Мэрлин

Миссис Чизторн

И все-таки правы те, кто говорит, что рождество время чудесных неожиданностей.

Я никогда не встречалась ни с кем из родных матери. Но это и понятно, она была с континента, происхождение ее весьма сомнительно, иммигрировала она в сознательном возрасте, и как мне кажется, не сожалела.

У отца все было куда более запутанно. Он родился в небогатой семье, которая не могла и не хотела платить за его образование. Он сбежал на фронт и стал помощником врача, который потом ссудил ему некоторую сумму денег для продолжения учебы. Но с тех самых пор отец не общался ни с кем из своей семьи. Мы знали, что его родители давно умерли, старший брат спился и если еще не умер, то вот-вот готовился. У отца было еще две сестры, старшая Элеонор и младшая Эмилия. Эмилия умерла от холеры в возрасте 25 лет, не оставив после себя детей, а Элеонор замуж не вышла и была вынуждена стать гувернанткой, чтобы прокормить себя после смерти родителей.

Так вот, через несколько дней после моего воссоединения с Ноэль, отцу пришло письмо с севера от Элеонор. Оказалось, что благодарный наниматель сдал ей в аренду за весьма символическую плату небольшой домишко в Нортумберленде, где она теперь и обреталась. Так как пожилая женщина, наконец, обрела свободу и финансовую независимость, она решила восстановить семейные узы. Найти отца оказалось не так сложно, достаточно было выписать пару лондонских газет – папа периодически давал туда объявления. А так как жили мы там же, где папа работал, письмо пришло точнехонько по адресу.

Весь день отец ходил в глубокой задумчивости. Человеку всегда тяжело жить, оторванным от семьи, и я знала, что папа хотел бы наладить отношения со своими родственниками, но никогда бы не решился проявить инициативу.

Мама была крайне растрогана и взволнована. Она ходила по дому сама не своя, держа в руках письмо тетушки Элеонор, и постоянно его перечитывала, словно хотела выучить наизусть.

Перед ужином родители уединились и долго что-то обсуждали. А на следующее утро мама пошла с визитом к миссис Чизторн, вернувшись от которой, сразу прошла в кабинет отца, что делала крайне редко. Едва войдя в кабинет, она гордо кивнула отцу и заулыбалась довольной улыбкой. Я смотрела то на отца, то на мать и тоже невольно заулыбалась, настолько заговорщицкий у них был вид.

– Ну что ж, – наконец, проговорил отец, вставая со своего кресла. – Мэрлин, дочка, мы с мамой должны тебе сообщить, что немедленно собираемся отбыть в Нортумберленд к твоей тете Элеонор. Мы пробудем там Рождество и новогодние праздники, а затем вернемся. Ты останешься здесь и погостишь пока у миссис Чизторн.

– Уверена, Мэрлин, – проговорила моя мама, – тебе не придется скучать. На рождество к Аманде соберется вся ее семья, а на новый год они ждут свою племянницу Клер, ей 17, и она подыскивает жениха, так что возможно там будут молодые неженатые джентльмены и даже возможно тебе кто-нибудь из них понравится.

– О, мама! Я так рада, что вы, наконец-то, сможете отдохнуть с папой! Папа! Как прекрасно! – я была невероятно счастлива. – Но, честно говоря, я хотела пригласить к нам на рождество Ноэль Браун, я рассказывала вам про нее, это племянница миссис Стоунворк из библиотеки. У миссис Стоунворк на праздники также соберется вся семья, а в ее каморке и без того тесновато, так что бедняжке Ноэль совсем некуда деваться.

– Что ж, – проговорила мама в задумчивости, – думаю Аманда не будет против. Сейчас же пошлю ей записку.

– Так, мои дорогие, – отец подошел к нам с мамой и обнял обеих за плечи, – пока вы тут решайте вопрос с подружкой Мэрлин и собирайте вещи, а я схожу на вокзал, куплю билеты на поезд. Да-да, дорогая, – крикнул он, уже подходя к двери, – мы будем путешествовать на поезде!

