Мой лучший друг – брассист

– Вот и славно.

…

В автобусе было жарко и шумно. Катерина, не найдя более подходящего занятия, разглядывала унылые пейзажи, проплывавшие мимо. Когда рассвело, они уже были за городом – далеко ли? Кто знает? Сидевший рядом с Кэт Антон Голиков уснул, как только водитель повернул ключ в зажигании. Время от времени отяжелевшая голова Антона падала на плечо Кэт, и та не знала, куда деваться от смущения. Она оглядывалась на задний ряд, чтобы убедиться – Меньшов тоже здесь, он существует, он тоже едет на соревнования, а значит, все будет в порядке, и он не спит, а старательно делает вид, что слушает какую-то бессвязную историю Гиреева. Олыбахин ухмылялся, обнажая крупные передние зубы, и то и дело начинал глупо ржать. Наконец, даже Гиреев угомонился, и когда Катерина начала проваливаться в сон, ей на мгновение показалось, что она способна простить их всех, дать им еще один шанс. Она может простить и подколы, и издевательства, и то, что они игнорировали ее столько времени.

Ехать предстояло больше шести часов, и Кэт, вымотанная событиями последних недель и утренней тренировкой, сдалась и провалилась в беспокойный сон. Валентины Георгиевны с ними не было, так что некому было прикрикнуть на Леху, бесцеремонно поднявшегося со своего сидения, и нарушившего Катеринин покой. Он прогнал Голикова, и уселся на соседнее кресло.

От третьего толчка в плечо, Кэт проснулась, сонно заморгала и, не понимая, где находится, машинально оглянулась назад. Леха перехватил ее взгляд.

– Что ты в нем нашла? Я-то надеялся, что ты на меня оборачиваешься.

– Размечтался, – фыркнула Катерина и поправила съехавший свитер, который она подложила под голову вместо подушки. – Отстань, пожалуйста, я хочу спать.

– Я тоже хочу. Рядом с тобой. Не забывай, что по твоей вине никому сегодня не удалось выспаться.

– Не заводи опять эту тему! Так или иначе нам бы пришлось прийти на тренировку, а мои разногласия с Валентиной Георгиевной – просто удобный повод. Ты бы лучше подумал над тем, как ты ведешь себя на тренировках, удивительно, что тебя вообще взяли на соревнования.

Леха посмотрел на Кэт с упреком, но ничего не сказал, вместо этого он поднял руку. Катерине на миг стало страшно – вдруг он ее ударит? Но за что? Девочка напряглась и боязливо вжалась в сиденье, оглядываться на Меньшова не хотелось, вряд ли он кинулся бы на помощь. Но удара не последовало, Гиреев только ухмыльнулся и ткнул пальцем в грязное автобусное стекло, показывая на покосившиеся дома, мимо которых они проезжали.

– Где-то здесь жила моя бабка, мать моего отца. Мы часто сюда приезжали, когда я был маленьким. Старая, почти заброшенная деревня, несколько покосившихся домиков, глушь, сплошная темнота, но зато – какие звезды. Кучкова, знаешь, какие ночью звезды в деревне?

Катерина, потеряв дар речи, переводила взгляд с ухмылки Гиреева на его указательный палец, точно прилипший к стеклу. Ей было нечем дышать, Лехина рука находилась на уровне глаз, и чувство дискомфорта только усиливалось из-за того, что она никак не могла понять, с чего вдруг он рассказывает ей о своем детстве и о звездах в деревне.

Да она отродясь не бывала в деревне! Какое ей дело до того, где Леха проводил свое детство, и какие там были звезды. Сама она ездила в санаторий, лет до семи или восьми, пока мама не умерла, но в санатории до звёзд ей не было никакого дела, внизу было много занятий куда интереснее. Кэт отпихнула Гиреева и уставилась на него.

– Ты совсем свихнулся?

– Нет, просто решил тебе рассказать, мы же друзья.

– Мы были друзьями, – сквозь зубы процедила Кэт.

– А теперь?

– А теперь можешь катиться ко всем чертям, я буду спать.

– Какая ты стала грубая! Что ж, если мы больше не друзья, можем стать любовниками!

