5. Как разговаривать без слов?
Это лето выдалось для Дерека весьма неожиданным.
Он никак не мог предугадать, что с коммерческой дороги так внезапно свернёт на научную, но работать с систематизацией информации ему нравилось гораздо больше, чем управлять карьером. В университете была прекрасная библиотека, и он повадился торчать там всё свободное время. Кроме того, он быстро и легко – как и всегда это с ним бывало – сошёлся с оставшимися при университете педагогами. Учитывая, что все они принадлежали к разным отраслям науки, было заржавевшие мозги Дерека заработали с новой силой, стараясь угнаться за всем. Он видел вокруг себя уйму людей, которые были умнее его, и ему хотелось теперь знать всё то, что знают они, и он с трудом принуждал себя сосредоточиться на каких-то конкретных задачах, а не распыляться в пустоту.
Другой неожиданностью стала Магрэнь.
С личной жизнью у Дерека катастрофически не сложилось. В юности ему нравилась одна девушка, но она была младше его, и их отношения так и не успели толком завязаться, как грянул тот налёт марианских пиратов. Позже, на службе у Грэхарда, у Дерека не оставалось времени на то, чтобы с кем-то познакомиться и сойтись – а Дерек был не из тех людей, кто мог бы вступить в отношения без глубокой эмоциональной близости.
Потом с ним случилась Эсна; случилась так ярко, нежданно и глубоко, что, ему думалось, он никогда не сможет быть с другой женщиной.
Чувство к Эсне никуда не делось; но семь лет Дерек жил, развивался и рос, а его чувство к ней – оставалось неизменным. И теперь он просто стал больше этого чувства, перерос его, и в сердце его появилось место для новой привязанности.
Он, должно быть, не был влюблён в Магрэнь, – но она интересовала его, цепляла за живое, и, чего уж тут греха таить, волновала и возбуждала. Чувства его, впрочем, не сводились и к банальному вожделению: ему глубоко нравилось само взаимодействие с ней, их беседы, тонкая игра, выстраиваемая интрига. Было логично, что однажды это взаимодействие перейдёт в постельную плоскость; но постель не была самоцелью, а виделась лишь как очередная ступень в развитии игры-противостояния.
И Дерек, и Магрэнь – оба они отчётливо понимали, что станут любовниками. И каждый совершенно точно знал, что и второму эту известно. Однако оба они не спешили на этом пути, и, пожалуй, даже оттягивали момент, когда их отношения перейдут на новый уровень – им слишком нравилось играть друг с другом, и обоим хотелось максимально продлить это чувство предвкушения.
Магрэнь была мастерицей игр такого сорта, но впервые столкнулась с партнёром, который делал процесс настолько интересным. Ей встречались мужчины и умнее Дерека, и сильнее его характером, но у Дерека была удивительная, невиданная ею раньше способность играть не играя. Он был прост и искренен, отвергал любую фальшь и отказывался от малейшего притворства; но он умел как-то так подать правду, чтобы сама эта правда и становилась частью игры и интриги. Магрэнь совершенно не понимала, как он это делает. Ей казалось, что она знает правила этой игры наизусть: когда промолчать – и когда польстить, когда приукрасить – и когда ускользнуть, когда подстроить – и когда пойматься.
Но Дерек не играл по этим правилам. И из желания играть с ним ей приходилось принимать его правила – и это было для неё ново, волнующе и странно. Она могла поклясться, что один разговор с ним доставляет ей больше удовольствия, чем ночь с опытным любовником, – и это был, вопреки её искушённости, определённо, её первый опыт такого рода.
Если бы Дерек пытался выстраивать отношения нарочно, то он бы, должно быть, всё безнадёжно испортил. Но он не пытался чего-то делать нарочно – в это лето он жил и дышал чистым вдохновением, искренне наслаждаясь общением с Магрэнь и вкладывая в него всё то вдохновение, которым был так полон.
Они разыгрывали эти отношения как шахматную партию, чередуя ходы. Приходили друг к другу по очереди с какой-то новой инициативой, сперва раз в неделю – в выходной – потом, постепенно сокращая дни ожидания, два раза в неделю, наконец, через день, уже даже и без предлога – просто с приглашением побродить по городу или посидеть на скамейке в парке.
К концу лета дошло до того, что они стали видеться ежедневно. Напряжение между ними, казалось, можно было пощупать руками.
