– Волдорт, мне посчастливилось читать многие древние книги. Я видел многие древние писания и, чтобы понять, искал тех, кто мог бы меня научить читать их. И я нашел таких людей. Старых и мудрых. Иногда я получал знания способами, за которые меня любая инквизиция сочла бы неугодным. Например, язык древнего Эола, на котором было написано большинство старых манускриптов. Как прочесть? Как расшифровать тайные знаки?

– Не знаю, – Волдорт пожал плечами. – Язык мертв уже много столетий. Последние его носители давно скончались от старости…

Священник встретился взглядом с кардиналом и обомлел.

– Именно. Я разрыл могилы… Я выучил их язык… – Грюон бросил знамение и склонил голову. – Но жажда знаний не грех, и мои Боги – Живущие Выше простили меня. Иначе как бы я получил Истинную Силу?

Волдорт внутренне задрожал: брат Грюон был в Мертвом Королевстве. Он нашел души угодных ему мертвецов и вернулся живым. На такое способны единицы… А сейчас, когда Грюон говорит ему это, он даже не таится. Уверенный, что знание Волдорта не причинит ему вреда. Почему он рассказывает подобное? Откровение за откровение? Он настолько готов открыться, чтобы услышать в ответ признание? Или это новая мудреная игра?

– Брат мой, – кардинал придвинулся ближе к столу, – все эти бесценные рукописи я перенес в свою библиотеку. Как и те, что принадлежали умнейшему Остэлису.

При этих словах внутри Волдорта все сжалось, но он смог удержать себя в руках, и на его лице отражалось лишь безразличие, которое, впрочем, кардиналом было истолковано верно. Он догадался, что священник понял: его тайник рассекречен, ибо в подобном случае любой мудрец проявил бы интерес к таким книгам, но не равнодушие.

– И я научу тебя, как прочесть их, ибо даже Истинная Сила являет лишь отрывки фраз и образов, настолько мертв тот язык. И поймешь ты, что я говорю правдиво.

Сердце Волдорта учащенно билось. Грудь защекотало волнение.

– Брат мой. Давнишние малые племена мало чем отличались поведением от зверей лесных. Я долго не мог поверить в такое, ведь как же? Мы же созданы подобием Живущих Выше. Мы святые. Но потом я понял. В древних манускриптах говорится, что Семя Жизни, давшее рождение зверю лесному, дало жизнь и таким, как мы.

Волдорт охнул.

– Оттого и все беды. Люди, которые не смогли побороть в себе звериное начало, стали жрецами, проклятым родом. Они оказались слабы. Живущим Выше неугодны слабости, потому мы должны были выступить оружием… Однако я отвлекся.

Кардинал налил себе вина, пополнил бокал Волдорта и пододвинул к нему поднос с фруктами:

– Малые племена в большинстве своем завели обряды. Они были самые разные, но чаще всего вождь имел право сношения с любой женщиной рода. И это был единственный способ удержать власть над всеми соплеменниками, иначе малые племена погибли бы в междоусобицах. Но такое не могло продолжаться долго. Племена разрастались, и древние обряды уже не могли существовать, хотя до сих пор можно встретить подобное в далеких забытых землях, где человек уподобился зверю. Поэтому настала пора для Живущих Выше. И тогда пришел Прощающий Грехи. И тогда народ уверовал в большее, нежели просто в вождя. Но не все пошли за истиной. Остались те, кто уверовал в других богов. В Громы и Молнии. Остались соблазненные Радастаном. Одурманенные иными тварями, что являют лик свой из Великого Кольца. Но суть не в этом. Люди больше стали веровать в силы иные. И это породило сообщества, разделенные различной верой. Среди них Небесное служение, вера в Живущих Выше крепла, и все больше людей обращались к ней, но оставались и другие. Эдализм, Светон, религии древнего Эола, Радастанство… да тебе это уже известно. И, казалось бы, Мир уравновесился. Мы постепенно побеждаем отпрысков чужеродных, но что произошло? Среди служащих Живущим Выше произошел раскол. Это ли не странно? Веру в Живущих Выше стали разделять на культ Прощающего Грехи и Девы Небесной! И даже подняли оружие один на одного! Люди, поклонявшиеся одним богам, стали уничтожать друг друга во имя Прощающего Грехи или Девы Небесной, которые по сути являют собой одно Божество! И это было не так давно! А что мы видим сейчас? Вера слабеет. Из полноводной реки веры в Живущих Выше разбегаются ручейки, все больше превращая ее прекрасные зеленые берега в еретическое болото. Но все это уже я видел в летописях. И нашел ответ в чужой вере. В Нейтчере! Она подробно описана в поэтическом сказании «Возникновение всего сущего и состояние общего Мира. Откровение неизвестного пророка» Остэлиса. И рассказана как миф древнего Эола. Нейтраль – это единое в Мирах. Нейтраль – творец всего, что существует во всех Мирах, видимых и незримых. Будто бы Нейтраль рассеивает Семена Жизни по Мирам. Но и она не способна управлять тем, что уже создано и живет, как и никто не может. И человек не способен понять ее деяний. В своем незнании он приписывает все происходящее силе иных существ, тем самым возвышая их.

