– Знаешь, что? Пойдем к Антиквару. У него, судя по всему, бабла не меряно. Знаешь, кто такой на самом деле? Сашка Шмаков. Каждое лето к бабушке приезжал. Я-то хорошо его помню. Он, прикинь, говорят, в доме шмаковском все в точности сделал как в своем детстве. Для этого и собирал по деревне антиквариат.
По дороге встретился захаровский Андрюшка, который увидев собаку принялся с ней играть, в итоге увязавшись за Иваном и Захаром
Шмаков стоял у дома и разговаривал по телефону. Он был по-прежнему в темных очках и черной одежде. Из-за забора его было видно только по плечи. Не отнимая трубку от уха, Шмаков здоровается за руку через ограду с Иваном и Захаром. Андрюшка с собакой рядом.
Шмаков в телефон:
– Да… всё… Машину продаю. Теперь не нужна… Сегодня начинаю…
– Когда он закончил разговор. Захар и Иван ему объясняли ситуацию, а Шмаков их будто не слушал. Когда Захар закончил говорить, Шмаков впервые снял очки.
– Занять денег? – уточнил Антиквар.
Неожиданно влез Андрюшка:
– А у меня тоже будет такой же телефон. Скоро.
Захар кривится.
А Шмаков вынул из смартфона сим-карту, сам аппарат протянул мальчишке.
– Подарок. Владей.
– Ты что, Сань! – опешил Захар. – Шибко дорого подарок такой
Теперь скривился Шмаков.
– А нам, значит, не поможешь, – сделал вывод Иван.
– Ну, почему? Только сначала вы мне. Поможете.
Шмаков подал Ивану через забор ящик с инструментами. Сам вышел из калитки. У Ивана челюсть так и отпала. Оказалось, что Антиквар одет в рясу священника
– Рты-то закройте… Пойдем, – сказал Шмаков и пошел по дороге.
Иван, Захар, Андрюшка с собакой двинулись за ним.
Они поднимаются в горку в направлении заколоченной церкви. Подходят к дверям храма. Шмаков достает ключ, отпирает замок, а Иван с Захаром в это время отдирают доски от окон.
В помещении храма Шмаков идет к алтарю, при этом с каждым шагом в церкви становится светлее от открываемых снаружи окон. Новому священнику села Целинного чудится запах ладана, слышаться голоса поющие в церковном хоре.
****
Иван вышел из казенного дома, пошел по чистой улице крупного села – районного центра. В руке его папка с документами. Вид – деловой, серьезный. И, наверное, такой статус его тяготит, он заходит в магазин, где взял со стеллажа бутылку пива и встал в очередь на кассу.
Впереди – старушка с маленькой девочкой.
К кассе подходит короткостриженый тип, в спортивном костюме. Лезет без очереди со словами: «Подожжи, бабка, мне сигарет купить, бежать надо».
Иван крикнул:
– Слышь, спринтер! В очередь вставай!
Тип сказал что-то угрожающее и ушел в конец очереди.
Продавщица по кассе отбивает мороженное, оно выходит дороже, чем рассчитывала старушка, у нее не хватает денег. Она пытается сначала отказаться от мороженного, но внучка хнычет. Тогда бабушка откладывает хлеб, потом пакет с гречкой. Продавщица нетерпеливо хамит.
Иван предлагает:
– Да давайте я добавлю. Сколько там надо? Держи.
– Ой, нашелся добренький, – необъяснимо разозлилась кассирша. – Эти ходят без денег, за них плати еще. Добрые все. И без маски! В следующий раз не обслужу.
Иван забирает пиво и сдачу. Следующий в очереди – мужчина в галстуке. Он говорит продавщице, показывая развернутое удостоверение: «Роспотребнадзор, инспектор Юрин. У меня появились некоторые вопросы»
Иван выходя из магазина:
– Люблю справедливость!
Аллея с лавочками. Возле одной из них стоит довольный Иван пьет пиво, курит. К нему подходят двое полицейских в форме.
– Распиваете? – глупо спросил один патрульный с рыжими волосками из-под кепки.
– Да нет. Это – пиво, – безмятежно ответил Иван.
– Пиво распивать в общественном месте запрещено, – сказал второй патрульный.
– Да ладно! – засмеялся Иван. – Пиво, оно и есть пиво. Вам не надоело все запрещать. А, парни? Не, ну если нельзя я выброшу, – Бровкин тянется к урне, но видит вдалеке гопника из магазина в окружении таких же ребят, которые внимательно смотрят на Ивана. – А и не выброшу! По какому праву? Кто это тут всё время что-то запрещает!?