Обоих это неизмеримо веселило. Встречаясь этими весёлыми, искрящимися взглядами, они знали наверняка, о чём они оба думают, и эти безмолвные переглядки волновали их больше, чем самые откровенные разговоры.
Однажды вечером они сидели на квартирке Дерека и дискутировали о разведении коров в окрестностях Кармидера и способах их защиты от волков. Вспомнить, с чего бы они пришли к этой странной теме было теперь, решительно, невозможно, но оба очень увлеклись беседой.
Парило; собиралась гроза – именно поэтому они и отказались от задуманной прогулки – и было душно и томно, как всегда бывает перед грозой. Дерек настежь распахнул окно, но это не сильно спасало – ветра совсем не было.
– Почему-то именно к концу лета жара становится особенно невыносимой! – жаловалась Магрэнь, обмахиваясь плотным деревянным веером с изящной резьбой.
Веер был её неизменным летним аксессуаром и необыкновенно ей шёл. С его помощью она умела как подчеркнуть свои тонкие и изящные запястья, так и привлечь внимание к глазам – не говоря уж о талантливом использовании выбившихся из причёски прядей, которые элегантно струились под умело посланной на них волной воздуха.
Дерек откровенно любовался и посмеивался – в Кармидере никогда не бывало так жарко, как это привычно было для ньонской Цитадели, и местный климат нравился ему куда как больше.
Тем не менее, он охотно подхватил тему:
– Да, душновато сегодня, – и демонстративно медленно расстегнул пару пуговиц на рубашке.
Его действия сопровождались одобрительным и подначивающим взглядом Магрэнь.
– В ход пошёл манящий торс? – мило улыбнулась она, выгибая бровку.
Дерек выразительным взглядом окинул её платье из мягкого муслина – лёгкое, белое с неяркими цветами, на запахе, скреплённое лишь широким кирпичного цвета поясом, – такие платья, определённо, шьют для того, чтобы они в нужный момент изящно сползали с плеч.
– Тут ещё вопрос, у кого вид более манящий! – парировал он, поскольку платье вполне справлялось со своей задачей и отчаянно дразнило мужское воображение той лёгкостью, с какой от него можно было бы избавиться.
Магрэнь замялась и вместо ответной кокетливой реплики выдала таинственную соблазнительную улыбку, какую она изображала всякий раз, когда не находила слов.
Игровое настроение враз её покинуло: она вспомнила о том, что считала самым критичным недостатком в своей внешности – о плоской фигуре.
В юности Магрэнь переживала из-за этого ужасно. И если узкие бёдра, на её вкус, ещё можно было как-то стерпеть, то почти отсутствующая грудь казалась ей настоящей катастрофой. Она отчаянно завидовала своим более удачливым знакомым, пыталась с помощью одежды всячески сымитировать наличие у себя приятных округлостей и тайком ревела по ночам, переживая из-за собственной женской ущербности.
С возрастом характер её стал сильнее, и она обозлилась на саму себя, что так унизительно переживает из-за такой ерунды. Внутри себя она поклялась, что научится быть соблазнительной женщиной вопреки всему – и вполне сдержала это данное самой себе слово.
Магрэнь отличалась глубоким и живым умом, и быстро научилась понимать, что и как привлекает мужское внимание, каким образом можно зажечь мужское воображение и как заставить мужчину потерять голову – с помощью всего пары жестов, взглядов и выразительной улыбки.
Она особенно полюбила бывать в обществе, куда легко вошла благодаря своему уму, и не пропускала никаких крупных балов и приёмов, с особым типом едкого злорадства раз за разом замечая, что ни одна пышногрудая красотка не способна удержать мужское внимание при себе, если в зал входила Магрэнь. Ей удавалась приковывать к себе все взгляды, очаровывать и волновать.
Женщина Кармидера дружно её ненавидели; её это не беспокоило, поскольку она всегда предпочитала мужское общество.
Череда лет, наполненных победами над мужчинами, заставила её забыть о своём недостатке. Она уже не чувствовала себя ущербной или неправильной, вполне убедившись на практике, что любая женщина может стать желанной и соблазнительной, и дело не в природных данных, а в умении правильно подать себя.
Однако сегодня – пожалуй, впервые в жизни, – она вдруг испугалась, что её обнажённое тело разочарует ожидания мужчины.