– И это все было в той легенде, написанной еще до Пришествия? – спросил священник.

В голове молотом загремело: «Он знает! Он знает, кто такой Кйорт!» По ногам пробежали холодные мурашки.

– Неужели вы думаете, что где-то в Немолчании найдутся те, кто поверят в сказку и примут ее как святые писания?

– Так пишет Остэлис в своей поэме. Уверен, что не все там выдумка, – кардинал смотрел прямо в глаза священнику. – Теперь ты знаешь все. Или почти все. Если ты мне не веришь, я покажу тебе эту рукопись, и, найдя ответы на свои вопросы, я смогу помочь и твоему другу. Но для этого он должен помочь мне. Хочешь ли ты этого?

– Но для чего тебе все это, брат? – Волдорта захлестывало смятение. – Для чего? И разве Живущие Выше…

– Живущие Выше… Прощающий Грехи, Дева Небесная… да и Перерожденные: Мар, Нелли, Энглуд – они все для меня святыни и Боги, что бы ни значилось в ветхих записях о Нейтрали, и за них я сложу голову в бою за спасение Немолчания, если пристанет. Но стадо безумных овец, которые умудряются разделять всех их, приведут Немолчание к погибели. И другие Миры, алчные и похотливые, уничтожат нас, если не явится вера в новых богов, способных сплотить всех. Любая жизнь развивается от меньшего к большему, и так должно быть с верой. Только в этом ее предназначение и сила. Понимаешь меня, священник? Веришь мне, Волдорт?

– Можно ли сплотить чернокнижника и праведника?

– Нет. Для этого существуют воины. Потому нельзя сейчас дать ручейкам разбежаться. Потому надо сплотиться всем разумным существам Немолчания и, объединившись одной верой, вымести отрекшихся прочь из чистых белых покоев.

– А кто будет выбирать угодных новым богам? – Волдорт горько усмехнулся. – Новый вождь?

– И пророки его, – загадочно проговорил кардинал. – Пока еще есть время, пока Палачи, пока Агол со свитой не привели сюда всю свою скотину, надо успеть сплотиться.

– Уже не успеть, – коротко бросил Волдорт. – Знаменосец был здесь. Сколько осталось времени, сложно сказать.

– Можно попробовать! – воскликнул Грюон, всплеснув руками. – Волдорт, подумай! Помоги мне, помоги спасти мой Мир!

– Это и мой Мир тоже, – прошептал священник. – Чтобы собрать разбредшееся стадо, нужно столетие… Никак не успеть. Возможно, война уже идет, только мы не ведаем об этом.

– В беде и горести народ сплотится сам, лишь останется его направить, – бросил кардинал. – Но мы заговорились. Бери с собой кувшин и фрукты. В моей повозке не разольется, не то что в тех махинах, где на каждом камне подпрыгивает даже челюсть.

Кардинал хлопнул в ладоши, и тотчас к нему подбежал невесть откуда взявшийся слуга, выслушал указания и побежал выполнять.

