Дневник современной гейши. Секреты ночной жизни Страны восходящего солнца

– Ага. Типа всеми уважаемый господин Танака, начальник отдела продаж. Жена, двое детей. Законопослушный гражданин, платит налоги. И можно простить ему маленькую шалость, что в наполненной электричке он иногда прижимается к девушкам…

– Ой, я-то думала: для чего им эти женские вагоны? – ошеломленно распахивает глаза Женя. – Таких ведь больше нигде нет…

– Не, я не понимаю. А девушки чё, заорать не могут? Вон в караоке как голосят, а на чикана слабо?

– Марин, ну ты видела японок? Ты можешь представить, чтобы кто-то из них заорал благим матом?!

– Ну ты шо, это же неприлично, понимаешь ли, – язвит Андрий. – Ты не можешь нарушать всеяпонскую гармонию своими дикими криками!

– И пофиг, что при этом твоя ценная задница находится в руках маньяка-насильника, – заканчиваю я.

– То есть для мужиков в Японии раздолье? Щупай – не хочу, всё равно никто не пикнет? – удивляется Женька.

– Да-да! И «женский вагон» в каждой электричке – подтверждение этого японского феномена, – резюмирует Лариса.

– Ой, у нас даже недалеко от универа объявление висит – «Осторожно. Чикан», – вспоминает Бермет. – Меня и японки предупреждали…

– Вот бы его встретить раз! Я б так заорала, что отбила бы ему охоту на иностранных девчонок, – говорю я.

– Ну почему же только девчонок! Не будь такой эгоисткой, – произносит Андрий жеманным голосом и подмигивает.

Все смеются, приканчивая последние запасы сливового вина и бакарди-колы.

* * *

– Смотри, что мне подарили. – Женька показала мне бутылек.

По виду он был похож на эмульсию для лица. На бутыльке было написано: «ОТБЕЛИВАЮЩИЙ ЛОСЬОН».

– Как ты думаешь, что это значит? – настороженно спросила Женька.

– Не зна-а-аю, – протянула я, разглядывая скляночку. – Но ты не заметила? У них во всех косметических магазинах целые полки этой отбеливающей фигни.

– Да?

– Угу. Я ни в одной стране не видела, а тут прямо стеллажи. «Диор», «Ланком», «Шанель» – у всех. Наверное, специально для Японии выпускают. Они ж тут все на белой коже помешаны.

– Точно, и все вечно с этими солнечными зонтиками и в перчатках тусят! Но зачем они так отбеливаются? – пожала плечами Женька. – У нас, наоборот, все загорелыми хотят казаться… А когда бледный – значит ты болеешь.

– Может, японки до сих пор считают белую кожу признаком высшей расы? Или они все подсознательно хотят быть гейшами…

Женька подозрительно взглянула на таинственный бутылек.

– Интересно, а как оно отбеливает? – задумчиво сказала она. – И насколько сильно?

– А ты намажься вечером и посмотри на утро, посветлеешь или нет, – предложила я. – Только намазываться нужно полностью! А то прикинь, лицо отбелится, а туловище таким же останется…

– Ага! – испугалась Женька. – А вдруг я утром проснусь вся белая?! Чё я потом делать буду?

– Ну, намажешься таким темным тональным кремом. – Я еле сдержала смех, представляя, как Женька проснется совершенно белой.

– Ну уж нет! – решительно заявила она. – Не буду я лучше пользоваться никакими их отбеливателями! Пусть они сами ходят как мумии! Мне пока мое лицо нравится и так.

И она убрала опасный лосьон подальше в шкаф.

Мы подумали, что можно было бы подарить его Ларисе и потом наблюдать, насколько она отбелилась. Жаль только, что она умеет читать по-японски.

* * *

– Марина, привет! – Жан берёт меня за рукав, когда я, мокрая от дождя, зашла в холл университета. У нас с ним общее страноведение.

