– Чтоб тебя хищники съели, – проворчала та, нехотя садясь на грязном одеяле. – Зачем ты мучаешь меня? Дай отдохнуть старым пяткам, которые по воле нашего отца и вожака Ирткома теперь больше напоминают жаркое.

– Племя здорово и в оазисе, а значит, он ведет нас правильной дорогой, – привычно отрезал Хек, – и каждый должен выполнять свою работу. К нашим палаткам вышло какое-то больное животное, на нем шерсти почти не осталось от заразы, а та, что осталась, свалялась и висела, как корка.

Керра с усталостью и болью посмотрела на Хека старыми выцветшими глазами.

– Солнце сейчас очистит всё лучше, чем мои травы, моли его о помощи, а не меня, – она снова улеглась и пробормотала: – Добавьте Чистой травы в воду, этого будет достаточно.

Хек поморщился. Из-за ленивой дуры придется снова пить горькую воду, но это лучше, чем лихорадка. Самец покинул палатку. Возвращаясь на свой пост дозорного он еще сделал несколько кругов вокруг лагеря, прежде чем успокоиться и продолжить свое наблюдение уже из-под навеса.

Чеширу же пришла пора решать – что делать дальше. Хотелось пить. Пройдет совсем немного времени, прежде чем жажда станет невыносимой, а там такое притягательное озеро…

Иртком с остальными тащил кувшины с водой к лагерю, когда к ним из леса выполз самец другого племени. Шкура чуть темнее, странный на вид, таких он давно не видел.

– Откуда ты, чужак? – поставив кувшин на землю, спросил Иртком у странного создания.

Чужак не ответил, лишь указал рукой на плетеный кувшин с водой. Иртком опустил взгляд и кивнул:

– Ты меня понимаешь?

Чужак издал странный, вроде как хлюпающий, звук – длинный, сложный. Вожак вздохнул – поговорить не получится, а жаль, с такими интереснее всего. Иртком махнул сородичам рукой, и те налили воду в миску. Чужак почти трясся от нетерпения, пока тара с влагой приближалась к нему, и осушил миску в один момент. Вожак нахмурился, но показал налить еще воды. Не было смысла жадничать в оазисе, здесь важнее люди, а не влага. Второй миски чужаку хватило, он вытер рот и протянул тару назад Ирткому, только почему-то оскалился, показав острые зубы. Жители племени присели, оскалились, отзываясь на подобный враждебный жест. А чужак поднял верхние лапы, показывая ладони, сделал шаг назад, не переставая пятиться, он всем своим видом демонстрировал, что не опасен.

Четырехрукие остановились, перестали кричать. Повисла пауза. Иртком, глядя в глаза чужаку, убрал оскал со своего лица. Незнакомец сделал то же, а потом закрыл рот верхней парой рук. Вожак снова кивнул и указал рукой в сторону лагеря. Новый член племени – это хорошо… Стоит предупредить людей, что он скалится не угрожая, а от радости. Странная особенность.

Незнакомец вообще был странный, но обычай предков гласил, что новая кровь в племени дороже всего, и потому невест всегда отдавали встреченным в оазисе племенам в обмен на их невест. Потому и встреченный одинокий чужак должен быть принят, как свой, и обучен языку.

У зеленой кромки к вождю подскочил Хек, стал сбивчиво и быстро жаловаться на травницу, на какое-то больное животное. Поняв, что придется добавить в воду Чистой травы, Иртком отвесил Хеку оплеуху с досады.

– За что это? – отскочив на безопасное расстояние, возмутился Хек.

– За то, что вовремя не заметил урода,– прорычал вождь, а потом кивнул на новичка. – Нашли его в оазисе, говорить не умеет, а когда доволен – скалится, словно покусать тебя готов.

Хек посмотрел на незнакомца, тот показался ему смутно знакомым, а еще появилось ощущение, будто двоится в глазах.

– Я обучу его,– вздохнул он и увел новичка.

Дальше все пошло своим чередом.

