От неожиданности и обиды Райтэн поперхнулся несказанной фразой и растерянно заморгал. Затем надумал оскорбиться. Сложив руки на груди, он выпрямился и холодно спросил:
– И в каком это месте я похож на работника борделя?
Олив безудержно покраснела, беспомощно всплеснула правой рукой и почти бегом отступила вглубь кухни, где начала совершенно бессмысленно имитировать деятельность, переставляя какие-то тарелки и чашки, пытаясь за этой псевдодеятельностью скрыть своё смятение и смущение.
Понаблюдав за её метаниями, Райтэн остыл, потёр лоб рукой и сдержанно уточнил:
– И что такого страшного в том, чтобы просто поговорить?
Она замерла – с непереставленной кружкой в руках. Аккуратно поставила её на место, повернулась к нему.
Ей некстати – точнее, как раз очень кстати, – вспомнился кусочек письма, в котором он обещал, что всегда её выслушает, и она может просто сказать как есть, не переживая о том, что будет не понята или не услышана.
Это был ужасный, глубокий, раздирающий душу контраст: Райтэн был таким добрым, таким понимающим, таким нежным – и было мучительно, невозможно стать его любовницей и не погрязнуть всем сердцем в надежде на большее.
Она, совершенно точно, была неспособна высказать, что именно её пугает и тревожит – потому что, вопреки всем её защитам и стараниям, она уже всем сердцем погрязла в надеждах на любовь, и мысль, что он-то видит в ней лишь постельное развлечение и, получив своё, скоро остынет… и она останется не только с разбитым сердцем – она ещё и потеряет друга… а может, и друзей вообще – потому что Дерек, очевидно, встанет на сторону Райтэна…
Ни на минуту, ни на секунду Олив не допускала мысли, что может быть интересна Райтэну больше, чем просто случайная любовница, – потому, что ей отчаянно, глубоко и безудержно хотелось быть именно чем-то большим. Потому что для неё Райтэн и был уже этим чем-то гораздо большим – и тем страшнее было бы осознать, что для него она таковым не является.
Ей сделалось настолько мучительно, по-звериному страшно, что она, пожалуй, тут же и вытолкала бы его за дверь – да вот ноги отказывались держать. Всё, на что её хватило – опереться здоровой рукой на стол за своей спиной.
Райтэн чем дальше, тем меньше понимал. За эту неделю он передумал уже все на свете причины, какие, на его взгляд, могли бы повергать Олив в такие метания. Он даже думал было, что, может, не понравился ей как любовник – в конце концов, что ещё можно предположить, если женщина после близости с вами в слезах выставляет вас наружу, угрожая ножом?
Мысль об истинной причине её страхов в его голову даже не постучалась. У него, правда, в жизни хватало любовниц, с которыми он спал чисто для развлечения, но всё это были женщины, которым был по душе такой образ жизни и которые и не претендовали на серьёзную связь. Он отродясь не пытался соблазнить женщину – он всегда предлагал прямо и не настаивал, если получал отказ. Олив, ко всему, была не просто случайной женщиной, а боевой подругой – он бы в жизни к ней не прикоснулся, если бы не был готов к серьёзным отношениям и если бы не хотел этих самых отношений с ней. Это была бы подлость, а Райтэн не был способен на подлость и не предполагал, что она может считать его способным на неё. Поэтому он, в конце концов, пришёл к болезненной, подрывающей его уверенность в себе мысли, что он со всеми своими чувствами ей даром не сдался, и что она боится, что он начнёт давить и принуждать её к постоянным отношениям и к браку, а ей всего этого не надо и не хочется – ей его, Райтэна, не надо и не хочется.
Непонимание между ними было в высшей степени фатально. Ни один из них не мог заговорить о своих страхах первым, потому что оба они мучительно, безнадёжно боялись быть отвергнутыми.
Если бы Олив осмелилась поделиться, что ей хочется большего, чем просто интимной связи, он тут же бы отдал ей всего себя с потрохами. Если бы он сам осмелился сказать, что просто боится, что он ей совсем не нужен и нежеланен, она тут же бы горячо разуверила бы его в этом.