На следующий день родители уехали, а мы с миссис Чизторн, которой сполна возместили расходы гостеприимства, проводив их, возвращались к ней домой через библиотеку, чтобы забрать Ноэль. Миссис Стоунворк была очевидно рада этому факту. Это настолько бросалось в глаза, что миссис Чизторн даже позволила себе фыркнуть.

Едва мы втроем перешагнули порог дома семейства Чизторн, на нас буквально обрушилось рождественское настроение. Дом был украшен хвойными ветками, у камина лежало праздничное полено, по всему дому разносились радостные голоса.

Конечно, мне и раньше было известно, что Чизторны живут много богаче нас. Они снимали целое крыло в небольшом двухэтажном доме выше по Камден-стрит. Капитан Чизторн все еще находился на службе ее величества и хоть и не имел титула, был высоко оценен на флоте. Единственный сын и наследник Чизторнов Гарри был архитектором и проектировал по большей части мосты. Он был удачно женат на дочери какого-то зажиточного торговца, который дал за ней весьма приличное приданое. Также обе дочери Чизторнов были выданы замуж и уже обзавелись потомством. Конечно, меня всегда удивляло, что у самой миссис Чизторн никогда не было на руках денег, но возможно у нее был мотоватый характер и деньги ей просто не доверяли.

У дочерей Чизторнов были новые платья, красивые и элегантные. Хорошо, что мы с Ноэль догадались сшить себе наряды к рождеству. Пусть мы не выглядели так же изысканно, но в целом были весьма и весьма на уровне.

Рождество прошло в семейном кругу. Все были приветливы и веселы, Гарри много шутил. Он пил виски вместе с мужьями своих сестер и капитаном, но при этом все мужчины вели себя достойно. На стол подавали несколько видов мясных пирогов, запеченную птицу, паштет из гусиной печени, фрукты в сахаре и даже мороженое. Ни я, ни Ноэль не могли даже рассчитывать на такое изобилие вкусов. Мне было так хорошо!

В канун нового года приехала племянница миссис Чизторн Клер Лейтон. Это была симпатичная невысокая девушка со светлыми струящимися волосами, голубыми глазами и кукольным личиком. Она была поистине прелестна. Правда, стоило только миссис Чизторн представить нас друг другу, Клер демонстративно перестала обращать на нас с Ноэль внимание. Но, честно говоря, мы были готовы к этому. Девушка приехала сюда из деревни, чтобы выйти замуж, а мы были дополнительной преградой к достижению ее благой цели.

Ноэль, уже определившая свою судьбу, вообще начала посмеиваться над сложившейся ситуацией, ведь уж кто-кто, а она-то не могла составить малышке Клер конкуренцию.

Перед ужином в нашу с Ноэль комнату зашла миссис Чизторн с лентами для волос. Она предупредила, что скоро придут друзья Гарри, и что мы должны выглядеть достойно, но при этом не затмевать Клер. Мы тут же согласились. Так как у нас не было столько нарядов, сколько могли себе позволить дочки Чизторнов или же Клер, и мне, и Ноэль пришлось надеть те же платья, что были на нас во время праздничного ужина в Рождество.

Но, конечно, это ни для кого не имело значения, кроме нас самих.

Итак, на новогоднем ужине присутствовало трое неженатых друзей Гарри. Сэм Бригстон, также работавший архитектором, привлекательный среднего роста молодой человек с живыми карими глазами, мальчишеской улыбкой, слегка вьющимися каштановыми волосами. В целом он был очень приятным, но внешность его не была очень запоминающейся. Он постоянно обменивался шутками с Гарри, из чего я сделала вывод, что ему немного некомфортно в новом обществе.

