Мэрлин

Мистер Питтс

Утро начиналось с тонких августовских лучей, робким светом заливших комнату. Было прохладно и туманно. Хотя, конечно, не так как в Лондоне. Когда я проснулась, Джон лежал рядом и смотрел на меня. Сотни раз после я просыпалась под его теплым взглядом, и каждый раз мое сердце на долю мгновения замирало в груди.

– Доброе утро, Ли, – хрипло прошептал Блэкстон.

– Доброе утро, Джон, – я улыбнулась, и на его губах тут же расцвела ответная улыбка. Он обнял меня, и мы просто лежали так, соприкасаясь телами, наслаждаясь теплом постели и собственной близости.

– Я словно лечу, – проговорил он и поцеловал краешек моего лба. – Лечу среди звезд, в мире, где нет ни времени, ни пространства, ни направления. Я здесь с тобой, и одновременно я везде. В твоих волосах, в свежести ветра, что пытается ворваться в нашу комнату, в хлопковых волокнах простыней… Я здесь, но в мире я так и остаюсь странником, скитальцем среди небесных огней. Пойдешь ли ты со мной? Отправишься ли в этот бесконечный полет? Отважишься ли?

– Я не очень смелая, Джон. Но тебя я выбрала безоговорочно. И теперь я не могу не быть с тобой, или не идти за тобой, если ты зовешь меня, потому что для меня это так же естественно, как дышать, как жить. Ты часть моей жизни.

– Я люблю тебя, Ли, – он поцеловал меня нежно, так невероятно нежно, словно я могла рассыпаться от его прикосновения.

А потом принесли завтрак, и наша идиллия закончилась. Перекусив, мы отправились в дом. Я осталась там, а Блэкстон поехал нанимать людей, пообещав вернуться через пару часов.

Сзади к дому прилегала небольшая терраса, выложенная камнем, и я сначала пошла туда. Мне думалось, как чудесно будет пить здесь чай и наслаждаться видом сада. Сад, правда, еще не был как следует разбит и скорее напоминал безобразие, но я справедливо решила, что это вполне поправимое дело.

Через некоторое время я немного продрогла, вернулась в дом и стала исследовать комнаты. На нижнем этаже были гостиная, кабинет, столовая и кухня, на первом этаже спальня с прилегающей ванной. На этом же этаже была еще одна комната, но так как я никогда не жила в такой роскоши, я не знала ее предназначения. Комната для жены? Второй кабинет? Детская? Впрочем, сейчас комната была совершенно пуста. Наверху была каморка – я решила, что это вторая ванная, и две спальни, возможно для прислуги? Опять же комнаты были совершенно пусты, поэтому я ни в чем не была уверена, а с Блэкстоном мы еще не обсуждали, как следует обставить дом.

Правда, когда я в одиночестве бродила по дому в то утро, мне совершенно не хотелось его “как следует” обставлять. Я чувствовала себя живой и свободной, и мне хотелось, чтобы и этот дом стал таким же. Чтобы подходил мне. А будет это соответствовать общественным устоям или нет, дело второстепенное.

На самом деле, ради кого же мне тут стараться? Ко мне не будут приходить с визитами, я не буду встречать гостей, мне не нужно производить хорошее впечатление ради карьеры мужа. А всякий, кто узнает природу наших отношений с Блэкстоном, сам будет избегать меня всеми возможными способами. Единственными людьми, которые будут посещать мой дом, будут мои родители и мой возлюбленный.

Правда будут еще слуги. У отца были слуги, но я все еще не умела с ними правильно обращаться. Несколько лет назад я и сама подумывала пойти в услужение. Так чем же отличаюсь от них, что должна мгновенно воспылать надменностью перед ними?

Я долго впитывала энергию дома. Было ощущение, что я соединяюсь с ним, так же как соединилась с Джоном, какой-то невидимой нитью. Это делало наши отношения совершенно особенными. Потом снова вышла в сад и вдохнула весь его терпкий влажный аромат.

Интересно, что я буду тут делать целыми днями?

Мои размышления прервал Блэкстон, вернувшийся с молодым мужчиной и женщиной, постоянно смотревшей в пол – разглядеть ее в тот день мне не удалось.

– Мэрлин, дорогая! – позвал меня Джон. Я тут же вернулась в дом через кухню.