– Поедем уже. Засиделись. А ты пока подумай, брат, над моими словами, – сказал пресвитер, усаживаясь в повозку.

Волдорт лишь кивнул и присел на свое место. Когда повозка тронулась, произнес:

– Я должен сам увидеть эти рукописи. Затем я решу.

Кардинал кивнул. «Он заглотил наживку. Подождем, пока сядет на крючок, и, думается мне, я догадываюсь, куда сейчас направился этот ходящий», – подумал он, внутренне улыбаясь.

– Скоро я покажу тебе их, – Грюон откинулся на мягких сиденьях. – Мы направляемся как раз туда, куда надобно.

Пресвитер сбросил сандалии и прилег, накинув на себя теплое покрывало, уберегающее от падения. Закрепил его золотыми кольцами, закрыл глаза и задремал или притворился дремлющим. В любом случае это означало, что разговор окончен. Волдорт также расположился поудобнее, и его снова стало клонить в дрему, но мысли, рваные и тяжелые, прыгающие и тягучие одновременно, долго не давали ему уснуть. Отчего-то он был уверен, что кардинал догадался, куда направился Кйорт. Тогда зачем все эти игры? Зачем он интригует его и откровенничает? И все-таки повозка хоть и шла мягко, но непривычного к ней укачивало довольно сильно, и священник незаметно для себя крепко уснул.

Поездка тянулась, словно полноводная, медлительная река. Чистое небо сменилось зеленым волнением верхушек деревьев, что росли по обеим сторонам укатанной лесной дороги. Волдорт иногда приоткрывал слипающиеся веки и встречался с отстраненным задумчивым взглядом кардинала. Несколько раз они перекинулись парой ничего не значащих фраз, но не более. День угасал, а кавалькада двигалась без намека на остановку. На повозке зажгли дорожные лампы, и желтые пятна в окнах сгладили мрачные зубцы еловых лап, проплывающих мимо. Было уже за полночь, когда послышался выкрик кучера и снаружи раздались удовлетворенные голоса: выездные доложили, что до конной станции не более четверти часа. Кардинал открыл глаза, откинул покрывало и повел худыми острыми плечами.

– Добрались, – только и произнес он.

Кавалькада с шумом вкатилась через крепкие ворота за деревянный частокол, который ограждал небольшой участок на вырубленной лесной поляне. Внутри частокола из толстых, заостренных кверху бревен высотой в рост человека располагались несколько грубых срубов, конюшня, небольшая кузня и почерневший от времени колодец со скрипящим журавлем. Там уже суетилась прислуга. Помогали распрягать лошадей, указывали, где есть свободные стойла. Хозяин перевалочной станции лично проводил священнослужителей в отведенные для них покои. Комната была большой, но скромной: две кровати из грубых досок, но с толстыми, мягкими матрацами, растопленный камин с вычурной чугунной решеткой, дощатый стол, правда, накрытый потертой, хоть и свежевыстиранной скатертью. На столе дымилась прожаренная на вертеле оленина, стояли фрукты в деревянной плошке. Хрустальный пузатый графин с элем неловко прятался за глиняным кувшином с холодной колодезной водой. Проголодавшиеся кардинал и священник, не сговариваясь, плотно поужинали, после чего Волдорт с позволения Грюона улегся в мягкую постель и заснул мгновенно. Кардинал же ложиться не спешил. Сметя с себя напускную сонливость, он вышел в общую залу. Посмотрел по сторонам и направился во двор. За ним незримо и неотступно следовал квартет охраны. Столько же осталось в комнате наблюдать за Волдортом. Выйдя в ночь, освещенную лишь светом факелов, кардинал заметил отделившуюся от темноты тень. Грюон жестом приказал охране стоять на месте и пошел на встречу с тенью.

– Хозяин велел передать, что все готово, – прошелестела та. – Он ждет.

– Передай ему, что скоро. Я должен был немного отступить от плана, но он все еще в силе, – ответил пресвитер. – Я выполню свою часть уговора, если он выполнит свою.

– Он выполнит. Он ждет. Но поторопись, – тень прижалась к стене дома и растворилась.

