Маша не могла заснуть. Певчие алкоголики запевали хором: – «Что тебе сниться, крейсер Аврора; В час, когда утро встает над Невой?» Кто-то им кричал с окон: – заткнитесь, иначе над вами полиция встанет! Голоса затихали и где-то за кустами садового жасмина, раздавались заново и с новыми песнями.

Она переворачивалась с боку на бок. Натягивала одеяло, закидывала на себя сверху подушку, а когда становилось жарко, сбрасывала эту водруженную конструкцию и снова просыпалась от пьяных криков. «Откуда они берутся? В их четырехэтажке уже давно никто не пьет». «Наверное эти заблудшие, иначе как объяснить…»

«– Майкл…! Майкл…!» – Звал кто-то кого-то. «– Куда же ты…, Майкл?»

«Задам я этому Майклу!» – погрозилась она и не заметила, как провалилась в глубокий сон.

В восемь утра зазвенел будильник. Машка протянула руку, желая поскорее его выключить, да тот отскочил, покатившись на пол, затрезвонив пуще прежнего, во все колокола.

«Как же ей не охота вставать!» Но она обещала прийти к Марусе, помочь с готовкой на поминки!

Откидывая одеяло и выползая вслед за будильником, она наконец-то выключила орущее изобретение. Поставив на плиту чайник, умылась, налила себе черное кофе. Свежее утро вглядывалось в ее окно на первом этаже. Разросшиеся кусты шиповника отделяли ее живым заборчиком от идущих по тротуару любопытных зевак. С чашкой кофе в руках, она подошла к окну, выглядывая. В окружении розоцветия, на зеленой травке кто-то сладко спал…

– «О бог мой, кто же это пристроился под ее окнами!?» – испугалась она, отставляя в сторону недопитую чашку и облачившись в заранее приготовленную черную рубашку и юбку, торопливо покинула квартиру, затормозившись у подъезда. С любопытством обозрев спящего, она не слишком одобрительно подметила – «Мужчина. Нашел, где разложиться»! И тут же сердце Марии дрогнуло: – «замерзнуть может», но не озаботиться о том, чтобы как-то помочь уснувшему или уже почти «мертвому», о чем она потом всю дорогу до самого Маруськиного дома переживала.

Каждое утро солнце примеряется в разные оттенки, которые видны лишь внимательному глазу. Этим утром оно приобрело коньячный антураж, озарившись и замерцав, перемешавшись с голубым небом, обещая сухую и ясную погоду. Казалось, природа напевает свое особое, тихое приветствие, которое может услышать каждый, если захочет, стоит только замереть и прислушаться. Июль подходил к концу, приятно шелестев зелеными листьями на деревьях.

Маша прошлась глазами, отмечая великолепие нынешнего лета и благочинный аромат соцветий. «Какой-то месяц и вся эта красота пожелтеет», – подумала она с сожалением, давно разлюбившая осень… И даже то, что в осени присутствует некий дух пестрого праздника, втягивающий всех в состояние литургии, не спасало ее положения. Осенние пейзажи никак не благословляли ее на хороший настрой. Осенними, темными вечерами душа Марии страдала от одиночества, обостряя застаревшую депрессию.

Она посмотрела по сторонам. «Может около нее давно есть кто-нибудь, некий «тайный вздыхатель», скромно держащийся особнячком, мечтающий составить ей пару?» Но нет! Никого поблизости… Губы ее поджались жалобно.

По дороге ей встретилась местная бабуля, Тамара Ильинична, разодетая в длинный прилично-выглядящий на ней сарафанчик. Как говорит про нее Маруся, «агент еще тот». Наперед знает про каждого, и даже то, чего и сам не успел сделать. Глаза как у ясновидящей, оптические стекла, пронизывающие полынью горькой. Машка поприветствовала ее кротко, поспешив мимо.

– Здравствуй Машуня, к Колосовым идешь? – задержала ее бабуля вопросом, скользнув по Маше боковым зрением.

– Да, сегодня же поминки бабушки Паулины, – встала Маша подле, вежливо отвечая.

– Знаю деточка, знаю про поминки, царство ей небесное…

– Да. Жаль Паулину, – вздохнула тяжело Мария, втянувшись в разговор, вслушиваясь в щебет птиц, стрекотание кузнечиков в утренней траве. Вот и корова замычала, на прилежащей улице и собака гавкнула, натягивая воздух, а в небе ритмично секлись неугомонные ласточки.