– Я здесь! Добрый день! – поздоровалась я со всеми сразу, не зная как лучше себя повести.

– Мэрлин, позволь представить тебе мистера Питтса и его сестру мисс Питтс. Эти люди будут служить здесь. Мистер Питтс будет выполнять все обязанности мужской прислуги в доме, мисс Питтс будет твоей личной горничной. Завтра я найму тебе кухарку и экономку.

– Приятно познакомиться, – проговорила я, еще более не уверенная, все ли правильно делаю. Почему-то этот момент заставил меня остро почувствовать все существующие социальные неравенства между Блэкстоном, собой и этими людьми. И неизвестно к какому краю я стояла ближе…

– Питтс сейчас отправится за рабочими, которые будут приводить твой дом в порядок. А мы с тобой идем по магазинам!

– О, – только и смогла выдавить я.

Остаток дня я помню весьма смутно. Я очень нервничала и очень устала. Мы выбирали обои – точнее он предлагал, а я отказывалась – все казались мне слишком темными. И с одной стороны, во мне росли смятение и страх что я не имею права отвергать все, надо что-то выбрать. А с другой, я никак не могла согласиться на то, что не подходило мне. Не было моим. В конечном итоге, к нашему общему удовольствию, были заказаны чудесные обои цвета топленых сливок в гостиную, в тон к ним с полоской – в столовую. В кабинет – классические зеленые, но самого светлого оттенка. В спальню были выбраны кремовые обои с изящным цветочным принтом в неожиданно желтых тонах. От панелей, которые мне везде предлагали, я отказалась наотрез. Ванную комнату было решено оставить белой, но материалы Блэкстон должен был выбрать сам, поскольку моих сил на это уже не хватало. Весь второй этаж тоже было решено оставить на время так. В это время Питтс заказывал большую плиту, рабочую мебель и всяческие принадлежности для кухни.

Вся неделя прошла в выборе. Я выбирала ткани для штор и обивки мебели, светильники, стулья, кресла, шкафы и кровати… Круговерть приятных и не очень приобретений слилась для меня в одно. Я все также неуверенно чувствовала себя на людях с Блэкстоном. Хотя надо сказать, мы везде представлялись благовоспитанной семейной парой среднего класса, мистер и миссис Грант, у нас даже имелись документы. Уж не знаю, как он это сделал, но на руках у меня отныне были документы и на мисс Уороби, и на миссис Грант. Отличить их подлинность я лично никогда бы не смогла. Впрочем, и желания такого не было. Дом кстати, Джон действительно купил для меня – на имя Уороби, естественно. Продать я его не могла по условиям договора, зато в случае необходимости могла сдать в аренду, частично или полностью.

Саймон Питтс оказался настоящей находкой. Раньше он служил старшим лакеем у весьма зажиточного пожилого господина и даже около года путешествовал с ним во Франции. Но знания французского едва ли компенсировали более чем сдержанную рекомендацию. Джон же объяснил, что скорее всего Питтс был отличным работником, которому просто хотели отомстить таким образом за то, что тот решил уйти.

К концу недели Питтс нашел человека, который преобразил камины до неузнаваемости. Во Франции это называлось арт-нуво, стиль модерн, который внезапно поселился в моем классическом викторианском доме. Теперь вся обстановка заиграла совсем иначе, появилась искра жизни и той самой свободы, которой мне так хотелось. Когда я поделилась своими мыслями с Блэкстоном, он лишь со смехом закружил меня по гостиной. На следующий же день была найдена чудесная настольная лампа в виде нимфы, держащей распускающийся цветок. Кровать в свою спальню я перевыбрала. Впрочем, как и большинство мебели. Мой дом обретал свой уникальный стиль. Дверь в сад украсил волшебный витраж. Мягкое голубовато-зеленое свечение с янтарными отблесками завораживало и восхищало меня. В комнатах появлялись изящные статуэтки, настольные часы, вазы и прочие мелочи.

