Богинка

Глава 3
Не все, что ты знаешь

Дрема сидела на Боровицкой башне и плела узоры снов.

С длинных темных пальцев свисали нити тьмы, прочные и шелковистые, чуть колыхались на ветру. Миг – ожили, потянулись друг к другу, сплелись в мерцающий звездной пылью узор, завязались продолговатыми узелками. Каждый из них – момент пробуждения каждого из жителей многомиллионного города.

Дрема коснулась рубиновой звезды, та ярко замерцала, просвечивая сквозь туманную плоть. А горит-то как, жарко горит, окаянная! Оттого все сны москвичей сегодня будут страстными и горячими, полными запретов и сладости.

– Шалишь? – совсем рядом прозвучал тихий голос. И не разобрать: мужской или женский, только знай себе растворяется в шуме ветра.

– И не думала, – ответила Дрема, задумчиво глядя в сторону Александровского сада. Гуляют, надо же. Не спится им ночью. Впрочем, ночи сейчас на зависть летние. Не замерзнуть, не озябнуть. А если и так, то любовь греет многих.

Собеседник устроился рядом. Подул на звезду Боровицкой башни, приглушая сияние. И вот уже огненный рубин стал кирпично-красным, под цвет стен. В поле зрения возникла рука, длинная и полупрозрачная, чуждо-нечеловеческая. Прошла сквозь узор снов, впитывая и вбирая ночную тьму и звездный свет. Легко преодолела расстояние до Храма Христа Спасителя, словно его и не было вовсе, ласково погладила купола. Те тут же загорелись неистовым золотом, ярким, живым, настоящим – не чета электрическому свету.

– Так лучше, – сказал собеседник.

Дрема пожала теневыми плечами и продолжила плести узор. У снов ведь есть душа и есть плоть. Душа, как и у людей, спрятана хорошо и надежно, ее так просто не поймать. А вот плоть можно разрушить вмиг. Этим и пользуются кошмары, стремящиеся оторвать кусок плоти из снов и старающиеся тут же занять ее место, чтобы потом отравить разум спящего.

– У нас чужие, – помолчав, сказал собеседник.

– Они всегда тут, – ни капли не удивилась Дрема. – Еще с тех пор, как этот холм Ведьминой горкой звался.

Холм, словно почуяв, что о нем говорят, тяжело вздохнул. На мгновение растворились во тьме здания и Боровицкая площадь, растаяли Кремлевские башни. Деревья стали выше, зашумели тысячами голосов древнего бора. Воздух пропитался запахом хвои, ночной свежестью и дымом костров. Языческое капище никуда не делось и в двадцать первом веке, просто надежно спряталась под веками и современными материалами, под следами людей и заслоном памяти.

– Да… – выдохнул то ли собеседник, то ли ветер. – Но я чувствую, что быть беде. На твою территорию заглядываются.

Дрема легонько тряхнула плетением, во все стороны разлетелись серебристые и изумрудные искры. Закрыли деревянных идолов, спрятали огни древнего капища. А потом и вовсе видение исчезло, и современный город заиграл всеми красками ночной жизни.

– Посмотрим, – сказала она. – Коль станет тяжко, позову. Знаю, как выкликать тебя.

И покосилась лукаво. Фигура собеседника колыхалась рядом, окутанная туманом и смолистой тьмой. Что поделать, не любит он обретать конкретный облик, когда поднимается в высоту.

– Но я и не буду сидеть сложа руки, – предупредил он. – Да и знаешь ты не все…

Дрема снова пожала плечами. Узелки на плетении превратились в хрустальные колокольчики, мягко зазвенели при ударе друг о дружку.

– Твое право. Твой город. Не все, что ты знаешь, знаю я. И наоборот. Но ведь так и должно быть, не так ли?

В ответ – тишина. Он не шевельнулся, но Дрема сумела разобрать кивок. Так-так, дают ей волю, пусть и будут следить.