– Тебя вызывают в офис, – говорит Жан. – Ты забыла расписаться за стипендию.

– Как это – расписаться за стипендию? – тупо спрашиваю я.

– Нууу, обычно, знаешь, люди пишут своё имя или, если они не умеют писать, просто палочку или кружооочек… – тянет Жан в своей непередаваемой французской манере.

– ЖАН!!!

– Ты правда не знаешь, что каждый месяц нужно расписаться до десятого числа?

– Таааак. А если я не?..

– Нууу я не знааю… спроси у них. Увидимся в классе! – Жан уже машет мне рукой из лифта. Он даже машет по-французски.

– Коннитива, Марина-сан! К сожалению, вы не успели расписаться в срок, и ваша стипендия переносится на январь.

Я смотрела на японодядечку из офиса, широко открыв глаза, и силилась заставить свой слабый женский мозг осознать смысл услышанного.

– Как то есть… Но мне нужно сейчас…

– Но вы не волнуйтесь, деньги не теряются. Они просто переносятся.

Я стояла, как будто меня чем-то облили. Потому что до меня наконец стало доходить. Что в декабре я стипендию не получаю. А получаю хрен с маслом. Что за билет к бойфренду на Рождество, который срочно нужно было выкупать, этим масляным хреном я вряд ли рассчитаюсь.

По дороге в класс я медленно подсчитывала, сколько мне нужно денег на поездку в Лондон: тысяча баксов на билет плюс пара тысяч на банковской книжке для визы. Плюс наличка по мелочи…

А потом прикинула, сколько у меня есть. Около двухсот тридцати долларов. Я богач. Может, сразу махнуть вокруг света?

На уроке страноведения Митико-сенсей что-то рассказывал, но мне было не до этого.

– Марина, с тобой всё в порядке?

Жан потряс меня за руку, и я медленно вышла из комы.

– Жан, это полный шит. Я в полном дерьме.

– Оу! – Жан удивлённо поднимает брови и округляет рот. Если бы я не знала, что он француз, я бы думала, что он гей. – Шит?! Мердэ?..^[14]

– Угу, полнейшее мердэ. Мне нужно платить за билет в Англию уже сейчас. А у меня двести баксов на полтора месяца.

– О, фёак! – восклицает Жан, и в добром английском «фак» звучит гармоника Парижа.

Да-да. «О, фак!» – как много в этом слове…

– Марина… – Жан вдруг загадочно склоняется ко мне и переходит не шёпот. – А почему бы тебе не… поработать немного? Ты бы сразу могла заработать себе на билет…

Я поднимаю голову и тупо смотрю на него.

– КАК, Жан?! Преподавать английский? Но это же ерунда, так на билет не заработать.

– Не-е-ет, Марина. – Жан косится на меня, прищурившись. – Знаешь, в Японии есть такие места… ммм… клубы. Лаунджи. Ты говоришь с клиентами, а тебе за это платят деньги…

Я подозрительно сдвигаю брови.

– А если ты ещё покажешь… – Жан делает выразительно-округлый жест руками в том месте, где, будь он женщиной, у него мог бы находиться бюст. – То получаешь намного, намнооого больше. – И Жан смешно складывает губы бантиком.

Я смотрю на него с укором, но всё равно признательна, что хоть он меня веселит.

– А если дашь потрогать – вот так, чуть-чуть! – Жан делает движение, как будто проверяет, насколько горячий утюг. – То вообще не о чем беспокоиться… – Он хитро улыбается и выразительно поводит бровями вверх-вниз.

– ЖАН! – строго говорю я сквозь смех, пытаясь изобразить оскорбленное достоинство.

– Оюкей, Оюкей, Марина, я ведь только предложил вариант! Решение твое. Просто ты сказала, что у тебя проблемы с деньгами, – вот я и решил помочь… – Жан умильно разводит руками в знак полнейшей невинности. И всё же склоняется напоследок, чтобы шепнуть мне на ухо: – Если надумаешь – обращайся, я как раз в таком месте работаю барменом…

– Обязательно, Жан. Большое спасибо.

