

– Чего встали! – заорал на них мужик. – Разбирайте, давайте, кого куда. Мне еще за остальными ехать.

Кто-то, взял меня за руку, помог спрыгнуть с подводы и повел в один из дворов. Я не поднимала своей головы, которая до сих пор гудела, и не видела, что это была одна из женщин, которая ехала с нами в купе. Вторая несла девочку на руках и шла за нами. Мы зашли в дом, женщина подвела меня к стулу и посадила на него. Старушка, которая жила в нем, разглядывала нас.

– Здравствуйте, – поздоровались с ней женщины.

– И вам не хворать, – ответила старушка, – да вы раздевайтесь, проходите, места у меня много, семья большая была.

Женщины разделись, раздели девочку, одна я сидела, прижимая к себе чемодан с сумочкой, и глядя перед собой.

– Давайте я вам помогу, – ко мне подошла женщина, та, что была постарше.

– А я баньку истопила, – засуетилась старушка, – сходите, искупайтесь, в земле вон все, а потом и обедать будем.

– Вам нужно умыться, – снова обратилась ко мне женщина, но я снова не обратила на нее внимание. Старушка, девочка и вторая женщина смотрели на меня.

– Давайте я возьму ваш чемодан, – женщина потянулась к нему, но я тут же прижала его еще сильнее к себе, вскинула свою голову и испугом посмотрела на нее.

– Коленька сказал не отпускать, – с жаром произнесла я.

– А давайте я подержу, – сказала старушка, – вы пока в баньке купаетесь, я его охранять буду, вот те крест, – сказала старушка и перекрестилась.

Она напомнила мне Диминого дедушку и поэтому, скорее всего, я потянулась к ней, прониклась доверием. Я медленно разжала свои руки и отдала ей чемодан с сумочкой.

– Вот и хорошо, – заговорила женщина и повела меня из дому, когда хозяйка дала нам полотенца и во что можно было переодеться.

– Что это с ней, – спросил она у второй женщины, которая сидела и укачивала девочку на своих руках. – Больная штоль?

– На ее глазах мужа разорвало бомбой, – сказала женщина. – Прямое попадание. Я рядом была, видела, как она из воронки в это время высунулась, кричала ему что-то, – женщина вдруг всхлипнула, и из ее глаз полились слезы. – Такой хороший молодой человек был, так любил ее, пылиночки сдувал. Все про малыша говорил, которого она носит.

– Господи, – старушка прикрыла свой рот рукой и тоже заплакала. – Не зря говорят, что Господь хороших людей быстрее к себе забирает. Как же она теперь.

– Не знаю, – пожала плечами женщина. – Нам бы доехать сначала, а там уж посмотрим. Может, мы с сестрой приглядим.

– А откуда вы, – спрашивала старушка и накрывала на стол.

– Из Ленинграда, – ответила ей женщина.

– Из того самого? – закачала головой пожилая женщина.

Когда меня привели из бани и снова посадили на тот же стул, старушка отдала мне мою сумочку и чемодан. Я вцепилась в них и опять стала смотреть перед собой.

Сходила, вымылась в бане вторая женщина с ребенком и все сели за стол.

– Неудобно с чемоданом то кушать будет, – обратилась ко мне старушка.

– Коленька сказал держать, – ответила я ей.

– Ты пока в баньке купалась, Коленька заходил, велел накормить тебя, да спать уложить, – сказала старушка, забирая у меня чемодан. Сумочку она уже трогать не стала.

Мы поели, а потом меня отвели в одну из комнат и уложили в постель.

– Коленька, Коленька, где же ты, – шептала я, пока не уснула.

Так прошло несколько дней. Мы ждали, когда починят пути, и наш поезд. Обгоревшие вагоны разбирали, чтобы сцепить целые, создавая тем самым, новый состав. Составляли списки погибших, чтобы выдать справку о смерти. Я целыми днями сидела на стуле, прижимая к себе свои пожитки и отдавая их только старушке, когда нужно было покушать, или сходить в баню.

– Здравствуйте, – сказал мужчина, который зашел в наш дом. Он выглядел очень усталым, даже можно сказать изможденным. – Вы у меня последние остались. Состав скоро будет готов, и вас отвезут к нему. Есть у вас погибшие?

– У нее, – кивнула женщина в мою сторону. – Муж погиб, спасая других. Прямое попадание. Она контужена и еще плохо понимает что происходит, а скорее всего, находиться в шоке, потому что до сих пор ждет его.

– Понято, – кивнул головой мужчина и подошел ко мне. – Дайте мне документы вашего мужа, пожалуйста, – обратился он ко мне.

– Зачем, – я с испугом посмотрела на него и прижала сумочку к себе. – Зачем вам, не дам. Коленька придет, и сам даст. Он помогает, некогда ему, – заговорила я с жаром.