– Смотри, сама признала…

– Конечно.

Спустя несколько секунд она снова осталась в одиночестве. Посмотрела на полыхающие золотом купола Храма Христа Спасителя, покачала головой.

– Вот же ж… Все по-своему норовит сделать. А то, что меня слепит, так ему все равно. Ну, ничего, Гюрг, мы еще поговорим…

И накинула на храм свое плетение.

* * *

День пролетел на невероятной скорости, практически ничем не отличаясь от предыдущего. А вот вечер тянулся: медленно, душно, не желая уступать место ночи.

Тамила сидела на балконе и молча смотрела на заходившее солнце. Тонкая сигарета в длинных пальцах тлела, выпуская сизый дымок. Во рту растеклась горечь табака с привкусом вишни. Мать всегда говорила, что курить такие сигареты могут только интеллектуалы, непризнанные гении и извращенцы. Тамила не относила себя ни к одной из этих категорий, однако мать периодически приписывала ей их все сразу.

– Ты могла бы быть ученым, – глухой голос матери, кажется, отталкивается от серых стен квартиры, дрожит, миг – и рассеется пылью. – Сколько собрала красных дипломов? Один, два? У тебя золотая медаль лежит в коробочке. Зачем?

Каждый разговор с ней – очередное напоминание, что из блестящего талантливого ребенка ничего не вышло. Ничего – это экономист, это цифры в глазах, это прокуренный голос, деньги каждый месяц, часть которых получает мать, и безразличие ко всем выговорам.

В гости к родителям Тамила старалась ходить нечасто. Собственные недостатки не казались столь удручающе огромными, когда глухой голос вновь начинал повторять:

– Ты бы могла… Ты же раньше… Почему же не сейчас?

Вопрос стекает расплавленным железом. После не остается ни мыслей, ни желаний – только пепел и пыль. Так бывает в местах, где века назад прошел поток раскаленной лавы. В местах, где больше ничего не будет.

Сигарета догорела, кончики пальцев обожгло. Тамила поморщилась, потянулась за пачкой и достала новую. Налетел прохладный ветерок, шевеля каштановые волосы. Вся она – сухая, стройная, смуглая, с карими в черноту глазами. И движется резко и быстро, никакой пластичности и очарования. Да и… сложно быть нимфой в тридцать два. Уж скорее дриада, не старая, но уже не мечтающая о юности.

Тамила сделала глубокий вдох, только надышаться все равно не вышло. Прохладный ветер, но какой… неправильный. Духота смеялась над людьми, ветер ничего не мог с ней поделать.

Щелкнуло колесико зажигалки, табачная горечь снова полилась вишневой горячей струей в горло. Внизу слышался скрип ржавых качелей, еще из тех, что поставили несколько лет назад. Металлический столб, еле крутящееся колесо на его вершине и две мощные цепи, прикрепленные к нему. На свободных концах цепей – узкие доски. Дети садятся на последние, доисторические качели начинали крутиться, хрипя от старости. Внизу вдруг звонко закричал ребенок. Тут же раздался громкий окрик женщины:

– Борька, стой! Куда на дорогу?! Ну, я тебя сейчас!

Ребенок замолк, Тамила глянула вниз. Мальчик лет пяти растерянно стоял посреди дороги и смотрел на приближавшуюся женщину в зеленом платье. Из-за поворота, сверкнув фарами, будто хищник глазами в темноте, повернула приземистая машина.

«Идиот какой-то, – подумала Тамила, – фары не забыл включить, а объехать детскую площадку ума не хватило».

Машина рыкнула, молодая женщина ухватила ребенка, моментально забыв, что хотела наказать, и метнулась в сторону. Машина на скорости пронеслась мимо. Женщина в зеленом не двигалась, молча глядя ей вслед.

Тамила чуть нахмурилась. Почему-то вспомнился вчерашний разговор в метро. Истеричная девица и cтарая сплетница – не та компания, о которой нужно думать. Разговор с ними был странным.

