3
Забыв про поликлинику, я бросился в ближайший художественный магазин, чтобы купить все необходимое. Пока искал его в незнакомом районе, пытался держать ее образ в своей голове. О боги, не дайте ее забыть. Она так прекрасна. Я напишу ее портрет. Я буду вырисовывать каждую черточку ее идеального лица с такой нежностью, с такой любовью, которую не испытывали ни одни любовники к своим жертвам, ни одни отцы и матери к своим детям.
Пока я ехал домой с мольбертом, какими-то кистями и красками, я старался не смотреть на пассажиров: мне было страшно. Мне было ужасно страшно, что они знают мои мысли и презирают меня, а еще страшнее было отвлечься на чьи-то безобразные губы и потерять ее образ или исказить хотя бы одну черточку этого невинного лица. Родинки – они спускались под шарф по ее нежной шее, нельзя потерять хотя бы одну.
Я приехал домой, будучи уверенным в своей памяти, – меня вело непреодолимое желание поскорее запечатлеть ее на холсте, не растеряв ни волосинки из ее густых каштановых волос. Я снял душившую меня куртку и до неприличия грязные ботинки, собирая по крупицам ее образ, и тут остановился.
Какого цвета были ее глаза…?
––
Я понял, что потратил эту жизнь зря. Я мог писать людей, которых с любопытством всегда разглядывал. Я мог изображать их кривые рты и созвездии родинок на щеках. Я мог заботливо вырисовывать морщинки между бровями той самой пухлой женщины, а не чинить чужие проводки. Черт возьми, я мог быть художником. Я мог бы мучиться в попытке найти нужный цвет, достичь идеальной пропорции тела, в конце концов, мог бы написать её – ту самую незнакомку из 54 автобуса…
––
В 6:35, с осенним рассветом, герой застрелился в своей одинокой комнате напротив пустого мольберта.