– Тогда проедем в отдел…
– Да с удовольствием! Я вам всё скажу!
Ивана садят в УАЗик, но арестант успевает сделать оскорбительный жест в сторону поджидавших его негостеприимных местных жителей.
****
В типичном отделении полиции у Бровкина берут отпечатки пальцев.
Иван пытается убедить сотрудников в своей лояльности:
– Ребят, это недоразумение. Я же трезвый. Никого, ничего.
– Как фамилия? – спросил дежурный, склонившийся над журналом.
– Ну, ничего же не сделал…
– Фамилия, говорю, как?!
– Чиполино.
– В камеру!
В камере Иван долго присматривается к соседу, в оцепенении сидящему на прибитой к стене скамье. У того на руке татуировка, похожая на ту, которую Бровкин видел у Полины.
Иван садится на корточки возле сокамерника, трепет его по плечу. Тот поднимает голову, это тот самый пациент, которого парализованного привозили к знахарке Лилии Павловне.
– Здорово! – говорит Иван, принюхивается. – А ты зачем опять нажрался, придурок? Помнишь как скрючило?
– Кого? – тот отодвигается.
– Да три недели назад привозили тебя в Первомайку. К тетке, которая от пьянства кодирует. Еле откачали.
– А, это, – сокамерник хихикнул. – Это был маленький спектакль.
– В смысле?
– Институт культуры. Я – актер. Это теперь такой. А мог бы! Меня приглашали….
– Это да! Ты про экстрасенсиху.
Сосед растирая лицо:
– Розыгрыш. Игра. Лилька, она не экстрасенс никакой. Я ее давно знаю. Хотя многие и бухать завязывают и грыжи проходят, еще там чего. Самовнушение. А я так, помогаю за недорого.
– А эти, которые там живут у нее.
– Тетки в черных платках? Это крепостные. Лилька им по мозгам нормально проехала. Но думаю, некоторые не верят, а все равно жопу ей лижут. Тут и угол, и хавка. Работай и слушайся. Кому-то идти некуда, – сосед встал. – А я хорошо сыграл? Ты поверил? Я могу свадьбы вести, ты если что звони.
В дежурной части получили информацию по отпечаткам пальцев Бровкина. В это время закончилось совещание в полиции общественной безопасности, участковые расходились, чтобы разъехаться по деревням, где предстоит им продолжать борьбу с преступностью, в которой преобладают самогонщики, контрабандисты и любители домашнего насилия обоих полов.
Одного из участковых – пожилого грузного дядьку с пышными усами – позвали из дежурки.
– Петрович! Бровкин Иван Сергеевич с Целинного твой клиент? Земля твоя.
– Бровкиных, знаю. – сказал Петрович. – А что он натворил?
– Да пиво пил на улице. А потом хамить начал. Выёживаться. Вон в камере сидит.
– Трезвый? Ты бы отпустил его. Знаю я его, нормальный парень. Мать его знаю.
– А что он тебе? Следак сказал, по первой возможности триста девятнадцатую лепить. А тут все признаки.
– Он дембельнулся недавно.
– Надо было сразу сказать, – видно, что дежурный засомневался.
Тогда Петрович, понизив голос, доверительно сказал:
– Батя этого кренделя известный был тип, с Али Османовичем тёрся. Так что с учетом этого папаши и связей лучше отпустить. Я его довезу и матери сдам. А по пути воспитательную беседу проведу.
– Добрый ты. Как к своему.
Участковый тихо:
– Могло бы быть и так.
В камере возбужденный Иван мечется из угла в угол.
– Так это всё разводка?! И уйти оттуда можно без проблем? Слушай, ты можешь со мной съездить, там расскажешь.
Сосед отказывается:
– Ты пойми, это же моя копейка какая-никакая. Нет. Я – артист.
– Ты – еблочёс…. Давай на телефон,… блин, телефон забрали. Мне там одного человека надо забрать. Она боится уйти.
– Это без меня, извини. Так ты закодируйся, метку на руку получи, а потом выпей перед своим человеком. Девка, да? Лилька любит, чтоб ей молодые телки прислуживали.
– Чтоб закодироваться, надо денег, а ей не до хрена ли? Там один дом – замок!
Открылись двери камеры, голос: «Чиполино, на выход!».
