Полина от удивления даже работу оставила и после паузы, пожала плечами – но нравится или не нравится людям – здесь выбирать не приходится. Специально невозможно добиться ничьего расположения, разве что совсем недолго. А долго обманывать не удастся – люди все равно разберутся, с кем имеют дело. Так бывает всегда.
Ну, допустим… Однако вы, моя уважаемая соседка, похоже не совсем осознаете, что с вами сделали столь любимые вами горожане Коптева.
Да? А что они со мной, по вашему, сделали?
Зря улыбаетесь. Я смотрю на эту историю со стороны, без эмоций. Так вот, ваши сограждане лишили вас всего, чего только можно лишить молодую девушку – любви (в перспективе – семьи) и образования (в перспективе интересной работы). То есть, обобщив два эти соображения – вас оставили без прекрасного будущего. Попробуйте, Поленька, поспорьте со мной.
Вы имеете в виду, тогда… после выпускного бала. Я уже почти забыла об этом. Да. А учиться сама не поехала – не захотела…
Поленька из вас получился бы враг – всем на зависть. На вашего молодого человека всем скопом городской общественности оказывалось мощнейшее давление вплоть до физической расправы и в итоге его заставили отказаться от вас, предать. Вы считаете это шуткой, ерундой на постном масле?
Откуда вы все это знаете?
Вы не ответили.
А что тут ответишь – обидно, конечно. Но как вы правильно заметили, мой мозг высшим образованием на логику не натаскан, так я по старинке посчитала – значит не судьба.
Замечательно. Ладно. А почему же вы не поехали учиться?
Причина самая простая – обучение стоит дорого, ну и, конечно, мне не хотелось уезжать из родного города.
А почему вы не упоминаете о полгороде людей, ходящих с коровье грустными глазами и о прячущих слезы родных?
Нам не хотелось расставаться – мне и моим близким и друзьям. Чувство обоюдное. Тоже не вижу здесь ничего особенного.
Поленька, вы решительно непробиваемы. Ваша доброта, как поводырь ведет вас только в одну сторону, закрывая броней от всего нехорошего. Но броня имеет и обратную сторону – вы ведь тоже ничего за ней не различаете. Значит вы не согласны со мной, вы не считаете, что любящие вас сограждане решительно испортили вам жизнь?
Конечно, нет! Я думаю – это очень глупо, когда человек так отвечает за свои поступки – перевешивает вину на какого-нибудь другого, и еще глупее, по-моему, повесить вину за отсутствие у меня высшего образования на целую половину города. Вы не находите?
Изумительно! Знаете, Поленька, давайте так. Обещайте мне подумать над тем, что с вами сделали родные и близкие в этом, именно в этом ключе, уважая и любя вас. Они одни – без вашего участия. И старайтесь посмотреть на эту долго тянущуюся ситуации, как гляжу я, со стороны. Уверяю вас, вы во многом согласитесь со мной, если будите беспристрастны. В любом случае это окажется полезным. Как и любое другое размышление. Хорошо? А я, собственно, сегодня к вам по делу. Некоторая моя одежда, в том числе домашний халат пришли в некоторую негодность. Если вы, не являясь мужским мастером, не сможете сшить мне новую одежду, возможно, вы согласитесь починить старую?
Да, пожалуйста. В пошиве мужской одежде я не очень сильна. Могу что-нибудь простенькое, но это не соответствует высокому уровню ваших вещей. Поэтому, если вы не возражаете, я предпочла бы починить вашу старую одежду. Приносите. У меня сейчас работы не много.
А, хорошо, но может быть вы зайдете ко мне?
Возникла немного затянутая пауза.
Поленька сказала – честно говоря, глядя на ваши бабочки невероятной красоты, мне страшновато браться даже за мелкий ремонт ваших дорогих вещей.
О, да, мои бабочки – моя гордость. Да вы знаете, Поленька, я галстуки вовсе не ношу.
Не любите?
А, нет, к галстукам я тоже положительно отношусь. Но не одеваю в соответствие с техникой безопасностью.
Вот как? Но почему?