Но всё, что у них получалось, – это глазеть друг на друга, и бояться, и отчаянно скрывать этот страх друг от друга.
Они бы, наверно, так и разошлись бы в этот вечер – каждый от имени другого отказал бы себе в любви – и, скорее всего, уже никогда бы не решились бы сойтись вновь, слишком уверенные в том, что их чувства не взаимны.
К счастью, небеса порой сжаливаются над такими идиотами и посылают им удачную случайность – в этот раз случайность эта вылилась из небес в прямом смысле слова: неожиданным ливнем. Райтэн, который уже всерьёз было думал уйти – ему была бесконечна унизительна мысль, что он навязывается женщине, которой он не нужен, – чуть вздрогнул, услышав, как подхваченные ветром потоки дождя забились в дверь и окно.
– Чаю? – тихо предложила Олив, невольно чувствуя радость от того, что не может теперь просто его выставить.
Оба они невольно обрадовались поводу побыть наедине ещё немного.
– Если позволишь, – согласился Райтэн и, не позволив ей заняться хлопотами, принялся сам разводить огонь.
Она молча наблюдала, как он возится с печуркой, чайником, заваркой. Ей в этот момент казалось, что не бывает красивее его рук, и что всё, чего ей хотелось бы – видеть эти руки каждый день. С чашкой, с банкой заварки, с чем угодно!
Она заплакала.
Руки его бессильно опустились.
– Это была редчайшая волшебная заварка, которую ты берегла для особого дня? – бесцветно спросил он, потому что фантазия его отказывалась предполагать, что в этот раз он сделал не так.
Она замотала головой и прижала ладонь к губам: с губ этих отчаянно, неудержимо рвалось признание в любви, и она пыталась вжать его обратно внутрь себя.
– Хорошо, – он сложил руки на груди и принялся играть в угадайку. – Ты предложила чаю чисто из вежливости, и мне следовало благородно отказаться и уйти?
Она снова помотала головой.
– Ах да, – язвительно припомнил он свою обиду, – как это я забыл, что попал сюда только на правах работника борделя…
Договорить он не успел; она, резко перестав плакать, взвилась от возмущения и с криком:
– Да это тебе только работницы борделя и нужны! – зашвырнула в его сторону чашкой, которую держала в руках и, отвернувшись к нему спиной, попутно своротила ещё часть посуды на пол.
Чашка до него, впрочем, не долетела. Он вздрогнул от громкого звона и треска.
Порассматривал с большим удивлением её унылую спину, от которой так и веяло отчаянием.
Он был всё-таки весьма умён – и поэтому до него дошло.
– Се-Стирен, – за язвительностью в его голосе слышалось ласковое веселье, поскольку он весьма воспрял духом, осознав причину её обиды, – если бы ты позволила бы мне поговорить с тобой, а не выставляла бы меня за двери, грозя то ножами, то чашками, то, возможно, ты бы не чувствовала себя теперь работницей борделя, да?
Она пробормотала что-то упрямое и ругательное, пытаясь не позволить надежде разгореться в её сердце. Тщетно! От его ласкового тона, от его любящего взгляда, от его близости, наконец, надежда эта разгорелась самым ярким огнём, поглощая всё её сердце.
Он просто подошёл и обнял её со спины. За этим её упрёком, за этими летающими по кухне чашками, за этими ругательствами, наконец, – он разглядел её собственный страх. И понял, что, если женщина так боится, что вы видите в неё лишь развлечение, она сама определённо, не видит в вас – лишь развлечение.
Он обнимал её очень бережно, тщательно оберегая повреждённую руку – в этой его заботе было столько нежности, что у неё задрожали губы.
Она с ужасом поняла, что слова любви снова отчаянно рвутся из её сердца наружу – и поспешно заменила их новой порцией ругательств.
Впрочем, ей ничего не удалось сделать с интонацией – так что Райтэн понял поток её ругани правильно и тихо рассмеялся.
– Я люблю тебя, Олив, – наконец, отважился он раскрыться первым.
Она замерла в его руках.