– Всех жалко, Машенька. Тебе не надо горевать, молодая ты, а у нас старых один уж конец!

– Убереги вас бог! – выпалила Машка, с продрогнувшими ногами от утренней прохлады.

– Спасибо, бог даст, поживем свое маленько, – улыбнулась она сомкнутыми уголками губ, и искрящее солнце коснулся ее неувядающего лица.

– Ладно, извините. Мне бежать надо, – подернулась Мария телом.

– Беги милая, беги, – отпустила ее Тамара Ильинична, не смея задерживать.

Утопала в солнечной одежде просторная Маруськина изба, с дощатым полом, где бабушка Паулина была лучом, животворящим озаряя собой всю горницу. И каждая травка сникла, березки, да рябина застыли в дань памяти, прощаясь с любимицей.

В доме суетилась Марта, одетая в черное, с покрытой головой, нарезая на кухне сыр, колбасу, сало. На плите тушилась картошка с мясом. Варилась кутья на помин.

– Привет! – поздоровалась с ней Маша. Ее голубые глаза на фоне траурного облачения особо выделялись нежно.

– Привет, Машунечка! Повязывай фартук, берись за селедку, ты вроде спец по ней, – рьяно управлялась не скучающая Марта.

– Детей Маруськиных нет?

– Нет, Агафья Алексеевна, свекровь Маруськина, должна прийти с Яной и Соней, а Арина со всеми ушла на похороны. А что?

– Я им конфеты принесла, – произнесла Мария, показывая на пакет.

– На стуле оставь, как придут, угостишь. – А платок твой где? – заметила Марта, хлопоча.

– Про платок я и не подумала, – замешалась Маша, упустив нюанс.

– У меня есть запасной, повяжу тебе, как полагается, – заверила ее Марта, и Маша наклонилась вперед. – Ты чего такая, как будто не выспалась? – поинтересовалась подруга, обратив внимание на темные Машкины круги под глазами.

– Не знаю, что-то спала плохо, – ответила Мария, приступая разделывать сельдь. – Представляешь, какой-то мужчина заснул у меня под окном, – поведала она.

– Забулдыга что ли? Хочешь Дениса не него натравим? – прозвенела пылкая Марта, поспевая с помощью.

– Нет, нет. Ты что! – всколыхнулась Маша, – думаю, проспится и сам уйдет. – Мне казалось, что через колючий шиповник к моим окнам никто не проберется. И как только его занесло?

– Ничего удивительного! Пьяный себя не помнит. Главное шибко не переживай, Машунь, если вздумает ходить под твои окна полеживать, сразу позвони мне, а Денис там разберется, – беззлобно, но по делу разложила Марта, располагающе улыбнувшись.

Маша оцепенела, огорошено посмотрев на подругу:

– Думаешь, может повадиться?

– Не факт, но всякие бывают личности, не хочу стращать тебя, элементарно будь осторожна, если что, обращайся, – успокоила ее Марта, заверив в помощи. Но, Машка заробела, искусно запрятав страх, она выкладывала на селедочницу сельдь, принимаясь нарезать лук.

– В большой комнате поставили стол, все блюда сразу туда составляем, – распорядилась Мартушка, унося овощи. – Хлеб осталось нарезать. Скоро уж вернутся…

Первая явилась свекровь, Агафья Алексеевна. Привела внучек, которые ночевали у нее. Соня, после смерти Паулины, ежечасно спрашивала:

– «А бабушка теперь приведение?», чем накануне напугала Янку, а Яне одной было не интересно бояться, выбрав себе в компаньонки младшую сестру, подговорив ее закатить истерику, чтобы уйти вместе ночевать в другой дом. Владу ничего не оставалось, как увезти их к своей матери, которая от силы, раза три, не больше, за все время почивала у себя в гостях родных внучек, неоднократно отказываясь брать, ссылаясь на плохое здоровье.

Седая, постаревшая женщина, с глазами вдовы, молчаливо поздоровавшись с двумя энергичными помощницами по хозяйству, заставила девочек помыть руки, после чего прошла в комнату, присаживаясь у стола. На стене, возле протертого дивана, висел ковер дорогостоящий, ручной работы, ромбами перекрестился за упокой.