Видите ли, моя уважаемая фройляйн, за галстук человека очень удобно схватить, резко дернуть и эффективно треснуть по любой твердой поверхности. А за бабочку попробуй еще узватись! Ха-ха. О, Поленька, вы, кажется, побледнели. Не пугайтесь, пожалуйста, я шучу. Шучу. Простите, мой ангел, мои солдафонские шутки. За время моего одиночества я слегка одичал. О, все в порядке? Может быть, возвращаясь к предыдущему разговору и добавляя последний, мы, может быть поднимемся ко мне?
Вы все-таки оригинал. Но, Сергей Оттович, в этом пока нет необходимости. Мы ведь новые вещи шить не собираемся, поэтому мерки снимать не требуется. Но если я сочту нужным что-нибудь примерить, я потом скажу. Хорошо?
Что ж, фройляйн, как прикажете. Поленька, а вы вязать умеете?
Могу. Что бы вам хотелось?
Две или три пары толстых носков.
Из какой шерсти?
А какая есть.
Да, в общем-то любая. В нашем универсаме неплохой выбор, кроме этого, на рынке предлагают самопрядку, которую из шерсти собственных баранов сами и прядут. Правда, она довольно колючая. И в основном светлая.
Нет, светлую, колючую мне бы не хотелось.
Хорошо, я куплю шерсть в универсаме и принесу вам чек. Приподнимите, пожалуйста ногу. 43?
Да.
Завтра схожу за шерстью, послезавтра вечером можете забрать первую пару.
Как, вы вяжете пару носков меньше двух дней?
Да, быстрее не получится, мне нужно еще с платьем повозиться.
Ха-ха-ха – я имел ввиду, наоборот, что вы очень быстро работаете.
Видите ли, Сергей Оттович, я, честно говоря, не всегда очень быстро соображаю, поэтому я приучила себя быстро работать. Точность и быстроту движений выработать – это вполне достижимо. Знаю – не смогу поменять одно на другое, но хоть что-то мне должно удаваться. Так мне как-то спокойнее, никому не нравится быть окончательной кулема-кулемой. И знаете, зря вам кажется, что меня от жизни какой-то панцирь отгораживает. На самом деле, я переживаю, так же как и все и как все чувствую…
* * *
Час выхода Маньки и Митьки из КПЗ и час начала очередного митинга у дома немца разнился в полчала – время, потраченное на дорогу. Как всегда по многолетней привычке пара пробиралась переулками, минуя оживленные улицы. Конечно, в родном городе в этом особой необходимости не было, но лучше всегда следовать отработанным приемам, что б в состоянии неполного стояния выехать на автоматизме.
Отдохнувшая Манька была в ударе и громила своим обширным словарным запасом личность Крафта, приписывая ему очень удобные грехи. Которые, в принципе можно повесить едва ли не на любого человека, но от которых, в свою очередь, очень сложно отбрехаться. Манька проводила классическую ругательную схему. Бросала упреки и подозрения, которые звучали, как факты. Неизвестно, обдуманно или нет, но Манька довольно часто использовала подобный метод выведения человека из равновесия. Манька прекрасно знала – людям оправдываться привычно и даже необходимо, более того, судя по горячности их ответных речей, пожалуй, даже нравится, не говоря уж о подавляющем большинстве граждан, которым вовсе не безразлично общественное мнение. Поэтому граждане слово за слово и втягиваются помимо собственной воли в вовсе не нужную им по здравому-то размышлению разборку это я-то…?! А когда человек достаточно разогрет, тут уж и до рукоприкладства недалеко.
