Чувство легкости, чистоты, неизъяснимой радости – все основные признаки совершенного покаяния – не покидали Зою Игоревну вплоть до самого Таинства. Причастившись же Святых Христовых Таин, она, она… Что говорить, Зоя Игоревна сама превратилась в сосуд, очищенный освященный, закупоренный: легче получить, чем удержать! – одна мысль: не проронить ни капли полученной благодати. И только улыбка открыта для всех, блаженная, сияющая. Легкие кивки головой, налево, направо. В основном же взгляд направлен ввысь, скользит по расписному куполу в обход паникадило…
– С воскресным днем, Зоя Игоревна! – Перед Зоей Игоревной Тамара Николаевна, вторая из наибольших ее приятельниц и наиярчайших подражательниц. Стоит с внучкой. – Совершенный ангелок, Леночка. Зоя Игоревна кивает сдержанно в ответ приятельнице, дарит добродушнейшую улыбку ангелку Леночке.
– С воскресным днем, деточка! – тепло приветствует дитя.
– Здравствуйте, Зоя Фарисеевна!..
«Сосуд» лопается!
– Что!? – лицо Зои Игоревны делается мраморным. – Как ты сказала? Ты тоже его видела? Это он тебя научил так назвать меня? – чуть не плачущим голосом говорит она, двумя руками вцепившись в хрупкие плечики ребенка.
– Как назвать? О ком вы говорите, Зоя Игоревна? – вступается за оцепеневшую от испуга девочку затрепетавшая ее бабушка.
– Че… – вовремя прикусывает язык Зоя Игоревна, чуть было не назвавшая того, кого поклялась никогда больше не поминать, ни словом, ни мысленно. – «Фарисеевна», – произносит она после некоторой паузы, – ваша внучка сказала только что: Зоя Фарисеевна. Кто ее научил так сказать?
Теперь в голосе Зои Игоревны наблюдается нескрываемая претензия, готовая в любой момент произойти в угрозу.
– Что вы! Леночка сказала: Зоя Игоревна, – вам послышалось. Как ты поздоровалась только что с Зоей Игоревной, золотце?
– Я сказала: здравствуйте, Зоя Игоревна, – без заминки подтверждает Леночка, ободренная героическим заступничеством своей бабушки.
– Она сказала: здравствуйте, Зоя Игоревна, – находит нужным еще раз повторить все еще пребывающая в робком волнении, никем не ободренная Тамара Николаевна.
Зоя Игоревна смотрит по сторонам. Хоть и служба уже окончена, многие еще не разошлись и теперь внимание этих многих… Словом, выходит история. «У-у-у!.. Только причастилась! – Зоя Игоревна чувствует, что у нее голова кружится, земля уходит из-под ног, в горле першит, дышать ей трудно. – Царю Небесный! Матерь Божия, Богородица, Заступница!..»
Призвав на помощь всех святых, Зоя Игоревна чувствовала, однако, что ей не полегчало. Она вышла с Храма, спустилась с паперти, слегка пошатываясь. Голова у нее шла кругом, свежий воздух не помогал; целый рой мыслей досаждал ей.
«В самом деле, откуда взялся только этот глупый ребенок со своей глупой бабушкой!» – расстраивалась она. Не могло же ей почудиться, кому-кому, а ей не могло. Сомнений нет, сказано было Фарисеевна, также как черт ее называл.
«И нет такого, кажется, имени: Фарисей, – продолжала размышлять Зоя Игоревна, – нет такого имени, чтобы по нему отчество придумывать. Бестолковый черт! Бестолковщине детей учит. А еще интеллигентом представлялся! Тьфу, мерзость одна!..»
Зоя Игоревна под напором жгучих мыслей своих вышла за ворота Храма, забыв перекреститься, и уже пройдя почти целый переулок с ужасом это заметила.
– Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешную! – тут же раскаялась она и полетела стремглав обратно к храмовой калитке. Но и три глубоких поклона, сопровождаемых обязательным крестным знамением, не успокоили Зою Игоревну. Что-то над ней довлело.