Грюон надменно улыбнулся и выставил перед собой руку. Послышались хлопанье крыльев и свист. На руку села большая хищная птица. Кардинал поднес ее к лицу и замер. Через несколько минут птица приглушенно крикнула, подброшенная в воздух, звонко хлопнула крыльями и исчезла в темноте.

– Умница, – пробормотал довольный кардинал.

18.

Кавалькада оставляла за собой версту за верстой: зеленеющие луга, шустрые реки, смешанные густые леса. Останавливались лишь тогда, когда ночная темень подступала вплотную. И так продолжалось уже три дня. Волдорт был измучен, несмотря на удивительный комфорт. Не зря все-таки странствовать предпочитали верхом, а на повозках перевозить груз. Грюон переносил путешествие с завидной стойкостью: его не волновали раскачивания повозки и тяжелая дорога. И вот к полудню третьего дня отряд выкатился на громадную, созданную рукой человека поляну. Некогда тут росли крепкие, многое повидавшие деревья, но сейчас их безжалостно вырубили, чтобы к замку, высящемуся в самом центре вырубки, было не подобраться тайком.

Волдорт не знал, куда они едут. День сменялся ночью, сквозь постоянную полудрему он не мог определить, по какой дороге они двигаются, а в навигации он и вовсе был несведущ. Но едва увидев возвышающуюся темно-серую крепость, догадался в тот же миг. Сам до этого священник никогда не видел замок Марка Ирпийского, но слышал очень многое. Это было сооружение, построенное по всем правилам военной науки. Вырытый перед крепостью ров, сразу за насыпанным валом, сплошь утыканным расщепленными на концах металлическими прутами, перебираться через которые было самоубийством, питался водой из полноводной Рэйны, протекающей рядом с крепостью. Высокие стены толщиной в пару шагов с грузными квадратными башнями по всей протяженности тройным кольцом опоясывали замок. Причем второе кольцо было выше первого, а третье – выше второго для того, чтобы, если враги захватят одну стену, ее можно было бы обстреливать со следующей. Бойницы в стенах, словно вырезанные слепым архитектором, шли не ровными рядами, а были разбросаны где попало и создавали гнетущее впечатление, как если смотреть на прокаженного калеку. Между стен также были выкопаны рвы, уже мельче, чем наружный, но опять-таки утыканные по дну железными прутами и рогатинами. Ворота в каждой из стен располагались не напротив друг друга, а со смещением. Чтобы проехать из первых ворот во вторые, нужно было еще добрую сотню шагов двигаться влево, по кругу, а проехав вторые – еще на сотню шагов левее, поэтому, если первые ворота падут, нападающие не смогут сразу атаковать следующие и вынуждены будут пробиваться к ним меж двух стен, с которых польется смола и полетят стрелы и камни. Сами ворота, тяжелые и обложенные с внешней стороны стальными листами, поднимались и опускались при помощи блоков, вращаемых десятком крепких людей. Но, на их счастье, в мирное время вход в город преграждался лишь массивной решеткой первых ворот. За стенами стояли тесно натыканные хмурые постройки. Они располагались кругом, и все окна выходили во внутренние дворы, так что крепость производила впечатление не королевского дворца, а хорошо укрепленных застенков. И лишь треугольные флажки, развевающиеся на шпилях башен, были единственными радостными частями этого мрачного, словно накрытого огромной серой хламидой замка. И если Ортук казался большим добрым великаном, то эта крепость – ощетинившимся дикобразом. Хорошо, что Марк Ирпийский не страдал чрезмерной подозрительностью, отличающей его предков, воздвигших эту громадину, и приказал засыпать и разобрать многие ловушки и капканы, несущие неприятности, если не смерть, тому смельчаку, кто, не зная безопасных троп, рискнет пройти по лесу вокруг замка. Однако же оставил «ласточкины гнезда» для своевременного оповещения о нападениях.

