Мой лучший друг – брассист

Покинув чашу бассейна, Кэт с удивлением обнаружила, что все уже ушли. Часы показывали девятнадцать тридцать пять. Значит, тренировка закончилась уже пять минуты назад. Гиреева тоже не было видно, только двое малышей все еще копошились у тумбочек. Катерина нетвердой походкой подошла к бортику, чтобы собрать инвентарь, но его там уже не было. Видимо, кто-то решил прийти на выручку. Или подшутить. Такое случалось уже не раз, Кэт и самой доводилось прятать вещи тех, кто задержался, в кладовой, куда складывались все мешки со спортивным инвентарем. Неужели в этот раз она стала той «заплывакой», над которой можно поиздеваться, рассовав ласты, трубку, лопатки и колобашку по разным углам и мешкам тесной коморки? Стараясь не разрыдаться, девушка поплелась в раздевалку. Даже душ не прельстил ее – перед смертью не нагреешься и не расслабишься. Наверху Катерину ждет Валентина Георгиевна, и вряд ли у той хорошее настроение.

В расстроенных чувствах девочка переоделась, сложила мокрые вещи в рюкзак и вышла в фойе, чувствуя себя приговоренной к расстрелу. Ей почудилось, что при ее появлении все разговоры смолкли, а любопытные взгляды устремились на нее, и в каждом читалось осуждение и раздражение – ни капли сочувствия. Конечно, это просто воображение, но оно способно расстроить еще сильнее. Лестница вилась вверх бесконечно долго, кто-то спускался и поднимался, не обращая на Кэт внимания. Девчушка лет шести врезалась Кэт в живот, и та чуть не полетела вниз, благо, вовремя успела ухватиться за перила. На верхней площадке ее догнал запыхавшийся Дэн, уже почти одетый. Катерина услышала недовольные возгласы администраторши, пытавшейся остановить нарушителя порядка, поднявшегося на трибуны в уличной обуви.

– Кэт, слушай, не переживай из-за нее.

– Не могу не переживать. Она меня ненавидит.

– Это не так. Ну, то есть, не совсем так.

– Откуда ты знаешь? – удивленно спросила Кэт.

– Я… давай я тебя подожду и расскажу по пути на остановку?

– Да. Ладно. С чего ты вдруг такой дружелюбный стал?

– Поговорим потом. Я буду на улице.

Сердце у Катерины забилось сильнее, она объяснила это волнение тем, что сейчас придется войти в тренерскую, тесную комнатушку, в которой всегда неприятно пахло, а тренера казались там еще более властными и суровыми. На их территории не было шанса скрыться от праведного гнева, язык заплетался, ладони потели, ноги подкашивались, и всё сказанное влетало в одно ухо и вылетало из другого. Кэт на секунду замерла, собирая волю в кулак, постучала в злополучную дверь и взмолилась, чтобы Вали там не оказалось, чтобы она забыла про Катерину и ушла домой.

– Заходи, Кучкова, – послышался голос тренерши, немного искаженный, то ли севший, то ли усталый. Катерина неуверенно толкнула дверь. Валентина Георгиевна сидела на своем складном стуле и помешивала чай в термокружке. – Присаживайся.

Тренерша указала на стул напротив себя, девушка присела на самый край, не зная, куда девать руки и на чем сфокусировать взгляд.

– Я хотела с тобой поговорить. Соревнования уже через неделю, а ты витаешь в облаках. Совершенно непонятно, что с тобой творится. У тебя все в порядке дома, в школе?

Катерина, ошарашенная таким проявлением человечности и интересом к ее жизни вне бассейна, чуть не проглотила язык от удивления. Она поперхнулась и уставилась на тренершу, словно видела ее впервые в жизни. Та измученно улыбалась, и выглядела старше своих лет при свете тусклой желтой лампочки в обыкновенном сером свитере, а не в красной спортивной куртке.

– Да… в общем, да. Спасибо. Все в порядке.

– По тебе не скажешь. Тебя никто не обижает? В группе или дома? – Валентина Георгиевна смотрела на свою подопечную, чуть склонив голову набок, отчего Кэт захотелось протянуть руку и поправить голову, чтобы та не перевесила и не потащила тренершу за собой.