Блэкстон увлекся новым стилем также горячо, как и я. Удивительные украшения для волос, серьги и кольца, которые он мне дарил, всевозможные броши и застежки – изысканные, витиеватые с прекрасными растительными узорами, словно были созданы лесными эльфами. Я преображалась вместе со своим домом. Джон покупал мне одежду, воздушную, украшенную кружевами, струящуюся. Он даже нашел мне непростительно удобные восточные шаровары, которые носят, пожалуй, лишь одалиски из гарема. Многие вещи своего нового гардероба я надевала только в его присутствии за закрытыми дверями.

К середине сентября дом стал полностью пригоден для жизни. И хоть несколько комнат все еще оставались пустыми, мы с радостью переселились, оставив гостиницу с ее услужливой хозяйкой с сердечной благодарностью, но без сожалений.

Питтс поселился на чердаке, в соседней комнате от него экономка миссис Ходжес. Кухарка миссис Паттерсон жила где-то неподалеку и каждое утро приходила к нам. Так же делали сестра мистера Питтса Лили и девушка-посудомойка Хортенс вместе с младшим брат, выполнявшим мелкие поручения и чистившим обувь.

Как и обещал Блэкстон, мы жили практически как настоящая семья. Слуг не ставили в известность о наших отношениях. На выходные я уезжала к родителям, Джон возвращался к своей жене и родственникам. В понедельник утром я приезжала домой, а вечером, сделав все свои дела в городе, возвращался Блэкстон. На неделе он иногда тоже уезжал в город, но к ночи возвращался.

Питтс чрезвычайно старательно организовывал наш быт. И хотя миссис Ходжес была выше его по положению, ввиду мягкости ее характера (но отнюдь не в вопросах денег), именно он стал главным слугой в доме. Я была очень благодарна ему, поскольку его заботами переезд прошел легко и непринужденно, а в доме с первых дней все работало как часы. Он сопровождал меня на прогулки или по магазинам, и я никогда не чувствовала неловкости рядом с ним. Иногда я замечала, что он с легкой задумчивостью наблюдает за мной, но даже в эти мгновения я не чувствовала в нем ни опасности, ни напряжения. Скорее он был надежным и преданным. В первую очередь Блэкстону, конечно.

Что же до Джона… жить с ним было удовольствие. Удивительный собеседник, умный, широких взглядов, лояльный и в то же время полный огня. Я смотрела на него с глубинным восхищением. Он любил меня и не скрывал этого. Почти все время мы были вместе и почти все время он так или иначе прикасался ко мне. Это удивляло меня и в тоже время усиливало все мои чувства к нему. Я больше не вспоминала Дика и не строила фантазий о встрече с прекрасным незнакомцем, который полюбит меня и возьмет замуж. Я, так долго мечтавшая о любви, вдруг поняла, что полна ею, что эта долгожданная любовь во мне, что я и есть любовь, и пока я такая, весь мир вокруг будет также полон любви.

Лили Питтс

В конце октября Блэкстон стал проводить больше времени со своей настоящей семьей. Он уже не приезжал в пятницу вечером, а оставался на весь уикенд. Также он стал иногда проводить в городе ночь со вторника на среду. Поначалу мне это не понравилось, но то была банальная ревность. Я не хотела мириться с мыслью, что он спит со своей женой, после того как только что занимался любовью со мной. Впрочем, он утверждал, что после бессчетных попыток завести с женой ребенка во время лечения у моего отца больше он к ней не притрагивался. Я была склонна ему верить, тем более понимала, что у него есть обязательства не только перед этой женщиной, но и перед родителями, братом и сестрой.

Так я стала больше времени проводить одна. И пока что мне не было скучно. Я купила несколько книг по живописи и пыталась рисовать акварели. Много читала, вышивала для дома и в подарок матери, которая все еще болела. Гуляла в ботанических садах. Беззаботное время.

Но постепенно погода портилась, дожди и серое промозглое небо заставляли жарче топить камины и чаще пить чай. А еще в ноябре я поняла, что жду ребенка. Блэкстон был в городе целую неделю – впервые за все время. Я же пыталась осознать и принять свою беременность в одиночестве. Когда Джона не было, кухарка приходила только по утрам и готовила на весь день. Миссис Ходжес потом просто разогревала еду. Моя горничная Лили сказалась больной и практически все время отсутствовала, приходив только по утрам помочь с волосами и одеждой. Питтс со всем приличием не попадался на глаза, однако был дома и всю свою работу выполнял безукоризненно.

