– Может, мысли о потустороннем так проступают в нашем реальном мире? – спрашивал Кирилл у своей жены и получал маленьким кулачком в бок.
Другой поразительной способностью Элеоноры Ивановны было умение слышать и контролировать абсолютно все, что происходит в доме. Приняв в кресле вальяжную позу, она листала очередную эзотерическую книгу и, казалось, была очень далеко от мира кастрюль и ложек, но стоило Кириллу спросить у Леры, будет ли она яичницу, как из комнаты немедленно откликалась Элеонора Ивановна:
– Яйца в холодильнике, свежие. Только помойте обязательно, – отвечала она на незаданный ей вопрос.
– Спасибо, Элеонора Ивановна, хорошо, – обреченно благодарил зять и думал: коллоритнейшая женщина!
Не признавая мутации, Вадим Викторович накупил, тем не менее, книжек про «культурные» травы и пытался вычислить, что могло случиться с его любимым газоном.
Приблизив с помощью очков буквы к своему сознанию, он внимательно изучал опыт известных специалистов, что-то подчеркивал и даже выписывал важные тезисы в специальный блокнот, а потом выходил в сад, и сделав жесткий рот, остервенело косил подросшую траву.
– Трава невыносима в этом году! Как я вас понимаю, Вадим Викторович, – сочувствовал тестю, вернувшийся с рыбалки Кирилл.
Когда лето уже жухло желтеющим вдоль дорог бурьяном, из города на девичник к Лере, выпить вина и поговорить, заскочили подружки. Девушки поздоровались с косившим неугомонную траву Вадимом Викторовичем и уединились в беседке. Кирилл, пытавшийся присоединиться к девичнику и подливавший девушкам красное вино, был быстро сослан жарить шашлык на расстояние, не позволявшее его любопытству проникнуть в смысл нечленораздельных звуков. Из беседки слышался звон хрустальных бокалов – Элеонора Ивановна любила красивую посуду, и смех, а через полтора часа там появился планшет, на котором Лера в очередной раз показывала незамужним девчонкам свадебные фотографии, которые сменились потом испанским путешествием.
– А что твой папа все жужжит этой штукой? – спросила Леру упругая брюнетка и потерла свое спрятанное за волосами правое ухо, которое было заметно больше левого.
– Да тут целая история, – Лера оглянулась на отца, – трава в этом году выросла как сорняк, он уже весь измучился с ней.
– Наверное, как на этой фотке, – засмеялась хрупкая блондинка и ткнула пальцем в экран, на котором загорелый Кирилл в шортах и зеленой майке с непонятным рисунком позировал на фоне гигантского пучка травы, похожего чем-то на увеличенную в несколько раз северную тимофеевку.
– Вот это трава!
– Меня она тоже поразила, – сказала Лера. – Я чувствовала себя рядом с ней, наверное, как кузнечик чувствует себя в нашей. Мир меняется! А Кирилл просто зафанател от нее, все ходил вокруг, восхищался и заставил его щелкнуть на фоне испанского исполина.
– А у вас тут такая же растет, – вставила вдруг наблюдательная брюнетка, откусывая прямо с шампура чуть подгоревший кусок мяса.
– Да где? – удивилась Лера.
– За парником. Ты нам когда свою клумбу показывала, я заметила. Я еще подумала это тоже какое-то декоративное растение.
– Пойдем, посмотрим, – поднялась Лера.
Они вынырнули из беседки и пошли к парнику, за которым было заброшенное пространство, не тронутое аккуратностью Вадима Викторовича. Здесь лежали старые доски и трубы, валялись десятка три кирпичей, стояли две резервные металлические бочки, и колосилась огромная, почти древовидная трава.
Вечером, когда девчонок уже проводили в город, а в руках Вадима Викторовича снова загудел триммер, Лера взяла мужа за руку и потащила к парнику.
– Куда ты меня тащишь? – шутя упирался Кирилл.
– Сейчас узнаешь!
Перешагивая через кирпичи и старые трубы, она подвела его прямо к траве: за парником уже набирали семена несколько почти полуметровых колосьев.
– И что это?
– Трава какая-то.
– Какая-то!? Не та ли это трава, у которой ты в Испании хотел собрать семена и которую мой папа уже пол-лета как дурак косит! Эта трава?