– Нет, все нормально.

– Вы с Гиреевым стали меньше общаться. Поссорились?

– Да нет, просто не так интересно уже.

– Он тебе нравится?

Катерина чуть не поперхнулась, а затем расхохоталась. Поймав на себе недоумевающий взгляд, она успокоилась и поспешила заверить Валентину Георгиевну, что если на всей планете останутся только они с Лехой, она все равно на него не посмотрит.

– Но кто-то ведь тебе нравится? Я пытаюсь понять, в чем дело. Мне нужен от тебя хороший результат на соревнованиях, а не пыль в голове, которая мешает тебе плыть. Ты не слушаешь задания, техника хромает, если и дальше так пойдет, мне и впрямь придется заявить на эстафету Кирилла вместо тебя. А я знаю, что ты, когда собрана, плывешь намного лучше, чем он. Вся надежда на тебя, Кучкова, нужно только взять себя в руки, собраться с мыслями. Мальчишки – это хорошо, но ровно до тех пор, пока они не встают на пути к твоей цели. Тем более, если твоя цель – попасть на олимпиаду.

– Дело не в мальчиках. Я просто устала, – сказала Кэт. При вопросе о том, кто ей нравится, она на секунду представила себе Меньшова, но немедленно отогнала его образ прочь. Они же знакомы уже лет сто, тем более – он старше на два года, а в подростковом возрасте такая разница – непреодолимая пропасть.

– Тогда завтра можешь отдохнуть. Выспишься, поешь хорошо, погуляешь с подружкой, в себя придешь. Есть у тебя подруги?

– Да, наверное.

– Тогда позови их в кино или в кафе, поболтайте, проветри голову, а в понедельник возвращайся с новыми силами. Неделя будет непростая, но если ты сконцентрируешься, то на соревнованиях выложишься на все сто. Поверь мне, Кучкова, все зависит только от тебя. Твоя победа – дело твоего упорства, и в моих интересах, чтобы ты его проявила. Договорились?

Катерина, все еще смущенная, не в силах поверить в происходящее, кивнула и выбежала из тренерской, чуть не забыв попрощаться и поблагодарить. Наспех натянув ботинки и куртку, обмотав шею шарфом, Кэт выскочила на улицу, про себя умоляя всевышние силы, чтобы Денис был еще там.

Полукруглый двор тускло освещали фонари своим искусственным светом. Крупные снежные хлопья падали неторопливо, не задерживались на асфальте, а сразу же таяли. Было нечто пугающее в вечерней тишине и пустоте. Арка, ведущая к остановке, тонула во тьме, и только где-то на том конце улицы цокали каблуки, шаркали тяжелые зимние сапоги и ботинки. Катерина задержалась на мгновение на пороге, подставив язык белым мухам, садившимся куда угодно, только не на нее, и огляделась по сторонам. Большинство дверей было уже заперто, окна зияли бездушными проемами, до ужаса похожие на пустые глазницы, свысока взирающие на маленькую девочку, оказавшуюся здесь по какой-то нелепой случайности. Холод пробирал до костей, и моментально стало зябко и неуютно, хотя температура уже неделю не опускалась ниже нуля.

– Отчего так холодно? – вслух воскликнула Катерина, цепляясь за перила, чтобы не поскользнуться на мокрых ступенях. – Неужели я снова не высушила волосы?

На всякий случай она потрогала голову, укрытую шарфом, волосы были сухими и еще теплыми.

– Жутковато здесь в это время, да? – донесся до девушки голос из-под арки.

– Меньшов, это ты?

– Кто же еще? – мальчик шагнул ей навстречу, выйдя из темноты на свет. В игре светотени он казался еще выше и худее, чем всегда, лицо вытянулось, и черт его невозможно было различить. Но Катерине это не было нужно. Чье лицо, если не друга детства, она знала так хорошо? Сколько раз ей доводилось разглядывать веснушчатые щеки, нос с крошечной, едва заметной горбинкой, слегка великоватые губы, и такие добрые глаза, отливающие всеми оттенками сразу?