Она сама не могла уловить, с чем связан этот нетипичный для неё страх. Возможно, дело было в том, что Дерек никогда не скупился на комплименты, и делал их как-то просто, словно бы мимоходом, но при этом с таким вниманием к деталям, что Магрэнь невольно упивалась ими, и ей особенно хотелось соответствовать тому, что он говорит о ней.
Ей, конечно, часто делали комплименты, в том числе и весьма изысканные, но у Дерека это получалось совершенно особенно: он всегда был до конца правдив в том, что говорил, с присущей ему внимательной зоркостью отмечая то, что составляло самую суть Магрэнь, а не те внешние детали, которые обычно цепляли мужчин.
– Какая шляпка! – например, весело смеялся он несколько дней назад. – Специально для ветреного дня?
Она смеялась в ответ; широкие поля её шляпки колыхались на ветру в такт смеху, и естественно, в какой-то момент, подхваченная порывом, шляпка слетела с её головы, и Дереку пришлось основательно за ней побегать.
Протягивая Магрэнь галантно отряхнутый головной убор, он снова смеялся:
– Клянусь, когда ты её сегодня выбирала, ты наверняка рассчитывала именно на это!
Наверно, по форме это даже и не было собственно комплиментом; но по содержанию это было искреннее, глубокое восхищение ею, – не той картинкой, которую она демонстрировала окружающим, а именно ею самой, – и она чувствовала это, жадно ловила каждый оттенок интонации, растворялась в его восхищении и всем сердцем впитывала его в себя.
Она так стремилась создать идеальную Магрэнь Ринар, чарующую каждого, что совершенно потерялась в этом созданном ею образе. Много лет она не замечала, как глубоко она нуждается в том, чтобы кто-нибудь разглядел и понял её-настоящую; она игнорировала эту потребность быть принятой такой, какая она есть на самом деле, и не осознавала её, пока в её жизни не появился Дерек.
Живой и яркий Дерек, который смотрел вглубь, и там, за очаровательной и тщательно продуманной картинкой видел создательницу этой картинки – и восхищался ею.
Это было настолько упоительно и сладко, что она стала зависима от его восхищения, и теперь ей сделалось страшно, что он совсем даже не будет восхищён, когда увидит её без одежды. Она разозлилась на себя за этот страх и закаменела, пытаясь скрыть от него свои эмоции.
Хотя она вполне справилась с этой задачей, Дерек, тем не менее, почувствовал, что атмосфера непринуждённого флирта разрушена. Он чуть нахмурился, пытаясь понять, что и почему пошло не так, и по какой причине Магрэнь не подхватила волнующую тему, как делала обычно, а замолчала.
Дерек был умён; проанализировав свою последнюю фразу, он пришёл к правильному выводу. Правда, несколько секунд он потратил на то, чтобы ошеломлённо проморгаться: мысль о том, что Магрэнь может считать себя недостаточно привлекательной, никак не укладывалась в его голове в виду крайней степени абсурдности такого предположения.
Впрочем, он тут же – по старой привычке во всём обвинять в первую очередь себя самого – рассудил, что и сам виноват в том, что довёл её до сомнений такого рода – ведь обратной стороной желания растянуть игру в соблазнение можно было увидеть отсутствие серьёзного желания добиться собственно близости.
– Ох, Рэнни… – огорчаясь на то, что не подумал об этом раньше, пробормотал Дерек, после чего, не тратя больше времени, привлёк её к себе и поцеловал.
У Дерека был редкий и восхитительный талант говорить с помощью поцелуев. Талант совершенно невостребованный в его жизни ранее, к сожалению.
Каким-то удивительным образом Дерек умел поцелуем говорить всё то, что никогда не вышло бы сказать словами; говорить просто, прямо, и так, чтобы непременно быть понятным – и понятым правильно.
Магрэнь первые секунды была слегка ошарашена его почти решительным напором – она почему-то была абсолютно уверена, что их первый поцелуй будет медленным и осторожным. Однако, как только эта первая растерянность прошла, она тут же поняла всё то, что он говорил ей: что она глубоко, неизмеримо желанна, что мысль о ней захватывает все его существо, что потребность овладеть ею совершенно сводит его с ума.
Если бы он вздумал говорить это словами, оно звучало бы жалко и фальшиво; поэтому он и не говорил словами.
Через минуту оторвавшись друг от друга, они оба постаралась собраться с мыслями – не очень успешно, по правде сказать.