Вернусь – расскажу Женьке, как Жан на страноведении предложил мне поработать проституткой, чтобы сколотить деньжат на билет к бойфренду.

Вот такие они, мои друзья. В трудную минуту всегда подскажут правильный выход из ситуации. Помогут добрым советом. Наставят.

Спасибо им!

Глава 2. Итальянские каникулы

Меня поглотил фиолетовый суперэкспресс с круглыми окнами. Я села в эргономичное кресло, поставила чемодан рядом и наблюдала, как за стеклом постепенно отдалялся город с вечерними облаками и приближались аэропорт и ночь.

У гейта 34 пассажиры ждали ночной рейс Осака – Рим. Они казались маленькими и беспомощными в белой скорлупе аэропорта по сравнению с необъятным тёмным миром там, вовне. Было тихо, и лишь лампочки витрин беспошлинных товаров боролись с первобытной тьмой, которая навалилась на терминал и заглядывала в широкие окна.

Затем симпатичная девушка пригласила всех пройти на борт большой машины, которая перенесёт нас из одного места планеты в другое сквозь это тёмное небо так, что мы не заметим дискомфорта и даже сможем читать там, в небе, при электрическом освещении.

Пол позвонил, когда я уже сидела в уютном кресле. Мы договорились, что его знакомый встретит меня в Риме и отвезёт на станцию. Там я куплю билеты на поезд и поеду к Полу в его южный городок… Всё-таки какой он молодец, что нашел работу и таки смог забрать меня на Рождество! Правда, для этого пришлось экстренно переехать в Италию.

Самолёт поднялся в ночь, и мы полетели над миллионами огней, над границами, над морями, над половиной земного шара…

В римском зале прилетов ко мне стремительно приблизился рослый парень с головой Микеладжело и телом быка.

– Меня зовут Мауриццио, – произнес он с сильным акцентом. – Ты подруга Пола? Из Японии?

– Si, – ответила я на лаконичном итальянском.

– O, ciao bella! – обрадовался бык и чуть не задушил меня в объятиях.

В поезде до центрального вокзала он сначала разглядывал меня, потом как бы случайно положил свою руку вплотную к моей и невзначай заметил, что живет неподалеку.

– Как насчет кофе? – натренированно спросил он, тряхнув локонами.

Глядя на его куртку с крупной надписью «GIORGIO ARMANI», я что-то думала про милых итальянцев, про бренды, про первичные инстинкты…

На центральной станции я попрощалась с Мауриццио. Выпила эспрессо в маленьком, аппетитно пахнущем кафе на римском вокзале. Одна. В большие окна светило нежаркое декабрьское солнце. Мимо по тротуарам, катя чемоданы, проходили красивые итальянцы. Было очень хорошо и спокойно. Почему-то не хотелось никуда ехать. Хотелось остаться здесь и вечно пить кофе с бриошью.

Поезд прибывал в южный городок в 14.45. Путь показался необыкновенно долгим. Сойдя с поезда на южном конце Италии, я сиротливо озиралась вокруг, когда кто-то вдруг подошёл сзади и обнял меня. Обернувшись, я с радостным вздохом упала Полу на грудь.

– Ты что, плачешь? – спросил меня он.

– Нет, дурачок, – улыбнулась я. И подумала, что, возможно, его первые слова могли быть другими.

В светлой кожаной куртке и цветном шарфе Пол смотрелся ещё эффектнее, чем обычно.

– Ты знаешь, мне поставили диагноз бронхит, – трагически сообщил он. – Теперь постоянно хожу в шарфе. Но это ничего, только кашляю часто. Пойдем, нас отвезет один мой друг!