Украсть ребенка. Она затянулась, выпустила дым. Таким может заниматься кто угодно. Органы там, что-то иное. Достаточно на свете богатых бездетных пар, готовых отдать любые деньги за младенца.

Она передернула плечами и раздавила окурок в пепельнице. Сволочи. Все равно таким нет прощения. Из корыстных целей они делают несчастными настоящих родителей.

Тамила прикрыла глаза. Настроение ни к черту. Внезапно пришло воспоминание. Даже не вспоминание, а его тень, вытянутая и трепещущая, такая бывает от пламени свечи, которое сдувает ветер.

Внизу снова кто-то закричал, но она уже не стала смотреть туда. Нечего. Бабки на скамейках у подъезда завтра преподнесут все новости на блюдечке с голубой каемочкой. Вновь раздался скрип ржавых качелей, залаяли собаки, непутевый Борька, кажется, опять выскочил на дорогу – слышны крики его матери. Можно бесконечно наблюдать. Ничего не изменится.

Тамила открыла дверь и вошла в комнату. До этого кондиционер не зря работал около часа, чтобы ночью можно было спокойно спать. Но спать ей не хотелось. Она прошла на кухню, взяла тусклую турку, сыпанула кофе, залила водой и поставила на огонь.

«Надо бы почистить турку», – рассеянно подумала Тамила, глядя на готовящийся напиток.

– Нелепые аристократские замашки, – прозвучал в ушах голос отца, хриплый, странно звучный, будто в трубу кто насыпал песка. Вроде все слышно, но при этом есть ощущение фальши и неправильности. – Варят кофе бездельники и гурманы, как твоя мать.

С матерью они разошлись, когда Тамиле было тринадцать. Это официально. А разлад пошел на пять лет раньше. Художник, дитя свободы и сторонник временных заработков так и не смог научиться жить в семье, воспринимая себя ее частью. Было вообще удивительно, как они жили вместе до этого. Отец, Владимир Антонович Соловей, не способен был говорить вместо я – мы, вставать по утрам, ходить каждый день на работу и следовать правилам. Остальное – пыль, мелочи жизни. Поэтому сваренный кофе был ему непонятен.

Тамила сняла турку и перелила напиток в чашку. За окном кто-то пронзительно взвизгнул, рука дрогнула, коричневая ароматная жидкость полилась на светлый пластик стола.

Она ругнулась, ухватила первую попавшуюся под руку тряпку и принялась вытирать.

У отца было всегда так же. Не пролить, не разбить у него не получалось. Обязательно случалось что-то такое, что потом приводило к скандалу. В последнем обычно победительницей выходила мать.

Отец, поджав губы, уходил к себе в комнату и закрывался, не желая никого слышать.

После этого они могли не разговаривать несколько дней. Хуже всего в это время было то, что про Тамилу оба словно забывали. Такие дни казались серыми и блеклыми, а по ночам приходило чудовище. Оно почему-то пахло сиренью, сладостями и… страхом.

Среди темноты не получалось его разглядеть, однако Тамила очень хорошо знала, что чудовище рядом. Оно дышало на ухо, от этого было тепло и щекотно, но по позвоночнику ползли мурашки, и хотелось кричать. Только нельзя было размыкать губ, иначе чудовище метнется сгустком тьмы вперед, войдет в глаза, оплетет с ног до головы и утянет за собой. Куда – Тамила не знала и не пыталась узнать. Играть в молчанку с чудовищем было страшно, но правильно. Каждый вел свою партию, зная, что второй не нарушит правил.

Тамила всегда хотела, чтобы бесшумно открылась дверь, и в комнату вошла мать. Или отец. А чудовище, испугавшись взрослых и света, рассеялось, как черная пыль. Но никто не приходил. Тишина в доме била по нервам, оглушала бешеным стуком собственного сердца.

Тамила иногда беззвучно плакала, но не смела выйти сама.