К вечеру среды мне стало тоскливо. Я дошла до крайности и попросила миссис Ходжес составить мне компанию и попить вместе чаю. Идея казалась мне неплохой, но в итоге мы все время молчали, так как не знали, о чем говорить. На нервной почве в четверг она даже отпросилась уйти спать раньше обычного. Я с грустью посмеялась над собой.

Я сидела у себя в спальне и мне было тревожно и холодно. Новая жизнь. Как отреагирует Джон? Я сама еще была в смятении. Конечно, я понимала, что скорее всего у нас будут дети. Хотя трудности Блэкстона с женой были мне известны, я не переносила эту ситуацию на себя. Впрочем, я все равно не была готова. С одной стороны, я хотела, чтобы Блэкстон уже приехал, и я могла ему все рассказать, а с другой – радовалась возможности спокойно осмыслить происходящее.

Окончательно запутавшись, я решила пойти на кухню и заварить себе горячий чай. Завернувшись в теплую шаль, я спустилась в кухню, где неожиданно встретила Питтса. Он, очевидно, в сильном волнении ходил из угла в угол, держа в руках бутылку.

– Доброй ночи, Питтс, – проговорила я, испугав его. Мужчина вздрогнул.

– Простите, мадам, я думал, Вы легли.

– Я спустилась выпить чаю, – ответила я и улыбнулась.

– Давайте я Вам приготовлю, – услужливо сказал он. Но я уже поняла, что он чем–то сильно обеспокоен и не хотела его помощи.

– Нет, благодарю, я справлюсь сама. Лучше расскажите, что Вас так взволновало? – спросила я и начала хлопотать по кухне.

– Боюсь, это не то, что Вы захотите узнать, – с горечью ответил он и приложился к бутылке.

– Я гораздо более любопытна, чем Вы думаете. Перестаньте пить, пожалуйста.

– Мадам, – вдруг резко остановившись, он посмотрел прямо на меня. – Вы не могли бы выплатить мне часть моего жалования сейчас?

– О боже! – только и смогла вымолвить я. – Вы пугаете меня. Мне надо присесть, Питтс!

Он усадил меня и снова выпил. Картина вырисовывалась странная. Я была наедине с сильно взволнованным мужчиной в подпитии, который требовал у меня денег!

– У меня нет наличных, Питтс, Вы же знаете, что с Вами рассчитывается мой муж, а не я.

Выражение лица у него изменилось и стало жестким. Он подошел ко мне и словно навис. Вся ситуация становилась угрожающей и опасной.

– Я знаю Ваш секрет, мадам. И прошу лишь дать мне мои заработанные деньги. Сейчас.

– Я не понимаю, о чем Вы!

– Вы не женаты, и вообще не те, за кого себя выдаете. Ваш мнимый супруг вовсе не клерк среднего звена, а сын герцога.

– Что ж, – я начала говорить так же отрывисто, как и он, – Вы, кажется, меня шантажируете.

– Пожалуй так, – согласился он. Странно, вся опасность мгновенно ушла. Питтс снова стал надежным и преданным. Очень странно.

– Зачем Вам деньги? – спросила я.

– Мне необходимо вызвать врача. Настоящего доктора, а не очередного шарлатана.

– К сестре?

– Да, – ответил он, замявшись. – Лили болеет.

– Я видела ее утром, она была напугана, но не больна. Для кого Вам нужен врач?

Возможно, если бы он не был пьян, а его ситуация не была такой критичной, он бы никогда мне ничего не рассказал. Но сложилось все именно так и, сам до конца не понимая, что делает, Питтс выложил мне все.

– Это для моего племянника. У Лили есть сын, она каждый день оставляет его у одной женщины, которая за небольшую плату присматривает за ним и кормит. Говорил же я Лили, что эта воровка крадет ее деньги и кормит мальчишку известкой. Робби заболел на той неделе, ему становится все хуже, врач, которого мы вызвали оказался шарлатаном. И сейчас, когда Вы так неожиданно пришли пить чай, я набирался смелости Вас ограбить.

– Оу! – мое потрясение не знало предела. Несколько мгновений мы молчали, пока вода из чайника не стала переливаться на плиту и шипеть. Эти простые звуки вывели нас обоих из шока. Я встала и начала заваривать себе чай. – Где живет Ваша сестра?