Мы сели в маленький европейский «Рено», и один из друзей (Пол имел тенденцию обрастать новыми друзьями в любом месте, и мне всегда было интересно, где же он хранит старых) повёз нас в дом, который Пол снимал. Мы сидели на заднем сиденье и держались за руки, и я рассказывала ему, как долетела и как парень-бык Мауриццио довез меня до римского вокзала. Пол кивал и весело кашлял в ответ.

– Только я не хочу, чтобы он провожал меня на обратном пути, – сказала я.

Пол рассмеялся:

– А почему нет?

В широте его европейских взглядов отсутствовал такой пережиток, как ревность. Но он знал общепринятое правило, что приставать к чужим подругам нехорошо.

– Он что, пытался тебя поцеловать? – поинтересовался Пол.

– Нет, – честно сказала я.

– Ну, тогда я спокоен, – беспечно улыбнулся Пол. – Я, правда, знаю Мауриццио всего две недели. Но он был так любезен, что сам вызвался тебя встретить. Когда я показал ему твоё фото…

– Так мило с его стороны! Но в следующий раз я справлюсь одна, хорошо?

– Как скажешь, дорогая.

В молчании мы ехали дальше…

* * *

24 декабря.

Мы проснулись в половине второго. Так долго я не сплю даже в Японии. Даже если легла в пять утра, а завтрашние пары можно прогулять.

Пол сварил нам кофе и приготовил тосты. Они немного большие для меня, но всё равно вкусные. Затем мы вручили друг другу подарки: сегодня ведь Рождество. Ну и что, что католическое. Я думаю, Христос совсем даже не против отмечать свой день рождения по нескольку раз в разных странах.

Я торжественно достала старательно выбранный и обёрнутый ещё в Японии парфюм. Я знала, что это его любимая марка.

Пол в ответ робко протянул мне пакет, на котором почему-то написано «Papa Rimini». Как потом выяснилось, он просто перепутал Деда Мороза с папой римским. Я открыла пакет и извлекла оттуда комплект нижнего белья. Оно не той фирмы, которую я ношу, и немного не в моём стиле.

Но я прекрасно понимаю, что Пол не мог позволить себе дорогой подарок. Поэтому я счастливо улыбнулась, поражаясь его умению выбрать именно то, что нужно. Пол просит меня примерить и, когда я предстаю перед ним в блистательном неглиже, радостно заключает, что оно сидит «практически идеально».

Я и правда вижу восторг в его глазах. Вот только к белью это не имеет никакого отношения.

* * *

– Марина.

– Да?

– Ты бы хотела стать моей женой?

Сумерки католического Рождества, мы сидели на террасе под апельсиновым деревом и пили вино. Дул влажный декабрьский ветер, на нас были джинсы и теплые куртки. И в этом дне не было ничего особо примечательного.

То есть не было до сих пор.

Я удивлённо повернулась к Полу, но тот был абсолютно серьезен.

Подумав, что колебаться в такой ситуации неприлично, я сказала:

– Ммм… да!

Он всё ещё пристально смотрел на меня.

– Марина. Ты понимаешь, что ты сейчас сказала?

Я ещё раз прокрутила всю ситуацию в своем праздном женском мозгу и пришла к выводу, что да, вполне. Понимаю, что сказала «ммм… да».

– Да. А почему нет?..

Возможно, это был не самый блестящий вариант ответа. Наверное, в этом случае лучше знать, почему да.

Пол молча вынул что-то из нагрудного кармана. Нет, это не кольцо. Это какая-то бумажка. Бумажка?!

– Смотри. – Он протянул мне картинку, на которой красовались синее море, пальмы и белый пляж.

– Что это?

– Это Маврикий. Самое прекрасное место на земле. Там круглый год +28 и цветные рыбы в море не боятся людей. Там мы с тобой поженимся.

– Ты не шутишь? – улыбнулась я.

– Нисколько, – уверенно заявил Пол.

