11. Для чего человеку нужны друзья?
– Она там заперлась и плачет.
Негромкий ломкий голос Райтэна прервал бурную дискуссию касательно составления подробной легенды к очередной карте.
Илмарт и Дерек тревожно переглянулись. Одновременно перевели взгляд на Райтэна – он казался слишком опрокинутым и серым, чтобы посчитать, что с ним всё в порядке, – переглянулись снова и кивнули друг другу.
– Так, садись-ка, – уверенно вскочил Дерек, подвигая бледному замершему Райтэну стул и что-то наливая.
– Я посмотрю, – пообещал Илмарт, хмурясь от тревоги за подругу, и пошёл наверх.
Обнаружил запертую дверь и тихие всхлипы за ней.
– Олливи? – громко спросил он, стучась.
Всхлипы смолкли.
– Олливи, можно зайти? – терпеливо вопросил Илмарт, раздумывая, что будет делать, если нет.
– Сейчас, – глухо раздалось из-за двери, и через несколько секунд она всё же открылась.
Проволочка была вызвана тем, что Олив искала своё платье; надеть она его, впрочем, не успела, и прижимала теперь к себе спереди, закрываясь.
Илмарт недоуменно сморгнул. Голая Олив никак не вписывалась в его ожидания, но ещё больше туда не вписывался Райтэн в качестве насильника.
«Бред какой-то», – недовольно охарактеризовал он ситуацию внутри себя, сорвал с кровати покрывало и завернул в него Олив, попутно отбирая у неё платье. Подумав чуть, сел на кровать и устроил её у себя под боком, тщательно оберегая сломанную руку.
Олив вжалась в него и замерла, успокаиваясь. Он был единственным, кому она верила, потому что он один понимал её, как никто другой.
За эти минуты она уже успела здорово накрутить себя.
Она подумала, что Райтэн, верно, давно хотел её соблазнить. В её голове всё тут же «сошлось»: мол, сперва он боялся гнева тестя, а потом ждал, когда она достаточно поправится, чтобы спать с нею не было противно. И вот, как только случай представился – он тут же наплёл ей Бог весть чего, лишь бы добиться своего!
У неё, определённо, тем больше «сходилось», чем больше она убеждалась, что то, что он ей говорил сегодня, было именно тем, что ей особенно хотелось услышать.
Именно из-за того, что он сказал всё то, то ей особенно требовалось, и действовал с той нежностью, в которой у неё была особенно острая потребность, она тут же и укрепилась в выводе, что он всё подстроил нарочно – и она совершенно в этот момент не учитывала, что совсем не в характере Райтэна поступать лицемерно. Её страхи были слишком сильны, чтобы оценить ситуацию рационально, и она полностью поддалась своим эмоциям.
Илмарт молчал, пытаясь разобраться, что же, всё-таки, произошло. Отбросив версию «Тогнар – насильник» – поскольку она вообще никак не вписывалась ни в характер Райтэна, ни в контекст ситуации, – Илмарт стал раздумывать над версией «Олив пыталась соблазнить Тогнара, а тот ей отказал». Несмотря на некоторую абсурдность, это был единственный вариант, который объединял все вводные хоть во что-то приличное.
Подождав с минуту и убедившись, что ни новых слёз, ни объяснений не последует, Илмарт попробовал прояснить ситуацию вопросом:
– Так мне Тогнара совсем убивать – или просто поломать что-нибудь?
– Сама убью, – буркнула ему в грудь Олив и обиженно прибавила: – У-урод!
С философским видом вздохнув, Илмарт погладил её по волосам и попробовал прощупать степень остроты конфликта уточнением:
– Может, не урод, а просто дурак?
– Мерзкий, гадкий, подлый лицемер! – вместо того, чтобы успокоиться, завелась Олив, пытаясь этими характеристиками выразить всю боль от осознания того факта, что она повелась на красивые слова и поверила очередному мерзавцу, желающему поскорее добраться до её тела.
Илмарт мысленно присвистнул: картинка совсем перестала сходиться. Как Райтэн успел ещё и в лицемеры-то заделаться?
– Не хило! – выразил он своё удивление списком титулов и степенно велел: – Рассказывай!
