Мамочка из 21-го бокса

Иногда, когда у нас бывало свободное время, что случалось крайне редко, мы встречались в коридоре и сидели в кожаных креслах. В один из таких дней в больницу поступила роженица. Я такую женщину видела впервые. Тощее приведение двигалось к нам навстречу. Она шла в шлепках без носков, и ее ногти цокали по полу. Моему удивлению не было предела. Мы сидели с Танькой Грошевой, ее бокс находился напротив моего, и смотрели на это «чудо». Этой девке автоматически было присвоено прозвище «призрак», с добавлением «летящий на крыльях ночи». Ее вид сказал о многом. И, когда мы узнали, что она, мягко говоря, слаба на голову, то поняли, что и «передком» тоже не сильна. Оказалось, это уже третий ребенок. Двое первых сейчас находятся в одном из детских домов Вологодской области. У нее был мальчишка. Крепкий. Сюда они попали так же, как и все – из-за небольшой асфиксии. То есть кто-то, например, родился и не сразу закричал, или задышал… А кто-то, как этот, просто запутался в пуповине. А это обозначает, что какие-то доли секунды он не дышал. Поэтому сейчас его будут всячески проверять. Ребенок же не виноват, что ему такая мать досталась. Мы с Танькой незаметно для себя встали с кресел и пошли за этим чучелом. Интересно, куда она двигается?.. Призрак летел в Танькин бокс!

– А-а-а-а-а-а! – открылись от удивления Танькины глаза и рот. Она мигом полетела в ординаторскую.

– Вы что творите? Вы кого мне подселили? – ругалась Грошева с врачами.

– Кого? – спокойно спрашивали они.

– Вы даже не знаете, кого подселяете мне! Я с этим чучелом жить не буду! Вы понюхайте, как от нее тащит! Это, во-первых! А, во-вторых, у нее не все в порядке с головой! Мало ли что ей взбредёт! – расходилась Танюха.

После «тёплой» беседы с заведующей отделением «летящую на крыльях ночи» от Грошевых переселили. Танька вздохнула с облегчением. Она-то вздохнула, но вся больница была в напряжении. Это чучело поселили в отдельный бокс. Но это не спасло от ее общества. Она ходила по больнице взад и вперед, заглядывая ко всем в окна, и смотрела на чужих малышей до тех пор, пока ее не заметят. Ее гнали отовсюду. А она, видимо, не понимая, что делает, не останавливалась на достигнутом и пыталась пройти в бокс. Её били и снова гнали. И поделом.

Как-то утром в столовой, когда по сложившемуся режиму, мы ели рисовую кашу, она села напротив меня, но за соседний столик. Я не могла смотреть на кашу, а она уплетала ее за обе щеки. К ней подошла женщина, которую звали Мариной, и подала большое сочное яблоко. Та кивнула головой в знак благодарности. Все покосились на Марину, мол, ты чего? Она повернулась и сказала: «У меня родился второй ребенок от второго брака. Я вышла замуж в 19. Первый муж пил, шлялся, и, когда всем девчонкам в роддом приносили фрукты и сладости, мой благоверный таскал мне морковку с личного огорода. Когда нас выписывали, всех забирали с цветами и улыбками, а я пришла в дом, заваленный бутылками, которые вымыла, сдала и купила на них пачку молока и батон белого хлеба. Я понимаю, каково приходится сейчас этой женщине. Ей никто и ничего не принесет и даже доброго слова не скажет. Пусть порадуется».

Девчонки встали со своих мест и тоже дали ей по фрукту.

Но это была единичная акция. Больше этого призрака никто не жалел. А за что? За то, что она шляется по коридорам, оставляя одного маленького ребенка в боксе? Он вечно сырой и опрел уж до мяса. Мы отдавали ей свой крем и присыпку, но она не удосуживалась ухаживать за своим сыном.

– Наверно, и этот попадёт в детский дом, – прошептала мне Танька.

– Да уж лучше туда, чем с такой маткой, – отозвалась я.