У поднятой решетки их уже ждали: видимо, выездные доложили охране о прибытии кардинала. По обеим сторонам дороги выстроились вышколенные пехотинцы в начищенных доспехах. Но арбалетчики на воротных башнях все равно сопровождали подъезжающих нацеленными арбалетами, да и выехавший напул скорее был послан для осторожности и охраны, нежели для помпезной встречи. Вперед вышел один из воинов и поднял руку, приказывая всадникам остановиться. Процессия замерла. Волдорт заерзал на скамье, стараясь разогнать по ногам кровь. Солдат подошел к повозке и, приоткрыв дверь, заглянул внутрь под бдительными взглядами стражей кардинала.

– Ваше Высокопреосвященство? – полувопросительно сказал он.

– Мир твоему дому, солдат. Я кардинал Грюон, – устало ответил пресвитер, – это брат Волдорт, отец-настоятель часовни, но в данный момент – мой попутчик и собеседник.

– У меня указание узнать о цели визита и действовать в зависимости от полученного ответа, – четким голосом проговорил воин.

– У меня есть что сказать герцогу, – кардинал добродушно улыбнулся, – он не был оповещен заранее, но дело срочное. Отлагательство этого разговора невозможно. Передай это Марку Матерому, а пока размести нас в комнатах получше. Я и мои люди устали с дороги.

Оставив Волдорта в отведенных им покоях под надзором охраны, кардинал немедля отправился к хозяину замка. Надо сказать, что внутри сооружение выглядело совсем иначе, чем могло показаться стороннему наблюдателю. Угрюмый, даже жуткий на вид снаружи, внутри замок походил на королевский дворец. Провожатый Грюона, одетый в пестрые одежды юркий юноша с подвижными глазами, непрестанно жестикулируя, провел гостя несколькими богатыми коридорами, но потом неожиданно свернул в узкое, плохо освещенное ответвление. Кардинал удивленно поднял брови, но юноша, обернувшись, поманил его рукой:

– Ваше Высокопреосвященство, Его Светлость примут вас в личном кабинете. Прошу за мной.

С этими словами он отодвинул рукой один из ковров, за которым обнаружилась низкая арочная дверь из толстых гладких досок железного дерева с крепким бронзовым кольцом-ручкой.

Мальчонка трижды стукнул в наличник. Дверь скрипнула засовом и бесшумно приоткрылась. Проводник заглянул внутрь, перекинулся с кем-то несколькими словами, которые никак нельзя было разобрать, и поманил кардинала.

– Его Светлость ждет, – сказал он и юркнул за дверь.

Грюон, пригнув голову, чтобы не задеть макушкой наличник, шагнул в потайную дверь. За ней оказался длинный и на удивление широкий и арочный коридор с белыми колоннами по стенам. Двускатная крыша оказалась прозрачной и делала этот переход без единого окна настолько светлым, что кардинал удивленно потер рукой подбородок, пытаясь представить, какой материал был использован для этого. Ну не стекло же, в самом деле! Вдоль стен стояла четверка крепких воинов. Они, не шелохнувшись, лишь проводили пресвитера взглядами. В конце галереи оказалась похожая дверь, но обитая тонкой сталью; в нише у двери притаился еще один охранник, вооруженный арбалетом, невидимый из самого коридора, но, как оказалось, следящий за всем происходящим в незаметные со стороны прорези в стенах.

Парнишка постучал, услыхал в ответ позволение войти, отворил дверь и пропустил кардинала вперед, оставшись снаружи. Грюон вошел. Очевидно, не многим выпадала удача и честь побывать в этой комнате. Окон здесь не было, но дюжина факелов вдоль стен да десятки свечей на серебряном кольце, подвешенном на стальных цепях к потолку, света давали достаточно. Но, однако, помещение явно имело хорошую вентиляцию, которая, судя по всему, хитроумно пряталась в стенах, поскольку видна не была. Прямо посреди комнаты стоял широченный низкий стол, накрытый беззерским ковром и заваленный всевозможными рукописями, картами, астрономическими и математическими приспособлениями великолепной работы. Тут была астролябия, странный хрустальный шар на высокой подставке из кости элефанта – подарок восточного мудреца. Тут же лежали кривой узкий нож в замысловатых ножнах с золотой вязью из эольских символов, арбалет, стрелы, несколько неожиданно ржавых сабель. Среди пожелтевших пергаментов и писем приютились восточного фарфора чаша и блюдце с толстой ароматной свечой. На краю его лежала оплавленная с одного края палочка сургуча. Свеча все еще горела, бросая хлипкий блик на безделушки и амулеты южных языческих племен, небольшую арфу, редкой работы лютню, деревянные и бронзовые медальоны. В груде бумаг валялся стек из полированного черного дерева с хрустальным камнем в навершии, обрамленным стальной сетью, – подарок самого Папы.