Манька, в основном, имела дело с мужчинами и прекрасно знала, как это некрасиво, когда озверевший мужик дубасит руками-ногами женщину, пусть даже такую пропащую, как она. Манька прекрасно понимала, что менты не станут разбираться, кто и как довел человека до того, что он замахал кулаками. «Убить словом» – все же не милицейский термин. Представители силовых структур признают пущенную кровь и переломы, ну ушибы тоже на крайний случай сойдут. Манька готова была рисковать пропитыми и отбитыми частями тела. Она знала, что Митька не позволит ее добить. Кроме этого, подобные зрелища всегда собирают зевак, ведь не в чистом же поле она воевать собирается. Надо только верно рассчитать время до прихода милиции, что б раньше в драке не отключиться, ведь именно в момент появления наряда и начинается ее главная роль. Слезы в семь ручьев, грудные крики боли, воздетые к небу руки, слабые проклятия «убившему» ее плохому человеку. Довольно эффектно называть буяна на «вы». Грубость и нецензурные выражения здесь проходят слабовато. Милицейские слышат их всю свою профессиональную жизнь. Эти слова сливаются для них в одну раздражающую какофонию. А вот – интеллигентные и нейтральные – не соответствующие нанесенному физическому ущербу «что вы со мной сделали» и «как вы могли» – приятно выделяются на привычном фоне.
Манька, сидя в КПЗ никакого специального плана не разрабатывала, она вообще редко что-то анализировала. Просто чувствовала – так надо, именно за этими ее словами и эмоциями – кратчайший путь к достижению данной цели. И она всегда предпочитала экспромт. Затверженная роль может сыграть злую шутку – в самый неподходящий момент переставать вырабатывать необходимой силы энергию. Манька не верила в артиста, полностью совпадающе отыгрывающего все дубли – да ну его такого неживого. Кроме этого Манька всегда учитывала свое физическое состояние. Тут бы нить происходящего не потерять – какой уж там план. А вот объем словарного запаса Манькин помощник – Маньку пока не подводил – идентифицировать бы последние пару тройку слов, брошенных ей в лицо, тут уж ее ответ ждать не придется. И в свое актерское мастерство Манька верила стопроцентно.
Сейчас, трезвая и злая, взывая к лишившего их крова человеку, Манька очень рассчитывала вытащить его на улицу. А дальше – дело техники. В начале ее бродячей жизни ей случалось во время уличных драк попадать вместе со своим обидчиком или обидчиками в милицию. Но это было давно. Сейчас действовали автоматически отработанные приемы и посему всегда находились и предъявлялись милиции более злостные и свирепые участники драки – ее же не задерживали никогда. А уж здесь – то, в родном городе, да еще только, только вышибленную из КПЗ, ее точно не вернут назад.
Если же представление достигнет цели и немца заберут, а уж это я постараюсь устроить – думала Манька – мы как-нибудь запоры-то его отомкнем. Немецкие замки русским фомкам не конкуренты. А уж когда внутри окажемся – так пущай этот захватчик чужих площадей возвращается, сколько душеньке угодно. И пусть у него все права на владение и вообще ре… репутация – эту зиму мы тут как-нибудь прокантуемся, а там видно будет.
Манька сипла на холоде, а немец все не показывался. Выйдите на улицу – покажитесь людям, посмотрите нам в глаза – взывала Манька из последних сил и уже понимала – сегодня этот номер не катит. Плевать этому немцу на все ее оскорбления. Он не знает Манькиных достоинств, для него она вульгарная бомжиха и все. Не цепляют его ее ненавистные слова, если он вообще их слышит. Да. Крепкий орешек этот немчура. Это русский терпит, терпит, да высунется – что ты сказала… – да я тебе… А эти холодные чужеземцы… Вот если бы немца позвал кто-нибудь, кто-то вызывающий у него уважения, тут бы уж Манька своего не упустила, непременно бы в диалог втянула.
Немец занижает ее умения, считает, что уральское здоровье легко пропить, не считает ее способной заболтать и переболтать. К тому, как оценивают противника твои глаза нужно относится с осторожностью. Манька по опыту знала, как это опасно считать безопасным безопасно выглядевшее. Да он и глазом моргнуть не успеет, как его ко мне притянет, и вот тогда…
Есть у нас в городе один человек, которого уважают все и вся, и Манька, оборвав последнюю фразу, протолкнулась сквозь толпу зевак к Поленькиному дому. Эй Полюшка, выйди на минуту – сорванным голосом позвала Манька, а когда Полина появилась на пороге, попросила – слышь, подруга, вызови немца не улицу, очень тебя прошу.
Зачем – спросила Полина.
Как это зачем? Этот человек занял наш дом и знать ничего не желает. Нам бы поговорить по душам.