В том крыле лежала не только эта сомнительная личность. Был целый бокс отказников. Так и стоят перед глазами двое ребятишек. Эдуард и Ярослав. Эдик – маленький, какой-то кривой, с длинными, черными волосами, большой головой и узкими глазами – его диагноз знали все. Даун. А второй, Ярик, – сильный, крепкий, глаза зеленущие, большие! Сам такой миленький! От этого-то какая непутёвая могла отказаться? Да, если и больной, это ж твой! Родной! Какой бы ни был!

Мы с Танькой долго смотрели на этих малышей… Стояли и переглядывались, и во взгляде нашем угадывались все мысли, посетившие нас в тот момент.

Расстроенные, мы пошли в свои боксы. На посту сделали отметки о состоянии здоровья своих детей и хотели уже расходиться. Нина Васильевна, звонкоголосая медсестра, остановила нас своим вопросом: «Что? К отказникам ходили?» Мы переглянулись. Откуда она могла знать?. «Да отказник-то там только один, – продолжила она. –  Второго заберут. У матери его кости во время родов сильно разошлись, лежит в больнице в тяжелом состоянии, встать не может, да и нельзя пока. За ней за самой утки выносят, а как она будет за ребенком ухаживать?.. Вот и лежит он у нас, а она в другом здании. Бедные. Вот ведь как ещё бывает.»

Посмотрев на ситуацию со стороны, я поняла, что у меня ещё не худший вариант, который мог произойти. Варя заплакала, и я мигом метнулась к ней. Она уже была не так слаба. Ей проделали капельницы и уколы. Теперь нам прописали массаж. Говорят, что он вообще на ноги хорошо ставит. Да она у меня и так уже активная стала – вон как возится. А за ночь вообще по нескольку раз разбудит – кушать просит. Теперь мы прибывали с каждым днем на 100 грамм, редко, когда на 60 или 80. Я спала по часу в сутки, все время сцеживалась или ухаживала за ребенком. Поэтому, когда мне кто-то звонил в этот час, я приходила в такой гнев, что звонящий быстро сам бросал трубку. В этот раз мне попался «МУЖ».

– Ма-аш, привет! Ну, как вы там?

– Лучше всех, – пробурчала я. – Что надо? Неделю не звонил – вспомнил вдруг?

– Ну что ты! Перестань! Когда выписывают? Когда приезжать за вами?

– Не знаю. Отстань. Ещё не скоро.

Я бросила трубку, перевернулась на другой бок и уснула. На часах было 12 ночи. В уличное окно светил фонарь, а в окне, выходящем в общий коридор, появилось мутное лицо Призрака. Я почувствовала на себе напряженный взгляд и открыла глаза. Это чучело с цокающими ногтями на ногах стояло и смотрело на нас с Варей! Я вскочила и пулей выбежала к ней. Взяв за шкирку, оттащила ее в другое крыло и сказала: «Чтобы и духа твоего не было рядом с моим боксом! Поняла?!» Та утвердительно кивнула.

Я вернулась в 21-й бокс и легла на свою кровать. Меня потряхивало и знобило. Варя заплакала и завыла. Время еды. О-о-о! Я так никогда не высплюсь. Накормив Варю заранее приготовленным молоком, положила ее рядом с собой. Мы уснули. Сегодня я проспала четыре часа! Господи! Какое это счастье! Не один, а целых четыре!!!

Нина Васильевна сегодня пришла раньше обычного. Подозвала меня и потихоньку сказала: «Так. Сегодня вы идёте на УЗИ. Ещё я Грошеву записала. УЗИ головы. Приготовьтесь».

– О, Боги! Как мне страшно. Я надеюсь, что всё будет хорошо! – поделилась своими переживаниями с медсестрой.

– Шапочку не забудь ей одеть, – предупредила та.

– Но у меня нет сейчас маленькой шапочки… – расстроилась я.

– Как нет? Ну, ничего, я запеленаю ее с головой – ерунда! – подмигнула Нина Васильевна.

Прошло полчаса, и медсестра пришла снова.

– Готовы? Давайте я вам помогу.

Нина Васильевна по-быстрому укутала Варюшку, и мы пошли по коридору ближе к нужному кабинету. Там уже кто-то был на приеме. Нам пришлось ждать. Мы сели на диванчик, рядом с нами плюхнулись Грошевы.