Второй потенциальный жених Клер был Уолтер Джабб. Это был высокий, стройный молодой человек, работал он инженером, по ходу ужина в основном молчал, но выглядел весьма уверенным в себе. У него были темно-каштановые волосы с медным отливом, зеленые глаза и густые темные ресницы, которые делали его взгляд проникновенным. Было заметно, что мистер Джабб сразу раскусил, для чего его пригласили, и верно оценил, кому из присутствующих молодых мисс он должен уделять внимание. Это вызвало во мне невольное восхищение и уважение его проницательности.

Третьим же был шотландец Ричард Дженссен. Но все звали его Дик. Этот человек был настоящей находкой вечера. Дик работал журналистом, и это проскальзывало во всем его облике. Он говорил много, красиво, умно и чрезвычайно интересно. У него был превосходный завораживающий голос. При этом он постоянно обращался к другим, и ни у кого не возникало ощущения, что его забыли. Дик умел общаться. Что касается внешности, то мистер Дженссен был высок так же, как и мистер Джабб, у него были темные почти черные волосы, светло-голубые глаза, прямой классический нос и полные губы. Он, с его крупными красивыми руками, произвел на меня неизгладимое впечатление. Мне приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не поддаться вперед к его очарованию, чтобы не заглядывать ему в рот, стоило лишь ему сказать какую-нибудь забавную остроту. Он притягивал меня, словно магнит, я была взволнована, очарована и совершенно сбита с толку.

К счастью, на это никто не обратил внимания. Едва только ужин закончился, служанка Чизторнов и лакей убрали стол, и гостиная сразу приобрела вид бального зала. Женщины тихонько разговаривали в одном углу, в другом же статный капитан Чизторн вел беседу с не менее статным мистером Джаббом, а Гарри, Дик и Сэм Бригстон потягивали виски и постоянно заразительно смеялись. Таким образом, миссис Чизторн практически организовала великосветский прием, когда мужчины и женщины какое-то время проводили отдельно. Но такое уединение в новогодний вечер не могло продлиться долго. Вскоре всем захотелось повеселиться. Мы играли в шарады, пели, даже потанцевали немного. Опьяненные шампанским и весельем, все шутили и смеялись до слез. Клер блистала. Словно бабочка порхала она от одного своего кавалера к другому, очевидно было, что все трое приглашенных мужчин заинтересовались хорошенькой девушкой.

Когда часы пробили полночь, мужчины достали хлопушки, раздался грохот, женщины же бросали вверх ленты и серпантин. Было чудесно!

Потом все снова стали разбредаться по гостиной и собираться в небольшие компании по два-три человека. И в этот момент я неожиданно оказалась в компании Дика Дженссена.

– Великолепный вечер, не правда ли, мистер Дженссен? – спросила я, не смея взглянуть в его манящие глаза.

– О, да! Когда Гарри сказал, что на ужине надо будет развлечь его сестер, он, конечно, забыл упомянуть о незамужней кузине и ее подругах. Но мне кажется, я с честью вышел из положения, как Вы считаете, мисс Уороби?

От звука его голоса настолько близко, у меня едва не подкосились колени.

– Вы сделали этот вечер незабываемым, – ответила я и тут же мысленно отругала себя за прозвучавшую двусмысленность.

– Вы находите? – Дик улыбнулся. – Послезавтра я уезжаю домой в Шотландию, скорее всего мне придется пробыть там до конца будущего лета. Но я хотел бы спросить Вас, мисс Уороби.

– О чем? – удивилась я.

– Разрешите мне написать Вам?

Мне показалось, что сверху на меня вылился ушат воды. Он хочет написать мне? Дик Дженссен? О, боже, в это почти не верилось.

– О, конечно, мистер Дженссен, буду с нетерпением ждать Вашего письма. Его можно отослать на адрес медицинского кабинета отца, это на Камден-стрит, дом «Н».

– Что ж, благодарю, мисс Уороби, – он слегка поклонился и отошел к капитану, который по-свойски обнял его за плечи и тут же стал что-то ему рассказывать.