– Я думала, ты не стал меня дожидаться. Если честно, после того случая с собранием, когда я опоздала… – Катерина осеклась и задумалась. Нет, все это началось намного раньше. Наверное, еще прошлым летом, когда стало известно, что некоторых из них переводят к Валентине Георгиевне, заслуженному тренеру России, дабы они смогли стать истинными спортсменами, добиться лучших результатов. Тогда-то и произошли перемены в их общении, но стоит ли об этом говорить? Вдруг упреки способны все разрушить? Что – всё – Кэт и сама не знала. Ей подумалось, что если что-то и было, то это уже давным-давно исчезло, в тот день, когда они впервые получили новые пропуска, на которых было указано, что теперь они – в группе Валентины Георгиевны.

– После того случая с собранием ничего не изменилось. Валя по-прежнему считает тебя способной и талантливой, но никак не может взять в толк, что с тобой творится. Да и все мы. Ты как будто сама не своя. У тебя все в порядке?

– Она спросила меня о том же. Но у меня нет ответа на этот вопрос. Внешне все осталось так же, как и было, а внутри точно что-то надломилось. Понимаешь?

– Да. Слушай, она порой бывает чересчур жестока и требовательна к тебе, но это не твоя вина. Ты не должна реагировать так остро на ее замечания. Ты сама говорила – это ее методика, стимуляция через грубость, или как-то так.

– Это по отношению к тебе. Со мной совсем иначе, я чувствую, умом понимаю, что дело не во мне, а интуиция подсказывает, что она терпеть меня не может.

Денис пожал плечами, посмотрел на Катерину, а потом себе под ноги. Какое-то время они шли молча. Кэт думала о том, что ей вовсе не хочется говорить сейчас о тренерше, обсуждать ее неоправданную жестокость по отношению к девочке, к тому же – после разговора в тренерской ей немного полегчало. Она хотела поговорить о переменах в их общении, о Гирееве, о самом Меньшове, спросить, почему они сначала подкалывали ее, затем не замечали, а теперь, вот, он идет здесь рядом, старается утешить, как-то помочь.

– Это ты унес мой мешок с инвентарем?

– Не я. Гиреев.

– А-а, – протянула Кэт, несколько разочарованная. – Ясно.

– Кать, ты не переживай из-за нее, ладно? Пообещай мне. Я тебе расскажу, чего она бесится, но ты больше никому не говори. Сможешь промолчать?

– Конечно.

– Не знаю, в курсе ли ты, что они с моей матерью раньше учились в одной школе, потом в техникум вместе поступили. Мама моя в универ после этого пошла, сменила специальность, а Валя бросила техникум на третьем курсе, хотя все ей большое будущее прочили в спорте. – Денис замолчал и остановился, пристально вглядываясь в лицо Катерины, точно собирался заговорить о чем-то совсем другом, не имеющем отношения ни к бассейну, ни к Валентине Георгиевне, ни даже к самой Кэт. Может, что-нибудь про облака, похожие на пингвинов, или про Австралию, или бог знает, про что.

– А почему бросила? – Подсказала ему Катерина, хотя ей тоже хотелось стоять и смотреть на Меньшова и ждать, что он заговорит о крестовых походах, византийских рыцарях, ледниковом периоде или глобальном потеплении.

– Влюбилась в кого-то, забеременела. Плавать пришлось прекратить. Она как раз в то время готовилась к олимпиаде. Это ее сильно подкосило. Аборт она делать не стала, отец ребенка куда-то смылся, и она все сама на себе тащила. Вернулась потом в техникум, отучилась, но в плавании не достигла тех высот, о которых мечтала.

– Интересно, хорошая из нее мать? Никогда не думала, что у нее есть дети.

– Не дети, а один ребенок, ну… как ребенок, ему лет двадцать, наверное, – засмеялся Дэн.

– А ей самой сколько тогда?

– Тридцать восемь или тридцать девять.