Было много странного в новичке, члены племени постоянно косились на него. Тот обладал ужасно чувствительной кожей и почти не вылезал от травницы, которая ежедневно смазывала его ожоги. Складывалось впечатление, что шерсть совсем не защищает его. Учился новичок с трудом, не раз Хек рычал, прыгал вокруг и едва не бросался с кулаками на своего подопечного за непонятливость. И даже девушки не торопились виться вокруг чужака, хотя каждая втайне мечтала остаться в родном племени.

Так прошла неделя.

– Я теперь понимаю, почему его народ оставил его, – сказал как-то Хек, когда пришел в палатку к вождю – отчитаться о своих успехах и провалах незнакомца. – Он глупый, порой не понимает тех вещей, о которых знают даже дети, и умеет пользоваться только двумя руками.

Иртком кивнул. Время, которое они провели в оазисе, было благодатным, но нужно принимать решение о продолжении пути. Здешней земле нужен отдых.

– Считаешь, не стоит брать его с собой? – вождь сидел в своей палатке на шкурах, одной парой рук опершись о пол, вторую – сомкнул в замок и положил на пальцы подбородок. – Что, стоит нарушить обычаи наших предков?

При упоминании о предках молодой самец смутился, опустил взгляд:

– Я просто думаю, сможет ли он выжить во время перехода? Это будет суровым испытанием для него.

Иртком кивнул своим мыслям:

– И поэтому ты предлагаешь оставить его здесь на верную смерть? А если чудом это странное создание выживет, то не известно, что случится с оазисом. Сможет ли природа восстановить равновесие? – слова вождя звучали тяжело, с оттенком порицания. – Скажи, Хек, а какова опасность для племени – взять с собой новичка? Ты узнал его имя?

– Череш, – молодой самец, коверкая, с трудом произнес имя. – Он мало ест, но много пьет. Он слаб, но достаточно легок, если мы дадим ему молодого жеребца… Возможно… Нет, он неопасная обуза для племени.

Иртком поднялся на ноги и повернулся к Хеку спиной, демонстрируя этим свое расположение к парню.

– Тогда всё решено – Череш пойдет с нами, и воля Великого: доживет он до следующего привала или нет.

========== Зальтар. Часть 4 ==========

Обдах создал для нее камеру, создал небольшой мир для них двоих. Холодное угрюмое пространство с вечной ночью за окном. Где-то там вдалеке, на грани слышимости, что-то шуршало, или ей так казалось.

Агата лежала, съежившись на мокром полу. Она ждала звука шагов Обдаха. В междумирье время было эфемерно, но экзекутор делил его на равные доли, и девушка могла почувствовать страх ожидания.

Холод и слабый запах запекшейся крови.

Сколько она тут? И сколько еще осталось? Обдах как-то сказал, что пытки закончатся, просил поверить ему. Но Агата почему-то знала, что не сегодня. Может, в следующий раз ее выпустят из клетки, но не сейчас. Крылатый раз за разом говорил о какой-то личной обиде, может, так и не смирился, что ведьма отвернулась от него, когда Обдах оказался у нее в руках; может, обида за погибших по вине ведьмы, а может – просто игра больного разума крылатого. Обдах болен. Это пугало не меньше хлыста в его руках. Бешеный блеск глаз и бесконечные речи, в которых Агата не находила смысла, вселяли отчаяние. Безумие – это стихия, а на стихию нет управы.

Наконец камень под телом Агаты передал ей звук шагов. Обдах всегда приходил в строго определенное время, приучал девушку к своим привычкам, дрессировал ее. Вот и этот день не стал исключением. Демиург остановился над ней, глядя снисходительно и спокойно на бледное тело у своих ног, на слипшиеся волосы.

– Вставай, Агата,– сказал он.

Она сжалась, а слова ушли эхом в пустое ничто. На одно безумное мгновение ведьма решила ослушаться, подождать, пока крылатый рывком поднимет ее на ноги. Обдах тогда помедлит несколько мгновений, перед тем как заковать Агату и продолжить истязание, просто будет немного больше мгновений без боли. Когда девушка казалась полностью сломленной, крылатый медлил, иногда даже завершал пытки раньше времени, а иногда, сжав зубы, продолжал.

– Сколько? – хриплый, словно бы чужой, голос с трудом вырвался через израненные губы пленницы. – Сколько еще осталось?