– Говорят, там тетка злая работает. Кричит на мамочек, если что не так.

– Я ей покричу…

Ждановы! Ваша очередь! Я встала и понесла Варюшку на экзекуцию. Ее положили на холодную кушетку, распеленали и намазали голову каким-то прозрачным гелем. Варя молчала и не двигалась. Она смотрела в одну точку и не понимала, что с ней делают. Женщина аккуратно водила по ее голове специальной аппаратурой, которая передавала всю информацию на экран.

– Лучше. Значительно лучше, – констатировала докторша.

– Ф-фу, слава Богу! Я уж напугалась!

– А чего Вы боитесь? У вас всё хорошо. Через несколько дней, наверно, выпишут. Вы поправляетесь. От ишемии не осталось и следа.

– Как же хорошо-то! Какие хорошие новости! Мы уже 18 дней тут. Я устала.

– Ничего. Недолго осталось мучиться.

Я обтерла Варю от этой слизи, закутала ее, поблагодарила доктора и пошла к себе в бокс. Моей радости не было предела! В общем коридоре я натолкнулась на нашего лечащего врача. Ольга Петровна, как обычно, куда-то спешила.

– Ольга Петровна, можно Вас на минуточку.

– Что такое? Что случилось?

– Я хотела поинтересоваться, что за диагноз у нас.

Наша докторша выпалила мне название диагноза чуть ли не на латыни и посмотрела на меня… Я стояла в недоумении. Словосочетание «нервная система» меня очень задело. Неужели моя доченька будет инвалидом? Тут я вспомнила, что у нее часто трясется нижняя губка. О, Господи! Только не с нами. Тогда Ольга Петровна добавила: «Вас, наверно, интересует дальнейшая судьба ребенка».

– Да, – без промедления добавила я.

– У Вас будет абсолютно нормальный ребенок! Не переживайте.

После этих слов с моих плеч такой груз свалился! Нет. Не камень! Валун! Гора сошла! Э-эх! Вот она жизнь! Вот она жизнь! Возрадуйся!

Сегодня все шло по-другому. И снег за окном падал прекрасней. И Варя улыбалась теплее! И медсестры были доброжелательней и дружелюбней! Сегодня был мой день! День мамочки из 21-го бокса! Мамочки, которая не спала ночами, следя за покоем своего ребенка. День женщины, которая не отходила от своего чада, меняя капельницы и пеленки. Женщины, которая сцеживала свое молоко по часам и минутам, и выкармливала малыша! Варя шла на поправку – это была моя победа! Болезнь отступала!

Моя девочка стала сосать соску, как все обычные дети. Теперь я дышала спокойнее. Моя осанка стала тверже. Шаг ровнее. И все-то у меня спорилось да ладилось. Я переодела Варю, накормила ее, уложила спать, и пошла на обед. В столовую.

Маринка, Танька, Ольга и остальные – все уже были там. Осталось только два свободных места. Я заняла одно из них. Сижу, ем. В светлое помещение вошла девушка в светло-голубом спортивном костюме. Я видела ее уже не в первый раз. Она все время ходила поникшая и печальная. Мне всегда хотелось узнать, что с ней, но как-то не получалось завести разговора. Она сидела напротив меня. Долго водила ложкой в супе и не ела. Я спросила: «Что с тобой?»

– Наверно, что и со всеми здесь. У меня болеет ребёнок, – не поднимая голову, ответила она.

– Ничего! Поправится! – ждала я, когда она на меня посмотрит.

– Тебе легко говорить! Она у меня вообще не ест… – бросила она ложку в щи.

Я вспомнила, что, проходя мимо их бокса, видела, как эта мамочка стоит у кроватки малыша, а над ним висит какое-то оборудование. В колбе бурлят и вьются пузырьки. Но я не знала, что это.

– Ты понимаешь, она не может глотать! Я кормлю ее через зонд! – со слезами она посмотрела на меня.

– Как раз таки я это отлично понимаю! Сама через это прошла! Только я вот, что сделала: попросила врачей убрать этот зонд, и потихоньку приучала ребенку к соске. Попробуй и ты! – вселяла я в неё уверенность.

