– Рик! Там! – кричала она. Не обронив ни слова, девушки схватили её за руки и, успокаивая, повели за дом. В комнату. Где лежали двое друзей – один на диване, другой на полу – вбежали двое бородатых мужчин.
– Рик! – кричал один, – Рик, ты меня слышишь?
– У меня двоится в глазах… – прошептал Эрик, – только вы двоитесь…
Мужчины подняли его с пола и отнесли в соседнюю комнату. Окна всё ещё были заколочены, а по середине стояло изобретение Роджера. Мэтью скинул со стоящего рядом стола топор и тесак, оставшиеся после попытки брата сделать свою сестру счастливее. Эндрю положил на стол мальчика.
– Рик! – кричал Мэтью и бил мальчика по ввалившимся щекам, – Ты меня слышишь?
Эрик не отвечал.
– Я позову Диану. Она должна в этом разбираться, – он вышел из комнаты и через несколько минут снова появился, но уже с Дианой. Та остановилась у порога, рассматривая издалека тело.
– Это он? – спросила она и сглотнула ком, подкативший к горлу. Мэтью кивнул:
– Тебе понадобится наша помощь?
– Мне понадобится помощь настоящего доктора! – сказал она, – Я не смогу сама!
Эндрю подошёл к ней и положил обе руки ей на плечи:
– Что нужно делать? Ты говоришь – мы делаем. Выдохни.
– Зря вы убрали топор, – сказал она, глубоко вдохнув, – Такое заново не срастётся.
Мужчины переглянулись. Диана подошла к валявшейся на полу свечи.
– Курите? – спросила она. Эндрю вытащил из-за пазухи спичечный коробок. Диана зажгла свечу, – Этого будет мало. Костёр уже развели? – Мэт покачал головой, – прокалите топор и несите сюда.
Когда Мэт был уже у выхода из дома, Диана его окликнула:
– И морфин у Киры!
– Морфин? – переспросил Эндрю, – Ты тоже?
– Лучше не спрашивай, – прошептала она и подошла к столу. – Очень сильное кровотечение. Мне нужно много тряпок, тканей, всего, что сможет впитывать это! – Эндрю выбежал из комнаты. Диана положила свою руку мальчику на лоб. Сквозь сон он почувствовал её прикосновение и расслышал туманное:
– Всё будет хорошо, Рик, успокойся. Я сделаю всё, что в моих силах, но ты тоже должен бороться…
Читатель, бессмысленным будет рассказывать то., что было дальше с Эриком. Если не рассказать его сон. Поэтому, именно его я сейчас и поведаю.
Эрик открыл глаза и огляделся. Солнце ослепляло глаза. Он немного поёрзал и встал. Нога была совершенно здорова.
– Так я сплю? – подумал он, – Надеюсь, не умер.
Под ногами был расстелен зелёный ковёр в мелкий разноцветный узор – изумрудная трава тянулась до горизонта, кое-где проглядывали цветы. Эрик решил, что где-то это поле должно закончиться, и устремился вперёд. Но только он успел сделать несколько шагов, как его окликнули:
– Эрик! Ты куда? – голос не был похож ни на Элизабет, ни на воспитательниц, но он был так хорошо знаком ему. Рик не решал обернуться: голос был приятен ему, но почему-то вызывал такую злобу, что мальчик боялся в ярости нанести вред тому, кто стоял за его спиной, – Ну же, обернись. Не узнаешь меня? – голос расхохотался. Рик обернулся. Перед ним стояла высокая стройная женщина. По её плечам спускались длинные кудрявые волосы, такие же рыжие, как у самого Рика. Что-то в её лице напомнило мальчику подругу, и он спросил:
– Элизабет?
Она грустно вздонула и поправила ленту, опоясывавшую её тонкую талию. Длинное белое платье, походившее бы без этой зелёной ленты на мешок, оголяло только руки и выступавшие на бледной коже ключицы:
– Мы с твой сестрой, конечно, похожи, но…
– Она мне не сестра! – оборвал её Рик, – Мы очень хорошие друзья.