Нельзя. Чудовище будет против, оно хочет играть. От запаха сирени становилось дурно, желудок делал кульбит, тошнота подбиралась к горлу, а перед глазами появлялись цветные тени. Что было потом – она не помнила, просто просыпалась утром. С лучами солнца кошмары таяли, рассказывать о них было боязно.

Мать в мистику не верила, могла жестоко засмеять, а отцу, кажется, было абсолютно все равно.

Потом чудовище ушло, исчезло быстро и бесшумно, как надоедливый сосед, который вдруг решил сменить квартиру. Скучать никто не будет, но и совсем забыть не сумеют.

Тамила привела в порядок стол и принялась за кофе. Он уже подостыл, поэтому можно было насладиться напитком не обжигаясь.

Она присела на диван. Кухня была обставлена неплохой мебелью даже по столичным меркам. Зарплата позволяла приобретать хорошие вещи, но никак не людей. Тамила невольно задумалась, пытаясь понять, почему вспомнилось чудовище из ночных кошмаров. Да и как оно появилось – никогда не задумывалась. А ведь появилось же. Пришло из ниоткуда быстро и мягко, будто и не отходило от детской колыбельки.

Кофе вдруг показался горьким, сигаретный дым и тот приятнее был. Тамила поморщилась, встала и вылила остатки в раковину. Незадавшийся день продолжался дрянным вечером. Но чудовище…

В детстве ей снился сон. Особенно, когда желтый фонарь светил прямо в окно, и казалось, что раскаленные электрические лучи проникают в маленькую комнатку, она видела его совсем близко.

Сгусток тьмы появлялся возле шкафа с книгами, замирал, словно прислушиваясь и проверяя, есть ли рядом с ним кто-то. Сердце стучало в ушах, ладони становились влажными, Тамила впивалась пальцами в одеяло, под которым было нестерпимо жарко. Тьма не двигалась, живой кляксой замирала в комнате, а потом вдруг вздрагивала, вытягивалась веретеном, трепетала, как под порывом ветра. Хотелось истошно кричать, но голос пропадал.

Из тьмы выползало чудовище: медленно и неторопливо. Возле тьмы появлялся белый червь и какая-то странная темная согнутая палка.

Тамила хрипло выдыхала, понимая, что палка – это лапа, а червь – изогнутый коготь.

Проходил миг, и чудовище резко прыгало на потолок. Металось вправо, потом влево, слышался пронзительный стрекот и тут же резко обрывался, будто кто затыкал Тамиле уши берушами. Звук больше не повторялся, но чудовище продолжало метаться по потолку и стенам. Его можно было видеть только краем глаза и лишь в движении. Девочка холодела, пошевелиться не было сил. Стрекот пронзал стрелой и неожиданно переливался в вой сирены скорой помощи. Потом слышались с улицы возбужденные голоса.

Тамила не шевелилась, но в какой-то момент вдруг понимала, что чудовище исчезло. Встать и подойти к окну она все равно не осмеливалась. Лежала, боясь вздохнуть. Сон был слишком похож на реальность. Потом становилось спокойнее, и остаток ночи проходил спокойно. Правда, наутро она узнала, что у соседа случился сердечный приступ, и вызывали врачей.

Тогда почему-то подумалось, что он тоже видел чудовище, но не сумел смолчать и закричал. Поэтому оно его и забрало, а ее – нет. Сон или реальность? Тамила никому не рассказала о своих мыслях, решив, что все равно никто не поверит.

Чашка чуть не выскользнула из рук.

Тамила быстро закрыла кран. Посуда бьется к счастью и опустошению бюджета. Поставила чашку на место, решив, что бодрящих напитков на ночь лучше все-таки не пить, а то детский страх может вернуться.

Неожиданная трель телефонного звонка заставила вздрогнуть.

– Кого еще на ночь глядя, – прошипела Тамила сквозь зубы.