– Ты видела, какой у нее взгляд, пренебрежительный, стылый? – прошептала Марта, заметавшись по кухни, – мне аж не по себе от нее.

– Маруся как-то обмолвилась, что жизнь потрепала ее нещадно, поэтому она с возрастом нелюдимая такая, – просветила Мария подругу, приоткрывая личную тайну Маруськиной свекрови.

– Печально, раз так…

Вскоре с кладбища вернулись Денис, Влад, Маруся со старшей дочерью Ариной и две пожилые соседки, которые близко общались с Паулиной при жизни. «Провожающие в последний путь», тщательно обтерев ноги об мокрую тряпку на крыльце, зашли в хату.

Маруся, подавленная утратой, сидела бледная, как в воду опущенная. Марта слегка подтолкнула локтем Машу, показывая на страдающую подругу. Они с радостью бы были готовы, облегчить ее душевные страдания, но не знали, как…

Агафья Алексеевна, Маруськина свекровь, долго не засиживалась. Помянув со всеми упокоенную, сославшись на дела, попрощалась с присутствующими и поспешила удалиться. За ней сразу же ушли две пожилые дамы, дружившие с Паулиной по-соседски.

Маруськины дочери скрылись в другой комнату для поедания шоколадных конфет, что принесла им Маша.

Влад настроился обстоятельно. Помянув бабушку стаканом водки, он плотно и охотно закусил, забивая свои щеки едой, подобно хомяку. Ныне тяготея к кладоискательству «силы ой, как скоро пригодятся». Работы непочатый край, и ему на этот раз стопудово повезет! А посему, такую удачу надобно отметить, наливая себе следующий стакан, после которого и счет потерялся. Развеселился он не на шутку, обводя по собравшимся у поминального стола, пронырливыми глазками чтоб даже мысли ни одной не могли его прочитать, бесцеремонно разболтавшись языком:

– Жаль, конечно, Паулину, жаль… Хорошая была бабка. Тепленькая, сладенькая… Пусть земля ей будет пухом! Недолюбливала она меня, ну и ладно, главное, нужную дорожку указала. Давайте помянем ее по-людски, царство ей небесное! – разошелся Влад, с щеками маслянистыми.

– Ну, может хватит тебе уже! – не сдержалась Маруся.

– Мне!? – удивился подвыпивший Влад, глаза пафосно лоснятся, – я трезвый как огурец! – Я столько могу выпить, что другому невмоготу! И схватив бутылку водки умело налил перво-наперво себе, а далее по кругу, – за владение информацией! – сболтнул он не к месту и выпив в два счета, запел во весь дребезжащий, занозистый голос:

– «На поле танки грохотали, Солдаты шли в последний бой, А молодого командира несли с пробитой головой».

– Влад, Влад, пожалуйста, иди петь на улицу! – попросила его Маруся, которую уж начинало потряхивать от пьяного мужа.

– Давай Влад, – пойдем покурим! – позвал его Денис, статно держащий себя, почувствовав, что Маруська заводится.

– Пойдем, дружище! Только я заберу свою бутыль, с ними сидеть скучно! Ни попеть, ни поплясать! – не сопротивлялся Влад, унося с собой недопитую бутылку водки, качающей походкой.

Маруся выпроводила мужа источающим мрачным взглядом, почувствовав успокоение. Подруги глядели на нее, с пониманием.

– Ты только, Маруся, не замыкайся надолго, – попросила ее Марта, – будет плохо, приходи ко мне. – Посидим, поговорим. Хочешь, до Липецка доедем, в парке погуляем.

– Или ко мне приходи, – предложила Мария, – помогу чем смогу!

– Спасибо вам подруженьки мои, за поддержку, – поблагодарила их Маруся.

За окном распространялся солнечный рассвет. Маруська, открыв глаза, прочувствовала маленький комочек, безмятежно сопящий тесно с ней. «Как прекрасно быть мамой!» – порадовалась ее душа… Поцеловав дочь, она встала, оглядывая комнату. Арина и Яна спали, каждая на своих кроватях, расположенных у окна. «Значит вчера она заснула в детской, избегая в стельку пьяного Влада». Ей частенько приходилось ночевать в комнате дочерей, скрываясь от через чур набравшегося вдрызг мужа.