– Любовниками? Ты перечитал женских романов? Вали, Гиреев, вернись на свое место и оставь меня в покое. Больше года ты надо мной измываешься, проходу мне не даешь, постоянно подкалываешь, а последние две или три недели и вовсе бойкотируешь. То, что мы больше не друзья, значит, что мы больше никто. Просто вместе занимаемся плаванием. К сожалению.

В последние слова Кэт вложила все чувства и надеялась, что получилось достаточно резко и обидно. В душе ее бушевала невиданной силы буря, распаленная нелепой фразой Гиреева. Какой же идиот! Кэт украдкой глянула через плечо, убедиться, что Меньшов не смотрит на них – он был занят, или делал вид, что занят.

Сердце бешено колотилось в груди, а руки затряслись. В конце концов, Кэт подняла глаза и в упор посмотрела на бывшего лучшего друга. Тот не выглядел ни раздраженным, ни обиженным, только что-то жалкое читалось в его взгляде. Он вытерпел игру в гляделки, а затем пожал плечами и встал, освобождая кресло.

– Позвать Меньшова? – прошипел Леха, наклонившись к Катерине почти вплотную. Она готова была поклясться, что губами он задел ее ухо, отчего по всему телу побежали мурашки. – Ты еще пожалеешь, Катерина. Ты просто дура!

– Сам ты дурак! – в сердцах воскликнула Кэт. Гиреев цокнул языком и наклонился еще ниже, теперь уже не могло быть сомнений – он прижимался к ее правому уху.

– Ты мне очень нравишься, Кучкова.

Катерина отдернула голову и ударилась о переднее сиденье, из носа потекла тоненькая струйка крови.

«Этого просто не может быть! Это какой-то бред. Он сошел с ума, если говорит такое. Он просто испытывает мое терпение, надеется задеть побольнее, уколоть и унизить, вытащить признание в том, что мне нравится Дэн. Хотя это и не так. Чего они все прицепились? Почему этот напыщенный индюк возомнил, что может так бестактно лезть ко мне со своими нелепыми признаниями? Что он прицепился?»

Погрузившись в свои мысли, Катерина Кучкова не заметила, как автобус с притихшими юными пассажирами преодолел оставшийся участок пути и припарковался у гигантского спортивного комплекса. Пятиэтажное здание в серо-синих тонах выглядело угрюмым на фоне блеклого сероватого неба, окна пугали своей величиной, и даже радостная надпись «Привет участникам соревнований!» казалась скорее угрозой, чем дружелюбным приветствием. Поежившись, Кэт мотнула головой, стараясь вытряхнуть оттуда все воспоминания о нескончаемой дурацкой поездке, потом обернулась, чтобы взглянуть на Меньшова, но вместо этого перехватила взгляд Гиреева, в котором невозможно было ничего прочесть. Обижен он, раздосадован, вынашивает ли коварный план мести, или думает, как досадить Катерине в следующий раз – черт его знает. Кучкова высунула язык и покрутила пальцем у виска. Она не была уверена, случилось ли все это на самом деле, или она просто видела дурной сон, но на всякий случай решила напомнить Гирееву, что он чокнутый.

Двери автобуса распахнулись, и с улицы повеяло холодом. Конец декабря. Самая тоскливая и отвратительная пора, хуже только середина января, конец каникул, ожидание дня рождения, осознание того, что прошла только половина зимы, и еще так долго ждать тепла. Катерина поднялась со своего сидения и чуть не рухнула обратно – ноги затекли за шестичасовую поездку, и девочка подумала, что сегодня плыть она точно не сможет.

– Выходим! Выходим и строимся, – загремел на улице жесткий, но довольный голос тренерши. Видимо, ей длительная поездка принесла облегчение и отдохновение. – Привет спортсменам! Как настрой? Боевой? Где потеряли Кучкову? Никто ее не обижал?

Катерина замерла в надежде расслышать ответ Гиреева или Меньшова, но громче всех завопил Голиков:

– Никто не обижал, Валентина Георгиевна! Я всю дорогу ее охранял!

– Ага, как же! Охранял он! – вполголоса буркнула Кэт, схватила свою сумку и направилась к выходу из автобуса.

– Никто меня не обижал, Валентина Георгиевна.

– Вот именно, Катерина сама кого хочешь обидит, – вдруг крикнул Гиреев, стоявший в стороне от группы.