Затем не больно пнула его локтем под рёбра, пробурчав:
– Знаем мы такую любовь!..
Но он, не давая ей сбить себя с толку, продолжил гнуть свою линию:
– Выходи за меня, Се-Стирен.
Она взвилась и, повернувшись к нему, заявила раздражённо:
– Но это же мезальянс!
Ей теперь казалось, что он точно дурит ей голову – и было особенно обидно, что он делает это такими шаблонными, гадкими, бесчестными способами, как фальшивые признания в любви и пустые обещания жениться позже.
Такого возражения он совершенно не ожидал, поэтому в край опешил.
– Вообще-то, – обиженно и задето проговорил он, – Тогнары довольно знатный род!
В Анджелии не существовало института дворянства, поэтому он решил, что Олив, которая происходит из райанского дворянского рода, была недовольна именно этим.
На деле же Олив имела в виду прямого противоположное.
– Вот именно! – закатила она глаза. – Кто ты, Тогнар, и кто я! – на её взгляд, разница их положений безжалостно и бескомпромиссно обличала его ложь. – Что скажет твоя семья? – с горечью воскликнула она.
Он хотел ответить серьёзно, но не выдержал и рассмеялся.
Она обиженно оттолкнула его.
Отсмеявшись, он весело переспросил:
– Моя семья? Это мой старший брат, стало быть, который тебя обожает? Сестра, для которой ты пример и кумир? Отец, может быть, который сам вон пустился во все тяжкие не хуже тебя? Ах, остаётся Кэн, конечно, но кто ж его спрашивает, он же младший! – сочувственно покивал он головой.
Олив нахмурилась.
– Ну, допустим… – согласилась она, отводя взгляд, потому что тут возразить было нечего.
– Допустим – выйдешь? – деловито уточнил он.
– Допустим, да, – настороженно подтвердила она, не веря, что он это всерьёз, и пытаясь поймать его на лжи.
Удовлетворённо кивнул, он вернулся к двери, открыл её, выглянул наружу, оценил уровень непогоды – дождь ещё не закончился – присвистнул и резюмировал:
– Через пять минут можно идти.
– Куда это? – сложив руки на груди, настороженно поинтересовалась Олив, которая полагала, что после столь качественного задуривания её головы должна следовать собственно постель, а не походы куда-то, да ещё в дождь.
– Жениться, конечно, – любезно объяснил ей Райтэн.
– Тогнар, – холодно отметила она, – вообще-то, на дворе ночь.
– А вдруг ты к утру передумаешь? – насмешливо фыркнул он.
Взгляд его, радостный, светлый, наполненный глубоким чувством, прошёлся по всей её фигуре – и она по этому взгляду вдруг осознала, что он не шутит, не играет, что он в самом деле только что признался ей в любви и сделал ей предложение, и что она приняла это предложение – и это совсем вам не шутки!
Руки её растерянно и безвольно опустились вдоль тела.
«Да как же это так?» – бегая потерянным взглядом по окружающему интерьеру, спросила она саму себя, не понимая, не решаясь поверить, не зная, как быть, что думать и что чувствовать.
Мысль о том, как жить дальше, если она сейчас поверит, а потом окажется, что это была ложь, оказалась мучительна. Олив подумалось, что она не сможет такого вынести.
Нужно было решить вопрос сразу, сейчас – так она говорила себе, хотя защищаться было уже катастрофически поздно, потому что она уже поверила.
Ринувшись к нему, она крепко схватила его за руку и потянула наружу:
– Пойдём сейчас же!
Он, запрокинув голову, совершенно счастливо расхохотался.
– Тогнар! – почти прорычала она, дёргая его за руку вновь.
– Документы возьми, – весело и довольно напомнил он, и вскоре они, держась за руки, прямо под дождём помчались к тому домику, который Райтэн уже осаждал однажды.
В этот раз обитатель вышел на стук сразу и выглядел вполне презентабельно – он был поздней птицей.
– Тогнар? – нехорошо прищурился чиновник, чувствуя подвох – тащиться куда-то в дождливую ночь ему совершенно не хотелось.