Через некоторое время, в центре Целинного Иван вылезает с заднего сиденья УАЗика, за рулем которого сидит участковый Петрович.
– Документы свои не забыл?
– Спасибо, Петр Петрович! – Иван тянется за бумагами.
Мимо едет автомобиль Саморядова, где на пассажирском сиденье сидит Элина. Иван хватает с сиденья полицейскую фуражку, одевает и отдает честь проезжающим.
Элина крутит пальцем у виска. Иван смеется, когда Саморядов проехал.
– Извините, Петр Петрович.
– Матери привет передавай. – Участковый тяжело рубанул рычаг скоростей. – Такой же говормот, как папаша.
А у Бровкиных в это время сидел Шмаков в облачении священнослужителя. Ему было жарко, он постоянно почесывался под рясой. Хозяйка же, как специально, усиленно накачивала его горячим чаем.
– То есть, из этих счет-фактур, – Шмаков трясет платежными документами. – Оплата стройматериалов Сергеем Бровкиным проведена.
– Даже в эти дела не вникала, – Бровкина закрывает и открывает сахарницу. – Я знаю, что он перечислял в церковь, но сколько?
– Эквивалент суммы на сегодняшний день можно вычислить, применяя индекс-дефлятор.
– Да. Индекс. Я понимаю. Но ведь муж мне про эти дела не особо говорил-то.
– Договором пожертвования были определены цели, на которые….
– Да ведь нет у нас ничего! Сергей жертвовал, а мы с Ваней не при чем!
– Что вы нервничаете?
– Дом! Дом отсудите? На улицу нас?! Если Сергей что и должен был, то с него уже не спросишь!
– Нет! – Шмаков стукнул ладонью по столу. – Это мы вам должны.
– Как это?
– Лишние вопросы! Я вам, так-то, деньги предлагаю. Церковь предлагает.
– Церковь предлагает? – не верит Бровкина. – Наша русская церковь? Та, православная Всея Руси?
Тут заходит Иван.
– Бонжорно, падре Алехандро, – здоровается он. – Неожиданно.
– Вань, тут каки-то деньги, – говорит Бровкина.
– Давайте все сначала, – предлагает Шмаков.
****
На следующий день к самому богатому дому в селе Первомайском подъехал грузовик с будкой. За рулем Иван, рядом – Захар.
Зашли во двор, где расположились на лавочках люди в ожидании своей очереди к Лилии Павловне.
Иван увидел в глубине двора Полину. Подходят к ней
– Полин, привет, – здоровается Иван. – Времени мало. Поэтому, смотри этюд.
Захар демонстрирует татуировку на руке, ниточку вокруг на запястье. Театральным жестом достает из внутреннего кармана чекушку, отхлебывает. Кланяется.
– Понимаешь? – говорит Бровкин. – Все разводка. Обман. Все инвалиды, которых тут типа вылечили –подставные. Вон смотри пьет и ничего, не ослеп.
– И что? – без выражения отвечает Полина.
– Ты можешь запросто уйти отсюда. Ничего не будет!
– Я говорила, мне некуда идти.
– Мы поедем к нам, в соседнюю деревню. Ты… мы тебе нормально. Главное отсюда спрыгнуть. Там жилье тебе на первое время… сдадим в аренду.
– Где? Что? Да ты не знаешь меня совсем!
– Делать будешь то же самое. Дом, уборка. Огород. По трудовому договору. Я тебе платить буду. Не понравится – в любой момент. А что ты теряешь?
Тут Захар решительно берет Полину за руку и ведет к воротам. Она не сопротивляется.
У ворот встал охранник.
– Куда?!
– Какие-то проблемы? – прищурился Захар
– Она, – охранник кивает на Полину.
– Ее переводят в терапию. Теперь я ее лечащий врач.
Некоторое время смотрят друг на друга в упор. Иван стоит рядом с Захаром. Полина пассивна и покорна.
– А это не ты на день морфлота чуть мента не утопил? – вдруг спрашивает Захар. – Пару лет назад.
– Мгм, – мычит охранник.
– Я стоял на берегу с флагом.
– В этом году, – охранник освободил дорогу. – На том же месте?
– А як же ж?
Иван, Полина и Захар забираются в кабину грузовика.
Не доезжая до Целинного грузовик останавливается на дороге возле лесополосы. Выходят. Захар убегает в кусты.
Полина с некоторым волнением говорит.
– Вот бред? Глупость! Куда? А Лилия Пална! Я и вещи не взяла.