Катерина задумалась о том, почему он ей все это рассказывает, зачем она спрашивает о вещах, которые ей совсем не интересны и не имеют никакого отношения к нынешнему моменту. Она забыла о том, что все это началось с придирок тренерши, и Меньшов хочет ей объяснить, в чем тут дело. Она мечтала только о том, чтобы ничего вокруг не существовало, чтобы светофор, преградивший им путь и вынудивший задержаться друг напротив друга, никогда больше не загорался зеленым. Какой-то абсурд. Почему ей этого хочется? Дэн потянул ее за рукав, показывая, что переход разрешен.

– Так вот, она не смогла ничего добиться, конечно, она стала заслуженным тренером, воспитала многих отличных пловцов, но от собственной спортивной карьеры отказалась ради сына, и теперь вымещает свою обиду на тебе. Валя видит, что ты способная, плывешь хорошо, хотя техника иногда хромает, и можешь чего-то достичь, в отличие от нее. Она борется сама с собой. Представь, какие противоречия ее раздирают изнутри. С одной стороны – она видит в тебе саму себя в юности, стремительную, упорную, и злится, а с другой стороны – хочет помочь тебе раскрыть свой талант, подтолкнуть в нужном направлении, привести тебя к мастеру спорта, отправить в сборную, потом на Олимпийские игры, и ей честь, и тебе – исполнение мечты. Ты же мечтаешь об этом?

– Конечно. А ты?

– И я тоже. Но я просто хороший пловец, а у тебя какая-то искра необычная. Правда, заметили ее поздно. Тебе уже четырнадцать, так?

– Так, – подтвердила Катерина.

– В двенадцать уже выполняют кандидатов, в четырнадцать – мастеров, а ты задержалась. Как, впрочем, и я, и Гиреев. Но Валя все равно чувствует, что есть в тебе нечто особенное, и если это развить, то ты сможешь стать одной из лучших. И тут-то начинаются противоречия. Она опекает тебя, орет, переживает всей душой, чтобы ты развивалась, вкалывала, шла к цели, и не сбилась с пути, как это произошло с ней. А с другой стороны – ее зависть.

– Почему она завидует?

– Потому что у тебя есть шанс. У тебя вся жизнь впереди, и ты сильнее, чем сама она была когда-то. Она прекрасно понимает, что ты можешь взлететь на такие высоты, которые ей даже и не снились.

Меньшов перевел дыхание и снова посмотрел на Катерину. Та затряслась, почувствовав, что земля уходит у нее из-под ног. Какие глаза! Не бывает в природе такого цвета радужки. И почему это так действует на нее, что становится совершенно все равно, что там о ней думает Валентина Георгиевна, классная руководительница, Гиреев, или кто бы то ни было?

– Я поняла. Спасибо, что поделился. Это действительно важно для меня. Ты настоящий друг.

– Не похоже, чтобы ты приободрилась от моей истории.

– Может, не переварила еще. Не так-то просто сразу справиться с такой неожиданной информацией. Постараюсь меньше из-за этого расстраиваться.

– Ну, молодцом. Давай тогда, до завтра! – Попрощался Дэн и перебежал дорогу по пешеходному переходу. Катерина не заметила, как они преодолели расстояние до остановки, обычно ей казалось, что путь занимает не меньше получаса, а сейчас как будто за сорок секунд добрались.

«Что-то важное я хотела сказать», подумала Кэт.

– Дэн! Дэн! Меньшов! – заголосила Катерина, стараясь привлечь внимание убегающего прочь друга. Он обернулся и помахал ей.

– Я же не приду завтра на тренировку. – Добавила она уже еле слышно, и медленно побрела на свою остановку.

***

В выходные, когда по расписанию должна быть тренировка, или даже две, невозможно отдохнуть, поскольку отдых воспринимается скорее как нечто незаслуженное, незаконное, чего быть не должно. Катерина, на самом деле не имевшая ни подруг, с которыми можно было бы куда-нибудь сходить, ни друзей, маялась от безделья и не находила себе места. В понедельник, вопреки сложившемуся об этом дне мнению, как о самом сложном и неприятном дне недели, она вскочила одухотворенная, охваченная приятным волнением. Тогда-то ей стало ясно, как сильно она нуждалась в этом вынужденном, мучительном отдыхе, который расстроил сознание, но позволил телу воспользоваться передышкой между изнурительными тренировками. Кэт чувствовала себя наполненной жизнью, энергия била из нее ключом. Как радостно было сесть в пустой утренний автобус, неторопливо пересекающий спящий город, чтобы успеть на первую тренировку. Помимо предвкушения привычной атмосферы, знакомого запаха хлорки, вида друзей, в душе у девушки зародилось еще одно, не известное ей доселе странное и необъяснимое чувство – волнительное ожидание какого-то чуда.