Телефон она не любила, считая, что говорить по нему можно только по рабочим вопросам или с очень близкими людьми. Последних у нее было слишком мало, а о работе сегодня уже думать не хотелось.

Она глянула на определитель. Корженевская. Лиза не считает, что почти ночь – это повод не беспокоить, она вообще не любила условности.

Тамила взяла трубку.

– Ты там долго еще собираешься киснуть? – поздороваться подруга даже не подумала. – Помнишь, что на выходных мы записались на семинар по сновидению?

Тамила кивнула, но потом спохватилась и ответила:

– Да, помню. Надеюсь, что не буду работать. Столько всего…

На семинар они собирались давно, поэтому пропускать его не стоило. Но если совсем не будет сил, то сидеть, как выжатый лимон, нет смысла.

– И думать не смей, – обрубила Лиза. – Ничего не знаю. Соберешься и пойдешь. Ты меня уже второй месяц за нос водишь.

Тамиле стало стыдно, подруга была права.

– Хорошо, договорились. В эту субботу – обязательно.

– Вот и ладушки, – повеселела Корженевская. – Завтра тебе я еще позвоню. Добрых снов.

– И тебе.

Тамила посмотрела в окно, за которым уже была ночь. Уверенность, что придут именно добрые сны, почему-то быстро растаяла.

Глава 4
Через воспоминания

Пальцы быстро стучали по клавиатуре. Напротив Тамилы сидел надоедливый подрядчик из строительной фирмы и пытался доказать, что отчеты сделаны верно. Стопка бумаг на краю стола неуклонно росла, а цифры на экране никак не хотели сходиться с теми, что были написаны в отчете.

День едва начался, а настроение было испорчено выговором начальства. Сосредоточиться на работе не получалось, потому что каждые пятнадцать минут раскрывалась дверь в кабинет, и появлялся новый посетитель.

С утра работа не заладилась, все валилось из рук, при желании сделать быстрее, получилось с точностью до наоборот.

– Тамила Владимировна! – недовольно протянул подрядчик. – Вы ж меня не слушаете!

«Глаза мои тебя не видели», – только успела подумать Тамила.

На экране монитора появилось продолговатое окно, окаймленное раздражающе красным цветом.

Тамила шумно выдохнула.

– Программа зависла. Подождите.

Подрядчик нахмурился, хотел было что-то сказать, но раздался громкий телефонный звонок. Тамила от неожиданности чуть не подпрыгнула и схватила трубку:

– Алло?

– Зайди ко мне, – обронил начальник, и тут же послышались короткие гудки.

До сих пор не в духе. Да уж. Ничего удивительного.

Ругнувшись про себя, она встала из-за стола и рванула к двери, прокручивая в голове, где и что могла запороть еще, раз начальство говорит таким недовольным тоном.

– Тамила Вла… – послышалось за спиной.

– Я сказала, ждите! – рявкнула она и выскочила за дверь.

До кабинета начальника нужно было пробежать приличное расстояние.

Тамила краем глаза посмотрела за окно: на улице лил проливной дождь. Почему-то вместе с ним из прошлого приходили странные образы. Темная квартира, запах сирени – густой и сладкий, необъяснимо вездесущий; высокие шкафы, заставленные книгами, и вкус свежей выпечки.

Мать никогда ничего не пекла, отмахиваясь тем, что не было времени. Бабушку Тамила совсем не помнила – та умерла, когда не исполнилось и месяца. Какая уж тут выпечка?

Вместе со странной обстановкой в памяти иногда возникал облик нескладной темноглазой женщины. Не молодой и не старой, вроде обычной – таких сотни, только в глубине почти черных глаз всегда пряталось что-то непонятное. Так бывает, когда глядя в прозрачную воду озера, невозможно рассмотреть его дно.

Тамила отогнала прочь ненужные мысли и остановилась возле внушительной двери. Темно-коричневой, с золотой табличкой «Табан Виктор Евгеньевич. Директор».