Чутьё его не подвело.
– Нам пожениться надо, – рассмеялся Райтэн, прижимая к себе Олив.
– Ночь на дворе, – буркнул чиновник обречённо.
– Нам сейчас надо! – сквозь смех осчастливил его Райтэн.
Пробурчав что-то ругательное, чиновник с тоской обернулся на тёплый уютный дом, потом досадливо махнул рукой и вышел к ним под дождь.
В уже давно закрытую ратушу они вошли с чёрного хода. В этот раз, естественно, никакой старушки внутри не обнаружилось, и чиновник всё оформил сам.
Олив и Райтэн, переглядываясь в нетерпении, сдержанно фыркали.
Получив от Райтэна очередную взятку, чиновник пересчитал монеты и мечтательно заметил:
– Эх! Ещё бы тебе три жены – и я бы такой домик купил!..
Прежде, чем Олив успела возмутиться, Райтэн рассмеялся и со словами:
– Нет уж, эта – последняя! – отдал чиновнику весь кошелёк и потащил Олив наружу.
По дороге они ржали самым беспечным образом – кажется, их накрыла истерика после недели драматичных переживаний и страхов. Обоих чуть шатало, словно они были пьяны – кажется, ни один из них не успел до конца осознать, что всё действительно случилось, что она приняла его, а он принял её.
Оказавшись на улице, Райтэн растерянно поглядел по сторонам и уточнил:
– К тебе или ко мне?
Олив тоже посмотрела по сторонам и заметила:
– Ко мне ближе!
Райтэн рассмеялся:
– Если ближе, то вон за тем углом у меня склад есть!
– Тогнар! – стукнула его по плечу Олив.
– А-а! – понятливо протянул он. – Ну так ты уж реши, нам куда ближе – или где кровать удобнее?
Она, захрюкав от смеха, уткнулась ему в грудь и решила:
– Давай к тебе, у тебя и впрямь кровать удобнее.
…кровать оказалась настолько удобной, что к завтраку они оба опоздали.
Поскольку и Дереку, и Илмарту хотелось узнать, чем вчера всё закончилось, с утра пораньше они заявились к Тогнарам и теперь завтракали в компании тётушки и Кайтэнь.
Совместное явление Райтэна с Олив произвело некоторый ажиотаж: Илмарт, хмыкнув, схватил свою тарелку и пересел на место, которое раньше занимал Райтэн, а Дерек попутно вытащил оттуда пустую тарелку для подошедшего друга.
Олив и Райтэн, оба улыбаясь ликующе, сели на торце.
Райтэн, впрочем, не усидел и минуты. Вскочив, он поднял, что было – за утренним столом бокалов не нашлось, так хоть стакан, – и торжественно провозгласил:
– У меня объявление!
На него устремились весьма благосклонные взгляды.
Откашлявшись, Райтэн было открыл рот, потом передумал, дёрнул за руку Олив, чтобы она тоже встала, окинул её радостным взглядом, опять открыл рот для провозглашения торжественной и красивой фразы, но в итоге рассмеялся и просто сказал:
– В общем, мы поженились.
Олив с улыбкой прижалась к нему крепче.
Несколько секунд стояла тишина.
– Как, опять без помолвки? – возмущённо спросила тётушка.
– Когда успели-то! – одновременно с ней цокнул языком Илмарт.
– Опять меня на свадьбу не позвал! – досадливо хлопнул по столу ладонью Дерек.
Все взгляды невольно обратились к Кайтэнь, потому что она единственная не высказалась.
Смутившись от всеобщего внимания, она встала и заметила:
– А я что? А я поздравляю! – задорно улыбнулась она в сторону новобрачных.
– Вот! – торжествующе заявил Райтэн, пиная Олив локтем. – А ты говорила!
Она, улыбаясь, уткнулась ему в плечо, чувствуя себя совершенно счастливой.
Началась обычная в таких случаях суета – поздравления, объятия, пожелания.