Олив буркнула что-то невнятное и протестующее – рассказывать о том, какой дурой она оказалась, ей, совершенно точно, не хотелось. Было слишком стыдно – за собственную дурость – и слишком больно.
– Рассказывай, – ободряюще ткнул её в бок он. – Вон сколько яду накопила, нужно сливать, пока сама не отравилась.
Ему удалось вызвать этим у неё смешок. Впрочем, она ничего не ответила. Он не торопил и молча гладил её по голове.
Наконец, она признала внутри самой себя, что в сердце у неё слишком много горечи, и ей слишком больно и обидно, чтобы носить всё это в себе, ни с кем не поделившись. Поэтому она решила признаться.
– Я дура, – начала она с многообещающего вступления. – Он мне наговорил кучу красивых глупостей, чтобы затащить в постель, а я и развесила уши. Только после и дошло…
Илмарт задумался. Райтэн, который запудривает девушкам мозги, чтобы переспать с ними, конечно, выглядел чуть пореалистичнее, чем Райтэн-насильник, – но всё ещё слишком неправдоподобно.
– Что за красивые глупости хоть? – решил разжиться подробностями Илмарт. В конце концов, ему было даже и просто интересно, что такого можно наговорить Олив, чтобы она, со своей прагматичной недоверчивостью, на это повелась.
Олив тяжко и болезненно вздохнула и принялась тоскливо перечислять:
– Что я всё равно красивая, и что шрамы меня не испортят. И всё равно ловкая, даже если без глаза. И вообще… – она шмыгнула носом. – Что у меня х-характер… – она всхлипнула. – И с-сила духа! И что я… удивительная… – тут ей стало особенно обидно, потому что всё, что она сейчас перечислила, теперь казалось ей таким жалким, таким очевидно пустым и бессмысленным – то, что каждый мужчина говорит любой женщине, лишь бы её соблазнить, – и ей сделалось мучительно больно, что она повелась на этот старый, как мир, обман.
Между тем, Илмарт понимал всё меньше.
– Постой, – вмешался он в её речь. – То есть, ты считаешь, он тебе всё наврал, чтобы в постель затащить?
Он даже не мог сказать, что в этой истории поражало его больше: предположение, что Райтэн пользуется такими трюками, предположение, что Олив ведётся на такие трюки, или же то, что очевидно правдивые утверждения она называет ложью.
– Да! – вспылила, меж тем, она, злясь на себя и на него. – А я и рада слушать! Сидела тут как дура! – она даже подскочила у него под боком от возмущения собственной глупостью. – Он врёт, а я и рада!
– Олливи, – осторожно прервал её Илмарт. – А почему ты считаешь, что он врал?
Она ошарашенно повернулась к нему, ловя его взгляд:
– Но это же очевидно, Май! – обиженно и разочарованно заявила она. – Он же просто говорил то, что мне хотелось услышать!
Илмарт сморгнул. Затем аккуратно уточнил:
– То есть, ты злишься, что переспала с ним из-за того, что он наговорил того, чего тебе хотелось услышать, да?
– Да. – Более чем недовольно подтвердила Олив, отворачиваясь от него.
Илмарт размышлял минуты две, потом начал говорить тихо и спокойно:
– Ну не знаю, врал там тебе Тогнар или нет. Но точно готов подтвердить, что ты очень, очень красивая, Олливи – дух захватывает на тебя глядеть! Никакие шрамы, даже и на лице, тут не испортят дела – скорее даже подчеркнут трогательную уязвимость твоей женственности, – Олив аж рот приоткрыла, удивлённая такой проникновенной поэтичностью. – Насчёт ловкости и говорить нечего – да даже отними у тебя оба глаза, ты и совсем без них будет грациозней, чем большинство женщин! А уж характер и сила духа! – он даже глаза закатил, показывая степень своего восторга. – О, Олливи! Ты не представляешь, насколько ты божественна. Я не шучу, – серьёзно покивал он. – Ты знаешь, у меня на родине много сильных женщин – но, честно, ни одна из них никогда не восхищала меня так, как ты, – Олив совсем растерялась под этим потоком дифирамбов.