Валентины Георгиевны еще не было, и Кэт, дождавшись, пока стрелки часов достигнут цифры семь, прыгнула в воду самостоятельно, чтобы не получить выговор за безделье. Тихие всплески воды эхом раздавались по всему просторному помещению, свет от электрических ламп мерцал и переливался, отражаясь от водной поверхности. Каждый гребок сладостью разливался во всем теле Кэт, мышцы слушались малейшего повеления, вода вновь стала бархатной и дружелюбной. Всё было правильно в тот миг. В голове всплывали все дни, все утра, все вечера, проведенные здесь. Насколько верным было решение семь лет назад пойти именно в бассейн. Не на бокс, не на курсы кройки и шитья, а именно сюда. В это место, обреченное стать домом для всех ее друзей, для нее самой.

Громкий звук привлек внимание Кэт, вынырнувшей на поверхность после очередного поворота. Не успела она сделать и трех гребков, как кто-то бомбочкой плюхнулся в воду. Брызги даже не долетели до Катерины, но ей почудилось, что ее захлестнула огромная волна счастья, накрывшая ее с головой.

– Привет! Сегодня совсем никого?

– Даже бабуля с четвертой дорожки филонит. А ты пришел! – Кэт сказала это чересчур радостно, и, испугавшись, что голос выдаст ее чувства, погрузилась под воду и подплыла к бортику.

– Мне сегодня ко второму уроку, или даже к третьему, не помню. Какое задание?

– Никакого. Я просто разминаюсь, пока Валя не пришла.

Денис встрепенулся.

– Значит, ее тоже нет? Чего ты тогда круги наматываешь почем зря? Отдохнула в субботу?

– Я бы не назвала это отдыхом, – вздохнула Кэт, облокачиваясь на разделительную дорожку, и болтая ногами.

– Маялась целый день?

– Да, – воскликнула Катерина, удивленная тем, как быстро он понял! Сам-то он не пропускал тренировок. Только если болел, а это случалось очень редко. Да и пропуски во время болезни воспринимаются совсем иначе. Ей самой как-то пришлось целую неделю пролежать дома из-за ангины, тогда был настоящий курорт! Во время болезни и мысли не было о том, чтобы пойти поплавать, нырнуть в ледяную воду и преодолевать метр за метром. Тогда ей нужны были только мандарины, или сок, и немного заботы.

– Хочешь, придумаю тебе тренировку, чтобы наверстать упущенное? В субботу у нас была настоящая костедробилка! Представь – разминка всего пятьсот метров, потом ускорения двадцать по пятьдесят, потом четыре по двести, потом снова ускорения, потом четыре по двести комплексом, четыре раза – проныривания, и вишенка на торте – эстафета.

– Эстафета? Мы же тысячу лет их не плавали!

– Видимо, Валя хотела проверить, как у нас обстоят дела с работой в команде, обнаружить сильные и слабые стороны, выявить, кого лучше вперед выдвинуть, а кого – на заключительный этап определить.

– Но ведь я тоже плыву эстафету! Почему она устроила ее без меня? – Возмущалась Кэт. Денис только развел руками. – Она и без того должна знать все наши стороны. Всё уже решено, она не может сейчас изменить состав команды, так? Я поплыву второй. Что кролем, что в комплексной эстафете. Неужели Валя настолько разуверилась в моих возможностях, что решила меня снять? Дэн, скажи, что этого не может быть, пожалуйста. Я же так старалась!

– Перестань, пожалуйста, маячить перед глазами, на нервы действуешь.