За пределами детской захолодело. Окна и дверь на террасу были распахнуты. За ночь на кухне похозяйничал «Мамай». На полу валялись окурки, разбросанные пустые бутылки, чешуя от сушеной рыбы. «Слава богу, что дом не спалил!», – смягчилась она, поразмыслив. Озябнув до гусиной корочки, Маруся вынужденно позакрывала створки, оградившись от ночной изморози и схватившись за веник, резво прибрала бардак. Умывшись, в маленькой, когда-то сооруженной ее отцом ванной, включила чайник.

Запах кофе обосновался на кухне. Тщательно намазанный бутерброд с маслом выглядел отменным деликатесом, «ведь ничего вкуснее не бывает этого», подначивая хозяюшку определенным аппетитным утолением. И так бы она сидела бы, в пронизанной красотой предрассветной радуге, но издалека заголосил петух, напоминая про Алмаза, притаившегося в будке.

– Держи, мой хороший, – поставила Маруся перед собакой миску с похлебкой, – кушай, Алмаз!

Заспанная, пригревшая в конуре овчарка, закопошилась и затеплилась. Звякнув стальным поводком, псина подалась к хозяйке, потрясая интенсивно своей жесткой шерстью, стряхивая глубокий сон. Принюхавшись к похлебке, собака с благодарностью лизнула Маруськину руку, утыкаясь мордой в миску.

Маруся поднялась, излюблено облюбовав глазами свой участок с избой; зеленую травку, распустившиеся цветы у дома, птицы в оранжево-гвоздичном небе. Природа степенно включалась, издавала гул, трескотню, жужжание, шорохи. И это утро побудило в ней единое благолепие и умиротворение, оставляя Паулину в прошлом, принимая жизнь вразумлено, сохранив мудрый и добрый бабушкин лик в своей душе.

Не успев воротиться в хату, как на Маруську набросился помятый Влад:

– Вот ты где? Я тебя искал. Завтрак мне делай! – приказал он, закрываясь в умывальне.

Подойдя к плите, Маруся зажгла газ и разбила два яйца, разжарив на сковороде.

– Не вздумай мне курить там! – погрозилась она мужу через дверь, почуяв, что оттуда уже понесло дымом. – Неужели так трудно выйти на улицу?

– Трудно! – раздался чахлый ответ.

Поставив на стол тарелку с яичницей, Маруся налила чай. – Ты едешь сегодня работать?

– Какой там?! Ты что, не видишь, как мне плохо!? Работа изнурила меня в доску, – отмахнулся Владислав от разговора, присевший поесть, трясущейся рукой держа вилку.

– Вижу…, – подтвердила она, снисходительно, – но Алмаза все равно придется тебя вывести погулять до лужайки.

– Попозже. Посплю пока немного.

На кухню зашла Соня. – Кто там проснулся? – расплылась Маруся в улыбке, – иди ко мне, моя красавица!

– Мама, мамочка, ты сегодня со мною спала?

– Да, лапуля моя, с тобой.

– А ты меня любишь?

– Люблю, – сердечно призналась Маруся и зацеловала свою младшую дочь. – Садись, я тебе чаю налью, кашу сварю.

– Во! Мне бы так! – приревновал муж к дочери, приговаривая: – «Любимый, присаживайся. Каша и чай уже готовы». – А меня доча чего не целует?

Соня замотала головой, прилипнув глазами к маме.

– Ладно, попросишь меня конфет купить…

– Мне мама купит! – защитилась Соня.

Влад показал дочери язык, смываясь с кухни, оставляя на столе не убранную за собой посуду. Не без сожаления она проводила его, предвидя, что он задурил и ближайшее время работать не собирается, в чем, собственно, она и убедилась.