Одна стена была украшена всевозможным оружием, от топориков с лезвиями в форме полумесяца до широких двуручных мечей. На противоположной были развешаны несколько медвежьих шкур и приколочена голова огромного вепря – охотничьи трофеи, добытые рукой самого герцога. За спиной Марка высился громадный шкаф, заставленный рукописями и книгами. Можно было не сомневаться, что среди всех этих бумаг найдутся и записи богословов, и труды древних мудрецов, которые были сожжены на кострах инквизиции.

Сам герцог сидел в кресле с прямой резной спинкой и высокими подлокотниками. Это был ширококостный человек лет пятидесяти, среднего роста, с короткими, раньше времени поседевшими волосами и проницательными серыми глазами. Он казался достаточно сильным, чтобы схватиться врукопашную с медведем, но притом не был так широк в плечах, как цирковые силачи, потешающие народ. Одет он был просто, богатой выглядела лишь пурпурная мантия, подбитая соболиным мехом и небрежно накинутая на спинку кресла. Герцог гордо посмотрел на кардинала и предложил присесть.

– Приветствую вас, Ваше Высокопреосвященство, в моей конурке, – усмехнувшись, сказал Марк.

Его голос оказался неприятным и резким, немного сиплым, словно надорванным криком.

– Что же привело вас сюда?

– Мир вашему дому, герцог, – ответил, устало выдохнув, пресвитер и опустился в предложенное кресло.

Марк внимательным взглядом изучал гостя.

– Нас никто не услышит? – спросил Грюон, обхватив переплетенными пальцами колено.

– Если вы переживаете, то извольте, – герцог взял со стола подарок Папы и небрежно ткнул им в небольшую кучу тряпья.

Куча зашевелилась, и кардинал увидел дрожащие худые плечи и костлявые руки, принадлежащие совершенно лысому слепцу. Его глаза были выжжены раскаленным прутом, в этом церковник не усомнился ни на миг: он достаточно повидал подобных калек. Вдобавок у этого вместо ушей зияли две заскорузлые впадины, а между тонких желтых зубов болтался обрубок языка. Мимолетного взгляда на герцога хватило, чтобы понять, кто проделал над несчастным все это. Калека зашевелил тонкими потрескавшимися губами и обернулся сначала на герцога, потом на кардинала. Грюон вздрогнул, когда пустые глазницы обратились в его сторону и словно встретились с ним взглядом. Марк Ирпийский ткнул старика еще раз, и кардинал почувствовал волну Истинной Силы. Она, будто прибой у крутых скал, налетела шипящими волнами и ударилась в стены комнаты, отбегая назад, ворчливо задирая верхнюю губу и морща нос, словно озлобленный пес. Потом волны взметнулись к потолку и растеклись по нему, сползая по стенам, забираясь во все щели и стекая на пол, образовывая непроницаемый пузырь.

– Теперь ни единого звука не пробьется сквозь стены, щели и замочные скважины этой комнаты, – напыщенно произнес герцог. – Вы довольны?

Пресвитер кивнул. «Жаль, что я не могу переговорить с этим стариком», – подумал он, но улыбнулся и уселся поудобнее, настраиваясь на долгий разговор.

– Однако неплохой у вас кабинет, – кардинал заинтересованно осмотрелся. – Немногие могут похвастаться и половиной таких книг и тем более таких дорогих подарков. Жезл от самого Папы, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – сухо ответил Марк. – Но я хотел бы не растекаться мыслью по древу, а сразу перейти к сути вашего прибытия. У меня мало времени.