Катерина непроизвольно все это время отталкивалась от стенки бассейна, подплывала назад, и повторяла вновь и вновь, не переставая слушать и говорить. Она представляла, что вершина блаженства выглядит именно так – тишина, высоченный свод здания над головой, мягкая, баюкающая вода, никого вокруг, только они с Меньшовым разговаривают, стоя совсем близко. От резких слов Кэт очнулась, подплыла к бортику, вылезла и уселась на тумбу. Теперь Денису приходилось смотреть на нее снизу вверх, и она чувствовала себя немного отмщенной.

– Так не действую на нервы?

– Только Валентине Георгиевне, – хмыкнул Дэн и скрылся под водой.

Катерина обернулась и увидела массивную фигуру тренерши, приближавшейся к их дорожке энергичным шагом. Завидев Катерину, Валентина Георгиевна выпустила из рук свой раскладной стул и оглушительно свистнула, воспользовавшись, впрочем, своими мизинцами, а не судейским свистком, который неизменно висел у нее на шее. Кэт резко свалилась в воду и второпях натянула очки. Меньшов беззвучно смеялся, изображая испуг на лице девушки, когда она увидела тренершу. Катерине захотелось хорошенько треснуть Меньшова по носу, но она сдержалась и только скорчила недовольную мину.

– Кучкова! Звезда эфира! Почтила нас своим присутствием. И снова прохлаждается! Что, дополнительного выходного не хватило для отдыха, или я напрасно позволила тебе расслабиться?

– Никак нет.

– Гляди-ка, Меньшов, Катерина уже по-военному заговорила! Попроси дать тебе пару уроков после тренировки, пригодится.

– Почему, Валентина Георгиевна? – Не понял Денис.

– А потому! Если будешь на дорожке виснуть вместо того, чтобы тренироваться, то не видать тебе освобождения от армии как своих ушей!

– Так точно, Валентина Георгиевна! – Дэн козырнул и снова засмеялся, уже не глядя на Катерину, расстроенную тем, что сначала испортили ей потрясающее утро с таким давно забытым чувством бархатной воды, а заодно испоганили шанс поговорить по душам с Меньшовым.

Остаток тренировки прошел как обычно. Валентина Георгиевна вновь скрылась за непроницаемой маской суровой и требовательной тренерши, с Денисом они пересекались только по окончании выполнения заданий, и поговорить времени не было, даже отдышаться успевали с трудом. От хорошего настроения не осталось и следа, тело Кэт снова налилось свинцом, а мысли крутились вокруг какой-то ерунды, не касающейся ничего насущного. Усталость подкралась незаметно, и девушка пожалела о том, что приехала на утреннюю тренировку, хотя мачеха настаивала на еще одном пропуске.

Ничто не напоминало ни о доверительном разговоре с Валентиной Георгиевной вечером в пятницу, ни о прогулке с Денисом до остановки, когда они стояли на светофоре, смотрели друг другу в глаза, и в целом мире не существовало никого, кроме них. Катерине снова стало одиноко. Девушка поддалась тоске, и на какой-то миг ей почудилось, что она захлебывается, легкие переполняются прозрачной водой, и некая загадочная сила тащит ее ко дну. Руки и ноги продолжали выполнять привычные движения, заученные на уровне физической памяти, но Кэт все равно продолжала тонуть. Тут не закричишь, не позовешь на помощь, потому что никто не услышит, потому что всем все равно. Никто даже не поймет, что происходит, так как внешне всё совершенно нормально. Но вот внутри – пустота, холод и одиночество. Еще и в мыслях какая-то ерунда – математические формулы, строчки из стихотворений, обрывки услышанных фраз, воспоминания. Как одиноко! И отчего-то страшно. Меньшов смог бы ее понять, сумел бы почувствовать то, что она не описала бы словами. Не зря он был ее другом, не зря ее так к нему тянуло. Только бы выкроить секунду, поговорить, просто остановиться, выдохнуть, сказать о том, что ее тревожит, и ощутить поддержку. Кэт, как всегда, ушла раньше Дениса, поскольку в школу непременно нужно было попасть к первому уроку, а не ко второму, или даже третьему.