О чем – так же спокойно спросила Поля.
Слушай, ты давай не прикидывайся – рассердилась Манька – знамо о чем.
То есть ты хочешь выгнать Крафта на улицу – человека, который официально купил этот дом и заплатил за него кучу денег, а сама в нем поселиться?
Полина, ну я от тебя не ожидала – протянула Манька. Ты что же за этого пришлого?
Я, извини, за справедливость. Немец тут не причем. Его не предупредили о еще парочке проживающих, когда продавали дом.
Значит – не поможешь?
Извини.
Ладно… Понятно. Дай хоть чего горячего поесть, замерзла я
Минут через двадцать приходи.
* * *
Немец появился около Поленькиного дома спустя три дня и начал с извинений. Поленька, я прекрасно помню, что должен был прийти позавчера, я сам не терплю непунктуальность, но я совершенно не имел другого выхода. Это компания бродяг – это было ужасно! Помните, Поленька, мы говорили о стихийных бедствиях – циклонах? Так вот, глядя на эту женщину начинаешь понимать и даже одобрять традицию называть эти грозные проявления природы женскими именами. Да, так было. До 1975 года все циклоны носили женские имена. Это сейчас их именуют определенными буквами начала имени и если ураган был очень разрушительным, десять лет его имя не используется. А раньше… Эта дама.... Вот уж действительно…
Знаете, Поленька – продолжал жаловаться немец. Мой дом стоит на самой окраине города, мало этого, он окружен трехметровым забором. Ну и как, спрашивается, получил я здесь то уединение, на которое рассчитывал? Ничуть не бывало! Горожане почему-то, желая потренировать горло криком или размять мышцы в драке, приходят именно сюда. Здесь любое, невежливым тоном произнесенное слово вызывает ссору, митинг или нечто подобное обязательно громогласное происшествие. Мне ставят в вину все городские неприятности! Знаете, Поленька, мне даже иногда кажется, что я нахожусь в самом грозном месте земного шара – на Богамских островах или в Аравийском море и в самое неподходящее время года, когда каждая вторая тамошняя депрессия развивается в циклон. Это ужасно!
Действительно – подумала Полина – достается ни в чем не повинному человеку. Ну и городок – скажет он и будет прав. Нехорошо это – обижать приезжего.
Сергей Оттович, простите нас, вы правы, вам тут достается, я даже не понимаю почему.
Да, да, Поленька! Если бы не вы, я давно бы поменял место жительства, хотя и дом меня устраивает и я уже вложил в него немалые средства, но как подумаю, как здесь жить придется, на этом постоянном вулкане, честное слово, так и хочется съехать.
Будем надеяться, что со временем все утрясется – успокаивала Поленька. Вы уже познакомились с нашими главными смутьянами – Марией Николаевной и ее мужем Дмитрием Павловичем. Больше желающих жить в вашем доме и считающих, что имеют на это право не предвидится. Так, что хуже быть не должно.
Поленька, вы как всегда умеете успокоить. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Как я могу отблагодарить вас за постоянную поддержку?
О, ну что вы. Вы преувеличиваете… Я…
Нет, нет, моя дорогая соседка, я знаю, что говорю. Разрешите пригласить вас, например, на ужин. Нет, не домой, не беспокойтесь – в ресторан. Я позвоню хозяину дня за три и попрошу разыскать и приготовить нечто особенное.
Сергей Оттович, в этом нет необходимости. Зачем тратить лишние деньги? Вы сами только что сказали, что сильно потратились, обстраиваясь на новом месте. Нет, спасибо, но в ресторан я не пойду. Да, вот ваш заказ – добавила Поленька, протягивая небольшой пакет, который все это время держала в руках. Я успела связать три пары. Надеюсь, вам подойдет. Чек за шерсть внутри.
О, о! Засуетился немец. Вы так любезны. Я вам ужасно благодарен. Вот деньги – и сунул целую пачку Поленьке в руки.
Поленька удивленно посмотрела на толстую в палец пачку купюр.
Машину покупаете? – улыбнулась она.
Машину? Нет, машина мне не нужна – в свою очередь удивился немец.