Вскоре после этого короткого разговора, все еще крайне взволнованная, я подошла к Ноэль и попросила ее пойти спать. Мы с подругой сердечно поблагодарили миссис Чизторн за этот прекрасный вечер, за вкусную еду и развлечения, и отправились к себе в комнату. Я думала, что не смогу заснуть. Но едва коснувшись подушки, я представила Дика и тут же провалилась в сон.

Дик Дженссен

Что ж, волшебные каникулы подошли к концу, гости Чизторнов разъехались, вернулись мама и папа, и мы с Ноэль вскоре вернулись к своей обычной жизни.

Точнее, это я вернулась к обычной жизни, Ноэль же в первых числах января переехала в дом к мадам. Там она проходила жесткий обучающий курс. Поначалу Ноэль не особенно хотела делиться подробностями, но постепенно шок и желание выплеснуть эмоции захватили ее, и она стала рассказывать мне все о своем новом пристанище, о порядках царивших там, о том, чему ее учили, о девушках, и, конечно, о мадам, которая оказалась чрезвычайно умна и при этом весьма либеральных взглядов.

Я совершенно не заметила, как пролетел январь, а с ним и половина февраля. Изредка выпадал снег, и тусклое солнце пробивалось через дымовую завесу Лондона. В такие дни я часто выходила на крыльцо, чтобы вдохнуть морозного воздуха. Конечно, его с трудом можно было назвать «свежим», но в сравнении с удушающим летним зноем, дышать им было куда приятнее.

В двадцатых числах февраля я получила первое письмо от Дика. Было так странно держать в руках конверт… Я ужасно волновалась и долго не решалась прочесть письмо. Я дотянула с этим до ночи и, укрывшись от родителей за своей занавеской, забралась в постель и принялась читать.

Боже, что это было за послание!

Дик великолепно писал, я читала его письмо, словно роман, и каждое слово будто бы оживало под его пером. Он рассказывал о Шотландии и своей семье, об их овцах и старом псе, рассказывал, что ищет работу журналиста в Эдинбурге или Глазго. Лишь через полчаса после прочтения я поняла, что он ни словом не обмолвился обо мне. Ничто в его письме не могло сказать мне, какие чувства он ко мне испытывал, понравилась ли я ему, встретимся ли мы когда-нибудь снова…

Я была в смятении, и весь следующий день обдумывала ответ. В конце концов, я решила отвечать ему в том же духе. Обо всем и ни о чем действительно важном. Так завязалась наша переписка.

Мы обменивались письмами примерно раз или два в месяц вплоть до наступления августа, когда он вдруг написал, что приедет в начале сентября в Лондон по каким-то семейным делам. Ни предложения встретиться, ни точных дат. И хотя моей нетерпеливой натуре было тяжело, пришлось смириться и просто ждать, что он будет делать дальше. В любом случае, как верно подметила Ноэль однажды, почему бы и не принять его игру, если больше никто не делает ставок.

О, эта девочка становилась по-настоящему мудрой. Ее допустили к клиентам только в конце весны, но почти сразу же стало ясно, что она истинная жемчужина. Ноэль приносила своей мадам огромные деньги и даже смогла сама кое-что отложить. Она частенько заставляла меня краснеть, рассказывая, как надо ублажать мужчин и при этом самой получать удовольствие, но благодаря ей, я больше не жила в прострации. И благодаря ее рассказам, я с точностью знала, что хотела бы сделать с Диком Дженссеном, если ему будет угодно пригласить меня на свидание.

Первые дни сентября проходили в мучительном ожидании. Мне хотелось верить, что я достаточно заинтересовала молодого журналиста, но в то же время я была крайне не уверена в себе, ведь это был мой первый опыт общения с молодым неженатым мужчиной. К концу первой недели я потеряла всякую надежду.