Первый день ее муж отлеживался, второй пил, на третий отправился за огород, копать клад. На четвертый сорвал себе спину, на пятый крепился здоровьем, на шестой пил, на седьмой день принялся отчаянно рыть землю, разрыхляя траншею… На восьмой у него иссякло настроение и пропал энтузиазм браться за лопату, но зато снова появилось желание выпить. На какие деньги он пил, Марусиному уму было непостижимо. И так прошла вторая неделя. Избегая мыслить о плохом, Маруся отдавала отчет в том, что «жить вне любви – не худший вариант, жить без денег – уже труднее…» И то, что бабушка оставила ей небольшие свои сбережения, Владиславу знать воспрещалось, ибо ее нестабильный супруг, находящийся в регулярных поисках себя и выгоды, приносил в семью одни напасти, что прям так и цеплялись к нему.

Почтенный август, помузицировав легкой дымкой со сладковатым привкусом, под аранжировку уходящего лета, вторгнулся маршем в липецкую область. Стояли последние теплые, солнечные дни. Пожелтела, высохла местами зеленая трава; медленно пролетали по небу белые витиеватые тучки. Отовсюду доносилась мелодия разно-пестрых птиц, прячущихся на самой макушке лиственных деревьев, у которых утратив силу, отрывались и далеко разносились потухшие листья.

Маруся подошла к яме и наиболее любезным голосом обратилась к мужу, расположившемуся на самом дне широкой окопы. Отбросившему подальше от себя лопату и задумавшись о чем-то с досадным лицом, он стоял в круглой панаме, в образе застывшей статуи.

– Влад, сколько можно идти на поводу у своего богатого воображения? – спросила она, выдерживая тон. – В доме элементарно закончился сахар, чай, и твой телефон названивает целый день!

– Правильно подметила, что богат я всего лишь не более чем на воображение, но скоро все поменяется, когда найду клад, – ответил амбициозно ее супруг, подкуривая сигарету спичками, – и копал бы до первых заморозков, но и здесь отмечу, ты снова права, мне нужно что-то решить с работой, тем более что возникла серьезная проблемка…

– Проблемка!? – всполошилась Маруся, тут же начиная опасаться этого слова. Пахло свежевырытой землей, и ей под пальцы в шлепанцы присыпался глинистый песок.

– Да, проблемка! И лишь ты одна мне можешь в этом помочь! – проговорил он с сигаретой во рту, потирая натертые руки мозолью.

– Я? О чем ты?

Выдержав деликатную паузу, Влад медленно поднялся по деревянной лестнице, с выражением чувства собственного достоинства:

– Ты же знаешь, я не работал две недели, – продолжил он разговор, близко поддавшись к жене, освобождая ботинки от налипшей глины, выкидывая недокуренную сигарету. – Произошел некоторый простой, нащелкав за аренду машины, – протарахтел он.

Маруся, окинув его смугло-загорелые уши, отросшие виски из-под панамы и небритую щетину, – ускорила шаг к избе. Потная футболка Влада, вытянувшись, висела на нем.

– И в этом я ни в коем случае ни при чем! – урезонивал ей муж, с незазорным взглядом. – Во всем виновата «нажива», на которую меня подбила Паулина, как назло, не договорив, где копать, в каком конкретном месте. А я-то лопух, понадеялся быстренько отрыть клад, зажить припеваючи, а оказалось немного прошляпил! Марусенька, любимая, что ж выходит, несдобровать мне! Они приедут и убьют меня, без всякой пощады! – взвыл Влад, произнося чрезвычайно важным голосом, скривив несчастную гримасу и солнце ужимаясь, подобрало луч с грустного клочка земли.

– Кто они? – забурлил ее голос.

– Арендодатели такси. Мне срочно нужны рубли!

– И сколько же!?

– Двадцать тысяч! – выдал он, снова закуривая.

– Что?! Ты в своем уме! – вспылила она, содрогнувшись. – С чего ты взял, что у меня есть такие деньги?! – встревоженно запылали ее щеки. Повернувшись, ее взгляда коснулась узорчатая бабочка, умиротворенно пролетев мимо взмахивая крылышками.

– Я знаю, что у тебя есть! – дерзко намекнул Влад, впиваясь в Марусю молящими глазами.

– Не знаю, как ты будешь выкручиваться, но у меня нету таких денег! Ищи, где хочешь! – сурово произнесла она. – И сигнальную ленту накрути тут вокруг своих построек, не дай бог побегут дети и убьются из-за твоих земляных нагромождений! – почти выкрикнула она отправляясь стрелой к избе по дорожке из декоративного камня, что выложил когда-то очень давно ее отец, облагораживая для мамы территорию вокруг.