Боль пронзила все тело, как только Агата зашевелилась. Простая попытка подняться стала началом пытки.

– Нам с тобой с лихвой хватит,– неожиданная усталость проскользнула в голосе демиурга.

Обдах снова достал кнут, как и много раз до этого. Всегда вначале был кнут. Порядок не менялся. Раз за разом. День за днем. А вот финал всегда бывал разным.

– Сегодня я ударю тебя десять раз, – монотонно сказал Обдах.

Десять. Ничтожно мало в сравнении с тем, как обычно приветствовал ведьму крылатый. И непозволительно много для той, что на ногах толком держаться не могла.

– Я ударю тебя десять раз, но ты не должна издать ни звука. Не должна шевелиться и оборачиваться. Не должна падать. За каждое нарушение этого условия я добавлю два удара. А потом, когда мы закончим, я подлечу тебя, – слова звучали, словно хорошо заученный, но скучный стишок.

Агата не питала больше ложных надежд на быстрое окончание. Да, через мгновение она постарается удержаться на ногах. Вцепится обломанными ногтями в стену и будет считать: «Раз, два, три, четыре…». Будет вздрагивать каждый раз, как только кнут со щелчком коснется исхудавшего тела, оставив на нем красный след. А потом, где-то после пяти ударов, она упадет и разрыдается. Будет молить о пощаде. Но слезы не помогут, и будет прибавлено еще четыре удара: за то, что упала и не сохранила молчание

– Перед раскаянием всегда идет смирение,– произнес Обдах, готовясь нанести удар. – Смирение – это то, что не позволяет тьме поработить разум.

Слова смолкли, и кончик хлыста за мгновение описал дугу – первый удар, неожиданно болезненный, хуже прошлых. И все же она ошиблась, где-то на третьем или четвертом ударе уже потемнело в глазах. Агата просто упала без сознания на пол своей камеры, не вскрикнув и не нарушив молчания.

Обдах отбросил ставший ненужным кнут в сторону. Подошел к девушке. Сел рядом, осторожно приподнял Агату, уложив ее себе на колени. Мужчина смотрел на ее измученное лицо с глухой тоской.

– Глупая девочка,– тихо сказал Обдах, и его пальцы скользнули по ее щеке.

Демиург прятал свою жалость, как что-то постыдное. Ведьма не чувствовала заботы Обдаха, он не позволял Агате очнуться раньше, чем сможет отпустить и продолжить. Крылатый эгоистично стремился утешить свою душу, но не ее.

Ведьма же осталась одна во тьме покинувшего ее сознания. Ей даже показалось, что тени пришли за ней и уже рвут остатки юной души на части. Кровь из свежих ран проступала на спине, обнаженное тело в руках демиурга было худым и чрезмерно костлявым. Смирение, иногда это самое страшное, что может случиться.

***

Дни складывались в месяцы. Месяцы отмеряли первый год жизни Чешира в чужом мире. Он маскировал себя под одну из обезьян, надеясь, однажды примирить племя со своим настоящим обликом. Но даже с отличной маскировкой маг сразу же заработал репутацию дурочка и ошибки природы. Над ним часто потешались: давали горькую еду с хорошей порцией Чистой травы, заставляли выполнять бессмысленные задания и попросту врали обо всем, как только он научился понимать их язык, больше напоминающий повизгивание. Однако в их поведении не было того, чего он ожидал от диких кочевников пустыни: настороженности по отношению к чужаку, злобы, садизма, так характерных для людей недалеких. Рыжие обезьяны, казалось, были добрее людей, рассудительнее, а может, просто иными. Их шалости никогда не переступали порог жестокости. К чужакам же в племени было особое отношение: свежая кровь – ценный ресурс.

Племя насчитывало всего несколько десятков особей, у каждого – свое место, каждый знал, чем ему следует заниматься. Женщины следили за сохранностью еды, плели полотна. Мужчины обеспечивали еду и защиту от пустынных хищников, которые изредка нападали на племя. Жизнь рыжих обезьян была суровой, но в то же время спокойной, размеренной, не похожей на бешеный ритм городов почившей Земли.