Я хочу сказать – насколько я знаю, примерно такую пачку денег стоит подержанная машина в наших краях. Полина отсчитала четыре разные невысокого достоинства банкноты, развернула их веером, показывая, сколько денег берет, а остальную пачку вернула немцу.
Этого достаточно. Спасибо.
Поленька – вздохнул тот – единственно, что портит наше с вами общение – это ваша скромность. Что ж, благодарю вас за труд, надеюсь вы возьметесь еще подлатать мои вещи и позволите мне заплатить вам побольше.
Боюсь – это невозможно. Я работаю руками, и я – не какой-то там ювелир, и поэтому никогда честно, много не заработаю. Сверхприбыли – это для работы головой. Я приучила себя реально смотреть на свой заработок. Я знаю – это сохранит нервы и мне и людям, для которых я рукодельничаю. И я стараюсь никогда об этом не забывать.
Поленька – вы просто совершенство. А еще говорят – подобные девушки в жизни не встречаются. Да. Ну, что ж еще раз вам большое спасибо. Сейчас я схожу за своими вещами. Но прежде Поленька, я хотел бы кое-что вам рассказать. Ммм. И как бы это не было неприятно, боюсь, в этом есть необходимость. Так вот – к делу. Видите, ли речь идет о вашем младшем брате Федоре. Ммм. Знаете, я уже несколько раз замечал его на своем участке, я имею ввиду уже внутренний двор. Не одного, разумеется, с друзьями. Он заглядывал в окна и вообще, полагаю – я не ошибаюсь – имел цель проникнуть в дом. Вы знаете в некоторых окнах до сих пор отсутствуют стекла. Конечно, к зиме я каким-то образом окна заделаю, но сейчас… Видите ли, Поленька, мне не хотелось, что бы об этом еще кто-нибудь знал, но вам скажу, полагаясь на вашу скромность. Ваш покорный слуга, вы знаете. – физик и… я, редко, но случается, провожу дома некоторые опыты. Сейчас довожу до ума одну вихревую установку, нечто вроде такого милого минициклончика. Из вихрей – движения в окружающем вакууме, эфире, называйте, как хотите, собственно и состоит вся наши жизнь…О, – не подумайте, я не ничего опасного не мастерю, но человек несведущий и при самом худшем раскладе может, о – не сильно, но все же в какой-то степени пострадать. Дом большой и я могу не услышать нежелательных визитеров. Нет, я прекрасно понимаю мальчишек и нисколько на них не сержусь – так уж они устроены – не могут не играть в рискованные игры. Но я опасаюсь ненароком нанести вашему брату и его друзьям хотя бы незначительный вред.
Во время всего монолога немца Поленька стояла совершенно ошарашенная. Вот только этого не хватало! – билась в голове тревожащая мысль.
Поленька, я позволю дать вам один совет. Когда будите просить вашего брата оставить в покое мой дом, ни в коем случае не говорите ему, что в доме его может поджидать опасность. Вы же понимаете – подобная информация действует на мальчишек как красная тряпка на быка. В этом случае, нам уже никакими силами не удастся отвадить детей от этих ммм не совсем безопасных экскурсий. По той же причине я прошу вас также никому другому о нашем разговоре не сообщать. Слухи, особенно в маленьких городах, имеют неприятную привычку молниеносно распространяться и увеличиваться в объеме. И в конечном счете непременно дойдут до ушей вашего брата и мы окажемся в той же, если не худшей ситуации, о которой я только что предостерегал.
Поленька, я расстроил вас. Знали бы вы только, как мне не хотелось начинать этот разговор! Но поймите, было совершенно необходимо уведомить вас о происходящем. Только общими усилиями мы может обезопасить вашего брата и его друзей от возможных неприятностей. Я просто не прощу себе, если что-то случится! Хотя, ммм… я уже сказал, что особо страшного произойти не может, но когда дело касается детей, сложно прогнозировать их действия. У нас говорят – самые маленькие производят самый большой шум. Ха-ха. В общем…
Поленька глубоко вздохнула – Сергей Оттович, спасибо вам и извините нас, ради бога. Я… я…и закончила про себя – я голову ему оторву. Подумать только! Что вытворяет этот мальчишка! Я – продолжила Поленька вслух – повидаюсь с ним немедленно. Простите, пожалуйста, и Поленька бегом вернулась в дом.