– Накручу, но все же послушай! Мы не договорили… Ты должна мне помочь! – напирал Влад, надеясь расположить жену в свою пользу, выбрасывая тлевший бычок от сигареты. – Мне больше некому обратиться!

Маруся повернулась к нему лицом, задержалась:

– Я предостерегала, что это дело выеденного яйца не стоит! В нашем роду отродясь не было никакого клада! А ты извечно делаешь, что тебе взбредет в голову, лучше бы в бане заменил прогнившую доску! Там теперь действительно можно подвернуть и сломать ногу, да кубарем угодить носом в раковину! – испепелился ее голос, надрываясь. Маруся поднялась на террасу, где под крышей сплел себе паучок воздушную, шелковую сеть.

– Да, что твоя доска? Работы на пять минут! Сейчас другая задача, более важная! – давил на нее Влад, не отставая ни на шаг, направляясь прямиком за женой.

– У меня нет таких денег, как ты не поймешь!

– Как хочешь, ты должна мне их найти! – злоупотреблял Влад Маруськиным терпением,

– С чего ты взял, что я тебе должна? – вспылила она, повернувшись к мужу, кое-как сдерживаясь.

– Да потому, что ты моя жена и родила мне детей! Хотя бы уже поэтому ты должна мне найти эти деньги! – отпарировал Владислав фактами, снимая с головы синею панаму.

Маруся не хотела ничего слушать, пытаясь куда-нибудь скрыться с его глаз. Дома, она зашла в просторную детскую комнату, оторвала Соню от игры и посадила ее к себе на колени. Так бы и сидела с ней обнявшись два часа, но Влад заявился в комнату не переставая убеждать. – Ты понимаешь, почему я не работал? – морщинил он лоб, шевеля губами.

– Потому, что ты не у дел!

– Нет, потому что у меня была депрессия, заметь – «не от хорошей жизни», – оправдывался Влад, хлюпая носом. – Обещаю тебе, что заплачу за простой и поеду работать. Сам уже устал заниматься неисповедимо чем, – произнес он так, будто осознал что-то на минуту, и продолжил: – конечно, я знаю, что затея стоит свеч, но без денег сидеть не ахти! У меня и сигареты закончились. И сделай мне что-нибудь поесть в конце концов!

– Мама, я тоже хочу есть! – проговорила Соня, хлопая маму по коленкам.

– Смотри, меня дочь и то понимает!

Маруся повиновалась и ушла на кухню, покормить свое семейство. Деньги у Маруси были. Те самые небольшие скопления, что оставила ей бабушка, но нужно было заплатить за газ, электричество и мало ли что вот так понадобится. Сейчас отдаст Владу, а сама без копейки останется, чего она боялась на самом деле. Ей то верно никто не поможет!

После обеда, Влад не унимался, стиснув зубы, доматывался до жены. Ему звонили на телефон, запугивая и угрожая, передав, что времени отвели до шести вечера, иначе разговаривать с ним будут уже другие люди.

– Спроси у мамы, – посоветовала ему Маруся, после обеда, – она одолжит тебе, ты заплатишь и поедешь работать. Глаза ее излучали холодный свет.

– Ты слышишь себя!? – возмутился Влад, хватая себя за потную футболку загорелыми руками, – откуда у пенсионерки такие деньги!?

– А у меня откуда? Я не работаю! – веско отразила Маруся атаку мужа.

– Не сомневаюсь, что они у тебя есть, – подчеркнул Влад, убедительно-сдержанный голосом, – займи у Дениса или Машки! – Я обещаю, что всю зарплату отдавать тебе буду! Всю до копейки!

Маруськина нервная система не выдержала и сдалась:

– Ладно, так уж и быть! Смотри за Соней, я схожу к Денису! И если он не одолжит, ищи сам! – приняла она окончательное решение, придумав план: «занять для вида, отдать из своих накоплений». И хоть с Влада «как с гуся вода», но в ее руках будет элементарный рычаг воздействия чтобы муж не глупил, а работал и как бы «возвращал этот долг». В любом случае, в доме иссякли продуктовые запасы, и потому Владиславу непременно нужно восстановиться на работе. Кто-то ведь должен кормить семью?!