– Ты что же, – женщина подола к Рику ближе. Теперь её рука спокойно бы дотянулась до руки мальчика. Она сделала попытку положить свою руку ему на плечо, но тот сделал резкий шаг назад, – совсем ничего не помнишь?
– Что ещё я должен помнить? – Рик скорчил лицо так, словно перед ним стояла предательница, и разговаривать с ней было ему мерзко.
На изумрудных глазах женщины выступили слёзы, от чего цвет их стал ещё боле насыщенным:
– Только не здесь. Не подходящее место… Пойдём со мной! – она протянула длинную тонкую руку. Рик рассмотрел её кисти – они были так знакомы ему, словно бы он видел их когда-то, но так давно, что вспомнить теперь не представлялось возможным.
– Я с Вами никуда не пойду. – Он сделал шаг назад и, крепко стиснув зубы, смотрел на женщину, стоящую перед ним. Подол её белого платья развевался на ветру, – Если бы я увидел её наяву, я бы наверняка принял её за приведение, – подумал он.
– Ты и в прошлый раз так ответил… Аккуратнее с Лизой – она, всё-таки, твоя сестра… – Она шумно выдохнула и, развернувшись, направилась вдаль. Эрик развернулся, чтобы сделать то же самое. Он взглянул на солнце. Слова женщины повторялись у него в голове, как на заевшей старой пластинке. Перед глазами стоял её образ.
– Такой близкий и такой далёкий, – прошептал он, – В прошлый раз?.. Мы ведь виделись впервые…
Как только он произнёс эти слова, зелень, окружавшая его, и солнце, слепящее глаза, тут же пропали. Рик погрузился в кромешную темноту.
– Рик. Рик. Рик. – повторял кто-то. На секунду ему показалось, что это та же женщина, но в следующее же мгновение он понял, что перед ним Диана. – Ты слышишь меня, Рик? – Мальчик пытался ответить, но губы его не слушались, а язык онемел, – Он в сознании, – продолжала воспитательница Рика и Лизы, – но ни слова. Жить будет. Ты умница, Эрик, я горжусь тобой.
Следующее утро для домика лесника началось с громких криков у реки. В статичной ледяной воде лежала Лара. Её тощее тело было укрыто одеялом пресной воды. Соприкасаясь с изрезанной кожей девочки, вода становилась немного белее, а по краям шрамов замерзала в крошечные хрупкие льдинки. Лето заканчивалось и близилась осень. Из года в год она обрушалась на города, деревни и леса неожиданно и пугающе. Перепады температур можно было заметить не только по воде. Воздух был таким промёрзшим, что даже теплая куртка не спасла бы от холода. Но ребятам, на телах которых были лишь летние шорты и изорванные футболки, холод не мешал. Он становился спасением. Лара кое-как дошла от домика к реке и легла в воду, чтобы заглушить боль. Шрамы не то, чтобы не заживали, но становились шире и, вытягиваясь на коже, кровоточили. Багровые капли расползались по воде, сливались и окрашивали воду возле Лары в розоватый оттенок. Она стонала, но не от боли, а от облегчения. Каждая частичка её тела впитывала холод воды, который должен был поглотить её боль.
А в домике лежал молодой парень, ногу которого пришлось всё же ампутировать, чтобы сохранить ему жизнь. Возле обрубленной конечности, перемотанной широким бинтом, сквозь который уже просачивался непрекращающийся поток крови, лежал лёд, насыпанный в зелёную наволочку. Этот холод тоже должен был забрать боль мальчика. Но он не справлялся со своей работой. Да и вряд ли это теперь как-то ему поможет. Снять телесную боль, остановить кровотечение – проще, чем унять душевную. Неполноценность будет преследовать мальчика всю жизнь. Теперь она будет длинной, но сможет ли она быть жизнью?
За стенкой, в паре метров от Рика, лежала улыбающаяся Элизабет. На её голове лежала полотенце, вымоченное в холодной воде. Рядом сидела Диана:
– Ничего, что я покурю здесь?
– Ты, кажется, не куришь? – прошептала Лиза. Каждый звук давался ей с боем – внутренним боем с болью и самой собой.