Было уже раннее утро, над красноватым горизонтом светлела полоса – свидетельство скорого восхода. Старая Керра сидела у своей палатки, что держалась на одной опоре. Травница смотрела перед собой пустым взглядом. Никто не пытался помочь ей с работой или как-то разговорить, да и Керра была тихой. Чешир нарушил ее уединение, присев рядом.

– Старые и убогие должны держаться вместе, – Керра издала ухающий звук, заменявший четырехруким смех. – Что, молодняк опять издевался над тобой? Или ты пришел к старухе со своими ожогами?

– Я пришел поговорить. Кого ты видишь, глядя на меня?

Беляков наконец решил обрести свое место среди этих существ, получить обязанности, он по-настоящему хотел остаться с ними.

– Худого и мелкого мужчину, у которого две руки почти отказали, –Керра начала пристально вглядываться в очертания собеседника, и от этого, уже в который раз, у нее разболелась голова. – Странный ты. Молодые думают, что мы разминулись на день или два с твоим племенем. Я же считаю, что ты был одинок намного дольше… Не знаю, как тебе удалось выжить?..

– Но никто так и не спросил, как было на самом деле. Даже ты сейчас не спрашиваешь. Всем интересно, но никто не спрашивает.

Чешир чуть было не усмехнулся по старой памяти, но сдержался. Местную манеру улыбаться – обезьяны сжимали губы и выставляли их вперед – он так и не смог перенять.

Старуха замолчала, отвернулась от него, уставившись на темные волны пустыни. Слова, сказанные чужаком, лишь подчеркнули происходящее, но при этом изменили суть вещей. Почему она сама не расспросила его? Почему допрос не устроил Иртком? Череш, хоть и не от мира сего, но все же мог знать что-то полезное… И ведь не вчера пришел в племя… А Хек, который обучал его, лишь ретивее остальных строил догадки о чужаке.

– Кто ты? – проговорила она, и голос внезапно прозвучал хрипло, почти без свиста, почти как из уст человека.

– Я – странник и очень долго брел один, – он выпрямил ноги на песке,– я все еще не с вами, но хочу стать одним из вас, хоть и не похож.

– Совсем рассудка лишился? – старуха отвела взгляд, не желая видеть правду, хотя теперь, после слов Чешира, вполне была способна разглядеть его настоящую оболочку. Если бы хотела…

Беляков пожал плечами и решил больше не мучить старуху, пытаясь предъявить ей истину. Со временем обезьяны поймут, что он не из их вида. Они удивятся, что не замечали раньше, как не похож Чешир на рыжее лохматое создание, но к тому моменту он будет уже своим в доску, и внешность ничего не изменит.

– Скажи, Керра, а почему ты не стремишься передать свои знания кому-нибудь еще?

Кажется, после этих слов старухе стало чуть легче дышать, хоть воздух постепенно и наполнялся душным жаром наступающего дня. Странная тревожащая тема была закрыта, а на этот вопрос травница уже умела ответить. Хотя правду все же не говорила.

– У меня была ученица, но померла вперед меня. Ее сожрал песчаный ящер,– Керра повернулась в сторону большого шатра, в котором жили молодые невесты. – Все никак не могу подобрать новую ученицу.

На самом деле старуха просто боялась. Пока она необходима племени, Керре нельзя было умирать… А найдется замена, и смерть сможет забрать ее, когда захочет.

Василий проследил взгляд знахарки:

– Калеке не дадут права жениться, – маг умолчал, о том, что предпочитает девушек с волосами только на голове и с меньшим количеством рук, – может, лучше возьмешь меня в ученики?

Старуха заухала со свистом, на нее даже обернулись проходившие неподалеку самцы.

– Ты же дурак! В какие ученики?!

========== Обдах. Часть 1 ==========

Ночь таяла, и воздух всё больше наполнялся теплом, оставалось совсем немного, прежде чем чужое солнце превратит песок в раскаленную сковороду. Люди потушили огни и спрятались в палатках, Чешир поднялся и поправил палатку:

– Смерть не смотрит на то, как ты готова к ее приходу, – заметил маг, – Однажды ты заснешь в последний раз, и племя останется без травницы.

– Замолчи, юродивый, заткнись! – старуха поднялась на ноги и принялась улюлюкать.