Марусины щеки раскраснелись от финансовых столкновений с мужем, да вроде разглядывать ее некому, всего-то добежать до соседней хаты. Надев джинсы и футболку на фигуру отточенную, она собрала свои длинные каштановые волосы в высокий хвост, раскрывая образ молодой красиво-цветущей девчонки. «Так-то лучше». Пройдя каких-то пятнадцать шагов она поднялась на крылечко и проникнув внутрь как «своя-родная», окликнула: – Марта! – Денис! В гостиной комнате, расположился молодой человек, уткнувшийся в телефон.

– Привет! – сказала ему Маруся по-обывательски.

– Привет, – поздоровался молодой человек, мельком взглянув на нее.

– Маруся, Маруся, – иди сюда! – услышала она голос Марты, из комнаты, что прилегала.

– Ты что тут прячешься? – тихим голосом произнесла подруга.

– Да, так…, думаю, во что переодеться. Не в халате же мне ходить, когда Денискин друг приехал, – зашептала она. – Кстати, его Женей зовут.

– Я знаю его, – заверила Маруся. – Они с Денисом вроде вместе в одном классе учились, да и живет он на соседской улице. Пересекались иной раз на улице.

– Что ж, в таком случае можно не представлять вас… А с лицом то твоим что, как с поля битвы? – спросила Марта отставляя свое платье в сторону, внимательно оглядев Марусю.

– Нервное. Пройдет сейчас. Влад не работал две недели, задолжал за аренду двадцать тысяч.

– Да, ты что! Где же взять такие деньги?

– У меня имеется эта сумма, но прибежала к вам, как будто занять пришла, – успокоила она подругу.

– Точно? Хочешь, у Дениса спроси, он уж скоро должен быть, смену сдавал.

– Нет, нет. Лишние долги мне не по карману, – отказалась Маруська. – Пойду я.

– Задержись, хоть на минуточку, поболтаем.

– Не могу, побежала обратно. Влад ждет!

– Что ж, заходи почаще, подруга.

– Приду, – пообещала Маруся и выйдя из комнаты на какой-то короткий миг, явственно встретилась с Жениным взглядом. «Какая борода!» – отчетливо промелькнуло в ее голове, не ведая, как тут же сошло на нее хрустальное явление, спустившиеся оттуда, где небо переплетается с землей, просочившись беспрепятственно через жестяную крышу кирпичной избы. Проникающий светоч любви своим полярным излучением залетел прямо в Маруськино сердце, поразив самый эпицентр сердцевины связывая двух людей органичным сплавом иной сферы, обдавая их тела без остатка вспыхнувшим пламенем огня. Обратный путь она проделала с одухотворенным лицом, окутанная тончайшим слоем ультрамариновой счастливой аурой.

Дома украдкой отсчитав деньги из тайничка, она прошла на кухню, где уселась на стул в глубокой задумчивости, в попытке осознать, «что же произошло с ней только что – «такое»?» «Что поменялось в ней, буквально за считанные мили секунд?» Душа навеивала ответ – это любовь! «Любовь?!» То, что она чувствовала было упоительно чудесным и почему-то красочным извне, словно кто-то улучшил цветовую контрастность, расширив и добавив качественно насыщенные яркие оттенки в акварельной палитре, преображая ее саму и все вокруг. Но это нельзя было потрогать, осязать на вкус или увидеть невооруженным глазом. Сердце наполнилось ощущением непревзойденной истины своего бытия и ликовало.

Уйдя в себя, она не заметила, как к ней подошел Влад.

– Ну что?

Маруся не отвечала.

– Что молчишь? Что с деньгами? – повторил он свой вопрос.

– А? Деньги? – Маруська, со видимым спокойствием, указала пальцем на стол, где лежали сложенные купюры в четыре раза. Ей так не хотелось сейчас разговаривать, в эту самую минуту, когда ее нутро напевало какую-то небывало красивую мелодию, которую она до этого не слышала раньше.

Влад схватился за деньги и незамедлительно уехал на арендованной машине, в беспокойстве о спасении своей шкуры.

Маруся, у которой наполнилась душа россыпью солнечной, прошла в детскую комнату, где Арина игралась с Соней.

– А вот и наша мама пришла, – задорно сообщила Арина, хорошенечко приладившая для прогулки.