Всё получалось как-то искренне и очень смешно: Илмарт, который напустил на себя вид отца невесты, Дерек, который возмущался, что его снова прокатили с ролью дружки, тётушка, которая ехидничила, что для них честь породниться со Се-Стиренами, Тэнь, которая, хлопая в ладоши, просила разрешения организовать для них самый-самый красивый праздник на свете…
Кармидерский дом Тогнаров всегда был слишком велик для одной немолодой уже женщины – это был дом, созданный для целой семьи.
И теперь в нём, наконец-то, жила семья – и сегодня у этой семьи был большой праздник, потому что и Олив, и Илмарт наконец поняли, что являются её частью.
1. Эксплицировать – выражать (книжное), кондоленция – сожаления (безумно устаревшее).
Книга четвёртая. Городские тайны. I. Пропасть. 1. Какие проблемы подстерегают Джей-Ниро?
Книга четвёртая. Городские тайны
I. Пропасть
644 год, весна-лето. Кармидер – Брейлин
Мyжество есть лишь y тех,
Кто ощyтил сеpдцем стpах
Кто смотpит в пpопасть,
Hо смотpит с гоpдостью в глазах.
Ария, «Беги за солнцем»
1. Какие проблемы подстерегают Джей-Ниро?
Всякий, кто взглянул бы на руки Джей-Ниро, сразу бы понял, что он джотандец: оскаленные волчьи морды заходили аж на внешние стороны ладоней. И пусть человек циничный не преминул бы отметить, что клан Белого Волка более не существует, – сам Джей полагал, что, покуда он жив, жив и клан.
Возможно, будь Джей хоть чуть постарше, им бы владели амбициозные мечты клан возродить; но пока ему было всего девятнадцать лет, и думал он лишь о том, как не посрамить своих славных предков и доказать всем и каждому – а главное, самому себе, – что он достоин тех татуировок, которые носит.
В Джотанде волк считался олицетворением верности, и качество это, бесспорно, составляло основу характера Джея.
Когда-то верность его принадлежала клану; но теперь от клана остались только он – да его младшая сестра. Поэтому всю свою верность, сколько её было, Джей щедро отдал господину Михару – именно его люди когда-то помогли двум испуганным сбежавшим ребятишкам избежать межклановой резни и спастись в Анджелии. Господин Михар, к тому же, принял в судьбе обоих самое живое и деятельное участие: сестрёнку пристроил в школу для девочек и обещался в своё время выдать ей приданое, а самому Джею подобрал учителя боевых искусств – ведь Белые Волки славились именно как наёмники, и Джей всё отрочество провёл в тренировках с оружием.
Охрана Дерека (и, естественно, слежка за ним) была первым настоящим заданием Джея, и он взялся за это задание с самым живым рвением, изо всех сил желая отблагодарить своего покровителя.
Объект сразу же вызвал у него симпатию – приятный блондин с искрящимися весельем глазами словно излучал радостное тепло – и Джей даже заволновался. Как известно, люди не очень-то любят, когда за ними следят, и Джей мысленно приготовился к сопротивлению, противостоянию, тяжёлой борьбе за возможность осуществлять свои обязанности – но ничего из этого не получил.
– А! – только весело прищурился объект, когда господин Михар представлял ему телохранителя. – Весьма разумно, да! – кивнул он.
Конфликт, впрочем, всё же случился чуть позже, когда Джею понадобилось зачем-то обратиться к объекту – и выбрал он для этого обращения вполне себе уважительное и подходящее к их положениям «господин».
Объект аж подскочил, и на лице его даже отобразилась оскорблённость, тут же нашедшая вербальное выражением в возмущённом:
– Сам ты господин!
Джей удивлённо замер.
– Но нужно же мне как-то к вам обращаться! – отметил очевидное он.
Объект нахмурился. На лице его явно отобразились сомнения: он, видимо, не мог решить эту проблему.
Джей услужливо решил помочь и заодно блеснуть широтой кругозора – ему хотелось по возможности наладить добрые отношения с объектом:
– Мессир, сэр, ваше благородие, – принялся на одном дыхании перечислять он, – сеньор, милорд, мсье, мастер…
Тут он запнулся, потому что объект спрятал лицо в ладонях и простонал что-то мучительное.