– Но ведь мне еще нужно закончить университет… – робко пролепетала я. – И поступить на магистра международной коммуникации…

– Ну разумеется, Марина. Я не хочу, чтобы ты чем-то жертвовала ради меня, – благородно заявил Пол. – Мы поженимся тогда, когда ты будешь к этому готова.

Я проникновенно посмотрела на Пола:

– Ты такой понимающий!

Он бережно согнул бумажную картинку и засунул ее в карман моей куртки.

– Вспоминай обо мне, когда будешь далеко, – сказал он. – Среди этих маленьких глупеньких японцев.

– Ну не такие уж они и глупенькие! – почему-то обиделась я, но тут же забыла.

Ведь мы поженимся на Маврикии…

* * *

31 декабря Пол почувствовал себя хуже. Мы были одни в доме, никаких лекарств, никаких аптек поблизости. Температура росла. Мы не знали даже номера скорой. Не было интернета. Пол попытылся дозвониться друзьям, но почти все разъехались на рождественские каникулы, а тех, что остались, нельзя было поймать. Италия находилась в критической точке пост-Рождества, переходящего в Новый год.

Я помогла Полу одеться, и он, пошатываясь, дошёл до машины. Мы поехали в единственную больницу, местоположение которой он помнил.

Выйдя из машины, мы поспешили к дверям, над которыми крупными буквами светилась спасительная надпись «EMERGENCY».

Здесь горел свет, но было подозрительно тихо и пустынно. Мы стучалась во все двери: ни одного признака жизни вокруг.

Добро пожаловать в Италию на Новый год.

Так и не найдя никого в больнице, мы поехали домой. Ну а что, врачи тоже люди. Им тоже надо отмечать.

Было восемь вечера, но приближение праздника не ощущалось. Чтобы хоть как-то подогнать его, я надела свое лучшее платье и каблуки и вышла к Полу. Лёжа в гостиной на диване, он критически оглядел мой вырез и сказал:

– Вот платье, чтобы на тебя все смотрели.

Я не уверена, комплимент это или нет – ну да ладно, на больных бронхитом не обижаются.

А ведь мы хотели куда-нибудь отправиться на Новый год. Сначала в Париж. Потом в Рим. Наконец, в ближайший Неаполь… Радиус сужался постепенно, пока в итоге… А, нет! Вот, съездили же в больницу.

Но это всё только из-за здоровья суженого. И в болезни, и в здравии, ничего не поделаешь. Нужно привыкать к трудностям на пути супружеского счастья… Я вообще очень терпимая и понимающая.

Чтобы каблуки не стучали так гулко и пустынно по мраморному полу, я включила телевизор: там вовсю отмечали Новый год. Улыбающиеся итальянские ведущие, по уши в мишуре, с бокалами шампанского в руках, поздравляли всех и вся. Пол вспомнил, что у нас было шампанское. Мы открыли бутылку «Мондоро» и чокнулись: я – в вечернем платье, он – в футболке и трениках. Невольно вспоминается русский Новый год – гуляние всю ночь напролёт, и водка, и снег, и Путин в прямой трансляции перед Кремлём, и морозный пар изо рта, и успеть загадать желание и выпить до дна под бой курантов…

Пол вдруг достал неизвестно как и где купленную розу и протянул мне.

– Ты говорила, что в России женщинам на этот праздник всегда дарят цветы…

Я улыбнулась: то было про Восьмое марта. Он опять всё перепутал.

– С ума сойти, ну как ты всё помнишь! Спасибо, дорогой. Я правда ценю это.

И целую своего непонятливого мужчину с бронхитом.

Я скинула каблуки и прямо в платье легла рядом с ним на диван, и мы смотрели, как в Лондоне празднуют приход Нового года салютом у Лондонского глаза, в Париже – на Елисейских Полях, в Москве – на Красной площади…

Пол начал засыпать, и я выключила телевизор.