Чешир зашипел, оскалился, как поступил бы любой из сородичей Керры, и, пятясь, ушел от нее, интересно, что ему самому подобное поведение тоже было привычно. «Хотел же поберечь нервы старушки», – подумал Беляков. Маг все еще жил в палатке с Хеком, на собственную имели право обезьяны с семьей или травница. Половозрелые самцы обычно обходили запрет, живя тройками или четверками, а всех девушек селили в один большой шатер. Хек уже давно спал и, хоть почувствовал появление соседа, вида не подал. Василий примостился подальше от молодого самца и в который раз уснул на шкурах, пропитанных песком.

В который раз ему снилась промозглая ночь, как всем снятся кошмары из прошлого, смолотые в фарш усталым сознанием. Во сне он снова играл героя, но был чудовищем. Почти ничего не было видно, кроме грязной дороги с кусками асфальта. Перед ним, вздрагивая, стояла Анна и, хрипя, пыталась вдохнуть, из-под ее белых пальцев падали крупные капли крови. Остекленевшие глаза девушки смотрели прямо на него. Потом Суворова медленно, словно в замедленной съемке, начала падать, рыжие волосы волной взлетели вверх. Только опустилась девушка не на сырую осеннюю землю, а утонула в звенящей тьме, там только холод и что-то похуже, чем пустота. Тягучая маслянистая тьма стала подниматься, она поглотила почву под ногами мага. Мужчина провалился вниз, задрал голову, поднял руки, тщетно пытаясь ухватиться за воздух, и увидел родную планету со стороны, увидел тысячи новорожденных душ огоньками курсирующих между мирами. Они стремились к Земле, но огромный рот с длинным розовым языком слизал их на подлете и расплылся в демонической улыбке. Отчаяние, непередаваемый ужас…

Чешир вздрогнул и проснулся. Его трясло, и воздух казался просто ледяным. Мужчина выполз из палатки под палящее солнце, ветер жег ноздри, а песок обжигал кожу. Беляков все не мог согреться. Он погрузил руки в раскаленную красноватую смесь песчинок, не понимая, что руки уже покрылись волдырями. Сейчас температуры раскаленной солнцем поверхности хватило бы, чтобы сварить яйцо всмятку.

Обезумевшего мага назад в палатку затянули руки Хека:

– Ты идиот! – зарычал самец, отвесив мужчине увесистую оплеуху, – точно идиот! Потом лечи тебя! Ты же заболеешь от ожогов!

– Мне было холодно. – Чешир потер щеку, по которой пришелся удар рыжей обезьяны.

Хек мог бы снести ему голову, если бы приложил немного усилий. Легко бы сломал своими острыми зубами шею человеку, но вместо этого – пощечина и визг.

– Дышать же нечем, день на дворе! – он еще немного помахал руками, попрыгал, потом, перегревшись, сел. – Из-за тебя не выспишься, повесил Иртком мне… Хуже детеныша!

Беляков сжал пальцы и только теперь почувствовал боль от ожогов, задумчиво посмотрел на руки и вздохнул:

– Прости, не знаю, что на меня нашло, я больше не выберусь наружу, – мягко с ужасным акцентом проговорил Чешир, чувствуя себя стариком, впавшим в маразм.

Столько всего произошло за последнее время, а мальчишке приходится присматривать за ним – таким сильным, повидавшим жизнь.

– Да уж постарайся. – Хек подобрался поближе, обнюхал Чешира. Прищурился, недовольно фыркнул и повалился на бок. – У меня есть огненная настойка, давай на двоих? Быстро согреешься.

Маг ухмыльнулся и покачал головой:

– Не лучшая идея, когда не хватает воды, и такой жар в пустыне…

Молодому самцу пристало совершать глупости, а ему больше глупить нельзя – выбран весь лимит. Теперь уж точно нельзя быть легкомысленным, хотя именно сейчас хотелось напиться вдрызг, до свинячьего состояния, чтобы забыть, что он человек, а не один из зальтарцев, и эта пустыня – не его родной дом. Ничего не происходило долгие месяцы, и ожидание сводило его с ума.