«А! – подумалось Джею. – Должно быть, не поклонник субординации!»
Возможно, будь Джей всего лишь телохранителем, то он тут же бы и изъявил готовность к неформальному общению. Но в его задачи входила не только охрана, но и слежка; а при таком раскладе излишне фамильярничать, с точки зрения Джея, было бы несколько лицемерно.
Объект, впрочем, вынырнул из своих мыслей и, видимо, пришёл к тому же выводу, потому что с тяжёлым вздохом согласился на сэра.
– Как мне обращаться к вам? – спустя короткую паузу уточнил он.
– Просто Джей, – удивлённо ответил тот и быстро добавил: – И вы не должны мне выкать, сэр!
Объект смотрел на него с полминуты весьма мрачно, потом отметил:
– Совершенно недопустимо тыкать тому, кто обращается к тебе на вы.
Джей впервые слышал о таком странном правиле этикета, поэтому слегка подзавис.
Впрочем, когда они кое-как решили-таки насущные вопросы дальнейшего взаимодействия, началось самое интересное.
Объект оказался ужасно непоседливым, удивительно трудолюбивым и в высшей степени неутомимым. Уже первый день – хоть от него и осталась-то всего-то вторая половина! – весьма вымотал Джея, потому что носиться за объектом в его ритме и пытаться параллельно анализировать открывающиеся дислокации, оборонный потенциал зданий, уязвимые для нападений места и подозрительные контакты…
А дальше было только сложнее – несмотря на максимальную лояльность объекта. На следующее утро он вполне подробно высказал свои планы на грядущий день Джею – но Джей, к стыду своему, почти сразу запутался во всех этих ассамблеях, торговых представителях, муниципалитетных служащих и прочих, прочих, прочих…
Сперва они рванули в порт – и Джей был слишком занят, вертя головой по сторонам в попытках вычислить, откуда может прийти неожиданная опасность для объекта. Вслушиваться в разговор ему было некогда, хотя никто его не гнал; но он подумал, что позже, когда он сориентируется в местных локациях, ему будет вполне по силам и отслеживать периметр, и слушать одновременно.
Из порта они ухватились за какого-то усатого толстяка и махнули с ним на склады – но почему-то не на те, которые были возле порта, а дальние от него. Улицы утреннего Кармидера были ещё пусты, поэтому Джей, следуя за объектом и его провожатым, умудрился не только отслеживать ситуацию, но и прислушиваться. Впрочем, ему это не помогло: разговор шёл по-ньонски, а Джей был не силён в языках.
Спустя час объект выходил со склада крайне довольным.
– Солнечное сегодня утречко! – выдал он, прижмуриваясь на небо, и после помчался в центр города чуть ли ни бегом.
К муниципалитету они подбежали к самому открытию; быстро договорившись о том, чтобы ему подготовили информацию по продаже домов в центральных районах Кармидера, объект направился в университет.
Там они носились долго и, видимо, продуктивно. Правда, к концу забега настроение Джея полетело совсем уж вниз: он прочно запутался во всех этих нагромождениях зданий, коридоров, аудиторий и прочего.
«Хреновый из меня телохранитель, – подумалось ему. – А следак – и того хуже».
Возможно, он был не очень справедлив к себе: даже человеку с изумительной памятью не так-то просто за один день освоиться в незнакомом городе и запомнить всю нюансы расположенных в нём локаций.
В университете они пообедали в местной таверне – объект был весьма любезен и даже завёл приятный застольный разговор. Впрочем, продолжался он недолго. Наскоро перекусив, объект снова подорвался в центр города – в какую-то купеческую лавку.
Там они задержались почти на час, но удивило Джея не это: объект по каким-то причинам прихватил его с собой на переговоры, и ему там налили чай наравне с собственно объектом и хозяином лавки. Джей, конечно, не участвовал в разговоре – да и что он мог сказать по поводу выплавки чугуна в промышленных масштабах! – но чувствовал себя весьма неловко.
От купца они снова рванули в муниципалитет – получив первые сведения, объект ринулся осматривать дома. Тут Джея привлекли к выбору самым активным образом.