Поленька быстро оделась и снова выскочила на улицу. Она опоздала в школу к концу занятий и своего несносного братца не нашла. Ей оставалось только одно – ходить вокруг забора немца со стороны пустыря и постараться засечь Феденьку, если он попытается сегодня забраться внутрь. И оттащить его от этого забора за уши – грозно вслух высказалась Поленька.
Она прогуляла весь вечер, ужасно замерзла и не успела приготовить ужин. Когда она заглянула домой, родители потеряли уже не только Федора, но и ее саму. Мама что-то спешно доготавливала на кухне, а голодный родитель сидел за столовым столом под огромным желтым абажуром и с голодухи грызя корку черного хлеба, пытаясь читать газету.
Полина уже хотела снова вернуться на наблюдательный пункт, но на пороге сеней столкнулась с братом и едва заставила себя с лету не схватить его обеими руками за оба уха.
Непривычная сердитость висела над столом, пока семья ужинали жаренной картошкой и приготовленным на зиму лечо. Неподходящая обстановка для неприятного разговора, но тянуть нельзя. И Поленька начала. Времени на обдумывание у нее было достаточно и она напирала на непозволительность проникновение на территорию чужой собственности и на глупость поступка незрелой личности, которая «прет на территорию, на которой нет ничего интересного». Феденька своим умом гордился, ему очень не нравились моменты, при которых его уличали в отсутствие этого самого ума. Поленька оценила совет немца. Разговор складывался совсем по-другому, если бы действия брата сводили к опасным, а не к глупым. В этом случае у Федора загорелись бы глаза и полностью отключились уши. И дальше можно было бы не сомневаться, что Феденька непременно продолжит свою экспансию.
Мать, когда разобралась в чем дело – громко вторила Поленьке, отец, как всегда, молча взялся за ремень, и, как обычно, тянул паузу, ожидая, будут женщины его семьи отговаривать его от последней стадии воспитательного процесса или нет. Женщины, как всегда, отговорили, но при этом сами широко ссылались на оставленном на краю стола ремень и на его тяжелую отливную пряжку, как на дополнительный аргумент в случае ослушания.
В итоге Феденьку, как всегда нагрузили маминым наказанием – отсидкой дома в течении недели.
Поленька, пихавшая слово «глупость» в течении всей речи, ею и закончила – договорились? И без глупостей!
Отец не сказал ни слова. Но домашние знали, что свой ремень со стола он заберет только завтра утром, когда вденет его назад в брюки, отправляясь на работу, а весь вечер это во многих отношениях подручное средство – помощник мужчины, останется угрожающе отсвечивать металлической бляхой прямо под его рукой и в непосредственной близи от самого возможного объекта применения – Феденьки.
Как только включили простоявший без дела весь вечер телевизор, на пороге появилась Неллька и увела Поленьку на кухню.
Слушай, я тут на терраске полчаса уже торчу. Жду, когда вы воспитательную забору закончите. Неудобно как-то прерывать…
Поленька удивленно взглянула на Нелльку. Подругу никогда и ничего не останавливало. Она всегда пулей влетала к дом и, обыкновенно, едва разыскав Полину глазами, начинала кричать свое, забыв даже поздороваться. На Поленькины беспокойные мысли о брате наложились мысли о подруге. Она ведет себя странно, да, странно все последнее время, с ней явно что-то творится, но она не ничего не рассказывает и даже не признается в том, что вообще что-то в ее жизни переменилось. Это первый ее секрет, надо же. Она стала какой-то другой. Но насколько другой Поленьке предстояло услышать следом.
Слышь, Поль. Научи меня готовить.
Что?!
Ну, готовить – на кухне еду.
А что Вероника Матвеевна уволилась?
Не, повар при нас.
Нелля, да что же такое должно было случиться? Ты ведь не знала даже откуда хлеб берется, думала – на дереве растет.