Маленькая, рыжая лисичка, Соня подлетела к Маруське, обнимая ее за шею:

– Мама, мама пришла!

– Ладно, мам, я пойду гулять, меня подруги ждут, – уведомила ее старшая дочь, звездно сияя.

– Что? Гулять? – тихой необъяснимой задумчивостью переспросила Маруся.

– Да, мама, гулять. Лето как никак. Что с тобой?

– Ничего. Иди, конечно. Янку в восемь вечера загони домой, пожалуйста, – ответила она, с глазами, обращенными внутрь.

– Хорошо, мам.

Маруська осталась сидеть с Соней, объятая блаженным источником света. Сегодня все изменилось в ее жизни. Сегодня изменилась она.

Через окно подобралась тихая лунная ночь, забирая Марусин сон. В поисках удобной позы, она ворочалась и крутилась, в то время пока ее муж близехонько спал крепко. Не в силах сомкнуть глаза, Маруська думала о Жене. Его имя – это в принципе все, что ей было известно… Прежде столкнувшись с ним на поселковой улице, обронив приветствие, они расходились налегке, продолжая каждый идти своей дорожкой, не испытывая к противоположной персоне ни малейшего интереса. А сейчас перед ее глазами отчетливо прокручивался тот момент, когда накануне, встретившись с ним взглядом, она приметила его потрясающую бороду, которую он не носил до этого! Но тут ее измышления не прекращались, докучливо лезли и лезли в голову, путая вопросами и суждениями, переворачивая все прежние Маруськины представления о благообразии любви. «Для чего удружили ей эту любовь? Зачем? Иди это она сама, в миг потеряла голову» И как вообще так могло получиться? Возможно, любовный эликсир вскоре перестанет на нее действовать, растворится и улетучится? Что если всего через какую-то неделю от этих чувств не останется и следа…? И если терпеливо обождать, и это «все» – исчезнет. И это «все» – это «что?» Как объяснить? Каким методом это чувство невольно проникло в ее душу, обходя разум? Если душа чувствует, а разум соглашается, разделяя взгляды, то сам же «разум» начинает задавать ей дурацкие вопросы, на которые она не знает ответа. И может так случится, что ей не дано будет познать истинное предназначение этих чувств, ни в эту ночь, ни в последующую, ни в какие другие сутки.

И уставшая от бессонницы Маруся, не сумев сомкнуть глаз до самого восхождения солнца, уж вознамерилась склониться в сон, как ее сердце защемило от правдивого подозрения: – «они никогда не будут вместе!» «Никогда!» Женя рано или поздно обзаведется семьей, а она уже при муже и детях. «Стоп!» Зачем она вообще допустила такое, разыгрывая свою через чур неукротимую, ночную фантазию, заранее продумывая нереальные будущие планы??? Этак безумная глупость!!! Естественно, у этих чувств нет ни будущего, ни продолжения! Она достоверно знала: – «Влад ее никуда не отпустит, а если уйдет, то и жизни не даст!» Да и много других обстоятельств… Доходчиво напросившейся вывод что, «безусловно – никогда», – не остановил тягучесть мысли, навязчиво зациклился в ее внутреннем диалоге, пока звонко не заголосил петух с окраины, пресекая раздумья. «Всепремудрая» любовь, нежданно зародившаяся в ее душе, очевидно непостижимая повседневному рассудку, казалась и странной, и благопристойной одновременно.

Утром она предположила, если Денис, которому недавно исполнилось двадцать пять лет – ровесники с Женей, стало быть, между ними разница в десять лет! «Она такая взрослая, а он в принципе совсем молод…» Нет и доли сомнений, между ними ничего не может быть! Но чувства никуда не ушли и продолжали одолевать ее, не оставляя ни разум, ни душу в покое.

В обед проснулся Влад и попросил завтрак. – Я сейчас поеду работать, – проговорил он, доедая вкусную гречневую кашу.

– Хорошо, – ответила Маруся.

– И все что ты мне можешь сказать? – спросил Влад, – а где любимый, я тебя буду ждать в спальне, ужин будет на плите.

– Любимый, ужин будет на плите, – произнесла она равнодушным голосом и взглянув в голубые глаза своего мужа, увидела в них «затерявшуюся пустоту».