– Это вам же меня охранять! – мотивировал своё решение объект. – Вот и помогайте выбирать дом, в котором охранять будет проще!
Джей был весьма смущён и растерян, но вскоре это прошло, потому что объект выслушивал его аргументы с живым вниманием, задавал толковые уточняющие вопросы, обсуждал всяческие нюансы с большим интересом, и вообще… в какой-то момент Джей осознал, что так увлёкся разговором с объектом и выбором дома, что и позабыл смотреть по сторонам в поисках внезапного нападающего.
«Так дело не пойдёт!» – сделал сам себе замечание Джей и нахмурился.
Ему казалось, что он не очень-то хорошо справляется со своим заданием.
Впрочем, через пару недель он более или менее обвыкся, стал ориентироваться в Кармидере и его университете, даже разобрался в делах объекта и составил некоторую внутреннюю классификацию лиц, коим объект наносил визиты.
Но легче не стало – несмотря на демонстрируемую лояльность и внешнюю открытость всех контактов.
Во-первых, почти со всеми купцами объект беседовал на их языках – а Джей знал только джотандский и анжельский.
Во-вторых, беседы на анжельском тоже мало что проясняли: с купцами он говорил о вещах, в которых Джей не разбирался, в университете – с использованием терминов, которых Джей не знал, в обыденном разговоре – за этими проклятыми размышлениями о погоде, решительно, было невозможно вычленить истинный смысл.
В-третьих, это сам-то объект был дружелюбным и лояльным. Беда была в том, что у объекта обнаружилась целая банда приятелей и соратников – и вот уж они-то явно не были настроены к Джею лояльно!
Первая неприятность подстерегала его во вполне себе основательном особняке богатого квартала. Особняк явно строили в те времена, когда Кармидер ещё не был благополучным городом: добротная каменная стена вокруг, закрывающиеся крепкими ставнями окна, грамотно спланированное расположение комнат. С точки зрения телохранителя, дом был просто загляденье – в таком можно было и осаду держать.
Обычно объект задерживался здесь надолго, оставляя Джея внизу, в гостиной. Здесь было много любопытных книг, так что Джей не скучал; однажды к нему и вообще вышла приятная пожилая леди, тут же предложившая чаю.
В общем, сперва всё шло хорошо. Но однажды объект вернулся с верхних этажей в компании приятеля – резкого стремительного брюнета. Они о чём-то говорили – кажется, всё про тот же чугун, – но, едва войдя в гостиную, брюнет запнулся взглядом о Джея.
Тот, незамедлительно отложив книгу, встал.
– А, это господин Джей-Ниро, помнишь, я говорил? – тут же радостно представил его объект – он всегда представлял Джея по всей форме каждому, с кем пересекался.
Джей поклонился.
Брюнет пронзил его взглядом весьма острым. В глазах его явно читалось брезгливое презрение.
– Помню, – через губу коротко согласился он.
– Мой брат, Райтэн Тогнар, – продолжил беспечно следовать этикету объект, напрочь игнорируя заметную холодность своего спутника.
– Очень приятно, сэр, – ещё раз поклонился Джей, который всегда тщательно вписывался в те рамки, которые задавал ему объект.
Брюнет ничего не ответил. Дёрнув одной половиной лица, он обернулся к объекту и бесстрастно отметил:
– Нынешней весной все дороги размыло, шагу ступить нормально нельзя!
Объект растерянно моргнул и, кажется, возразил:
– Под солнышком грязь быстро высыхает.
– Под солнышком?! – невесть чему разгневался брюнет, аж подскакивая. – Под каким-таким солнышком, Дер?!
Объект обаятельно улыбнулся и повёл плечами.
– Я тебе твоё солнышко в глотку запихаю! – со странным сочетанием усталости, злости и ласковости пообещал брюнет, снова обращая на Джея взгляд – острый, враждебный и гневный.
– А вас, сударь, – наконец, почти прошипел он, вербализовав свой взгляд, – я попрошу более в моём доме не появляться.
– Тэн! – возмущённо перебил его объект. – И что ему, на улице часами торчать?!