Причем зря. Седьмого сентября к нам пришла записка, в которой Дик Дженссен приглашал меня на прогулку в компании Гарри Чизторна, его жены и Клер. Мама с радостью отпустила меня, и к назначенному времени я была полностью готова. Едва Гарри постучал в дверь, мое сердце подпрыгнуло и забилось с бешеной скоростью. Его жена мило поприветствовала мою мать, и как только закончился обмен любезностями, я выпорхнула из дома. Мы отправились в парк.

Прогулка была бы абсолютно чудесной, если бы Клер намертво не вцепилась бы в Дика. Он много говорил, весело и интересно, так, как будто нас не связывала пачка писем, и расстались мы будто бы вчера. Я смотрела на него и мне он безумно нравился, его голос, его смеющиеся голубые глаза, то как он поправлял свои волосы…

Дик был красивым, настолько, что я словно бы горела от его присутствия. Он рассказывал нам про Южную Африку, которой очень интересовался его издатель, и даже упомянул, что его хотят отправить в Трансвааль к концу года для освещения местных событий. Африка казалась такой далекой и нереальной, но в его словах она оживала и переливалась буйными красками.

К концу прогулки мы подошли к дому Чизторнов, и Клер, к ее вящему неудовольствию, пришлось отлепиться от руки Дика и пойти домой. Гарри лишь посмеялся над явным огорчением дальней родственницы и, пожелав Дику удачи в африканской компании, попрощался с нами. Мы остались вдвоем.

– Разрешите мне проводить Вас, мисс Уороби? – спросил Дик.

– О, конечно, мистер Дженссен. Это будет очень любезно с Вашей стороны.

– Жаль, что Ваш дом так близко. Мне бы хотелось побыть с Вами дольше. Я пробуду здесь еще четыре дня, а потом вернусь в Шотландию. К тому времени должен решиться вопрос о моем назначении в Трансвааль. Вы разрешите мне встретиться с Вами еще раз за это время?

– Завтра и послезавтра я работаю, мистер Дженссен, но в четверг я свободна и могу провести с Вами немного времени. Вас это устроит?

– Конечно! Я чертовски рад! – воскликнул он. – О, прошу извинить мою несдержанность.

Я рассмеялась, и он тоже. Мне сразу стало легко. Я ему нравилась. Это было чудесно. Мы договорились встретиться в четверг у библиотеки. На прощание он поцеловал мою руку. Весь оставшийся день я трепетала.

В четверг я тщательно готовилась к встрече. Я надела свое лучшее платье и шляпку, новые перчатки и взяла новый зонтик, который я купила пару месяцев назад, но не решалась использовать. Родители, конечно, сразу догадались, что я иду не на занятие к Ноэль, но не стали ничего говорить. В конце концов, как-то же я должна была выйти замуж, а общаясь только с девушками и родителями, это вряд ли получится.

Я вышла в приподнятом настроении. Мне нравилась моя прическа и то, как я выгляжу, а подойдя к библиотеке, где меня уже ждал Дик, я совершенно неприлично заулыбалась.

– Вы сегодня необыкновенно очаровательны, мисс Уороби! – заметил молодой человек. Мне тут же захотелось его расцеловать.

Он подал мне руку, и мы направились в парк. Там мы немного побродили по дорожкам, пока он рассказывал мне, чем занимался в эти два дня, что мы не виделись, а я рассказывала ему про работу в кабинете отца. Примерно через час мы сели на скамейку в весьма укромном уголке парка, среди еще зеленых кустарников.

– Я помню все Ваши письма, мисс Уороби, они согревали мне сердце.

– Ну что Вы, мистер Дженссен. И прошу Вас, зовите меня Мэрлин. Я кажусь себе старой, когда Вы обращаетесь ко мне «мисс Уороби».

– Нисколько не хотел Вас обидеть, – рассмеялся он. – У Вас красивое имя, очень редкое… и немного мужское…

– Вы находите? – напряглась я.

– О, не поймите меня неправильно. Вы для меня идеальный образчик женственности и утонченной женской красоты. Может быть, у Вас есть сокращенное имя? Как у меня?