Она смотрела на отворот его рубашки, и ей казалось, что всё её тело состоит из бешеного стука сердца, электрических искр и тягучего желания принадлежать ему.
Он, прикрыв глаза, ощущал, как напряжение сводит мышцы во всём теле, стягивая грудь и мешая сделать вдох.
Наконец, подняв на неё потяжелевший взгляд, он заставил себя спросить тоном почти спокойным:
– Продолжаем мучить друг друга дальше – или хватит?
Она нервно сглотнула, не в силах что-то ответить, потому что сердце её колошматилось совершенно сумасшедшим образом.
Она много раз побеждала в этой игре, вовремя уступая мужчине и укрепляя в нём чувство, что это он победил, соблазнил, завоевал, а она, не в силах сопротивляться, пала под его натиском.
Впервые в жизни она столкнулась с тем, что действительно не имеет больше ни сил, ни желания для сопротивления.
Ей сделалось страшно от охватившего её чувства мучительной беспомощности перед Дереком – и это же чувство незамедлительно отозвалось столь же мучительной потребностью сдаться, отдаться, покориться полностью и бескомпромиссно.
Она опустила взгляд на его воротник, попыталась совладать с дыханием, не преуспела, подняла на него глаза, и с чувством, будто делает шаг в пропасть, призналась:
– По правде сказать, не уверена, что я способна вытерпеть ещё хоть минуту.
С глубоко потрясшей её искренностью в голосе он неожиданно воскликнул:
– Ну, слава Богу! – и, наклонясь к её уху, признался: – По правде сказать, я уже опасался, что опущусь до того, что банально зажму тебя в углу.
Она рассмеялась искренне, живо и безудержно – от охватившего её чувства искрящегося солнечного счастья – он рассмеялся тоже, и в следующую секунду они оба узнали, что можно целоваться смеясь, и что это совершенно удивительное, волнующее и щекочущее чувство.
…конечно, оба они ожидали, что, оттягивая момент близости, они тем усилят удовольствие от него, – но реальность, определённо, превзошла все их ожидания.
6. Куда задувают ньонские ветра?
Если бы ректора спросили, что значит управлять Кармидерским университетом, он бы привёл красочную и совершенно сюрреалистическую аналогию.
Он бы сказал, что чувствует себя волшебником, у которого есть огромный-преогромный котёл, в котором варится могучее-премогучее экспериментальное зелье. И в совершенно непредсказуемом порядке это зелье материализует крайне разнообразные объекты, которые ему, волшебнику, надо из этого варева вылавливать шумовкой и пристраивать к делу. И если порой он таким образом достаёт что-то вполне понятное и простое – добротную пару сапог, например, или горшок с цветком, – то зачастую даже просто идентифицировать добычу оказывается непросто. Или же добыча эта может оказаться розовым слоном в зелёных бородавках. Которого тоже нужно куда-то пристроить.
И, как будто бы было мало этой беды, от волшебника ещё требуется постоянно подсыпать в своё зелье какие-то ингредиенты! И добро, если это что-то тоже вполне логичное и понятное – например, отвар лекарственной травы или крысиный хвост. Но иногда у бедолаги-волшебника на руках оказывается только рваная перчатка или вообще какой-нибудь яд. А никуда не денешься, нужно кидать!
Котлом в этой аналогии выступал сам университет, зельем – учебный процесс, ингредиентами – люди, учебные пособия и материалы, а странными всплывающими наружу объектами – результаты и последствия учебной деятельности.
Всё было бы логично и хорошо, если бы можно было просто взять приятного во всех отношениях юношу, определить его заниматься химией и получить через несколько лет отличного фармацевта.
Но за всю свою многолетнюю педагогическую и управленческую практику ректор сталкивался с такими простыми случаями лишь пару раз.
В большинстве же ситуаций все получалось непойми-как. Вместо приятного во всех отношениях юноши можно было получить пристроенного богатым спонсором невротика, который на химическом направлении, чего доброго, взорвёт весь университет, поэтому отводить его приходилось, скажем, на математика, а на выходе получать вообще архитектора, который, к тому же, выстроит в качестве выпускного проекта тюремную башню, из которой узники не смогли бы сбежать, а через полгода окажется, что сбежать-то они не могут, а вот дохнут там – пачками, а виноват, естественно, университет…
Задачей ректора было хватать, что дают, пристраивать, где не опасно, выхватывать всё, что получается, и определять туда, где пригодится.