Мужчина вздохнул, оглянулся на женщин, которые тихо плакали, глядя на меня.

– Как вас зовут, – снова обратился ко мне мужчина.

– Ева, – ответила ему я. – Ева Адамовна Романовская.

– Ева Адамовна, – он опустился передо мной на корточки. – Мне нужны документы вашего мужа, чтобы выписать вам справку о его смерти. С этой справкой вы…

– Какой смерти, вы что, – я нервно рассмеялась, – Коленька жив, он просто занят, он помогает, всем помогает. Он у меня хороший, и я люблю его.

– Ваш муж погиб, Ева Адамовна, простите меня, что именно я говорю вам об этом, но он погиб, спасая других. Поэтому мне нужны его документы. Я потом верну их вам, просто мне нужны.

– Он не погиб! – заорала я на него. – Вы все лжете! Вы хотите украсть мою сумочку! Не отдам! Коленька сказал держать и я не отдам!

Женщины больше не могли смотреть на это и поэтому вместе со старушкой и девочкой ушли в другую комнату, всхлипывая при этом.

– Они плачут? – удивилась я и в моих глазах тоже появились слезы. – Почему они плачут.

– Оплакивают вашего мужа Ева Адамовна, – он взял мою руку и стал поглаживать ее. – Я не сомневаюсь, что он был хорошим человеком, которого вы очень любили. Но его больше нет. Он не придет ваш Коленька. И мне нужны его документы.

– Нет, нет, – шептала я. Меня всю затрясло, по лицу бежали слезы. – Он обещал, всегда быть рядом, он вернется.

– Он не вернется, – устало сказал мужчина и вздохнул.

И вдруг как молния в голове. Я высовываю голову из ямы, противный звук, глаза моего Коленьки, а потом…

– Ааааааа! – заорала я и согнулась пополам от боли. – Коооляяяя! Коленька! Родной мой! Коооляяя!!!

Мужчине пришлось схватить меня, потому что я стала дергаться в каких-то конвульсиях от той боли, которая обрушилась на меня.

– Я люблю тебя Коленька! Коля! Я люблю тебя! – кричала я слова, которые так и не успела сказать ему.

Из комнаты прибежали женщины и помогали мужчине уложить меня в постель. А я все кричала и кричала от дикой скручивающей боли имя мужа, которого больше никогда! Какое страшное слово! Никогда! Не увижу…

Прибежал местный фельдшер, за которым сбегала старушка. Он поставил мне укол с успокоительным, пока мужчина удерживал меня.

– Пятая по счету, – сказал он. – Все не верят, что их муж погиб.

Мужчина взял мою сумочку, достал из нее документы Николая. Тут же на специальном бланке, который принес с собой, написал свидетельство о смерти и положил документы обратно.

– Простите меня, – прошептал он, когда ставил сумочку у моего изголовья.

На следующий день нам сообщили, что состав готов, и нас на подводах отвезут обратно к поезду. Я снова была как не живая. И только мысль о том, что во мне растет ребенок Николая, его продолжение, заставляла меня жить дальше. Я пока боялась думать о его смерти. О том, что больше не увижу его. Поэтому думала, только о ребенке. О той мысли, что Николая больше нет, я старалась привыкать постепенно. Пока я думал о нем, как о тяжелораненном, который должен вот, вот умереть. Так мне было легче. Так я не боялась сойти с ума.

Мы тепло попрощались со старушкой, поблагодарили ее за теплый прием, за кров и пищу. А я достала из своего чемодана теплые носки, которые связала сама и подарила их хозяйке.

– На память, – тихо сказала я. – Коленьку помяните, – прошептала я ей, когда обнимала ее.

Старушка, утирая слезы и прижимая носки к себе, долго махала нам рукой, пока подвода не скылась из ее вида, а мы перестали видеть ее. Нас привезли к поезду и стали рассаживать. Женщины постарались сделать так, чтобы я оказалась с ними в одном купе. К нам присоединился мужчина, который тоже выглядел усталым. Когда всех рассадили по местам, поезд тронулся дальше, а я не могла отвести взгляда от того места, где погиб Николай. В эти минуты мне казалось, что я больше никогда не буду счастливой. Никогда не буду улыбаться, смеяться и вообще радоваться жизни. Ведь его нет, а я живая. И ребенок наш жив. Теперь я буду жить ради него, как когда то Николай жил ради меня.

Я не плакала, нет. Слез не было. Была просто тупая ноющая боль и пустота. Я сидела и смотрела перед собой, покачиваясь в такт вагону. Говорят, время лечит, но в эти минуты я в это не верила. Я готовила себя к жизни без него, с этой болью и пустотой в себе, которая образовалась во мне, после того, как я поняла, что мой Коленька погиб, стараясь не сожалеть о том, что столько времени с ним было упущено. Я готовила себя…