– Вы так улыбаетесь мне, что я не могу даже обидеться. Но у меня нет сокращенного имени, хотя Вы угадали, я не очень люблю свое имя, но «мисс Уороби» звучит еще хуже.

– Что ж, позвольте мне называть Вас Ли? Одну мою бабушку звали Ли, она была невероятно обаятельна.

– Ли… Мне нравится, мистер Дженссен, – улыбнулась я.

– О нет, зовите меня Дик. Давайте станем чуть ближе друг к другу. Мы, кажется, довольно пребывали в чересчур официальном знакомстве.

И он посмотрел на меня так… я почувствовала себя восковой свечой, которую опалили горячим пламенем. Я внезапно подумала, что это свидание может не повториться еще очень долго.

– Дик, – я взяла его большую теплую ладонь в свою и заглянула в глаза. Я ему нравилась, это было очевидно. – Не посчитайте меня слишком легкомысленной, пожалуйста. Но мы, возможно, не увидимся еще очень долго. И мне бы хотелось оставить след в Вашем сердце, чтобы Вы помнили меня вдали от Лондона… Поцелуйте меня, Дик…

– О, Ли!

Мгновение он смотрел на меня, и я почувствовала, что его влечет ко мне. Я поняла, что он правильно воспринял мою просьбу и не посчитает меня бесстыдницей. Он слегка обнял меня и склонился к моим губам. Это был чудесный поцелуй. У него были горячие мягкие губы, в них чувствовалась страсть и нежность.

Мы целовались очень долго. Он дразнил меня своим языком, и я позволила ему углубить поцелуй. Мои колени дрожали, а руками я судорожно хваталась за его одежду. Мы потеряли счет времени, и, если бы не случайный прохожий, забредший в эту часть парка, возможно, мы бы так и не оторвались друг от друга.

– Я бесконечно влюблен в Вас, Ли, – охрипшим голосом проговорил Дик. И я поверила ему. И хотя все мое существо было напряжено до предела, я тоже была влюблена. Но решила утаить это от него.

Я вернулась домой и сразу ушла к себе. Я лелеяла свое чувство к Дику. Мне было хорошо в новых ощущениях, и я чувствовала себя необыкновенно окрыленной. Счастливой.

Через неделю Дик написал, что его отправляют в Трансвааль. Я была рада за него, но огорчена, что мы долго не увидимся. В ноябре мне пришло письмо уже из Африки. Это было такое же, как и все его письма, глубокое, завораживающее, но в отличие от остальных, это было полно любви.

А еще через два дня вечером к нам зашел Гарри. Он был очень бледен и непривычно угрюм. Он попросил разрешения переговорить со мной наедине, и мы прошли в кабинет отца, а родители остались в комнате. Гарри долго смотрел на меня печальным затвердевшим взглядом. А потом, наконец, сказал:

– Дика Дженссена убили в потасовке на окраине Йоханнесбурга. Сегодня пришло известие от его семьи. Его захоронили там же, в Трансваале. Мне очень жаль, мисс Уороби, я знаю, Вы были дороги его сердцу.

– О, боже…

Кажется, это все, что я смогла сказать в тот вечер. Гарри попытался как-то поддержать меня, но слова у него не шли и вскоре он попрощался. Мои родители тоже пытались меня подбодрить, особенно мама, ведь она знала о нашей с Диком переписке и о том, что он был влюблен в меня. Но все это было напрасно. В моей душе была пустота. Рушилось все, о чем я позволила себе мечтать. Я вспомнила, как мы целовались в парке… Дика, такого живого, такого настоящего, больше не было. Все уходит, подумала я. Все уходит.

Это было печальное время. Я тосковала и пыталась осмыслить свою жизнь. Я почти поверила в то, что смогу выйти замуж и создать семью. С Диком. Но больше я не буду ни во что верить. Замужество? Смешно! Судьба уже сказала мне, что это все пустое.

Мир потерял прекрасного человека. И я тоже.