– Да! – с явно мстительным удовольствием подтвердил брюнет, поворачиваясь к другу.
– Как прикажет господин, – поспешил покорно поклониться Джей, надеясь остановить склоку.
На него тут же обратились два взгляда: устало-обречённый и гневный. Джей поскорее удалился. Впрочем, перед тем, как выйти, он ещё услышал мучительно-раздражённое:
– Дер, да у тебя мозгов вообще нет!..
…на улице оказалось не так уютно, как в гостиной. Хорошо хоть, не было дождя; но пронзительный весенний ветер всё равно доставлял некоторое беспокойство. Со вздохом устроившись на подходящей ветке дерева, Джей стал осматривать дом со стороны.
Объект вскоре появился, и Джей спрыгнул к нему. Нахмурившись, объект поразглядывал его со всех сторон, а потом со вздохом отметил:
– Вон там, за поворотом, есть чёрный ход. Будете проходить туда, вас там и покормят, если что. Главное, Тэну на глаза не попадайтесь.
– Благодарю, сэр, – сдержанно поклонился Джей.
Он, конечно, был способен торчать на улице в любую погоду часами – но не то чтобы такие перспективы вызывали у него энтузиазм.
Объект отмахнулся, досадливо вздохнул и отправился дальше по делам.
Впрочем, неприятности в этом доме для Джея не прекратились. Несколько раз он и впрямь заходил с чёрного хода – там, действительно, его приветливо встречали и отводили на кухню. Но торчать часами на кухне было скучновато, и Джей повадился пробираться в давешнюю гостиную – читать книги. Что объект, что хозяин дома шагали обычно громко, и переговаривались притом громко, поэтому он успевал вовремя книжку сунуть на место и умчаться наружу.
Привыкнув к такому положению вещей – что все в этом доме ходят довольно шумно – Джей не ждал подвоха.
Поэтому немудрено, что, когда он однажды, дочитав книгу, поднял взгляд и обнаружил в гостиной подошедшего человека – он аж подскочил.
В первую минуту он даже подумал, что перед ним и не человек вовсе – всё же никаких шагов он не слышал – а и вообще сама Смерть.
Потому что джотандцы именно так представляли себе Смерть: как женщину с лицом, состоящим из двух половин, юной и прекрасной с одной стороны – и обезображенной уродливой с другой.
Смерть, мало того, что появилась совершенно бесшумно, так и смотрела на него весьма мрачно своим единственным глазом – очень красивым, конечно, глазом, но это не обнадёживало.
Джей аж попятился к самой стене, нервно сглатывая и полагая, что пришёл его последний час – зачем бы иначе самой Смерти ему являться?
Та, впрочем, забирать его не спешила. Поразглядывав Джея с минуту, она холодно уведомила:
– Я за тобой слежу, пацанчик, – и, вместо того, чтобы раствориться в воздухе, вполне спокойно вышла за дверь.
Тут до Джея всё-таки дошло, что перед ним был живой человек; порасспрашивав на кухне, он выяснил, что в доме живёт гостья, попавшая в передрягу при стычке со степными волками.
Больше не рискуя оставаться в гостиной, Джей стал украдкой – постоянно озираясь – таскать книги на кухню и читать там.
Впрочем, от похожей на Смерть дамы его это не уберегло: она время от времени проходила мимо кухни, останавливалась в дверях и сверлила Джея взглядом весьма пронзительным и острым. Джей стоически пытался игнорировать, но пробирало его до костей. После таких взглядов ему нестерпимо хотелось похлопать себя по плечам и бёдрам, чтобы убедиться, что кожа его находится на месте, и её не содрали только что самым распрозверским образом.
Недружелюбным брюнетом и его гостьей неприятности Джея не ограничились.
Однажды в университете он нарвался на страшного рыжего верзилу.
Точнее, не то чтобы нарвался: объект пришёл к этому верзиле, а Джею ничего не оставалось, как следовать за ним и быть представленным.
– Телохранитель?! Вот это недоразумение?! – прогудел возмущённо верзила и резко велел: – Во двор!