Ну, Поль, мы ведь уже взрослые. Ну посуди сама, сейчас мне еду, конечно, готовят и на тарелочке подают, а ведь неизвестно, как она сложится жизнь-то моя. Вдруг понадобится из ничего обед скошеварить. Из какого-нибудь самого последнего распоследнего кусочка – мечтательно закатила Неллька глаза – а он у меня, к примеру сгорит, от неумения. И чем я, по-твоему, в таком случае должна буду накормить семью? Неллькины глаза вернулись с потолка. Ты же можешь из кое-чего вкусноту состряпать, так давай, учи, пожалуйста.
Слушай, ты меня, честно говоря, сегодня прямо удивила, но я рада, ты молодец. Ну и… с чего бы ты хотела начать? Я бы посоветовала… я имею ввиду, когда денег или продуктов совсем мало, люди обычно готовят первое. К примеру, постный борщ. Берем…
С кабачков!
Что?! Ты их раньше терпеть не могла, склизкими обзывала.
А теперь оценила и полюбила. Знаешь, их как-то так обваливают в муке и жарят в масле, а потом заливают яйцом.
Так чему учить. Ты и так знаешь.
Нет! Ничего у меня не выходит. Видала бы ты сколько я этих цукини перевела! Три дня от плиты не отхожу. Веронику Матвевну в отгулы отправила, а родителей – столоваться в ресторан. Сама, как каторжная по кухне танцую. Горелым, как на пожаре надышалась, чуть не отравилась. На рынке, небось ни одного завалящегося кабачка уже не осталось, я их прямо багажниками скупала. Знаешь, в городе надо мной опять смеются и за глаза у виска подкручивают. Поленька, ну почему я такая невезучая, бестолковая, простую вещь приготовить не могу?
Погоди, погоди, не можешь, потому что не пробовала серьезно вникнуть. Еще пару багажников и ты бы этот процесс и сама отладила. Предлагаю менее громоздкий способ. Стой здесь, у нас на чердаке еще с десяток этого добра лежит, сейчас принесу.
Поль, может мне с тобой? Сразу все и притащим, и то небось опять не хватит.
Да, ты чего, они большие, нам половина одного кабачка только и потребуется.
Что? Половина? Нелли пришла в полное изумление – быть того не может!
Очистки зеленого чукини шустро летели в разные стороны из-под Поленькино ножа. Очистив самый неудобный извилистый кончик, Полина передвинула устойчиво стоящую обрезанной частью на доске, половину Нелли. Теперь давай сама, только осторожно и рассказывай, что именно у тебя не получается.
Ну как же! Режу дольками, как в рецепте написано. Дальше надо посолить и обвалять в муке. Если сначала посолить, потом обвалять, кабачок сразу дает сок, мука смазывается с него комочками и все это хозяйство варится в воде, а не жарится. Если сначала обвалять, потом солью – кабачок получается несоленым, а соль где-то отдельно в масле кипит. А потом, если положить кусочки одним слоем, они все выжарятся и остается маленькая кучка, с которого яйцо просто сваливается и получается какое-то неаппетитное месиво и отдельно яичница. Я уж пробовала на двух сковородках жарить, а потом в одну перекладывать, ну то, что от дна отшкребывалось, Но, в общем все равно выходит не блюдо, а какая-то горело – вареная жуть на постном масле и то, если совсем не сгорит. Это и сама есть не станешь, не то, что… кому-то предложить. Поленька, у тебя ведь есть вторая сковородка, тогда шансы, все-таки повышаются…
Поленька внимательно взглянула на подругу и снова, как уже несколько раз в последнее время, решила ничего не спрашивать, захочет, сама расскажет. Значит, делаем так. Соль смешиваем с мукой, соли должно быть не очень мало. Хотя кабачек у нас как ты выражаешься выжарится примерно в половину, он соль берет. Резать его мы станем не кружками поперек, а дольками вдоль. Видишь? Получились такие довольно толстые выпуклые куски с ровными обрезанными краями. Этими более менее устойчивыми краями, обваляв в муке и соли и будем ставить в кипящее масло, а если кусочки все равно не умещаются, тогда прямо на попа в центр сковороды. Переворачивать будем также на бока, не суетясь, без нервов, только когда низ обжарится. Когда объем кабачка в процессе жарки уменьшится, тогда уложим его чуть трамбуя, уже широкой частью. Есть еще варианты – и как твой – о двух сковородах и с отдельным обжариванием. Но давай сперва попробуем как я готовлю…
Видишь, собрали почти в ровный слой. Наверх выльем пару яиц. Причем сначала белок протянем по поверхности, потом плюхнем сверху желток. Под ними кабачек «дойдет», если какой кусочек случайно не прожарился. Яйца нужно тоже чуть посолить. Когда белок будет почти готов, аккуратно проткнем желток и раскатим по белку. Получится красиво. Ну вот и все. Давай-ка тарелки, попробуем на соль. Ну, и как, вкусно?