– Это точно. Но хватит болтовни. Сейчас заселимся, потом пообедаем, сорок пять минут отдых, и затем тренироваться.

– Но мы же только приехали!

– Да, мы с утра размялись!

– Сил совсем нет, Валентина Георгиевна, – подал голос сонный Олыбахин с раскрасневшимися глазами, и улыбнулся, – давайте лучше город посмотрим!

– После соревнований посмотрим, – сказала тренерша, и внезапно подмигнула Катерине. – Кучкова, Меньшов, Гиреев, Голиков, Олыбахин и Суворов, вы идете со мной в левое крыло, остальные – за Владимиром Анатольевичем, в правое. Встречаемся через десять минут в столовой.

Все нехотя подобрали свои сумки и поплелись за тренерами, еле слышно переговариваясь.

В комнате Катерина первым делом подошла к зеркалу. Усталость давала о себе знать, широкие плечи, развившиеся благодаря многолетним тренировкам, осунулись, свитер казался большим и мешковатым, лицо, и без того бледное, утратило все краски, под глазами красовались синяки, а руки как-то неестественно свисали по бокам.

– Хороша! – задумчиво протянула Кэт, и взъерошила светло-русые волосы. – Больше похожа на злую ведьму, чем на прекрасную принцессу. Хотя никто и не говорил, что жизнь – это сказка о принцессах.

Комната в общежитии, где Кучковой предстояло провести четыре дня, показалась ей похожей на больничную палату, отчего сразу сделалось неуютно. Большая кровать, застеленная прилично, но как-то небрежно, старый шкаф, окна с видом на пристройку к основному зданию спорткомплекса, журнальный столик и куча пустого, совершенно ненужного пространства. На Кэт внезапно навалилась страшная усталость и желание лечь, укутаться в зеленый махровый плед и проспать целую вечность. Девочке показалось, что кто-то выкачал из нее все жизненные силы, и единственное, что она может сделать сейчас – запереться на два замка и не открывать никому дверь, пока соревнования не закончатся, а потом вернуться домой, забыть все, как страшный сон, и не появляться в бассейне до скончания дней. Может, на старости лет заглянуть в гости к Валентине Георгиевне, попросить у нее прощения. Но все это – через много-много лет, а сейчас – отдохнуть. Катерина прилегла на кровать, всего на одну секундочку, веки опустились.

В дверь настойчиво забарабанили. Кэт стряхнула с себя дремоту и, показав язык своему отражению, вышла в коридор, рассчитывая увидеть там разгневанную тренершу.

– Я принес тебе обед.

Меньшов выглядел сконфуженным. Он стоял в коридоре совсем один, и Катерине захотелось, чтобы никого на свете не было, кроме Дэна, держащего в руках поднос с тарелкой борща и слипшимися макаронами.

– Я опоздала на обед?

– Да, на двадцать минут. Все уже ушли готовиться к тренировке.

– Валя в ярости?

– Как ни странно, она с пониманием отнеслась к тому, что ты не пришла.

– На нее не похоже.

– Да уж. Бери поднос. Что случилось?

Катерина всхлипнула и поняла, что не может взять поднос, потому что расплачется и непременно разобьет всю посуду, а еду опрокинет на пол. Слезы потекли сами собой, а слова застряли где-то в районе солнечного сплетения. Меньшов вошел в комнату и поставил обед на журнальный столик. Затем в два шага пересек пустое пространство и снова оказался в дверном проеме.

– Поешь, ладно? И не опаздывай, этого Валя точно не простит, и влетит нам всем.

Катерина кивнула.

– Меньшов! То есть, Дэн… Денис…

– Что? – Он остановился посреди коридора и пристально посмотрел на Катерину. – Посидеть с тобой?

– Пожалуйста.

Он снова понял! Снова понял без слов, ее просьбу, которую она никогда не заставила бы себя произнести. Они уселись на кровать, и Кучкова принялась за скромную трапезу. Денис разглядывал ее комнату и что-то говорил, но смысл слов не доходил до Катерины. Она думала только о том, как удивительно, что он может понять ее, даже если она ничего не говорит, и как хорошо сидеть рядом с ним, совсем не страшно, и так спокойно. Отчего он стал таким заботливым?

Ответить на этот вопрос Катерина не успела, поскольку Меньшов посмотрел на часы и подскочил, как ужаленный.