Остававшиеся дни до соревнований пролетели незаметно. Катерина сделалась рассеянной, говорила сбивчиво и постоянно путалась в заданиях, техника страдала от этого, угрозы Валентины Георгиевны снять девушку с участия в эстафете не возымели никакого эффекта. Результаты по-прежнему были хуже ожидаемого, Кэт не могла из-за этого не расстраиваться, но и расстроиться так сильно, как ей хотелось бы, тоже была не в состоянии. Жена отца беспрестанно пилила Катерину за то, что она уделяет слишком мало времени учебе, а самому отцу некогда было вникнуть в проблемы дочери, хотя он старался выкраивать для нее немного времени каждый вечер. Дни напролет Сергей Яковлевич проводил в своей мастерской, погрузившись в очень важный проект.

– У тебя каждый проект – самый важный! – Возмущалась Кэт, скучавшая по отцу.

На тренировках она не находила себе места, чувствовала себя белой вороной, не понимала, что плыть, когда, за кем и в каком режиме. Надевала лопатки, когда нужны были ласты, хваталась за доску, когда просили взять колобашку. Гиреев пустил в ход все свое злословие и остроумие, но его издевки не ранили Катерину так сильно, как всеобщее молчание. Точно никто не признавал за ней права на существование, точно все считали, что она просто занимает место на дорожке и сбивает своей растрепанностью весь ритм занятий. Валентина Георгиевна дважды пыталась поговорить, но ей не удалось никакими уловками вытащить из Кэт правду о происходящем. Хуже всего было предательское поведение Меньшова – он одевался со скоростью света и пулей вылетал из здания бассейна еще до того, как Катерина успевала снять мокрый купальник и шапочку.

В день соревнований муниципалитет города предоставил спортсменам автобус, чтобы они смогли добраться до места проведения мероприятия. Валентина Георгиевна устроила разминку перед выездом, во время которой всем влетело за нерасторопность, лень, нежелание выкладываться. Тренировка началась в пять, ради них даже бассейн открыли на два часа раньше, поскольку в шесть тридцать автобус уже отъезжал от центрального входа.

Все соображали с трудом, зевали и ругались друг на друга. Катерина жадно глотала воздух на каждом вдохе, но кислорода все равно не хватало, даже когда она пробовала дышать один к двум и, что совсем уж непозволительно, один к одному.

– Кучкова! Один к одному ты могла дышать, когда тебе семь лет было, и ты первый раз в воду зашла. И то, тогда уже это было позором! Мне нужно, чтобы ты сегодня проплыла хотя бы по кандидату, лучше по мастеру, а ты ногами перебираешь так вяло, словно они у тебя по центнеру каждая весят.

– Меньшов, я не понимаю, что с твоими руками! Кто тебе приделал эти спагетти вместо рук? Кто тебя грести так учил? Руку доводи до конца, Меньшов! Работай, работай!

Доставалось даже Гирееву и Олыбахину, которых обыкновенно не трогали. Нужно сказать, что боевой дух от подобных напутствий не поднимался, все были раздражены, злость мешала сконцентрироваться на дыхании и технике. Усталость и недосып выливались в заторможенность реакции. На пробном заплыве Катерина пропустила сигнал старта и прыгнула в воду на полсекунды позже, а Гиреев, помятый и зевающий больше других, сделал фальстарт. По пути в раздевалку ребята шепотом проклинали день, когда родители отдали их на плавание, и выражали всеобщее недовольство тактикой тренерши. Вместо того чтобы дать выспаться, их заставили притащиться на такую раннюю тренировку, да еще и подорвали веру в себя. Катерина терла глаза, покрасневшие от хлорированной воды, не заметила, как Гиреев остановился прямо перед ней, и налетела на него со всего размаху.

– Тише, звезда эфира, зашибешь насмерть, – возмутился Леха, но лицо ее вовсе не выражало недовольства, скорее – радость, так что можно было решить, что он это подстроил. – Куда так торопишься?

– Ты и сам знаешь. Если бы кое-кто не тормозил по жизни, может, нам не нужно было бы в такую рань тащиться на тренировку, – огрызнулась Кэт и попыталась обойти препятствие.