Он замолчал, выждал несколько секунд и уточнил:
– Ну?
– Что? – не поняла она, поднимая на него растерянный взгляд.
– Что – что? – подвигал он бровями. – Уже готова со мной переспать, или нужно ещё повосхищаться?
Олив вытаращилась на него с глубоким недоумением.
– Ну, Олливи! – недовольно объяснил он, проводя пальцем по её лицу. – Ты только что сказала, что спишь с теми, кто говорит вещи, которые ты хочешь слышать. Или, – он обиженно нахмурился и комично возмутился: – Я не те вещи наговорил?
– Май! – возмущённо ткнула она его кулаком в грудь. На лице её ясно читалось: «Ты дебил?!»
– Между прочим, – с постным выражением лица отметил он, – я сказал чистую правду! Вот те крест! – и решительно перекрестился.
– Май!.. – теперь её голос звучал жалобно.
– Нет, ну вы посмотрите! – разыграл возмущение Илмарт. – У Тогнара, значит, работает, а мне – шиш!
Она невольно улыбнулась – так талантливо он отобразил своё возмущение.
Он подождал ещё и деловито продолжил:
– Предлагаю для чистоты эксперимента ещё Анодара позвать. Уверен, он тоже наговорит всяких приятных вещей, которые ты хочешь услышать!
Она хмыкнула: воображение её тут же дорисовало, как эмоциональный и живой Дерек горячо заверяет её в многообразии её достоинств.
Почему-то, в самом деле, она не почувствовала при этом никакого желания переспать ни с Дереком, ни с Илмартом.
– Так что, зовём? – чуть тряхнул её за плечо друг. – Или ты всё-таки готова признать, что дело не в словах, а в том, что ты давно на него запала, а?
– Эй! – возмущённая Олив ударила его кулачком в плечо. Учитывая общий уровень накаченности его мышц, пострадал скорее кулачок.
– Нет-нет, Олливи, давай быть последовательными! – благородно возмутился он. – Тут явно одно из двух: либо ты спишь со всеми, кто говорит тебе красивые вещи, либо ты спишь именно с Тогнаром, и тебе безразлично, что именно он говорит. – Пожевав губами, он добавил: – Зная Тогнара, вообще сомневаюсь, что он высказал всё это так уж красиво, да?
Олив фыркнула, признавая его правоту.
– И готов поставить на то, – продолжал Илмарт, – что где-нибудь в процессе он ещё и заявил, что у тебя нет мозгов.
Олив искренне расхохоталась, узнавая в этом реплике Райтэна несомненно и чётко.
– Вот! – наставительно поднял палец Илмарт. – Кто ж так девушек соблазняет? Ты правда думаешь, что он всерьёз полагает, что его инсинуации по поводу мозгов звучат соблазнительно?
Тут уж они рассмеялись уже хором.
От этого разговора Олив стало гораздо легче на сердце. Во-первых, конечно, от того, что она пришла к выводу, что Райтэн и впрямь не имел цели задурить ей голову, а во-вторых – потому что, судя по всему, все трое её друзей находят её сильной и смелой, и её раны ничего тут не меняют.
– Ну так что? – меж тем, ворвался в её размышления Илмарт. – Снимаем обвинения в лицемерии – или отлавливаем Тогнара и пытаем?
– Ну хорошо, – уступила Олив. – Не лицемер! – а затем добавила с мстительным наслаждением в голосе: – Просто охочая до женских прелестей скотина!
Илмарт аж поперхнулся подготовленной было весёлой фразой, но решил, что на сегодня ему хватит лавров защитника угнетённых, и дальше Тогнар пусть уж сам разбирается, скотина он или нет.
– Спасибо, Май, – успокоившаяся Олив ожила настолько, что чмокнула его в щёку перед тем, как выкрутиться из его рук и встать.
Он рассмеялся.
– Что за несправедливость! – пожаловался сквозь смех. – Я старался-старался – и вот моя пустячная награда! А Тогнару, понимаешь ли…
– Май! – взревела Олив, чуть не потеряв от возмущения покрывало и с трудом успевая его перехватить здоровой рукой.
– Я тебе до Второго Пришествия припоминать буду! – торжественно и весело пообещал Илмарт.