– Пять минут до начала тренировки. Валя нас прибьет. Собирайся быстро!

С этими словами он выбежал из комнаты и исчез, а Кэт все-таки опрокинула тарелку с макаронами, оставив на простыне здоровенное масляное пятно.

 
…
 

Вечер наступил неожиданно. Полтора часа в воде. Работа, работа, работа до седьмого пота, полдник, пустые, рассеянные разговоры, ужин, и вдруг – темнота. Смотреть на небо – страшно, вдруг там действительно звезды, о которых говорил Гиреев? Что с ними делать? Они далеко, и могут позволить себе ни о чем не переживать, светить, не ведая о том, что происходит здесь, на Земле, у маленьких спортсменов, приехавших в чужой город на соревнования, которые определят их дальнейшую судьбу. Откуда холодным, равнодушным звездам знать, что творится в душе у Катерины? Нет ни одного человека, который знал бы все, что терзает ее душу, что уж говорить о далеких космических телах? А поводов для переживаний у Кэт нашлось в тот вечер несказанно много. Прежде всего, выяснилось, что она в спешке забыла положить в сумку свою счастливую шапочку, затем она прослушала задание и проплыла на пятьдесят метров больше, выдержала критику тренерши, насмешки Гиреева, и, в конце концов, обнаружила, что боится ночевать одна. Боится необъятной, мертвой пустоты общажной комнаты, где ей предстояло провести даже не одну ночь, а целых четыре! Катерина не могла позвонить ни отцу, ни тем более – мачехе. Рассказать Валентине Георгиевне – немыслимо, она не поймет. Признаться мальчишкам – все равно, что добровольно взобраться на гильотину и покорно ждать, пока ее распнут.

Чтобы немного успокоиться и расслабиться, Кэт поднялась на пятый этаж не на лифте, а бегом по лестнице, снова спустилась вниз и опять взбежала наверх, после этого обошла весь этаж, которых выделили участникам соревнований, постояла у окна в коридоре, вставила ключ в замок и толкнула плечом дверь, ведущую в пустую мрачную комнату. Самое мудрое, что можно было сделать – включить свет и музыку, что и сделала девочка, отчаянно борясь с дрожащими руками и подступающим приступом страха. Спустя двадцать минут бесцельного разглядывания потолка под любимые песни, доносившиеся из колонки, Катерина почувствовала первый спазм. Скрутило живот, потом образовался комок в горле, слезы потекли из глаз, и грудь сдавила невыносимая тяжесть, мысли бешено заметались в голове, и стало ясно – нужно немедленно убираться прочь. Вылетев из комнаты, Кэт первым делом вытерла слезы и натянула улыбку на лицо, затем поправила свитер и подошла к комнате Меньшова и Олыбахина. В тот же момент дверь распахнулась, и из номера выскочил Кирилл Олыбахин в одних плавках.

– О, Кучкова! Заходи, мы играем в очко на желания. Мне нужно сбегать в столовую и заставить повариху угостить меня сосиской в тесте.

– Ты сам как сосиска в тесте, – хмыкнула Катерина и почувствовала, как паника отступает. Все было в порядке, ее друзья, которых она знала столько лет, были здесь, и, кажется, даже забыли о том, что она – отщепенка, достойная только презрительного молчания. Проводив хохочущего Кирилла взглядом, Кэт нерешительно переступила с ноги на ногу и заглянула в комнату. Среди бардака, разбросанных вещей, игральных карт, покрывал и подушек, восседали Меньшов, Голиков и Суворов. Гиреева не было, видимо, проиграл и теперь выполнял какое-то дурацкое задание. Никто не обратил на Кэт внимания, только Голиков улыбнулся и подвинулся, освобождая место на узкой кровати.

– Я не умею играть в «очко», но если можно, посижу с вами.

– Мы тебя научим! – воскликнул Максим Суворов, самый младший и нескладный из ребят. Он хорошо плавал и подавал большие надежды, но разница в возрасте и странная квадратная голова давали о себе знать, с ним общался только Голиков, а все остальные держались с ним не слишком вежливо. – Я сам только что научился, и уже сбегал к Валентине Георгиевне за сгущенкой.