Справлялся он с этим, к вящей славе Кармидерского университета, великолепно.
Поэтому, когда ему в руки попал Дерек – прекрасный, энергичный, работоспособный Дерек, умело структурирующий информацию в кратчайшие сроки, умеющий грамотно разрешить противоречия разных источников и синтезировать разрозненные факты в одну таблицу, – ректор отчаянно вцепился в него обеими руками.
Конечно, в университете хватало своих аналитиков.
Беда была в том, что они сплошь были фанатами своей единственно любимой науки, и применяли свои навыки исключительно в рамках этой науки.
Ректор, конечно, пытался выходить из положения так и этак, пристраивая то одних, то других – но всё это были лишь попытки варить кашу в сапоге.
Дерек же произвёл на ректора самое прекрасное впечатление широтой своего кругозора и готовностью работать с разными источниками. Такой человек был находкой… но вот как бы его не спугнуть?
Вздыхая в своём кабинете, ректор продумывал коварные планы о том, как заманить Дерека на постоянную работу в университете. Предложить ему это прямо в лоб ему казалось не самой блестящей идеей – он, конечно, был в курсе, что господин Анодар принимает деятельное участие в проектах господина Тогнара; а ссориться с господином Тогнаром, откровенно переманив у него ценного человека, было не с руки. С другой стороны, за Райтэном не ходила следом слава человека жёсткого, преследующего обидчиков страшной местью или хотя бы мелкими неприятностями. Поэтому – думал ректор – если переманить мягко и осторожно, так, чтобы это было, стало быть, естественным желанием самого господина Анодара, то, возможно…
У ректора было, чем приманивать.
Из своего волшебного котла он извлёк уже достаточно розовых слонов, которых некуда было пристроить, и хоть один такой слон да должен был заинтересовать талантливого аналитика!
Порассуждав сам в себе несколько дней, ректор попробовал закинуть удочку со стороны своего проекта с женским образованием. Он слыхал, будто бы госпожа Тогнар говорила, что-де именно господин Анодар принимал деятельное участие в устройстве её судьбы; его дружба с самой Тэнь и с Руби эту версию подтверждали, из чего можно было сделать вывод, что тема женского обучения ему не чужда.
У ректора как раз было дело по этой части. В этом году выпустились первые принятые в университет дамы – вместе с Тэнь их оказался целый десяток! В столицу требовалось составить отчёт о проекте – с чем, впрочем, ректор вполне справился и сам. Но делом были заинтересованы и другие университеты, куда требовалось составить не сухой отчёт, а более подробную справку о том, как проходит обучение дам на одном потоке с мужчинами, какие в этом деле возникают трудности и нюансы, какие советы Кармидерский университет может дать тем, кто пойдёт по его стопам. Представители университетов Райанци и Ниии даже приехали полюбоваться на выпуск и лично пожать руки отважным дамам, решившимся стать первопроходцами в этом деле. Это, впрочем, было вполне ожидаемо. Но кто удивил ректора по-настоящему, так это Ньон! Присланный ими представитель – коренной анжелец Милдар – проявил живой интерес ко всем нюансам и даже был готов профинансировать оформление наблюдений в полноценный проект – мол, супруга повелителя Ньона крайне заинтересована этим вопросом и лично поручила ему войти во все мелочи и доложить по возвращении всё максимально подробно.
Господин Милдар оказался занудным даже по анжельским меркам, и ректор посчитал, что было бы неплохо свалить эту головную боль на кого-то другого.
Так и получилось, что несколько дней спустя в кабинете ректора произошло официальное представление ньонского легата Милдара и внештатного научного сотрудника Анодара.
Представляемые стороны были весьма ошеломлены такой встречей, но провели её на высшем уровне.
– Чрезвычайно приятно, – пожимая руку Дереку, потряс в своей манере головой заметно постаревший Милдар.
Седина, впрочем, ему весьма шла, и было даже странно понимать, что когда-то он был не седым – настолько это подходило к его манере щуриться и смотреть расфокусированным взглядом куда-то в дебри своих заоблачных проектов.
– Мне тоже, – заверил Дерек, пытаясь справиться с шоком.