***

Обдах стоял на балконе, за которым клубились золотистые облака, вверх и вниз уходили этажи дворца демиургов. В который раз крылатый размышлял о том, насколько правдиво ощущение грандиозности этого места. Что есть обжитые комнаты и коридоры, а что – лишь иллюзия, наподобие зеркала. К нему подошла девушка со слегка голубоватыми крыльями в мантии, которая хорошо сидела на фигуре, только капюшон так же скрывал лицо. Она оперлась на серые перила рядом с Обдахом, как и он, рассматривая изменчивые клубы тумана:

– После вылазок в запретные миры мне все кажется, что под этим белым пространством скрывается тьма, что вот-вот выскользнут тени и поглотят меня, – вздохнула, опустила голову, уставилась на серый пол под ногами. – Как тебе удается быть таким спокойным после спасения душ на Земле, когда тьма практически ревела на тебя?

Обдах вспомнил те дни, когда носился по погибшей Вселенной в надежде найти жизнь среди пустоты.

– Я получил опыт, – заговорил он, – я смотрел раз за разом, как обращаются в тени те, кого уже не спасти, и понял…

Крылатый замолчал, слишком рано говорить обо всем Мире, сначала нужно убедиться, что она пойдет за ним, а не струсит.

– Что ты понял? – переспросила Мира, обернувшись к нему.

Закономерный вопрос, но демиург, отвечая, не говорил лишнего:

– Они умнеют, каждая поглощенная душа оставляет в этом месиве свой отпечаток, свой опыт, – крылатый поднял взгляд, и девушка смогла увидеть в нем отблески внутреннего огня. – Как думаешь, откуда берутся тени?

Агате нельзя было задавать эти вопросы, ее они могли уничтожить окончательно, а Обдах мог себе позволить подобное любопытство и даже заражать им.

– Не знаю я, из запретных миров? – торопливо проговорила Мира, делая шаг в сторону. – То, что я пришла к тебе, не значит, что я забыла о том, кто ты: Первый из Демиургов, карающая рука Создателя.

– Он твой Создатель, и то отчасти, не мой, – про себя Обдах добавил, что многое в живых мирах создано без участия Его воли. – Боишься, что я донесу на тебя? Боишься, что окажешься в моих руках, как та ведьма? Ты ведь подсмотрела, когда я пытал Агату?

Мира побледнела, ее руки затряслись, а крылатый понизил голос до шепота:

– Боишься, что я увижу твои запретные сомнения? Ты ожидала, что все страхи я разведу руками, успокою правильным словом. Ты ошиблась, –демиург отвернулся от нее, снова глядя на облака. – Если будет прямой приказ, я исполню, но сам доносить на тебя не буду. Никогда. Сомнения и вопросы могут погубить тебя, но ты точно погибнешь без них.

– И что это значит?

В голосе Миры прозвучала злость, но Обдах только поднял руку, показывая, что ей стоит уйти.

========== Обдах. Часть 2 ==========

Брюхатая Тэя ходила вокруг молодых самцов, играющих с фишками. Ее муж Рэм вместе с остальными был увлечен игрой. Про таких, как Тэя, говорят: «Ребенок ребенка рожает». Самка была младшей из замужних особей в племени и еще не растеряла своего любопытства. Сейчас же ее страшно заинтересовали действия самцов. Девушка раз за разом останавливалась возле супруга и тихонько трепала его за плечо, прося дать и ей сыграть. Но будущий отец шипел на нее, не желая отрываться от своего занятия.

Сама игра была проста и напоминала смесь домино и дурака: на фишках было три сектора, на каждом из них – определенное количество точек от одного до двенадцати. Когда кто-то ходил, нужно было закрыть количество точек своей фишкой с таким же или большим числом точек в одном из секторов. Остальные тоже могли подбросить фишку, если число точек в секторе совпало с тем, что уже лежало на «столе».

Чешир играл вместе со всеми, и ему было откровенно скучно – он выигрывал и проигрывал по собственному желанию, даже иногда забавлялся тем, что отдавал победу кому-то конкретному. Он легко понял: как выигрывать по правилам и как незаметно их нарушать. Но остальные были исполнены азарта, кричали и улюлюкали, махали руками…

Бедная Тэя для них была чем-то вроде надоедливой мухи. Маг поманил девушку к себе. Сразу после приглашения он опустил голову, подставляя свою шею Рэму. Самец сначала напрягся, потом фыркнул – сейчас развлечение ему было важнее ревности, да и Тэя оставалась под присмотром. Девица же, как только поняла, что муж не против, тут же приземлилась возле мага. Тот тут же передал ей все свои фишки, тихо поясняя, что делать.