– Ты, правда, так сделала? – боялась мне поверить она.

– Конечно! – уверяла я.

Мамочка успокоилась, скушала суп, второе, выпила компот и, воодушевлённая, исчезла из столовой. Я сидела довольная тем, что смогла хоть кого-то подбодрить. Народ не расходился. Это было единственное место, где можно было пообщаться и отвлечься от проблем.

– Машка, спой песню, – просили меня девчонки.

– Ну, что вы! Сейчас услышат, опять заорут!

– Да ну! Пой давай! Ну, хотя бы частушку тогда.

– Ну, хорошо! Только одну!

Все сидели в ожидании моего перла.

– А давай матюкальную! – предложила Танька.

– Ну, давай, ты можешь! Повесели нас, – начали все остальные.

Я запела: «Раньше я жила – не знала, что такое кокушки а-а-а, пришло время. застучали-и-и кокушки по жопушки»! Девчонки расхохотались, и вышло это так громко, что нас услышала медсестра: «Это ещё что такое? Вы забыли, где находитесь? Это больница! Боль-ни-ца! Успокойтесь и ведите себя прилично!»

– Радовались бы, что мы отвлекаемся. И так у всех только горе на уме, – высказались девчонки.

Я не унималась и допела им эту песню шёпотом: «Бригадир у нас хороший. Бригадир у нас один. А-а-а! Соберёмся всей бригадо-о-ой. И хм-хм ему дадим!»

– Ну, Машка, ты даёшь! Хоть ты повеселишь, так ладно.

– Ладно, девочки, расходимся. Пора уже.

До ужина время пролетело быстро. На нем ко мне подбежала мамочка в светло-голубом спортивном костюме. Она откуда-то знала, как меня зовут.

– Маша, Маша! Она ест! Ест! Как хорошо, что ты мне это посоветовала! Она ест, только срыгивает потом все…

– А ты как хотела? У нее желудок еще не привык к этому. У меня сначала вообще по 10 граммов ела, а теперь 75 и больше! Ничего – все будет хорошо, я узнавала, – с улыбкой произнесла я.

Входные двери хлопнули, и с улицы зашла новая мамочка. Ее встретила та же молочная медсестра, что и меня, Людмила Александровна. «А где дети?» – спросила она.

– Сейчас принесут.

Через несколько минут занесли двое близнецов. Медсестра взяла обоих на руки и понесла в бокс. Мамочка, растерянная и взлохмаченная, бежала за ней. Мы с Танькой были в шоке.

– Двое!

– Двое.

– С ума сойти! Тут с одним-то не знаешь, как справиться!

– Бедная. Намучается.

Не успела я это произнести, как входные двери открылись снова. Шла мамочка и три медсестры. У каждой сестрички по ребенку.

– Тройня!

– О, Господи, что за день?!

– Дар речи потерять можно!

– Как она с тремя обходиться будет?

– Может, родственников пустят, чтоб помогали ей.

– Не знаю.

Мы сидели, выпучив глаза и открыв рты. Смотрели друг на друга и сопереживали молоденькой мамочке.

«Мамочка из 21-го бокса»! – кричала меня медсестра. Я испугалась и побежала к своей палате.

– Что случилось?

– Вы переезжаете!

– Куда? Зачем? Нам и тут хорошо!

– Это не обсуждается. Врач так сказала. Вы уже почти выздоровели, а тут поступили «тяжелые», им лучше лежать отдельно. Вы переезжаете к Грошевым.

– А? К Грошевым! Тогда ладно!

Я собрала свои вещи, подхватила Варю, и мы перешли в другую комнату. Там было большое окно, которое выходило на город!

– Как тебе повезло, Танюха! А у нас только крышу соседнего здания видно. Ты, наверно, в Новый год и салют видела…

– Конечно!

– А я дак спать легла. Никакого салюта, никаких поздравлений. Нет, родные, конечно, мне звонили, ну да разве мне до этого.

– А муж?

– И он звонил. У него там очень весело было. На площади отмечал! Как раньше. Как будто нас и нет вовсе. А мы есть. Мы лежим в больнице.

– Вот урод!