* * *

В лучшем ресторане городка Латина я вонзила вилку в карпаччо. Здесь оно стильно подается прямо на разделочной доске. А я-то думала, что мы поедем смотреть Неаполь. Я даже обещала Стефано. Но вместо этого мы приехали в ресторан неподалеку.

Пол еще не совсем здоров. Ему нельзя перегружать себя.

Хриплым голосом он спросил:

– Наверное, тебе не хочется возвращаться?

Я удивленно подняла на него глаза:

– Куда?

– В Японию.

Я раздумываю, что стоит за этим вопросом.

– Почему ты так считаешь?

– Ну, тут Италия. Море, солнце. Вкусная еда. Приветливые люди. А там – всё такое маленькое, несуразное…

Я отложила вилку. Море? Солнце? Все, что я видела за эти несколько недель, были переднее стекло атомобиля, пустая больница и стол с телевизором.

– Ну да, – задумчиво произнесла я. – Италия. Поезда не по расписанию. Больницы, где никого нет.

– Марина, это было на Новый год…

– Пол, о чем ты говоришь? – Я начала злиться, вспоминая, как мы стучались в больничные двери. – Ты же понимаешь, что такого бы никогда не случилось в Японии?!

Пол молчал.

– Да, я люблю Италию. – Я уже не могла остановиться. – Но можешь ли ты себе вообразить, в Японии тоже есть море! Да ты вообще представляешь себе японскую природу, чтобы говорить о ней? Там есть сакура, красные клёны, бамбуковые заросли, бонсай, сады камней… Что в Италии есть взамен? Море, солнце и Гуччи?

Принесли стейк.

– О’кей, в Италии вкусная еда, я согласна. Но им, знаешь ли, повезло! Итальянцы живут на земле, где кинул зернышко – вырос фрукт. Японцам же пришлось учиться их выращивать и ещё ухитряться находить место для посадки в своих сплошных горах! А как они готовят?! Ту же итальянскую кухню берут и усовершенствуют! Они превратили приготовление пищи в искусство, а не просто нарезают карпаччо! – Я с чувством взмахнула вилкой.

Наливавший мне вино официант чуть кашлянул в кулак.

– Спасибо, – сказала я, одарив его широкой улыбкой. Тому пришлось тоже улыбнуться в ответ и ретироваться.

– Тебе не нравится здесь? – натянуто спросил Пол. – Хочешь, пойдем в другой ресторан?

Было видно, что никуда идти ему явно не хочется.

– Мне нравится здесь, Пол. Но когда, налив вина, официант забывает налить мне воды – это так себе. – Я потрясла пустым стаканом со льдом.

Никто не подбежал ко мне. Возможно, официант на кухне уже делился с шефом услышанным.

– Извини, что-то я не в духе, – устало сказала я, снова взяв в руку вилку. – Знаешь, в Японии слишком хороший сервис. К нему так быстро привыкаешь…

Пол сидел с каменным лицом.

– Я не знал, что ты так полюбила Японию, – медленно произнес он.

Я посмотрела на него поверх своего бокала. Он был в пиджаке и рубашке с расстегнутым воротом. Бриллиант в правой мочке нагло сверкал в свете бра. Темные брови немного высокомерно подняты вверх, полные губы чуть скривлены.

– Пол, ты когда-нибудь был в Японии? – спросила я вдруг.

– Нет, – ответил он. – Но в следующий раз моя очередь лететь к тебе, так?

Я проигнорировала вопрос.

– В Японии, как и везде, есть свои недостатки. Я отлично их знаю. Но у нее есть и масса достоинств. Которые ты, не побывав там, знать не можешь.

– Но… – начал Пол.

– Так не суди о том, чего не видел, – резко закончила я.

Пол моргнул.

– Марина. Иногда, когда ты смотришь на меня таким взглядом… Я не понимаю, любишь ты меня или ненавидишь, – как-то жалобно сказал он.