– Да я взял-то всего несколько штук на пробу! Ничего и не прижилось почти, – хитро улыбнулся Кирилл.
– Совсем ничего?
– Ладно тебе ругаться, Лерка, – Кирилл притянул к себе жену и пальцами правой руки легонько почесал ее теплый беззащитный затылок. – Это, наверное, всё мутации…
Прислушавшись к жене, Кирилл перестал навязывать тестю любую совместную деятельность, ограничившись традиционным утренним вопросом:
– Вадим Викторович, чем-нибудь помочь сегодня?
Вадим Викторович смотрел по сторонам:
– Сегодня, наверное, не надо.
Долгие размышления были одной из фундаментальных черт Вадима Викторовича. Он мог думать над простейшим решением неделями, перебирать в голове разные возможности, мысленно слюнявить детали, но, так и не отыскав идеального варианта, соскальзывал в мучительное мрачное настроение, создававшее в доме серую душную атмосферу.
Вадим Викторович был не глуп, но мыслями своими сильно прерывист и перескакивал с одной на другую как блоха, пытаясь найти самую главную, и терял в этих поисках и все второстепенные. В этом плане Вадим Викторович был глубоко русским человеком, который так долго запрягал свои мысли, выбирая самую лучшую, что потом, отчаявшись найти идеал, выбирал любую и скакал на ней до помутнения рассудка. Но и скачки эти часто приносили Вадиму Викторовичу страдания: ему постоянно казалось, что все можно было сделать и лучше. Даже чай в моменты таких трудных исканий Вадим Викторович мог пить по-особенному.
– Вадик, мы чай пить садимся. Будешь? – кричала из кухни Элеонора Ивановна, разливая заварку из пузатого в красных маках фарфорового чайника.
Из комнаты в лучшем случае раздавалось покашливание. Вадим Викторович размышлял, хочет ли он чаю. А на столе появлялись пряники и печенье, звякали ложки.
Когда над чашками уже поднимались облачка пара, Элеонора Ивановна выглядывала в комнату и снова звала мужа:
– Вадюша, иди чай пить. Все готово.
– Не хочу пока, – отвечал Вадим Викторович и через пять минут появлялся на кухне. Удивлено смотрел на довольных родственников, подходил к шкафу и что-то в нем выглядывал. Элеонора Ивановна вставала, доставала чашку, ставила ее на стол, наливала заварку и кипяток, и вытаскивала из заначки две домашние ватрушки с творогом. Вадим Викторович брал ватрушку тремя пальцами и нехотя присоединялся к чаепитию.
– А вы говорили, кончились ватрушки, – Кирилл смотрел прямо в глаза Элеоноре Ивановне.
– Кончились, а теперь и нашлись! – отвечала теща, и на лице ее проступала дерзкая мысль: она выше всех этих мелочей.
Первое время Кирилл думал, что Вадим Викторович над всеми издевается.
– Да, он просто не может принять решение, – успокаивала мужа Лера.
– Да что тут думать: пилить засохшие ветки или нет? Что тут думать? Понятно же, что все равно придется пилить! – возмущался Кирилл.
– Это тебе понятно, а он должен все обдумать и взвесить, а самое главное, сам, понимаешь, сам это решения принять, без натиска со стороны. Иногда ему проще промолчать или сделать вид, что он не понимает вопроса, чем склониться к какому-нибудь даже совсем простому решению, какой-то определенной мысли.
– Так я же помочь хочу!
– Самая лучшая помощь ему – это не трогать его мир, который он себе здесь создал. Мир, в котором хозяин только он. Ну, просто папа такой…
Понаблюдав за тестем, Кирилл убедился, что Вадим Викторович и правда не всегда вредничает, а часто просто не может решиться, но результат иногда получался один и тот же. Услышав, что «помогать сегодня, наверное, не надо» Кирилл с Лерой уезжали купаться или просто гулять, а когда возвращались, заставали непредсказуемого Вадима Викторовича за ремонтом садовой дорожки. Выяснялось, что тесть весь день двигал массивную бетонную плитку, убирал треснувшую, подвозил на тачке песок и гравий, укладывал новую и надорвал себе спину.
– Вадим Викторович, что же вы не сказали, что будете плитку менять? Я же вас спрашивал, чем помочь!? – удивлялся зять.