Поленька взяла небольшой кусок, почти половину сковороды слупила Неллька. Она съела бы все, если бы на запах не явился Федор.
Я уж и забыла, когда последний раз нормально ела. Сказать, что вкусно – это не сказать ничего. У кабачка вкус какой чуть с дичинкой получился. Поленька, я хочу тебе сказать… Ты, конечно, думаешь, что я сейчас опять куда-нибудь унесусь? Как всегда. Получила чего надо и адью. Да?
Поленька вздохнула – а что сегодня еще что-нибудь готовить будем?
Прости меня, подруга моя дорогая. И зачем я тебе только, не понимаю, давно дала бы мне, нахалке от ворот поворот.
Погоди, ты это о чем? Мы вроде всегда неплохо ладили.
Ты еще скажи – дружили.
А что?
Да разве так дружат! Ты всегда для меня палочкой выручалочкой была. А я? Я хоть раз для тебя что-нибудь, ну хоть малость какую сделала?
Конечно, делала.
Нет, ты скажи.
Ну… наверняка, я просто сейчас не могу сразу вспомнить.
И не вспомнишь – ничего! Потому, что нечего. Вот и теперь примчалась я к тебе на ночь глядя. Ты сегодня свою смену у плиты уже отстояла. Так нет, я вытащила тебя из кресла, сломала единственный отдых, который ты себе позволяешь – телевизор и припахала назад к плите. А ведь у тебя сегодня вечерок и так неслабый был – с братом неприятность. До кабачков ли тебе? А ты мне – опять ни словечка. Прости меня, Полюшка, свинью неблагодарную. Позволь, я тебя сегодня раз в жизни успокою. Пусть ничего особо страшного в Феденькином хулиганстве нет, но я вижу – ты почему-то очень волнуешься. Так вот. Я клянусь тебе – ни с Федором, ни с его друзьями ничего не случится. Пусть лезут в любые неприятности. Вытащим. Загородим. Защитим. Ты слышишь меня? Ты мне веришь? Забудь, какой я всегда была безалаберной. Пришло время и я изменилась. Я не позволю никакому немцу обидеть твоего братика. Я буду рядом. И моя защита будет эффективной. Поверь. А теперь я, наконец, свалю и позволю тебе хоть немного отдохнуть. Только все помою.
После помывки Нелля подбежала к Поленьке, чмокнула ее в щеку и через секунду хлопнула входная дверь. Поленька не успела ее даже окликнуть. Да что же это такое сегодня творится – спросила сама у себя вконец расстроенная девушка.
* * *
Горожане уже несколько дней не видели Маньку с Митькой. Что особенно странно – они не являлись даже на рыночек за площадью магазинов. Что же они едят – то – думали люди – и где ночуют?
Городские же власти, конечно, знали где помещены городские скандалисты, так как являлись посредниками при их устройстве. Жили бомжи в не отапливаемом, в один кирпич помещении, бывшей подсобке на задворках Дома культуры. Заинтересованный в первую очередь в наведении порядка Крафт Сергей Оттович при их заселении обязался выдавать небольшую сумму денег на их пропитание. Продуктовый снабженец «Золотого» обязывался доставлять на эти деньги продукты, так как наличные в руки супругам давать – это тоже самое, что растворять их в спиртовой цистерне.