– Да поняла уж! – отмахнулась она, подбирая платье и глядя на него выразительно.
Подняв руки ладонями вверх, он встал и вышел. Вскоре она позвала его обратно. Приводя себя в порядок, она расчёсывала волосы перед зеркалом. Он, сложив руки на груди, некоторое время с удовольствием наблюдал за ней. Его так и подмывало снова начать шутить на тему её неземной красоты и обворожительных шрамов, но он решил не портить ни себе, ни ей удовольствие, и пользоваться этим приёмом лишь изредка, чтобы он не успевал надоесть.
Наконец, расчесавшись, она нахмурилась и, повернувшись к нему, сказала:
– Я домой хочу, Май. Как думаешь, он меня отпустит?
– Тогнар? – с большим недоумением переспросил Илмарт.
Она кивнула.
Он подумал, что на рабовладельца Райтэн похож не больше, чем на насильника.
– Олливи. – Он постучал себя пальцем по лбу, намекая, что с мозгами у неё сегодня и впрямь что-то не так. – Как он может тебя не отпустить?
Олив заморгала, покраснела, начала оправдываться:
– Ну, закатит ещё скандал, или начнёт ко мне под окна являться!
Илмарт наклонил голову набок. Поразглядывал её. Затем пообещал:
– Я с ним поговорю. Обойдётся без скандалов и окон.
Почему-то в этот момент она почувствовала некоторый укол разочарования – словно и скандалы, и простаивания под окнами были для неё чем-то желанным. Тряхнув головой, она отогнала эти эмоции и попросила:
– Да, ты поговори, пожалуйста. Я… – она замялась, но призналась ему прямо: – Я не готова пока с ним… видеться.
– Конечно, Олливи, – спокойно кивнул он.
Спустившись вниз, он обнаружил, как Дерек отпаивает Райтэна то ли чаем, то ли коньяком. На него устремили два обеспокоенных взгляда.
– Всё нормально! – поднял руки Илмарт, успокаивая. – Понизили тебя со звания мерзкого лицемера до просто скотины.
Райтэн беспомощно заморгал. Он не понимал, чем заслужил такие обвинения, и ему было чрезвычайно больно это слышать.
– А почему он был лицемером? – заинтересовался Дерек.
– Потому что, – занимая своё место за столом, охотно объяснил Илмарт, – заявил, что такую женщину, как она, никакие шрамы не испортят.
Райтэн открыл было рот, чтобы высказать свои возмущения, но Дерек его опередил:
– А! – понятливо протянул он, затем вдруг подорвался и вскочил: – Слушай, да что ж это она так…
– Да не беги ты! – со смехом остановил его Илмарт. – Уже вроде убедил.
Понятливо кивнув, Дерек сел на место.
Через некоторое время Райтэн тихо и потерянно спросил:
– А почему я скотина?
Ему и в голову не могла прийти та интерпретация, которую выдумала Олив. Для него произошло нечто совершенно особенное, переход на новый уровень отношений – сокровенных и глубоко дорогих ему отношений – и он не понимал, почему женщина, ставшая для него особой, теперь так яростно отвергает его.
Илмарт пожал плечами и потянулся за то ли чаем, то ли коньяком:
– Откуда я знаю? Твоя женщина, ты и выясняй.
Он, в отличие от Олив, как раз не испытывал никаких тревог и сомнений. Давно наблюдая за ними обоими, он уже несколько недель как пришёл к выводу, что между ними зародились глубокие чувства, и был весьма рад за подругу, поскольку, с его точки зрения, Тогнар уж точно сумеет дать ей всю ту любовь и заботу, в которой она так нуждалась.
Лицо Райтэна приобрело решительное выражение: он явно собрался бежать и выяснять всё прямо сейчас, так как этот вопрос был слишком важен для него, поэтому Илмарт добавил:
– Только попозже, ладно? – и на вопросительный взгляд пояснил: – Ей нужно пока всё это обдумать. Не лезь, пожалуйста.
Райтэн упрямо нахмурился. Ему требовалось сейчас же вскочить и помчаться всё выяснять.
Илмарт и Дерек переглянулись.