Несколько секунд мы сидели в молчании.

– Ну конечно же, люблю, – примирительно сказала я наконец.

И вонзила нож в стейк с кровью.

* * *

5 января. Мы проснулись в девять. По-прощальному плотный ужин ещё не успел перевариться. Есть не хотелось – мы просто выпили кофе.

Пол не смог отвезти меня на станцию: сегодня был его первый рабочий день. Я поехала на такси.

Пол поставил мой чемодан в багажник, и мы долго прощались перед машиной. Он печально смотрел мне в глаза, обнимал, потом смотрел снова. Это очень в характере Пола – и даже я, не слишком большой любитель прощаний, прониклась значительностью момента.

– Я обязательно позвоню тебе перед вылетом, – сказал он мне. – Во сколько самолет?

– В два с чем-то.

– Значит, позвоню в половине второго. Я люблю тебя. Мы скоро увидимся.

Отъезжая, я увидела его в зеркало заднего вида: Пол ещё долго стоял на дороге, эффектно подняв руку и глядя машине вслед.

Поезд «Евростар» плавно тянулся на север. Я ехала мимо полей и потемневших виноградников и смотрела, как солнце отражается зелёным светом в оливковых листьях. А потом земля словно оборвалась – её срезала ярко-синяя полоска на горизонте. Я поняла, что это море. Подумалось, что вот же он – тот край земли, о котором говорят. Земля кончается там, где начинается море. Так просто. И фраза «за ним хоть на край света» сразу приобретает новый, неожиданно приятный смысл…

В аэропорту внимательно изучили мой паспорт с японской визой. Возникли какие-то сомнения, позвонили в посольство. Потом извинялись, когда все было улажено. Я почти не обратила внимания. На больших часах была четверть второго. Проводив взглядом канувший в багажную бездну чемодан, я отошла и остановилась в центре зала, держа мобильный в руке.

Часы показали половину второго, и стрелка медленно, но необратимо поползла вверх по левой стороне циферблата. Спроси меня в эту минуту, зачем я ждала звонка, я бы вряд ли дала вразумительный ответ. Казалось, что сейчас Пол позвонит и что-то объяснит, и что-то разрешится, и я пойму нечто важное…

Но звонка не было.

В четверть третьего кто-то тронул меня за локоть. Я вздрогнула и обернулась: рядом со мной стояла бортпроводница.

– Простите, мадам, – мягко сказала она. – Но если вы сейчас не пройдёте на паспортный контроль, вы рискуете опоздать на рейс.

Я поблагодарила её и в в последний раз взглянула на телефон. Потом убрала его в сумку и пошла.

В самолёте сосед-швейцарец явно пакистанского происхождения с часами Cartier на толстой волосатой руке расписывал мне преимущества жизни в Монтрё^[15]. Не слушая его, я тупо смотрела в одну точку и пила красное вино. Много вина. В голове была путаница из обрывков чувств, воспоминаний, мыслей, и никак не получалось остановиться на чём-то одном. Всё как будто распалось на разные по форме и величине фрагменты, которые никак не складывались вместе. А ведь всё было так красиво и верно распланировано – получение научной степени, свадьба на побережье…

– Скажите, вы, может быть, чем-то огорчены? Может, хотите ещё вина?

Я подняла на швейцарца пустой взгляд и тупо кивнула, и тот наконец-то смолк, занявшись поисками стюардессы. Я сняла куртку, свернула её и засунула под голову. Нужно просто заснуть сейчас, и всё опять станет как прежде. У виска был какой-то комок. Я ощупью нашла в куртке молнию кармана, расстегнула ее и достала мешавший предмет…

У меня в руке лежала помятая картинка с пальмами, пляжем и голубой водой океана. Я расправила ее: побелевшие от влажности сгибы разбили фотографию на мелкие фрагменты. С минуту я смотрела на нее. Потом осторожно свернула и засунула в карман переднего кресла.