– Да. Я уже к этому привыкла. Мне теперь он совсем безразличен стал. Главное – Варя. А она идёт на поправку, и скоро нас выпишут! Я надеюсь.

День выписки был назначен на пятницу. Я так готовилась. Всех обзвонила! Только Ольга Петровна, наша врачиха, быстро опустила меня с небес на землю.

– Даже и не выдумывай. Слаба она еще у тебя. Здесь полежите.

– Как? Вы же говорили, что в пятницу выпишите нас.

– Мало ли что я говорила?! Нет, и всё. У вас еще. Хм. Хм.

У Вас желтуха вон!

– Какая желтуха, Ольга Петровна? Откуда?

– Что? Не видишь? Будете на кварцевой лампе лежать… 24 часа в сутки!

Я вернулась к себе в бокс и зарыдала. Все это время я пыталась сдерживать себя и держать свою слабость в кулаке. Но тут что-то лопнуло, я не могла противиться своим чувствам. Казалось, что мое рыдание слышит вся больница.

– Не выписывают! Не выписывают! Зачем же тогда обещали? Я больше не могу видеть эти стены, белые халаты! Как же мне все это надоело! Бедная моя девочка – снова какие-то процедуры придумали!

Нам принесли аппарат. Нужно было прикреплять пластину, похожую на лопату, к Вариной спине, и в таком положении она должна была находиться целые сутки. Я положила Варю на этот аппарат, потом обернула ее пеленкой, что и вовсе обездвижило мою малышку. Нажала на кнопку. От предплечья, где виднелись щели между телом и материалом, исходил голубой свет. Кое— как Варя уснула. Я успокоилась. В больнице воцарилась тишина и покой.

Ночью Танькин сын заныл, но она его не услышала, уж больно крепко спала. Зато его услышала моя Варя! И заплакала еще сильнее. Теперь проснулась и Грошева и начала говорить мне о том, что мы, видите ли, громкоголосые, разбудили её сына. Доказывать, что всё случилось наоборот, было бесполезно. Я просто качала Варю и даже не включала свет. Наши соседи по палате уснули, Варюша тоже закрывала глаза. Я стояла спиной к окну, ведущему в коридор, и почувствовала на себе взгляд. Обернулась, и вскрикнула от испуга! Там стояла медсестра и смотрела на меня из темноты.

– С ума что ли сошла?! – покрутила я ей пальцем у виска и добавила. – Что? Заняться больше нечем, как подсматривать?

Она ушла. Я положила ребенка в кроватку и прилегла. Уснула.

Утро было добрым. Лучи солнца играли на моей подушке. А город постепенно оживал. Об этом говорили прохожие, появляющиеся на улицах, и бегущие на работу. Я смотрела в окно. Таньки в боксе не было… Куда же она делась? Не успела я об этом подумать, как дверь отворилась и она, весёлая, забежала в комнату.

– Машка! Нас выписывают! Ур-ра!

– Да? Повезло.

– Так и вас!

– Как нас? Мне вчера сказали, что еще неделю тут лежать надо!

– Ничего не надо! Сейчас народу вон сколько поступило – размещать негде. А мы с тобой только место занимаем.

– Так когда выписывают-то? Сейчас что ли?

– Нет, завтра с утра мы можем быть свободны. Слушай, мне надо за одним документом отлучиться, ты не посмотришь за моим Яриком?

– Да, конечно, посмотрю! Езжай.

Танька быстро оделась и смылась. Я осталась с двумя маленькими детьми. Им еще и месяца не было. Обоим по 21 дню.

Ярослав заплакал. Я подошла к его люльке и стала ее катать. Хорошо, что она на колесиках. Ребенок не успокаивался и начал заливаться. Я взяла его на руки, сунула в маленький ротик соску – замолчал. Проснулась Варя и тоже начала голосить. Танькин сын снова заплакал. Вой с обеих сторон мне изрядно надоел. Я положила мальчика в его люльку, а Варю взяла на руки. Ногой катала кроватку на колесиках, в руках держала свою дочь и бесконечное «ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш» уносилось под потолок. Успокоились. Слава Богу!