– В самом деле, Тэн, – вступил в разговор второй. – Ей нужно время. Ты знаешь, женщины такие вещи воспринимают острее…
Райтэн посмотрел на него настолько пронзительно, что Дерек подавился фразой.
– Слушай, Тогнар, – пришёл ему на выручку Илмарт, – никто тут не сомневается в твоей способности глубоко и искренне чувствовать, и всякое там, – помахал он руками в воздухе. Затем вздохнул и добавил: – Но ей, наверно, и впрямь раньше одни скотины попадались. Дай ей возможность самой дойти до мысли, что ты не они.
Лицо Райтэна закаменело: должно быть, вообразил себе всех тех скотин.
– Ты её своим напором только напугаешь, – заметил Дерек. – Притормози.
Он заметил неравнодушие друга к Олив ещё во время путешествия по Северной Анджелии, и, как и Илмарт, полагал, что развитие этих чувств – лишь вопрос времени.
Мысль о том, чтобы отказаться от напористой стратегии, далась Райтэну с трудом, но он признал, в конце концов, со смирением, что в случае с Олив это будет наилучшим решением. Ему важнее были её чувства, чем незамедлительное доказательство своей правоты.
Гроза грянула, когда Илмарт сообщил, что Олив хочет перебраться к себе.
– Что! – вскочил Райтэн, не в силах удержать в себе тревогу за неё. – Да там же ей никто и не поможет!..
Удерживать его пришлось в четыре руки.
В конце концов, они, пусть и не без труда, уговорили его перестать пороть горячку и просто подождать, когда она будет готова поговорить с ним сама.
С трудом, со скрипом и с возмущениями – но он согласился.
12. Что значит «семья»?
Уже на второй день Олив сильно разочаровалась в своём плане «уехать к себе и затаиться», потому что у себя оказалось смертельно скучно. В доме Тогнаров постоянно что-то происходило – кто-то приходил, кто-то уходил, что-то обсуждали, куда-то неслись.
У Олив не происходило ничего: её только навещал Илмарт, да обещалась зайти Айлэнь – но в потоке её забот было неясно, когда она найдёт время.
К концу недели Олив, определённо, была готова взвыть, потому что единственным светлым пятном в этой череде скуки стала борьба с врачами за освобождение руки от фиксации. Победить удалось, но настроение от этого не улучшилось ни капли.
Более того, Олив стала ловить себя на том, что ужасно обижается, что Тогнар-таки под её окнами не простаивает – ну и мало ли, что она сама просила! Мог бы и не послушать! Тоже мне, герой-любовник! Никогда никого не слушает и всё делает по-своему, а тут, видишь ли!..
В общем, когда к концу недели к ней явился Дерек, она изрядно обрадовалась, восприняв его, в первую очередь, как парламентёра.
Дерек, однако, её в этом разочаровал: болтал он весело и непринуждённо обо всём на свете, но каким-то мистическим образом умудрялся притом так умело избегать всякого упоминания Райтэна, как будто того и вовсе не существовало на свете.
Олив даже попыталась как-то исподтишка сама вывернуть на интересующую её тему, спросив, что там с планами на северную торговлю, но Дерек, хитро блеснув глазами, так ловко повёл разговор, что, казалось, сам организатор всей движухи в деле и вообще не участвует.
С досадой осознав, что визитёр твёрдо намерен и дальше играть в игру «нет у меня никакого лучшего друга, и никогда и не было!», Олив, вздохнув, спросила прямо – постаравшись, впрочем, всем своим тоном выразить абсолютную независимость и полную незаинтересованность вопросом:
– А что там Тогнар?
Совершенно невозмутимо и естественно Дерек переспросил:
– Который из? – чуть подумав, добавил: – Или которая?
Олив вспыхнула.
Дерек тихо рассмеялся, потом с мягким весельем в голосе отметил:
– Серьёзно, Олив, такое чувство, что у тебя язык обдерёт, если ты назовёшь его имя!
Она насупилась от того, что её уличили, – но Дерек улыбался так светло и искренне, что ей стоило больших трудов удержать ответную улыбку, и, в конце концов, она не выдержала и рассмеялась тоже.