Катерина рассмеялась и опустилась на жесткую кровать рядом с Максимом. Меньшов посмотрел на нее, но промолчал, лишь отсчитал пять карт и протянул девочке.

– Объясните теперь, что нужно делать, – попросила Кэт.

– Это очень просто! – Завопил Суворов, но Голиков одернул его.

– Я сам тебе расскажу.

– Оба заткнитесь, – внезапно громыхнул Гиреев, заслонивший собой дверной проем. Катерина ужаснулась тому, каким необъятным казался ее друг, в детстве щуплый и нескладный мальчишка. Он был выше Меньшова на полголовы, и в полтора раза крупнее. Рядом с ним она чувствовала себя крошечной. Дэн встрепенулся.

– Получилось? Принес?

Гиреев хмыкнул, как бы упрекая Дениса за то, что он в нем усомнился. Затем распахнул осеннее пальто, и Катерина заметила горлышко бутылки в потайном кармане.

– Вы что, собрались пить? Это алкоголь?

– Это живительный напиток, Кучкова, для придания боевого духа великим спортсменам, – произнес Гиреев, извлекая бутылку водки из кармана.

– Вы с ума сошли! Как вы завтра собираетесь плыть?

– В полной координации, сначала вольным стилем, потом на спине, затем снова вольным…

– Я еще брассом плыву три дистанции, – добавил Меньшов.

– Валя вас убьет. Просто убьет.

– Если боишься, то лучше иди отсюда подобру-поздорову, не хватало нам из-за тебя в неприятности вляпаться. Да не говори ничего лишнего! Ясно? Рот на замок, и ключ – в унитаз.

– Это вы из-за самих себя в неприятности вляпаетесь! – Закричала Катерина, но Меньшов вовремя подскочил и закрыл ей рот двумя руками. Она удивленно взглянула на Суворова и Голикова, надеясь найти хоть каплю поддержки или сочувствия, но они лишь сурово посмотрели в ответ.

– Не говори ничего Вале, сама понимаешь, что будет, если она узнает. Хочешь – останься, мы будем еще играть, – тихо сказал Денис.

– Нет уж, я лучше пойду. Не хочу, чтобы меня застукали вместе с вами. Идиоты!

– Выпей тоже! – Предложил Суворов, лихорадочно потирая руки. Катерина ужаснулась и попыталась вспомнить, сколько же ему лет. То ли одиннадцать с половиной, то ли почти одиннадцать.

– Нет! И тебе нельзя!

Гиреев, все это время наблюдавший со стороны, внезапно подался вперед и прошипел:

– Вали отсюда, и Меньшова забирай. Размякла вся в его объятиях. Дура!

Катерина почувствовала, что и впрямь почти повисла, опершись на сильные руки Дениса, которые он убрал от ее рта, удостоверившись, что кричать она не собирается.

Почему он не убрал их совсем? Почему не вернулся на свое место на кровати? Зачем продолжает держать ее в своих объятиях? Она высвободилась и вышла в коридор, спотыкаясь и задевая все на своем пути. Меньшов выбежал через пару мгновений и догнал Катерину, когда та уже открывала дверь своей комнаты. Он остановил Кэт и прижал к себе.

– Ты просто пока не понимаешь!

– И никогда не пойму! – Зло промолвила девочка. В другой ситуации она так и стояла бы, прильнув к Меньшову, но сейчас она была в ярости. Пить перед соревнованиями. Как они поплывут? О чем они все думают? Нужно быть дебилом, чтобы надеяться, что Валя ничего не заметит. И к тому же, алкоголь разрушает весь организм. А похмелье! Да они и двух метров не смогут проплыть, сразу пойдут ко дну от оглушающей головной боли. Катерине случалось видеть отца в похмельном состоянии. Обычно этому предшествовали шумные вечеринки, которые устраивали Сергей Яковлевич и Ирина Владимировна для своих друзей, поэтов, писателей, художников. В конце вечера отец заходил, покачиваясь в комнату дочери, салютовал двумя бутылками вина, абсента или виски, и скрывался во мраке коридора. Кэт знала, что он ушел к себе в мастерскую, и всю ночь проведет там, склонившись над столом, на котором всегда валялись чертежи, эскизы, карандашная стружка, пустые стаканы и сломанные циркули. Маленькая Катерина однажды не выдержала и побежала за отцом, плача, желая всем сердцем утешить его, она не понимала, что он просто пьян, ей хотелось забраться к Сергею Яковлевичу на колени, как бывало раньше, и вместе спеть какую-нибудь песенку. Потом папа отнес бы ее в кровать, накрыл теплым пледом, и, возможно, ей удалось бы упросить его почитать вслух. Отец покачал головой, назвал ее глупышкой, и, запинаясь, сказал, чтобы она не мешала ему работать, и не переживала за своего старика. Катерина разрыдалась еще сильнее, и тогда отец, успевший к тому моменту изрядно напиться, неловко усадил девочку на колени, погладил по голове и попросил прощения. Но простить его было непосильной задачей.