– Да, конечно. Единственная доктрина – целесообразность? Так, кажется, звучит девиз Марка Ирпийского? – расплылся в улыбке кардинал.

Марк молча смотрел на гостя.

– Время сейчас неспокойное, – снова заговорил Грюон.

– Оно всегда такое, – отрезал Марк.

Он был уверен, что Грюон пожаловал к нему не за тем, чтобы говорить подобные вещи. И это нервировало, но он ничем не явил своего раздражения.

– Сейчас особенно, – не смутившись, парировал кардинал. – Если бы вы не лишили этого старика возможности говорить, он бы подтвердил мои слова. Ведь у него есть Истинная Сила. А это сейчас большая редкость. По крайней мере, была таковой до последнего времени.

Герцог промолчал, но священнослужитель и не ждал ответа.

– Даже ваши возможности, Марк Ирпийский, растут с каждым днем. Я прав?

Хозяин замка вздрогнул, но лицо его застыло, словно каменная маска.

– Будет вам, – кардинал дружелюбно развел руки в стороны и положил их на подлокотники. – Неужели вы думаете, что служитель Живущим Выше не способен увидеть то, чем сам обладает?

– Сейчас не то время, кардинал Грюон, – грозно проговорил Марк, – сейчас совсем не то время.

– Вы ошибаетесь, дорогой герцог, – кардинал наклонился вперед, – сейчас наступает именно то время, когда Сила возвращается. И вы это знаете, поскольку также обладаете ей. Вы наполняетесь Силой, словно колодец водой. С каждым днем вам становится все легче касаться ее. Чем ближе вода, тем легче ее использовать, но также легко и расплескать. И тогда снова надо ждать, пока колодец заполнится.

– К чему вы это все говорите, брат? – Марк нахмурился.

– Ваша Сила, герцог. Вы сами пытаетесь разобраться в ней. Оттого, словно червь, прогрызаетесь сквозь глину этих книг. Но ответа не находите, потому что Сила ваша другая. В этих свитках и рукописях нет того, что вам надо, и потому вы движетесь наобум.

Герцог мрачнел все больше.

– Вы, как этот слепец, идете в потемках, – кардинал указал на ворошащуюся кучу у стола.

– Вы ошибаетесь, Ваше Высокопреосвященство, – произнес Марк сквозь зубы, – ни единого раза мне не удалось взять хоть немного Силы из колодца, как вы изволили выразиться. Все эти рукописи. С молитвами… Бесполезны! Мои сбиры нашли мне самые древние и забытые молитвы. Самые разные. Ничего не вышло! Я даже…

– Я знаю, – успокаивающе произнес пресвитер, – я знаю, поэтому и приехал. Вы пытались призвать мертвецов.

– К-как? – герцог неожиданно побледнел.

– Не только у вас есть хорошие слуги, – уклончиво сказал Грюон. – Но я здесь не со святым заданием от инквизиции. Иметь с этими глупцами дела я не привык. Я знаю, как использовать вашу Силу, Марк. Вы обладаете совершенно другим талантом. И ваш колодец Силы не позволяет расплескать содержимое лишь потому, что вам не нужны молитвы. Вам нужно вот это.

Кардинал снял с пояса дорожный кошель и вытряхнул на ладонь скомканный кусок бумаги, развернул его, и на стол высыпалось с десяток блестящих черных семечек.

– Это семена датуры, – пояснил он. – Как только вы примете их, вы раскроете свои способности.

– И что же это за способности? – недоверчиво пожал плечами герцог, краем глаза разглядывая семечки.

– Способности у вас давно, Марк. Вспомните хотя бы тот случай, когда вы спасли королеву от секача. Разве это под силу было сотворить обычному человеку?

– Я убил его копьем. Не огненными шарами и не другими чародейскими молитвами.

– Конечно, вы услышали, как трещит валежник, и швырнули копье точно в то место, откуда выходил разъяренный секач. Вы пробили ему лопатку и пронзили сердце. Небывало хороший бросок.

Марк презрительно скривил губы в ответ на сомнение в его мастерстве.