– Недалеко отсюда, она снимает комнату.

– Ребенок незаконнорожденный, судя по всему?

Питтс лишь кивнул.

– Знаете, а Вы могли бы и не угрожать мне. Вы правы на счет меня и лорда Джона. Мы не женаты, я всего лишь любовница. И я простая девушка, такая же, как и Ваша сестра. Пожалуйста, приведите ее сюда вместе с мальчиком, я посмотрю, что можно сделать, а завтра Вы привезете сюда моего отца. Он лучший врач из всех, кого я знаю.

Казалось, мир ушел у него из-под ног. Глаза молодого человека стали слишком велики и грозились выпасть из орбит. Но все же он кое-как справился с собой и, еще дважды получив мое одобрение привести сюда сестру с сыном, скрылся в ночи. Через четверть часа все трое были на моей кухне. Лили, заплаканная и осунувшаяся, держала мальчика на руках, у него был жар, особенно сильно потела шея и затылок, хотя ноги оставались холодными. Мы сделали все, чтобы сбить температуру. Для этого мне пришлось вспомнить все уроки своего отца, даже те, которых я, казалось, не знала. Малышу было около года, выглядел он крайне изможденным и буквально раздавленным болезнью. Он был слаб и, казалось, что эта слабость во всем, в каждом его вялом движении, в самой его сути. Даже взгляд у него был застывшим, словно бы ему было тяжело смотреть на этот бренный мир. В его впалых глазах мне мерещилось глубокое горе. Ребенок был абсолютно безразличен ко всему происходящему, дышал так тихо и редко, что складывалось ощущение, что он и вовсе не хочет жить. Впрочем, после затяжной лихорадки, сильнейших болей в животе, рвоты и поноса, это вполне логично.

Едва забрезжил рассвет, Питтс помчался в город за моим отцом. К его приходу жар у малыша удалось немного уменьшить, что дало надежду на выздоровление. Отец расспрашивал обо всем, что касалось ребенка, начиная с бытовых условий и заканчивая цветом его мочи. Со скоростью бешеной утки он раздавал нам указания, но казалось, что для Лили это было благом. По крайней мере она перестала плакать. Папа назначил мальчику фосфорикум ацидум, дышать соленым паром и много пить. Благодаря этому уже через несколько часов Робби относительно спокойно заснул вместе с матерью, уснувшей перед камином в гостиной.

После этого мы с отцом перешли в кабинет, и я порывисто обняла его.

– Как же я благодарна тебе, папочка! Я ничего не могла вспомнить о температуре, только то, что нужно обтирать холодной водой и согревать, если знобит.

– Ты все сделала правильно, дорогая, – отозвался он и мягко отстранил меня от себя. Затем отец приобнял меня за плечи, и мы вместе подошли к окну. – Этой женщине необходимо как можно больше времени проводить вместе с ребенком, пусть кормит грудью так часто, как сможет, если же не выйдет, им стоит нанять кормилицу. Конечно, мальчик уже достаточно большой, но сейчас ему жизненно необходимо питье, мягкое, теплое и насыщенное. Человек, которого они вызывали, чуть не прикончил ребенка, прописав ему свинец. Но и без этого у них хватает проблем. Мальчику год и 2 месяца, но он явно отстает в развитии по всем фронтам. Если так будет продолжаться, в следующий раз он может не справиться с болезнью.

– Ох, папа, все это так печально, – прошептала я, склонив голову ему на плечо. – Расскажи, как там мама?

– По правде сказать, она очень беспокоит меня, Мэрлин. Слишком долго она болеет. Мне удается лишь поддерживать ее, но я чувствую, что ее сил уже не хватает, чтобы бороться. Она словно тает, да ты и сама это видишь.

– Да, думаю даже сильнее, потому что раз за разом приезжая на выходные, я вижу, как она изменилась за несколько дней.

– Хочешь поехать со мной сейчас?

– Нет, папа. Мне нужно устроить мисс Питтс и Робби. Уж не знаю, как отреагирует Блэкстон, но я оставлю их жить здесь, в комнате Питтса. Я приеду завтра. У меня есть хорошие новости.