Послышался звук перфоратора. О-о, нет! Этого я не перенесу. На нижнем этаже шел ремонт. Черт! Как же мне повезло! Не обращая на тяжёлый звук внимания, дети продолжали спать. Я прилегла на свою кроватку и взяла в руки мобильный. Пятнадцать «пропущенных»! Мама, муж, сеструха, Юлька – все звонили по нескольку раз. Я набрала маму.

– Мама, нас завтра выписывают!

– Здорово! Я же говорила, что осталось немного потерпеть!

– Да-да, говорила… А еще ты говорила, что у каждого свой крест… Что мне выпала вот такая доля, и я должна с ней справиться.

– Да, Маша, говорила. Еще никому не давались детушки легко. Тебе вон что пришлось испытать. За вторым теперь, наверно, подумаешь еще идти или нет.

Я промолчала.

– Так во сколько вас ждать? Вадька поедет за вами?

– Наверно.

– Ну, хорошо. Мы тогда с Танькой пойдем к вам, приберем все, намоем да печи натопим.

В бокс зашла докторша, и мне пришлось отключиться.

– Мария, готовьтесь к выписке, завтра с утра можете быть свободны!

Она оглядела Варюшку еще раз.

– Вот видишь, как она изменилась. Теперь настоящая! Вон какая крепкая. Давай-ка взвесим ее.

– Сколько-сколько, – спрашивала меня Ольга Петровна, поглядывая на весы. Варя тянула ко мне свои маленькие ручки, а на дисплее высвечивалось 3209.

– Ну, вот! Нормальный вес – можно выписывать! Кушает как? Хорошо?

– Да.

– Ладно. Я пошла. А вы готовьтесь.

Я набирала мужа, а он все не брал трубку. Потом перезвонил.

– Ма-аш…

– Вадик, нас выписывают! Ты приедешь завтра?

– Во сколько?

– Чем раньше, тем лучше.

– Хорошо. – он замялся.

– Что такое?

– У меня денег нет.

– Замечательно! Как водку жрать, так у него и деньги, и друзья, и время есть. Как жену с дочкой из больницы забрать – ничего нет! – я рвала и метала.

Он молчал.

– Так… Ладно… Вот где позорище-то а! Короче, ищи машину, у меня деньги есть. Я сама заплачу. Ты, главное, купи коробку конфет и бутылку Шампанского на выписку. Хоть это-то сделай по путью!

– Хорошо, Машенька.

– Всё! Свободен!

– Целую, люблю, пока.

– Пока.

Я негодовала. Опять все проблемы приходилось решать самой. Что за тряпка?! Как можно быть таким тюфяком????? Эх! Ладно! Потом об этом подумаю – надо вещи собирать.

У меня набралось несколько пакетов. Странно, сюда ехала, вроде, меньше всего было.

Кто-то пронёсся мимо коридорного окна, и в комнату вбежала запыхавшаяся Танька:

– Ну как?

– Чего «как»? Нормально. Сейчас нормально. А, как ты ушла, так дали жару оба!

– Спасибо тебе большое. Я пока ездила, вся испереживалась.

– Ну да ничего, мы справились.

Танька стаскивала с себя штаны и переодевалась в халат. Я укладывала вещи.

– Пойдём в столовку? Чая попьём, – предложила мне Танюха.

– Ну, пошли, когда ещё с девчонками увидимся. – встала с кровати и я.

За белым столом у большого окна, как обычно, уже сидели Маринка, Шурка и Аленка.

– Девчонки, давайте к нам за стол, – позвали они нас.

Мы сели.

– Что? Опять чай со сгущенкой пьете? Скоро уже на него и глаза смотреть не будут. – Подтрунивали мы над ними.

– Ага. Пьем. А куда деться? Сказали ж всем, что, ежели так пить, молоко прибывать будет. Вот и пьем, – разбалтывали они чай молочного цвета в своих чашках.

Я налила себе такого же напитка. И Танька. Мы светились от счастья, и это было заметно.

– Вы чего такие радостные? Выписывают что ли? – с иронией спросили взрослые мамочки, зная, что такого быть не может, ведь мы поступили намного позже, чем они.

– Ага! Выписывают! – чуть не хором ответили мы.

– Правда? – повернула голову рыжая Маринка.