Уже через минуту Тэя радостно повизгивала, выиграв в первый раз, она весело ухала, махала одной парой рук, второй обнимая Василия. Рэм угрюмо смотрел не них и немного скалился. Во второй раз победа была тоже за девушкой, а восторг ее стал еще громче. На третий раз не только Рэм, но и остальные самцы посмурнели, начались недовольные замечания из разряда, что женщинам нужно заниматься своим женским и не портить суровым самцам досуг.

После пятой победы Тэя благополучно потеряла интерес к игре. Решив, что куда интересней рассказать о своих успехах другим женщинам, она, тяжело топая, начала отходить от круга игроков. Песок под ее ногами вдруг как-то нехорошо зашевелился, раздалось тихое, едва уловимое шипение, как если бы кто-то плыл в недрах песка. Чешир первым заметил это и дёрнул девушку назад к себе. В струях красного песка, там, где мгновение назад стояла Тэя, лязгнула зубами пасть: голова огромного ящера выплыла из-под песка, повернулась и снова попыталась ухватить девушку, зубы резко сомкнулись возле самой пятки Тэи. Чешир умудрился ударить животное по нижней челюсти, заставив его захлопнуть пасть раньше времени. В маге вдруг проснулась злость, еще немного – и он мог войти в раж. Ему захотелось разорвать эту ничтожную ящерицу на части, но тут перед ним призраком возник образ Анны, такой, как он видел ее в последний раз, с угасающим взором. Вместо того чтобы броситься на зубастую рептилию, как требовало его нутро, он продолжил уворачиваться вместе с Тэей от зубов пресмыкающегося, сначала катаясь с ней в обнимку на песке, а потом, заставив девушку встать. Хищник разъярился, полностью выбрался из песка, перебирал короткими лапами и с остервенением хватал зубами воздух. Он не мог понять, почему не получается достать такую близкую добычу, и на поверхности был более чем уязвим.

Остальные самцы схватили всё, что было под рукой и могло служить оружием, и бросились вперед. Ящера били камнями, кто-то схватил его за хвост, но животное рвалось только вперед, на Тэю, выкидывая из-под лап тучи пыли. Рэм с криком воткнул свое копье монстру в шею между пластинами и, пробив насквозь, пригвозлил ящера. Тот задергался, заревел, но крепкие руки самца уже не давали ему сдвинуться с места. Песок стал мокрым от крови, и вскоре чудовище затихло, перестав дышать.

Тэя продолжала кричать от страха, пока не поняла, что все закончилось, и она осталась жива. Самка сильно, до боли, прижимала к себе Чешира и тихо вздрагивала. Тот попытался немного ослабить хватку спасенной им женщины, казалось, еще немного и треснут ребра. Возле них собралось все племя. Женщины увели Тэю и принялись хлопотать возле нее, сильный испуг сам по себе был опасен для беременной, не говоря уже о недавней «акробатике». Чешир стоял, тяжело дыша, и старался успокоиться. Прошло столько времени, он думал, что опьянение силой ушло, а оказалось – просто притаилось, ждало момента, когда что-то всколыхнет его чувства.

Потом как-то внезапно стало вновь пусто, остались лишь немного ошалелые игроки с фишками в руках и вождь.

– Эта сволочь проползла в песке под дозорными? – Иртком осматривал труп животного, его жесткие костяные пластины. – Мясо и шкура – хорошо, что заметили поздно – плохо.

– Я бы высек этих лентяев, лишил бы воды, – шипел муж Тэи. – Если бы не Череш…

– Дурачок был ловким, – подтвердил кто-то из обезьян.

Чешир потирал бока и угрюмо посматривал на окружающих, он все еще не до конца понимал речь обезьян.

– Я накажу дозорных, лишу их части имущества, – коротко подытожил Иртком. – Кто добил ящера?