– Небывало точный. Вы не кидали наугад, вы точно знали, куда нужно совершить бросок.

– И что же? Ваша Истинная Сила дает мне крепость руки?

– Точность броска в данном случае, герцог, – отмахнулся кардинал и продолжил: – А когда алийские легионы попали в мешок, и жрецы собирались их стряхнуть в горные расселины в Аргоссах? Кто указал, как и когда надо совершить обратный прорыв, чтобы уцелеть?

Марк набрал воздуха, чтобы заговорить, но кардинал не остановился:

– Вам удалось провести самого Аргосского Тигра, как тогда говорили. И единственный отряд, который спасся, был вашим. Кто в детстве не пошел со всеми на реку, когда случилась страшная гроза и двоих детей убило молнией? Вы способны видеть, Марк. А сейчас наступает время, когда вы можете это делать осознанно. Вы прорицатель. Ваша Сила уникальна.

Герцог, шумно выдохнув, осунулся и обмяк.

– И в этом проблема. Вы опасны, герцог. Вы очень опасны, и вас надлежит либо убить, либо заточить в яму, – резко сказал кардинал, выпрямляясь в кресле.

– Что? И вы явились сюда за этим? – Марк Ирпийский побелел, запуская тугие узлы желваков, и вскочил. – Вы смеете угрожать мне в моем замке? Да стоит мне…

– А вы знаете, что такое Предсказание? – взревел пресвитер, также вскакивая, ничуть не испугавшись сжатых кулаков герцога. – Знаете, что случилось с провидцами Эль-Эдала тогда, в мае тысячного года от Восхождения? Говорят, что в какой-то момент они, увидев грядущее, легли и умертвили себя. Оставили свой народ. А ведь они были великолепны в своем деле, и, если бы они дожили до той самой войны тысяча двести пятидесятого года, глядишь, не сидели бы мы тут сейчас. О, не говорите мне, что и пусть, и хорошо, что эти твари ничтожные, порождение Планов еретических, сгинули в ветрах. Ни в коем случае это не хорошо! Они были разумны, и знания их превосходили наши. И я думаю, что они увидели Истину. И своей смертью запустили это предсказание.

– И к чему это привело? Их народ разбит, рассеян, и лишь его остатки скрываются по горам и весям. А Эль-Эдал выжжен дотла.

– Уверен, что их предсказание еще не сбылось. И что наша прошлая победа – это будущее поражение.

Голос кардинала смягчился, и он снова опустился в кресло.

– Так что видеть будущее не так уж и плохо, если уметь верно истолковывать видения. Но для этого нужен кто-то вроде меня. Нельзя, чтобы пророк сам трактовал свои видения. Если знаешь плохое, то не сможешь его избежать, как ни старайся. И знанием своим отравишь себе жизнь и превратишь ее в зловонные степи Радастана. И дар такой – это не благо. Предсказание вызывает бессилие и зависимость, а не могучую силу и превосходство. Знание породит скорбь и увядание. Я пришел помочь вам, – кардинал снова расслабленно коснулся спиной мягкой подушки на кресле. – Я помогу вам.

– Но разве же это плохо, как вы говорите, Ваше Высокопреосвященство? – задумчиво прошептал Марк, медленно разжимая кулаки. – Если бы я…

– Если бы вы знали, что через два дня после того, как вы спасли королеву, Лорент Мно – Лорент Кривой, пьяный до беспамятства, сорвется со стены и разобьется насмерть, вы бы не стали этого делать и сейчас бы правили Алией? – усмехнулся кардинал.

Герцог кивнул.

– Уверяю, что это не так. Запущенное пророчество неизменно. И каким путем будет достигнуто предсказание – не важно. Но оно сбудется. Потому нельзя, чтобы многие знали их. Поэтому я здесь.

– Попытаетесь испугать или заточить меня? – усмехнулся Марк. – Это будет сложно.

– Вовсе нет. Я уже сказал. Я помогу вам, вы поможете мне. Мы заключим союз. И я верю, что вы сдержите свое рыцарское слово.

– А вы сами не страшитесь знания? – прищурился герцог.