Сделала глубокий вдох, стараясь успокоить вдруг бешено заколотившееся сердце. Пребывающий в дрянном настроении начальник имел скверную привычку цепляться к каждой мелочи, поэтому избежать неприятного разговора было невозможно. Она подняла руку и постучала. Стук вышел коротким и нервным, но никакого ответа не последовало, пришлось входить так.

Начальник сидел, внимательно изучая бумаги, и даже не поднял головы.

– Виктор Евгеньевич, можно?

– Давай сюда, – буркнул он, громко захлопывая папку с отчетами. – Объясни мне, Соловей, до каких пор мне будут промывать мозги в департаменте за твои ошибки?

Тамила смотрела в пол, изучая паркет. Она знала, что спорить бесполезно, бурю лучше переждать. И лучше смотреть на лысину шефа, мечтая стукнуть чем-нибудь тяжелым. Отвлекает, кстати, хорошо.

– Молчишь? А вот я так молчать не могу там!

Он громко потарабанил пальцами по столу. Послышался еле уловимый скрип – с таким звуком стул начальника всегда отъезжал в сторону.

– В общем, мне таких работников не надо, Соловей, – уронил Виктор Евгеньевич, – хочешь считать ворон за окном – пожалуйста. Но не в моей фирме.

Тамила сжала кулаки, ногти до боли впились в ладони. Внутри клокотали ярость и обида.

– Пойду, Вадим Евгеньевич, – неожиданно холодно сказала она. – Клиента из «Промстроя» прислать к вам?

Табан нахмурился. Что-то прозвучавшее в голосе Тамилы заставило его насторожиться. Жесткое, решительное и отстраненно-бунтарское. Обстановка накалилась до предела. Он вдруг понял, что сейчас она действительно может уйти.

– Я жду ваших распоряжений, – предельно ровным и спокойным голосом произнесла она.

А про себя сама же криво улыбнулась. Да уж, смелая стала, дерзкая. Но порой надо показать острые зубы, чтобы не пытались искусать тебя. Табана всегда это останавливало, так как свою зарплату она всегда честно отрабатывала.

Начальник неожиданно опустил плечи и резко махнул рукой:

– Сама занимайся. У меня департамент и это… Иди сюда, короче. У меня тут с программой проблемы.

Тамила смотрела на него, как настороженный зверек, готовый в любую минуту кинуться и впиться в горло, но, кажется… и впрямь все прошло. Подействовало, да. Табан не рискует доводить ее до белого каления. Порой кажется, что чего-то побаивается.

Она подошла к компьютеру начальника. Табан нетерпеливо указал на свое место:

– Садись, я подожду.

Тамила послушалась. Уселась и положила руку на мышку. Да уж, вот это техника. Да и стол стоит столько, что можно лишь мечтать. Только бардак на нем постоянный, извечно некоторые… табанят все документы.

Она клацнула на нужную вкладку, но внезапно оказалась на каком-то непонятном сайте. Как раз из рода тех, где мигали рекламные баннеры, пестрели вызывающие заголовки, зазывая сделать переход на другие веб-страницы. Тамила попыталась закрыть его, однако стрелка мышки превратилась в миниатюрные песочные часы, а на весь экран вдруг раскрылась вкладка с фотороботом какой-то женщины.

«Киднеппинг сегодня – обычное дело?» – прочла она заголовок.

Далее шла статья, но ее Тамила уже не заметила. Внутри вдруг все похолодело, как завороженная она смотрела на монитор. Фоторобот всегда отвратительного качества, так что толком рассмотреть мало что получилось: темные глаза, длинный нос, большой рот. Но, казалось, что она смотрела прямо на Тамилу.

По монитору вдруг пробежала рябь, рот женщины дернулся, будто она собиралась что-то сказать. Черты лица искривились, лицо смазалось грязно-белым пятном, но глаза продолжали смотреть, вынимая душу.

В горле Тамилы появился горячий тяжелый ком, а внутренности сдавил железный обруч ужаса.