Он, наконец, перешёл к теме:
– Просил передать тебе письмо.
Олив заинтересовано подняла брови.
Вместо того, чтобы что-то передать, Дерек в ответ вопросительно поднял свои.
– Ну и?.. – нетерпеливо поторопила Олив, чуть ли не подпрыгивая на своём стуле.
Дерек скорчил физиономию «о чём вы?»
– Письмо где? – прямо выразила свой интерес она.
Он махнул рукой:
– Я его сжёг.
Олив аж рот раскрыла от изумления и возмущения.
Насладившись её досадой, Дерек рассмеялся и пояснил:
– Серьёзно, Олив, это было самое худшее извинение перед женщиной из всех, какие можно себе вообразить! – закатив глаза, он принялся нараспев по памяти читать: – «В связи с фигурировавшим между нами досадным инцидентом эксплицирую мадемуазель свою глубочайшую кондоленцию…» [1]
Жалобно сморгнув, Олив переспросила:
– Эксплицирую?
– О! – вернулся в реальность Дерек. – Так это не по-райански? – Олив покачала головой. – А я думал! – хлопнул он себя по колену. Помолчав, добавил: – В общем, не понимаю, как из таких прекрасных черновиков выросла вот эта… кондоленция, – пробормотал он, сдобрив последнее слово матерным обрамлением.
– Черновиков? – жадно переспросила Олив, выхватив из его речи главное.
– Да, черновики были прекрасны, – задумчиво пробормотал Дерек, уходя в себя, но, почти сразу спохватившись, весело сказал: – Собственно, именно поэтому я их и стырил!
С этими словами он достал из-за пазухи небрежную стопку разномастных листочков и пододвинул их по столу к Олив.
Та почувствовала, как горло перехватывает эмоциями. Рваные летящие каракули – рука Райтэна явно не успевала за его же мыслью – показались ей сокровищем. Что-то порванное, что-то недописанное, что-то оборванное на полуслове – искреннее, как сам Райтэн.
Она протянула было руку – взять верхний листочек, с которого на неё смотрел обрывок фразы «…ты ведь можешь просто сказать, как есть, зачем…» – но, когда она потянула за него, под ним обнаружилось оборванное: «Олив, милая» – и сердце её забилось совсем уж отрывисто, и она подумала, что записи эти, определённо, является слишком личными и сокровенными, а Дерек, если верить его словам, их попросту «стырил» – и Райтэн, скорее всего, даже не знает, что он их ей притащил, и что ему будет больно, досадно и неловко, если она всё это прочтёт, потому что он, наверно, не хотел бы, чтобы она это читала.
Резко отпихнув от себя соблазнительную стопку, она с трудом выдавила из себя, отворачиваясь:
– Я не могу так, за его спиной. Не надо.
Этот отказ дался ей нелегко; ей ужасно, ужасно, ужасно хотелось схватить эти листочки и скорее прочитать их все, и перечитать снова, и снова.
– Эм, Олив, – привлёк её внимание смущённый голос Дерека. – Ты же не можешь в самом деле думать, что я своровал его письма, не спросясь, и притащил к тебе без его согласия?
Она покраснела, потому что, конечно, именно так она и подумала.
– Нет, – задумчиво отметил Дерек, – возможно, конечно, он не был в восторге от моей идеи, но его несколько истеричное «Да делай ты с ними что хочешь!» можно расценивать как согласие, ведь так?
Дерек умолчал о том, что до сакраментального «Да делай ты с ними что хочешь!» они минут пять орали друг на друга: Дерек – за «кондоленцию», которая так чудовищно контрастировала с истинными чувствами друга, Райтэн – за сожжение этой кондоленции, которая казалась ему вершиной дипломатической переписки.
– Определённо, можно, – глухо согласилась Олив, загребая себе всю стопку и рисуя на лице раздражённое выражение, мол, пора бы гостю и честь знать.
Понимающе хмыкнув, Дерек засобирался, на прощанье отметив:
– Мы завтра на ярмарку идём, за тобой зайти?
На её лице отразилось явное замешательство. Ей очень хотелось пойти – и столь же сильно не хотелось это признавать.
Он закатил глаза.