На следующее утро Сергей Яковлевич ходил по дому, сшибая прикроватные тумбы, задевая дверные косяки, опрокидывая цветочные кадки, глаза его были налиты кровью, сухие губы потрескались, кожа приобрела зеленоватый оттенок. От малейшего шороха он вздрагивал и хватался за голову. Катерине снова влетело за непослушание и за то, что она путается под ногами. Это стало для нее хорошим уроком, и наутро после вечеринок Кэт старалась не показываться отцу на глаза, а желательно – улизнуть из дома пораньше, поставив рядом с кроватью отца стакан воды и положив три таблетки аспирина.

Помимо наглядного примера в виде любимого папы, Катерина много раз слышала, как говорят учителя о пагубном воздействии алкоголя на организм, тем более – подростковый. В школе устраивали собрания, посвященные проблеме алкоголизма, проводили лекции, на которые приглашали врачей и профессоров из университетов, а также проводили классные часы, во время которых показывали фильмы, полные угроз, предостережений, цифр, статистики и кошмарных кадров, призванных навсегда отбить у молодежи желание пристраститься к выпивке.

Так что теперь, стоя в коридоре общежития, в четырехстах километрах от родного города, глядя на друга детства, Катерина понимала, что никогда-никогда не сможет его понять. И если все они выберут сегодня пить водку, им не о чем будет разговаривать до скончания дней. Приняв воинственную позу, Кэт приготовилась выступить с речью, которая, по ее мнению, должна была вразумить Меньшова, поддавшегося дурному влиянию Гиреева. Но ни одно слово не слетело с ее губ, только крупные слезы покатились по бледным щекам, Кэт почувствовала, что слишком устала для того, чтобы спорить. В итоге это их жизнь, их выбор, и последствия разгребать придется им самим. Чтобы не упасть, Катерина ухватилась за открытую дверь, но неудачно – не удержалась и ввалилась в свою комнату. Дэн вовремя спохватился и подхватил девочку в паре сантиметров от пола. Задыхаясь от жалости к себе и душивших слез, Кэт поднялась и уселась на кровать.

– Ни глотка не сделала, а координация как у пьяной, – хохотнул Дэн.

– Это была идея Гиреева? – Спросила Катерина, пропустив шутку мимо ушей.

– Нет. Вообще-то, нет. Это была моя идея. – Виновато потупившись, произнес Меньшов. Внезапно он показался сам себе последним подлецом и придурком. Он исподлобья посмотрел на Катерину и устыдился своим мыслям. И впрямь, зачем нужно было отправлять Гиреева за этой водкой? Они просто хвастались друг перед другом, что могут выпить целую бутылку в одного и даже не захмелеть. Дошло до того, что они поспорили на две тысячи, что если кому-то удастся раздобыть выпивку, они будут пить, и узнают, кто из них самый стойкий. На самом же деле, несмотря на браваду, Денису было очень страшно. Он только на словах был храбрецом, выпивающим пол-литра водки за раз, даже не поведя бровью. В реальной жизни ему доводилось пробовать алкоголь дважды. В первый раз на свадьбе двоюродного брата, когда родители расщедрились и наполнили пластиковый стакан, который он держал в руках, шампанским, а во второй раз – дома у лучшего друга, который припас оставшееся с маминого дня рождения сухое красное вино. Оба раза Дениса тошнило, и он чудом сдерживался, чтобы не запачкать сперва праздничные скатерти, а затем – роскошный светло-зеленый диван в гостиной лучшего друга.