Темные глаза глянули прямо на нее, обнажились кривые зубы в жуткой усмешке. Рука с длинными изогнутыми ногтями дрогнула и потянулась вперед. Еще чуть-чуть и пробьет монитор и окажется прямо возле лица.

Не отдавая себе отчета, Тамила резко опустила руку и нажала на кнопку перезагрузки.

Тихий щелчок отрезвил, развеяв накативший вязкой волной нахлынувший ужас. Воздух пошел в легкие, она только сейчас сообразила, что не дышала, пока смотрела на монитор.

– Соловей, ты чего? – подозрительно спросил Виктор Евгеньевич, за это время на удивление не проронивший ни слова.

– Комп… – голос предательски сорвался. Тамила прокашлялась и повторила более уверенно: – Компьютер у вас уже плохо работает. Надо новый, Виктор Евгеньевич.

Надо же, получилось сказать почти убедительно. Только вот, кажется, ей совсем не поверили.

Табан смотрел подозрительно и прищурившись. Но потом выдохнул и кивнул:

– Да, ты права, давно пора. Так звать программиста?

Тамила покачала головой:

– Сейчас справимся, но в следующий раз – не знаю.

Ее мысли были далеко от начальника с его дурацкой техникой. Перед глазами по-прежнему стояло жуткое лицо, и она готова была поклясться, что это был не просто фоторобот.

Дальнейшая настройка программы прошла в полной тишине. Уже когда Тамила выходила из кабинета, Табан вдруг окликнул ее.

– Что? – обернулась она, удерживая дверь.

Тяжелая, зараза. Это, видимо, для неугодных заказчиков. Чуть прохлопал ушами – бац! – получил дверью по затылку. Ну, или для подчиненных. Это как пойдет.

– Ты это… не обижайся на меня, – вдруг выдал Виктор Евгеньевич, чем неслабо озадачил, потому что подобных слов от него сотрудники почти не слышали. – Сама понимаешь, департамент… Ну, и все остальное.

– Понимаю, – кивнула Тамила. – Могу идти?

– Иди. – Табан вдруг снова стал хмурым, словно решил, что слишком долго пребывал в человеческом облике. – Иди уже, работы полно.

Передышка закончилась. Почти бегом пришлось нестись назад, в свой кабинет. Слова Виктора Евгеньевича несколько отвлекли от ужаса увиденного, оставив его где-то глубоко внутри. Приглушили, но не уничтожили полностью.

Когда Тамила вернулась, подрядчик был на месте, однако посмотрел на нее так, словно она сделала что-то непростительное.

– Я думал, вы не вернетесь.

– Вернулась, – хмыкнула Тамила. – Я всегда возвращаюсь, если обещала.

После разговора с начальником любой клиент казался беззубой собачонкой, поэтому нервничать она больше не собиралась. Собрала бумаги, ловко засунула в папку и вручила подрядчику.

– Я это не принимаю, сделайте правильно и привозите завтра.

Тот вспыхнул, сделал шумный вдох, но Тамила не дала ему рта раскрыть:

– Переделать, – четко выговорила она. – Иначе приду с проверкой.

В кармане тут же запиликал мобильный. Напуганный подрядчик сразу сник и кивнул:

– Как скажете, Тамила Владимировна.

От Корженевской пришла смс-ка, в которой подруга напоминала, что завтра нужно не опоздать на семинар, иначе их попросту не пустят. Тамила поклялась себе, что ни за что не забудет поставить будильник на нужное время, и спрятала телефон.

Собственный компьютер все же пришлось передавать в руки программистов. Стопка бумаг уже была разделена на две части. Однако работа снова застопорилась. Почему-то казалось, что стоит лишь перевернуть документ, как на следующей странице она встретится глазами со страшной незнакомкой и услышит леденящий душу голос:

– Ты ушла от меня, глупая. Вот видишь, теперь приходиться искать замену.

Почему именно это?