Все указали на мужа Тэи, а тот кивнул на мага:

– Я хочу отдать ему свою долю охотника, я был не лучше остальных, а он спас мою жену.

– Твое право распоряжаться мясом, Рэм, – Иртком еще раз посмотрел на ящера, покачал головой и ушел к дозорным.

Обезьяны какое-то время постояли над монстром и молча оттащили его к главному костру. Чешир остался один. Опять светлело.

В полдень, когда песок пустыни снова раскалился, Тэя закричала в своей палатке. От пережитого ужаса схватки у девушки начались раньше времени, посреди пустыни. За долгие годы эволюции вид и прохлада оазиса стали сигналом к началу родов в конце срока. Женщины никогда не рожали в пустыне – это была почти верная смерть для матери – от обезвоживания и для ребенка – от перегрева. Но из-за ящера биологические часы сбились, и новая жизнь ребенка могла закончиться, почти не начавшись. Будущий отец оказался один на один со своей рожающей женой. Остальные лишь слушали отчаянный крик – идти по солнцу означало сжечь себе ноги. Чешир обмотал ступни кусками шкур и выбрался из палатки. В этот раз Хек не только не пытался его остановить, но даже хотел пойти следом, однако, немного потоптавшись по песку, завизжал и спрятался обратно в палатку.

– Обмотай ноги, если хочешь идти со мной, – крикнул ему Василий, а сам направился к травнице. Та, к его вящему удивлению, несмотря на доносящиеся и сюда истошные крики роженицы, крепко спала.

– Ты жива еще? Вставай! – Василий начал ее трясти.

– Зачем? – Керра открыла глаза, зло глядя на мужчину. – Нам нечем Тэю отпаивать, а ребенок не выживет больше двух-трех ночей, если вообще родится живым… Жаль ее, но я не смогу ничего сделать. Ты тоже иди спать, зря только ноги жег.

– Старая дура! Говори, что ей нужно?!

– Вода нужна, – фыркнула старуха и закричала, когда он рывком поднял ее на ноги.

– Собирай травы, будет тебе вода и всё, что надо.

Травница затряслась, увидев его зеленые глаза с вертикальными зрачками. Но через мгновение ей закрыли рот:

– Я перегрызу тебе шею, если не попытаешься помочь им, – последние слова дошли до Керры, и она стала трясущимися руками собирать травы.

– Что еще, кроме воды, тебе нужно? – холодно спросил маг у Керры.

Та помотала головой. Мужчина закинул ее за спину и потащил в палатку роженицы.

В палатке Рэма и Тэи стояла жуткая вонь, девушка металась и кричала. Взгляд у Рэма был потеряный и ошалелый.

– Вы поможете? Помогите ей! – самец заметался, потом вцепился в Керру, но, получив оплеуху от Чешира, отскочил, зашипел.

С кислой миной травница запричитала:

– С ума все посходили, невозможно спорить с пустыней!..

Покосилась на Чешира и торопливо добавила:

– Но я попытаюсь. – Потом обернулась к обезумевшему самцу: – А ты жуй вот это, сотри зубами в кашу, только не глотай.

Старуха дала Рэму какие-то веточки, и тот с готовностью принялся выполнять задание. Травница подошла к Тэе, опустила на землю узелок с травами и посмотрела на Чешира.

– Вода нужна, – язвительно напомнила она.

– Будет, сколько надо, – маг показал свои зубы.

Рэм наблюдал за ними, но сказать ничего не мог, продолжая жевать ветки, – самец на глазах становился спокойнее.

Василий нашел в углу палатки почти пустой бурдюк и чашу для воды. Создавалось впечатление, что большую часть воды самец с перепугу вылил и обрек на смерть уже не только жену, но и себя. Однако Беляков не собирался всё оставлять, как есть. Если он смог забрать в междумирье свое тело, то и вернуть из него тоже мог. А там каждый творец. Чешир налил в миску воды, бросил туда песка, чтобы получить более четкое отражение, и наклонил миску над пустым бурдюком. Из нее непрерывным потоком полилась вода, причем не грязная, а кристально чистая прохладная влага. Большая часть лилась мимо горлышка и тут же уходила в песок.