Но признаваться в этом сейчас было бы стыдно и глупо, пускай Кучкова не воображает ничего, пусть тоже думает, что он принадлежит к элитному кругу, так сказать, и может пить красное вино или водку даже без закуски.

– Да, это была моя идея, – совсем другим тоном произнес Меньшов, – возможно, выпивка и ведет к некоторому моральному разложению, но именно она делает мужчину мужчиной.

– Алкоголь кого угодно делает идиотом, а мужчиной мужчину делают не пагубные привычки, а ум, воспитанность и храбрость признаться в том, что он делает неправильный выбор. Нужно мужество, чтобы не идти на поводу у других, не стараться выставить себя крутым и всемогущим. Вы же все – спортсмены, довольно неплохие спортсмены, но ведете себя как свиньи. Ты быдло и глупый мальчишка, вот ты кто. Убирайся прочь из моей комнаты! Видеть тебя больше не хочу.

– Ты просто еще маленькая! Вырастешь – поймешь. – Грубо бросил Дэн, захлопывая за собой дверь.

Последние слова резанули, как нож по сердцу. Катерина была зла и измотана настолько, что забыла обо всех страхах и переживаниях, и провалилась в глубокий сон.

Ей снились пьяные друзья, которые падали с тумбочек, не в состоянии нормально передвигаться, Валентина Георгиевна, вытаскивающая из воды Гиреева, который начинал тонуть, не сделав и двух гребков, огромные бутылки виски, водящие хороводы вокруг Катерининой кровати и скандировавшие: «Пей! Пей! Пей!».

После ночных кошмаров нечего было ждать, что состояние улучшится. Только бы хорошо позавтракать, сходить в душ и нырнуть поскорее в прохладную воду бассейна. Не отдохнувшая за ночь, Катерина спустилась в столовую и обнаружила, что никто, кроме трех малышей и Голикова, еще не встал. Тучная повариха ворчала, накладывая неаппетитную кашу в тарелки, и переговаривалась с посудомойкой, не обращая внимания на детей, жадно поглощавших бутерброды с маслом и сыром.

– Никогда еще не встречала таких невоспитанных пловцов!

– Ась? – отзывалась Клава, выглядывая из маленького окошка подачи.

– Эти, что вчера приехали. Невоспитанные.

– Это да, – вздыхала Клава и снова исчезала в потемках.

– Один вчера прибежал в ночи. Я закрываю столовую, а он стоит в одних трусах и умоляет дать ему сосиску в тесте.

– Ась?

– Ужас просто! Тоже выдумал! Сосиску в тесте ему среди ночи подавай. Да еще жалобно так просит, как оборванец какой африканский! Худенький, маленький, дай, говорит, тетечка, булку. Да даже если б у меня остались, я ж и дверь уже закрыла, и вообще – получила бы нагоняй с утра.

– Ужас.

– А что они устроили потом!

– И не говори, – поддакнула Клава, выглядывая из своей коморки.

– Да ты-то что об этом знаешь! Упорхнула на свидание, и ищи-свищи. А я до утра ворочалась, такой кутеж шалопаи устроили.

Катерина забрала свою порцию овсянки и, потупившись, прошла к столику, стоявшему дальше всех от раздачи. Девочка принялась усердно жевать яблоко, надеясь хрустом заглушить долетавшие обрывки фраз, но повариха не стеснялась говорить громко, чтобы всем было слышно, что она думает о ночных безобразиях.

– Думаю, они что-то пили. Я же этажом ниже живу, так-то мне все и слышно было! Ух, нажалуюсь тренерше ихней, чтобы не ездили больше сюда, негодники. Проснулась с мигренью.

– Мигрень – злая штука, – согласилась Клава.

Женщины забыли о ночных происшествиях и принялись обсуждать болезни, свалившиеся на них с возрастом, а Катерина сердито разглядывала серую овсяную кашу, которую ей предстояло съесть, и пыталась отогнать прочь тревожные мысли. Вдруг они и впрямь нажалуются Валентине Георгиевне? Ведь в таком случае всех мальчишек могут не допустить к соревнованиям. Тренерша донесет сведения до родителей, выгонит их из группы. А что, если и Катерину заподозрят в причастности?