Вскоре отец уехал. Робби понемногу становилось лучше. Выздоровление обещало быть долгим, но кризис явно миновал. Когда Лили проснулась и немного освежилась, мы поговорили. Это была молодая женщина, примерно одного возраста со мной, темноволосая и голубоглазая, с простым чистым лицом, которое сейчас было слишком бледным и измученным, чтобы назвать его привлекательным. Я настояла, чтобы она с ребенком переселились в комнату к брату, а мальчик находился при ней как можно чаще. Она же в свою очередь среди бесконечных благодарностей рассказала о том, как и тысячи других девушек, пошла работать младшей прислугой в большой дом, где в качестве лакея уже работал ее брат. А потом один из сыновей хозяина, красивый, сладкоречивый и пылкий молодой человек начал за ней ухаживать. Брат оберегал ее как мог, но, когда он вместе с хозяином уехал во Францию, девушка в итоге сдалась. Парень обещал жениться, уехать на границу с Шотландией и начать там тихую семейную жизнь. На деле он бросил ее через пару месяцев. К возвращению брата скрывать беременность стало практически невозможно. Поэтому Питтс незамедлительно уволился, впрочем, как и сама Лили. О ее положении хозяева так и не узнали, но все равно дали им самые сдержанные рекомендации за вопиющую неблагодарность. Так что Джон правильно оценил ситуацию в самом начале.

В пятницу я уехала к родителям. Конечно же я рассказала им о своей беременности. Мама была рада и даже несколько раз смогла улыбнуться. Папа был прав, она таяла прямо на глазах. Сам же доктор Уороби воспринял мою новость скорее с точки зрения профессионала, нежели родителя. А может и то, и другое, но с того дня, каждый раз, когда меня видел, он начинал засыпать меня рекомендациями по уходу за собой и ребенком. Как мыть, чем кормить, во что одевать, как укладывать спать, как лечить при необходимости и многое, многое другое. В этом и был весь папа. Через такую степенную заботу он проявлял всю силу своей любви.

В следующий вторник мы наконец-то увиделись с Блэкстоном. Мы встретились на пороге дома, где он обнял меня так, словно не видел целый год. Как же он был красив в тот день! Высокий и стройный, длинными сильными пальцами он любовно гладил мою щеку, а волшебные зеленые глаза, обрамленные густыми длинными ресницами, словно видели во мне всю мою истинную суть.

Тем же вечером я рассказала ему все свои новости. Сначала о Лили и ее обстоятельствах. Эмоции Джона менялись от безразличия к негодованию и легкому недовольству, но все это уступило место полному благодушию, как только я рассказала о том, что сама жду ребенка.

Блэкстон был удивлен, ошеломлен, но бесконечно счастлив. Кажется, в его безграничном желании касаться меня, появились какие-то новые грани и оттенки. Нежность иного рода, смешанная с восхищением и преклонением любящего мужчины перед женщиной, которая сотворяет чудо прямо на его глазах.

Я была невероятно счастлива тогда. Самое теплое время в моей жизни, удивительное, волшебное, полное самых глубоких, самых искренних чувств. Джон приезжал, мы ужинали вместе, потом он садился в огромное кресло перед камином, усаживал меня к себе на колени, обнимал… Так мы и проводили все время. Читали, смеялись, болтали без умолку… Просто сидели, сплетая и расплетая пальцы… Целовались…

Это и был наш мир, и никакого другого в то время не было. Что там происходило за пределами этой комнаты? Я не знала. Ведь самое главное происходило внутри меня. Джон говорил, что я Вселенная во Вселенной, первоначало жизни, искра среди миллионов светящихся звездных островов.

О, Джон! Такой простой, настоящий, сильный мужчина, реальный настолько, что жизнь рядом с ним чувствовалась острее в сотни раз, насыщеннее и ярче, чем даже в детстве. И в то же время, сердце мое порой замирало, когда, прижимаясь к его груди и слушая мерное биение его сердца, я вдруг понимала, что и сама лечу среди звездной бесконечности мироздания. Рядом с ним я проживала что-то большее, чем просто жизнь. А может дело было вовсе не в нем, а во мне самой, но и это в общем-то было не важно, поскольку все эти чувства, идущие из нас и сквозь нас мы дарили друг другу, как самый прекрасный подарок. И, поверьте, ни у кого больше такого не было.