Он считал Милдара если не другом, то, по крайней мере, хорошим приятелем, и, конечно, не опасался, что тот мог сдать его Грэхарду. Однако он был весьма ошеломлён неожиданной встречей и чувствовал себя теперь крайне неловко от того, что ему и в голову не пришло связаться с Милдаром через Этрэна и передать весточку, что он жив и с ним всё в порядке. Теперь же он чувствовал себя виноватым, потому что радость в глазах Милдара явно была искренней и глубокой.
Довольный удачно провернутой комбинацией ректор вежливо вытолкал их работать.
– А! – несколько досадливо произнёс на ходу Милдар. – Чтоб Дранкара ледяные демоны заломали! – и явно процитировал: – «Ветра с ньонских скал порою улетают так далеко, что теряются в анжельских степях!» Вот шельма!
Дерек рассмеялся, затем чопорно отметил:
– Неужто ньонские ветра так простужают уши, что ты разучился слышать анжельские песни?
Милдар встал как вкопанный, сфокусировал взгляд на Дереке, потом потряс головой – словно бы вытрясал эти слова из своих ушей – и с прежней досадой отметил:
– Нет, я понимаю Дранкара – он снюхался с Тогнаром, а там нет вариантов! Кто мастер говорить о погоде, тот мастер! Но ты?! – патетично воскликнул он, явно не ожидая найти в собеседнике такую склонность к метафорам.
Лукаво ухмыльнувшись, Дерек отметил:
– Просто и меня не минула участь заразиться тогнаровским красноречием.
В общем, в тот день у них вместо работы получилась попойка. Дерек рассказывал о своих анжельских похождениях, Милдар – сплетничал о старых общих знакомых.
Когда бутылка прекрасного ньонского коньяка стала походить к концу, Дерек вдруг спросил:
– А что там Грэхард?
– Да что с ним станется? – дёрнул плечом Милдар. – Параноит!
– Ну, это не ново, – отмахнулся Дерек.
Прищурившись, Милдар припомнил интересные подробности:
– На яхте ходить научился.
– Грэхард?! На яхте?! – не поверил Дерек, который слабо представлял себе ньонского владыку, проводящего досуг таким образом.
– Да вот, почитай, – уточнил Милдар, – сразу после твоего отъезда и начал.
Дерек вздохнул.
– Расскажи ещё, – попросил он, подливая собутыльнику остатки коньяка.
Тот покрутил бокал и с отрешённо-расфокусированным взглядом скорее утвердил, чем спросил:
– Скучаешь?
Дерек неопределённо повёл плечом и досадливо поморщился, имея этим в виду согласие.
– Зря! – пьяно икнул Милдар и мотивировал: – Он самодур.
– Какой есть, – безразличным тоном парировал Дерек.
Сердце у него досадливо ныло.
– Простывает по осени, да? – безнадёжно уточнил он.
– Естественно, – допивая коньяк, подтвердил Милдар, а потом вдруг заоткровенничал: – У него теперь на твоём месте пять секретарей.
Невольно Дерек прыснул от смеха.
– Пять? Серьёзно? – он подумал, что, должно быть, это какие-то бестолковые люди, раз их требуется так много. – И как справляются? – с живым любопытством поинтересовался он.
– Паршиво! – рассмеялся Милдар и добавил: – Боятся его до тряски в поджилках.
– Немудрено, – серьёзно кивнул Дерек, вставая и подходя к окну.
Милдар некоторое время смотрел на его спину, затем утешающим тоном сказал:
– Иногда, чтобы жить дальше, приходится отрезать прошлое.
Резко повернувшись к нему, Дерек сложил руки на груди и почти зло переспросил:
– Даже если отрезать приходится живого человека?
Милдар встал. Заложив руки за спину, пораскачивался с пятки на носок, покачивая головой. Потом спросил:
– Жалеешь?
– Что? – искренне удивился Дерек.
Суровое лицо его разгладилось, став попросту удивлённым. Размокнув руки, он в совершенно прежней своей растерянно-мальчишечьей манере взлохматил волосы и веско заключил:
– Это моя страна, мой язык и моя жизнь. – Затем улыбнулся: – И здесь мой брат. – Задумался и прибавил: – К нему бы я сбежал и от трёх тысяч грэхардов.
– Упаси Великое Пламя! – искренне рассмеялся Милдар, вытирая слезинки смеха с ресниц. – Нам и одного хватит!
– Пожалуй, так, – смущённо подтвердил Дерек.
Об Эсне он спросить так и не решился.