– Олив, ты можешь просто с ним не говорить, если не хочешь! – терпеливо объяснил Дерек.
– Зайдите, – буркнула она, с нетерпением ожидая, когда он, уже, уйдёт – чтобы поскорее ознакомиться с содержанием прижатых к груди строчек.
…анжельцы праздновали наступление нового года ровнёхонько в день середины весны – и празднество это сопровождалось недельными гуляньями и ярмарками. Весь центр Кармидера преобразился, украшенный ранними цветами и яркими лентами, наполненный музыкой и смехом. Там и сям показывали разные диковинки, устраивали соревнования и игры, развлекались и веселились.
Олив жила на окраине, поэтому как-то упустила всю суету, а про праздник и вовсе забыла – на её родине год отсчитывали с началом осени, с наступлением церковного новолетия, открывающего годовой круг богослужений. В прошлый год, она, однако, ходила на празднества с Илмартом, и ей там весьма понравилось, так что – убеждала она себя – вполне естественно будет теперь пойти всем вместе.
Ей было неловко, потому что она не знала, как теперь вести себя с Райтэном – особенно после писем, которые оказались и впрямь запредельно личными, – и пуще того, она не хотела признаваться самой себе, что именно Райтэна и ждёт особо.
В общем, когда друзья за ней зашли, она вполне уверенно обняла Илмарта, смешалась на Дереке и совсем раскраснелась, когда дошёл черёд до Райтэна – и так и не решилась ни обнять, ни даже поднять на него взгляд, а только пробормотала куда-то себе под ноги:
– Привет.
– Привет, – спокойно согласился он, запихивая руки в карманы и задумчиво её разглядывая.
Спокойствие далось ему нелегко – хотелось послать всех к демонам, затащить Олив куда-нибудь в тихое место и нормально поговорить по душам.
Илмарт и Дерек переглянулись и с синхронными вздохами возвели глаза к небу. Райтэн бросил на них мрачный выразительный взгляд. Олив закусила губу, и, старательно не глядя на Райтэна, решительно отправилась вперёд по той улочке, которая вела в центр.
Дальше она продолжила придерживаться стратегии избегания, активно беседуя с Илмартом и – иногда – с Дереком.
Райтэн молчал, но ей казалось, что она кожей чувствует его присутствие и его взгляд и может с несомненной отчётливостью указать, где именно он сейчас находится – даже если это место было вне поля её зрения. В конце концов, не выдерживая напряжения, которое всё росло в ней, она стала оглядываться – чтобы убедиться, что он именно там, где ей кажется, – и всегда неизменно сталкивалась с тем, что он смотрит именно на неё. Досадливо фыркая, она отворачивалась, пыталась увлечься разговором или тем, что происходило вокруг – а здесь было много всего яркого и интересного! – но в итоге, не выдерживая, снова оборачивалась на него.
– Тебе больше смотреть, что ли, не на что, Тогнар! – наконец, раздражённо высказала ему она.
Он сложил руки на груди, окинул её вкрадчивым взглядом с ног до головы и спокойно, почти отстранёно, отметил:
– Может, мне просто на тебя смотреть интереснее всего, Се-Стирен?
Олив открыла было рот – сказать что-то язвительное – но некстати вспомнилось, как он целовал её, и ещё более некстати всплыли в памяти строки из давешних черновиков.
Покраснев до корней волос, она резко отвернулась и отправилась покупать жаренные колбаски.
Дерек сочувственно похлопал Райтэна по плечу:
– Держись, дружище!
Тот недовольно скривился. Он, решительно, не понимал, почему нельзя просто поговорить и зачем нужно разыгрывать все эти «я не знаю, как теперь себя вести» сценарии. Метания Олив заставляли его чувствовать себя неуверенно. Он, с одной стороны, понимал, что вроде как нравится ей, но, с другой, оставалось неясно, захочет ли она развивать отношения с ним. Её нынешнее поведение говорило о том, что – нет, не захочет. Что она жалеет, что допустила близость с ним, что он ей нежеланен и не нужен, и теперь она не знает, как от него отделаться.