– Не хочу, чтобы Эндрю знал, – она улыбнулась. Так, как улыбаются мамы новорождённому ребёнку.
– Как хочешь, – прошептала Элизабет. Диана поправила полотенце на голове девочки:
– Снимает жар?
– Да, – соврала Лиза. Её голова горела изнутри.
В комнату вошёл Мэтью. Она заходил каждые десять минут и смотрел на девочку. Потом выходил на улицу, брал в руки топор и бросал его на землю. Не хватало сил. Каждый раз, занося топор над веткой или бревном, он представлял перед собой тело умершей сестры. Затем, он доставал сигарету и зажимал между зубов, но не курил. В этот раз, выйдя из дома, ему не дали подойти к топору. Особенно резкий вскрик Лары заставил его посмотреть на реку. Разглядев издалека тело девочки, погружённое в ледяную воду, он побежал к реке. Как только подошвы его массивных коричневых ботинок соприкоснулись с влажной почвой берега, он наклонился, чтобы вытащить девочку из воды. Но что-то остановило его. Девочка недвижно лежала на поверхности воды с закрытыми глазами, бескровные губы были сжаты в узкую ленту и почти не выделялись на фоне синеющей кожи. Подул ветер, и вода заходила небольшими волнами. Тело девочки поддавалось этим движениям, двигаясь с ними в такт. Это был танец, такой странный и непонятный всему живому. Мэтью застыл, но не от холода, а от страха. Тело девочки было больше похоже на мясо, лежавшее пару недель на прилавке рынка. Он вытащил его из воды. Береговая грязь и ил налипли на бока обнажённого тела, пристали к трупу.
Спустя два дня в Белом замке хоронили троих: Роджера – мальчика, который верил в боль и красоту больше, чем в окружающий его мир; Ларису, которая отдалась воле боли и угнетения, которая в попытке помешать мучениям убила не их, а себя; и Риту, умершую в переживаниях о детях, которые так и не приняли её в семью. Похороны были зрелищными, но видела их только прислуга и двое стоявших в стороне детей. Отец погибших не плакал (по правде говоря, не плакал никто), но постоянно что-то бубнил себе под нос и смотрел сквозь всё, что пробегало перед глазами. Музыки не было, хотя прислуга так мелодично перешёптывалась, словно бы это был траурный вальс. Похороны казались бы самыми обыкновенными, если бы не несколько мелочей. На Риту надели новое платье из красного шёлка, а в волосах, по желанию самой покойной, проявились несколько бордовых прядей. На дно гроба и крышку высадили алые розы; в одну руку Маргариты была вложена бутылка «Бордо», а в другую – хрустальный бокал. Лара и Роджер были положены такими, какими их нашли после того, как они были встречены смертью. Все, кто присутствовал в этот солнечный день на заднем дворе Белого замка, казавшегося особенно величественным в тот день, были в белом: длинные белые платья на девушках, белые ленты и цветы в их волосах, даже мужчины были в белых брюках и снежного оттенка рубашках. Если бы вы смотрели на процессию с высоты птичьего полёта, то могли бы подумать, что это не люди вовсе, а белые цветы, растущие в густой зелёной траве. День выдался солнечным, но жутко ветреным. Однако никто не замечал осеннего холода. После того, как крышки гробов были пущены, а отец упал в обморок, все начали расходиться по своим комнатам. И не смотря на то, что все понимали, что нельзя веселиться в такой день, грустить никому тоже не хотелось. И, разбившись на несколько групп, прислуга танцевала и пела в подвалах замка.
– И куда мы теперь? – спросил Рик, отпирая массивный замок на заборе, – Вернёмся? – он справился с замком и потянул на себя дверь. Та поддалась, издав скрипучий плач. Мальчик переставил тонкую чёрную трость и жестом пропустил Лизу вперёд. Девочка вышла за ворота и, улыбнувшись так, что все её зубы оказали на виду, рассмеялась. Рик хмыкнул и, опираясь на трость, вышел, прикрыв за собой ворота, – Так мы возвращаемся?
Элизабет кивнула и побежала в лес. Рик поспешил за ней…
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.