Девочка услышала грохот и посмотрела туда, откуда, по ее мнению, доносился звук. Пошатываясь, в столовую влетел Гиреев, потерял равновесие на последней ступеньке и попытался ухватиться за гору металлических подносов, которые с оглушительным шумом повалились наземь. Вслед за ним плелся Олыбахин, держась за голову. Оба они являли жалкое зрелище. Замыкал торжественное шествие Меньшов, на губах у которого застыла не то улыбка, не то ухмылка. По нему невозможно было сказать, пил он или прислушался к голосу разума. Суворов так и не появился. Завтрак прошел в тишине, нарушаемой только вздохами тучной поварихи и постукиванием приборов о тарелки. Катерина не доела свою порцию. Она вышла из столовой и снова расплакалась.

– Я стала слишком слезливой, – вздохнула Кэт, – нужно взять себя в руки. Так больше не может продолжаться, сегодня ответственный день. Нельзя облажаться.

– Вот это настрой! Кучкова, да ты молодец! Не зря, ой, не зря, это самое, я тебя привезла. Ой, Катерина, не подведи, это самое… день-то важный, тут ты, это, права!

Оказалось, что утренние потрясения еще не закончились. Услышав голос тренерши, Катерина пришла в себя, но ненадолго. Не слишком уверенной походкой по лестнице спускалась Валентина Георгиевна, и, судя по ее речи, не только мальчишки разжились вчера спиртным.

– Да что же это такое? – Ужаснулась Катерина.

– Ты, это, давай, Катюха, соберись. Ты наша звезда. На тебя, это самое, вся… ик… надежда! – Произнесла Валентина Георгиевна, ободряюще, но чересчур сильно шлепнула Кэт по плечу и скрылась в столовой.

***

Разминка прошла как в тумане, чувство воды подводило, незнакомый бассейн был чересчур громоздким, имел восемь дорожек, а не пять, как тот, в котором ребята привыкли тренироваться. Дважды Катерина с размаху врезалась головой в бортик, и трижды чудом нырнула под руку плывшего дельфином Гиреева. Все утро ребята только хмурились и не проронили ни слова за все занятие. Гребки выходили вялыми, правая рука не доводилась до конца, а ноги… ноги отказывались работать. Полная координация превратилась в полную раскоординацию. Кэт пришла в голову мысль, что, возможно, алкогольные пары дошли до нее, и она тоже захмелела. Закупка оказалась мучением, а не спасением, и, выходя из воды, девочка была в даже худшем настроении, чем после завтрака.

Плыть ей предстояло только в одиннадцать утра, а потом аж после обеда, до этого шли младшие возрастные категории и заплывы на спине. Как ей хотелось тоже плыть на спине! Что угодно она отдала бы за возможность изменить дистанции. Прежний тренер понимал, что вольный стиль – это слабое место Катерины, и на спине она способна показать куда лучший результат. Жаль только, Валентина Георгиевна отказывалась это замечать и признавать. Кэт стало интересно, каким стилем плавала сама тренерша, когда была в расцвете сил. Она подумала, что стоит спросить об этом у Меньшова, но затем вспомнила, что дала себе слово не заговаривать с ним хотя бы до конца соревнований.

***

Тумбочка уходила из-под ног, вода казалась ледяной и пугала, точно внизу разверзлась пропасть, кишащая морскими чудищами, а не обыкновенный бассейн. Как в тумане Катерина взошла на стартовую тумбу, предварительно вяло помахав руками и потянувшись. Нет ничего страшного в том, чтобы прыгнуть вниз, нужно только наклониться, слегка согнуть колени, потом оттолкнуться изо всех сил и вытянуться вперед. Сперва в воду входят руки, затем голова, после – все тело натягивается в струну и ноги, позже всех оказавшиеся в бассейне, делают мощный толчок. Вот и все. Это пройденный этап. Делать старт их учили едва ли не с первого занятия. Сколько было Катерине? Шесть или семь лет. Значит, как минимум семь лет она умеет входить в воду по сигналу свистка. Ничего сверхъестественного. Со спиной еще проще – прыгнуть солдатиком, шагнуть вперед, в разверстую бездну, затем ухватиться руками за перекладину, упереться ногами в стену, подтянуться, спружинить… Элементарно. Только отчего такая дрожь во всем теле? Почему пальцы похолодели, а руки беспомощно обвисли, из-за чего в ногах появилась