Мучиться этими мыслями было кошмарно, но он всё же предпочёл бы ясность в этом вопросе, прямой разговор и чёткое решение, – а вот Олив, кажется, напротив, выбрала окутать всё самым беспросветным туманом. Райтэну хотелось закончить с метаниями сразу и чётко – да или нет! – но и Дерек, и Илмарт в один голос уверяли его, что, если он сразу и резко поставит вопрос перед Олив, то получит только испуганный отказ, потому что ей требуется время, чтобы решиться. Они оба полагали, что она может решиться – и что ему не следует её торопить.
Доверившись друзьям, Райтэн стискивал зубы, крепился и держал себя в руках.
Благодаря той сдержанности, которую он всё же сумел продемонстрировать, Олив почти перестала от него шарахаться, и во второй половине дня даже пару раз вступила с ним в разговоры. Он полагал это успехом.
Вечером они проводили её домой. Она благополучно обняла Илмарта, столь же благополучно обняла Дерека и опять запнулась об Райтэна. Он с мученическим видом возвёл глаза к небу и подал ей руку для пожатия – она с облегчением схватилась за эту руку; едва соприкоснувшись ладонями, они замерли.
Олив с раздражением подумала, что никогда до этого не замечала, что рукопожатие, в самом-то деле, весьма интимный процесс! И касаться голой руки мужчины своей обнажённой рукой – это, определённо, что-то весьма эротичное! Ей даже подумалось, что лучше бы она его обняла – по крайней мере, так можно было спрятать лицо, а теперь, она уверена, ей нипочём не скрыть от него своё смущение и свою реакцию на их рукопожатие.
Она подняла на него настороженный взгляд, чтобы оценить его реакции; он по-прежнему смотрел на неё не так, как это делали все остальные, фокусируясь на правой стороне лица, а словно бы повязка не мешала ему видеть и второй глаз.
С минуту они так и пялились друг другу в глаза; затем переплелись пальцами.
– Валим! – одними губами сказал Дерек Илмарту, и оба они благополучно отступили в переулки.
Глазеющая друг на друга парочка этого совсем не заметила: они были заняты тем, что гладили друг другу пальцы. Ощущение от такой ласки было, определённо, слишком интимным; не выдержав, Олив сделала к нему шаг. Руки её легли ему на плечи; она потянулась губами к его губам – и они, наконец, поцеловались.
Это был их первый настоящий поцелуй, и он весьма им понравился.
Настолько понравился, что сразу за ним последовал второй, и третий, и дальше уже Олив просто затащила его к себе в дом, планируя самое жаркое продолжение – её опять унесло вихрем его нежности, и она не имела никаких сил сопротивляться этому вихрю и помышляла лишь о том, как отдаться ему полностью и всецело.
Впрочем, возня с ключами, сам процесс передислокации и зажигание света несколько остудили ей голову; поэтому, когда они оба оказались уже в её полукухне-полуприхожей, она снова растерялась и смутилась.
В её идеальной картине мира ему следовало подхватить её и потащить в кровать – там было бы не до смущения, и вопрос был бы решён. Но у Райтэна приоритеты были расставлены прямо противоположным образом: ему требовалось сперва, наконец, объясниться, а уж дальше – если объяснение пройдёт успешно – можно и продолжать с поцелуями. Потому что, как он справедливо полагал, если начать с поцелуев – в конце опять можно получить звание скотины, которая пользуется моментом и только об одном и думает.
Поэтому Райтэн попыток перемещаться в сторону спальни не предпринимал, а Олив чувствовала себя всё более неловко, потому что ей, как раз, обсуждать что-то совершенно не хотелось. Она была абсолютно, незыблема уверена, что объяснение, которое хочет сделать Райтэн, сведётся к «нам хорошо вместе, давай получать от этого удовольствие, но помнить, что это просто развлечение».
Наконец, не дождавшись от неё инициативы в беседе, Райтэн попробовал завести разговор сам:
– Се-Стирен! – проникновенно начал было он, но Олив, которая осознала, что сейчас ей грозит услышать это «просто развлечёмся, ничего личного», поспешила опередить его и сделать вид, что это она использует его, и это ей не нужно ничего сверх постельного развлечения:
– А давай мы просто переспим и разойдёмся?