– На что это ты намекаешь? Хочешь сказать, что я торможу всю вашу восхитительно слаженную команду? Или, может, торможу развитие ваших с Меньшовым отношений?

Катерина вспыхнула, жадно глотнула воздух, но ничего не ответила, а просто оттолкнула Гиреева и устремилась к женской раздевалке. Придя в себя, Леха догнал Кэт и схватил ее за локоть. Девушка остановилась и пристально всмотрелась в лицо бывшего лучшего друга, сейчас не внушавшего ей ничего, кроме отвращения.

– Что тебе нужно, идиот?

– Да так, маленький пустяк. Чтобы ты перестала зазнаваться и ходить с таким видом, будто ты лучше всех. Будет тебе известно, эта тренировка – на твоей совести. И то, что все мы вынуждены вставать ни свет, ни заря – исключительно твоя вина. Особенная и великолепная Катерина, превратившаяся в плавучую соплю из-за неразделенной любви к единственному и неповторимому Денису Меньшову. Валентина Георгиевна надеется тебя вытащить, не дать тебе повторить ее ошибку, вот и гоняет, чтобы ни секунды свободной не было, чтобы некогда было о фигне думать, а нас – вместе с тобой заставляет вкалывать.

– Ты несешь какую-то хрень, ясно? Кто тебе дал право обвинять меня в том, чего на самом деле нет? Это ты, между прочим, на тренировках ничего не делаешь, а сам строишь из себя неприкосновенного идола, до которого никому не дотянуться, как ни пытайся. Возомнил о себе слишком много, Гиреев, а на деле ты ноль без палочки, и Валя нас гоняет из-за того, что ты лоботряс!

– Я-то, может, и лоботряс, – согласился Лёха. – Но я им всегда был, на протяжении всех лет, что занимаюсь плаванием. И, несмотря на это, показываю достойные результаты на соревнованиях. А ты раньше была первой на тренировках, хотя на соревнованиях выступала хуже некуда, а теперь даже тренироваться перестала. Всем уже ясно, в чем тут дело. Меньшову на тебя плевать, так что ты просто просрешь свой шанс добиться чего-нибудь.

– И как это, по-твоему, связано с сегодняшним подъемом? – Поинтересовалась Катерина, хотя сама уже знала ответ на свой вопрос. Нельзя было не признаться, что в чем-то Гиреев все-таки прав, даже если в остальном он полный придурок. Ответить он не успел.

– Кучкова! Подойди ко мне.

Катерина закатила глаза, предвкушая неприятную беседу с тренершей, внезапно возникшей у них с Лехой за спиной. Парень, почувствовав опасность, скрылся в душевой, Кэт же ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

– Катерина, ты готова? – участливо спросила Валентина Георгиевна. На лице ее тоже отразился ранний подъем, а также все переживания, связанные с предстоящими соревнованиями. Тон у нее был дружелюбный. Кэт только не могла взять в толк, почему она только сейчас об этом спрашивает, после того, как все утро втаптывала их в грязь. Почему же она вспоминает о чувствах своих воспитанников, когда уже поздно об этом думать?

– Конечно, – покривила душой Кэт. Она вовсе не была готова плыть на соревнованиях, даже ехать туда, даже стоять сейчас на ногах так, чтобы они не дрожали и не подкашивались. Она не была уверена, что сможет выйти на старт, поскольку живот крутило с неведомой силой, все мышцы настолько пришли в тонус, что стали вялыми, и девушке было страшно. Все утро воображение подсовывало ей неприятные исходы событий, отчего волнение только усиливалось. Мозг рисовал картины, как она не может выйти на старт, потому что ноги отнялись, как падает в воду прежде, чем дан сигнал, поскольку нервы чересчур напряжены, как убегает со старта и несется в туалет, пропустив свой старт из-за рвотных позывов и кручения в животе. Но все же – она знала, что вполне способна сделать все, что в ее силах. Стоять ровно, спокойно перенести поездку, размяться и проплыть все свои дистанции так, как ждет от нее Валентина Георгиевна. – Да, я готова.