– Да! Завтра утром будем на свободе! – парировала Танюха.

– Поздравляем, – сказали девчонки и поникли. – Нет, мы, конечно, рады за вас! Нам бы ещё за себя порадоваться…

– Так сказали, что многих сейчас выпишут.

В столовую зашла докторша. Перечислила всех сидящих по именам, а потом добавила «готовьтесь к выписке».

Нам впору было всем плясать! Сегодня мы не могли наговориться и напрощаться.

– Может, бутылочку раскатим? Когда еще свидимся? Тут, как на войне, побывали. Боевые товарищи, так сказать, – предложила кудрявая Алёнка.

– Да, неплохо бы. Только время-то смотрите сколько – нас уже не выпустят из здания, – заметила Шурка.

– А жаль! Пошкодили бы на прощанье. – сожалела Маринка.

– Ага. Тут одна целую неделю втихаря пила. Так узнали – такой скандал был, ее сразу и выгнали! – рассказывала наша рыжуха.

– Ничего себе – сразу! Неделю ведь пила! – раздался дружный смех.

Хохоток пробежался по столовой и затих в соседних боксах. Вечер пролетел незаметно. На город опустилась ночь. Я накормила Варю, и решила отнести пустую бутылочку в комнату, где потом мылась и дезинфицировалась эта посуда.

Мне пришлось миновать несколько коридоров прежде, чем я попала в нужное место. В последнем – не горела лампочка. Я шла быстро. Вдруг из темноты послышался какой-то шорох, и чей-то голос сказал: «Опять ты?! Эй, мамочка из 21-го бокса? Так ведь»? Я вздрогнула от неожиданности.

– Да, я это.

– Ты когда-нибудь спишь? Все время у тебя какая-то работа. Отдохнула бы. Как ни погляжу – то ты пол моешь, то с ребенком занимаешься, то вон с этими бутылочками носишься… – говорила старая санитарка, спящая на диванчике возле входных дверей.

– Так ведь все надо что-то, – ответила я и прошла дальше.

В комнате, в которую сносили все бутылочки, горел свет. Я положила свою в общий таз и пошла обратно в бокс.

Утром была беготня. Все носились по больнице. И я в том числе.

– Бокс помойте. И стены в нем тоже, – зашла к нам санитарка.

Она ушла, а мы дополнили: «Ага – щас!»

Ко мне прибежала молодая медсестра и сказала, что за нами приехал муж, который ждет в коридоре.

– Вот – одежду на выписку привёз, – показала она мне пакет.

Сама же из него всё достала и стала одевать Варвару. Я тоже собиралась. Накрасила глаза, заплела косу, переоделась – я приготовилась за десять минут.

– Уезжаете уже? – прибежала откуда-то Танька.

– Да. Все, слава Богу.

– А я так только после обеда. Пойдемте, провожу.

Мы шли по общему коридору, озаренному теплым светом. Алёна несла Варюшку, я и Танька бежали рядом.

Вадик ждал, переминаясь с ноги на ногу.

– Держите дочку, – произнесла Алёна, передавая ее в руки мужа.

Он весь покраснел и сказал: «Я боюсь».

– Держите-держите, – ещё раз повторила медсестра. Он взял. Я подала конфеты и Шампанское. Мы обнялись с Танькой на прощание, поцеловались, нашу семью сфотографировали, и мы отправились на выход.

По ступенькам муж шёл осторожно, боясь поскользнуться и упасть. На улице нас ждала машина. Я первый раз за месяц вышла на воздух. Казалось, что он меня опьянит. Было ощущение, что я попала в другой мир. Вадя сел на заднее сидение с нашей малышкой, а я – вперёд.

Мелькали дома и проспекты, рекламные плакаты и вывески. Всё светилось и говорило о весёлой жизни. «Вот она – жизнь! Красивая, счастливая, здоровая! Вот такой она должна быть», – думала я, сидя в кресле автомобиля. Месяц заточения прошёл. Теперь всё будет хорошо. Никаких уколов! Никаких процедур! Я ликовала! Я дышала полной грудью. Из замкнутого пространства, мира боли и нервозности я попала в страну свободы. Правда, свобода эта оказалась достаточно мнимой.