«Может быть, все же стоило упомянуть на исповеди о том, что приходил ко мне окаянный? – опять засомневалась Зоя Игоревна. – Но ведь исповедь, то есть таинство, которое требует безусловного раскаяния. О «черт возьми» я честно пересказала, сокрушаясь в сердце весьма, чего боле? По-настоящему черта-то я к себе не звала. Это было сказано так, между прочим, как все говорят. Если бы по всякому такому поводу черт тревожиться изволил… Положим, что мое дело – дело особенное… Однако…»
«А какую я взбучку учинила, ему, нечистому! – воодушевилась вдруг Зоя Игоревна, натыкаясь, наконец, на благоприятную мысль. – Черт меня соблазнами подкупал, обещал чин, приближенный к Люц… Приближенной что я буду обещал мне, правою рукой самого их главного. Говорил, что в масле буду купаться. Что там еще?.. – задумалась Зоя Игоревна над происшествием ночным, позавчерашним, по впечатлительности ума своего, воображая, может быть, немножко больше, чем на самом деле ей тогда представлялось. – Говорил, что сам лично будет при мне в лакейской должности состоять», – добавила с мстительной улыбочкой наша героиня, раздавливая с тем окончательно ненавистного ей черта.
«Но я дьявольского соблазна удалилась с негодованием! – победоносно поджав подбородок, подчеркнула про себя Зоя Игоревна. – Я ему, окаянному, дьявольскому послушнику, задала такую взбучку, что он долго теперь перед людьми Божьими будет трепетать. Опять и то, должен ли человек исповедоваться в том, чем он должен гордиться по праву? Ведь то уже ложный путь, бравада. А как же скромность – страж добродетели? Нет, таки правильно я сделала, что сокрыла на исповеди это злосчастное приключение! – резюмировала про себя Зоя Игоревна, с тем вместе чувствуя, почти физически, как сходит с ее сердца камень. И даже солнышко знаменательно проглянуло в этот самый момент. И наблюдая сейчас со стороны эту живописную картину, непросто было бы угадать, случайный ли это луч освещает лицо умиротворенной женщины, или же это лучезарная ее улыбка прорезала густою пеленой нависшие на небе тучи. Невозможно было представить, что сейчас способно было омрачить этот сияющий лик.
– Здравствуйте, Зоя Фарисеевна!
– С Воскресным днем! – отвечала прохожему, застывшая в блаженном полусне посреди улицы, Зоя Игоревна, в первый миг не осознав и не осмыслив адресованное ей приветствие. Но уже в следующее мгновение ее аж передернуло. Она обернулась вслед удалявшемуся прохожему. Голос был Ивана Полушпицы, через два дома соседа ее, и со спины как будто был он. Но копытца! И в «деском мире» не подобрать обувки для копыт! – вспомнила Зоя Игоревна недавние жалобы черта. Вот он, окаянный, нарядился в Ивана Полушпицу, чтобы досаждать ей, угоднице Божией.
– А ну стой, тварь! – со всем негодованием разразилась доведенная уже до крайности несчастная Зоя Игоревна, вооружаясь счастливо пришедшейся ей под руку крепкой сучковой дубиной. – Догоню, со света изживу!..
____________
В тот же день распространилась по поселку нашему молва, что сошла с ума знаменитая Савко Зоя Игоревна. Что бросается она с палкой на прохожих мужчин и чуть не душит в храме малых детей. Что крайне опасно с ней стало здороваться, и чего еще больше она не терпит, так это когда зовут ее по имени.
На другое утро дошла малоприятная эта новость и до самой Зои Игоревны, конечно, через одну из двух ближайших ее подруг, через Ольгу Алексеевну, которая, во время оно, как помнит уважаемый читатель, извещала Зою Игоревну о том, что дочь ее вышла замуж за баптиста. Зоя Игоревна проявила немало хладнокровия и выдержки при этой встречи. Заметив, сколько вдруг стали выпирать клыки у ее подруги, как не пыталась та замаскировать их выдающейся вперед своей верхней губой, она не предприняла попытку разбить супостата прямо здесь, на дворе, уже из опыта зная, что физической силой беса одолеть нельзя. Пробовала она заманить псевдо Ольгу Алексеевну к себе в комнатку приглашением на чашку чая. Чтобы там уже распятием да святою водою… Но, видимо, почуял опасность прохвост, ретировался, спешил откланяться. «Ничего, ничего, придет тому время», – решила неуступная Зоя Игоревна. И махая вслед, удалявшейся скорым шагом мнимой своей подруге, значительно произнесла: «Я буду выжидать!»