– Съезди, заберем, – отвечает Иван. – Всё в прошлом. Я хотел сказать, теперь всё в будущем.
– У меня даже документов нет.
Иван улыбается:
– Это Сибирь, дорогая. Здесь у многих документов нет. Был бы человек хороший.
Захар возвращается, допивает на ходу чекушку.
– Вот теперь бросил. Без кодировок, – он выбрасывает бутылку. – Сам бросил! Ёп! – поднимает пустую тару. – Чего мусорю на своей земле? Вон уже Целинный за поворотом.
Иван и Полина заходят домой к Бровкиным. Их встречает мать Ивана
– Мам! Вот нашел квартиранта! – Иван подмигивает матери. – Ну ты говорила, что надо комнату сдать. Вот, знакомьтесь. Это Полина. Пойдем, я покажу. Здесь будешь жить пока. Я пойду у Натальи возьму шмоток, она была когда-то твоего сложения. Вроде бы. Надо еще машину Ермеку отогнать.
Мать, улыбаясь Полине:
– Иди, чайник ставь, я в комнате приберусь.
Захар и Иван идут по улице. Вечер.
– Не знаю, Ваньк. Оно, конечно, тебе виднее, но ты ее видел два раза и в дом. К тому же наркоманка.
– Что сразу наркоманка? Шанс человеку. Я верю.
– Хочешь ее? У меня была похожая. Две! Тоже под таблетками. Такие вещи вытворяли! Две сразу! Поясняю, еслиф кто не понял.
– Я заметил, что чем старше мужик, тем больше у него в биографии сексуальных подвигов добавляется.
– Я этих наркоманов как-то не понимаю, – сменил тему Захар. – То ли дело мы, алкаши. Наркоты – странные. А те кто торгует этой херней я бы так брал и…
Захар резко остановился. В это время они подходили к дому матери Захара. С внешней стороны забора на цепи висит рыжее тельце собачки. Захар подбегает, трогает. Собака мертва. Забор исцарапан. Собачка билась, карябала доски. Наверно, долго это было.
– Как же так? – Захар поник моментально. – Жучок… повесился…
От дома, расположенного напротив, подходит краснолицый мужик. Сам пузатый, не маленький, а фамилия его (Иван вспомнил) Зайцев.
– Издох? К тому и шло, – говорит Зайцев довольно. – Он ведь перепрыгивает и из ошейника выскальзыват…
Захар расстегивает ошейник, чуть не плача.
– И насается! Гаденыш! – продолжает Зайцев. – К мине заскочил и грядку снес. Рассаду потоптал.
Захар прижимает тело собаки к груди, смотрит на Ивана, на краснолицего. Глаза влажные. Укрывает трупик Жучка курткой, поворачивается и медленно уходит.
– А в этот раз перепрыгнул, смотрю, – краснолицый не затыкается на свою беду. – Бьется гад в ошейнике. Вон забор попортил.
– А ты смотришь, – хрипло говорит Иван. – Рассаду потоптал, да?
Иван с разворота бьет мужика по лицу, тот падает. Иван несколько раз пинает лежачего. Зайцев стонет, лежа красной мордой в грязи. Иван поворачивается, идет вслед за Захаром.
****
Ветхое здание постройки 60-х годов с надписью «КЛУ..» на крыше. На двери объявление, что сегодня состоится общее собрание членов СПК «Целинный».
У клуба стоят Иван, Серега Сойдет и Захар с женой.
Иван нервничает:
– Я с народом говорил, но чую: прокатят. Говорят: «Кого ты там придумал! Не как все!». Франсыч закусился. Кравченко вообще ржет, говорит: «ты такой же фермер как я гинеколог. Я могу, грит, конечно, посмотреть, но не профессионально. Так и ты – есть огород, вот и копайся». Особенно мужики, кстати, против. Бабы как-то не так.
– И что тогда? – спрашивает Наталья.
– Деваться некуда, фермерское хозяйство я уже зарегистрировал. Уже и денег мал-мал нашел. Не выделят землю, значит буду кроликов разводить. Что за люди у нас такие? Вот сейчас по любому все против.
Иван прикурил новую сигарету от старой.
Люди проходят в клуб. Кто-то здоровается, кто-то проходит мимо. Узколобый с Забегаловки – пожал руки Ивану с друзьями, пряча глаза.
Серега Сойдет хлопнул Ивана по плечу и сказал:
– Я, наверное, придумал. Пока я не вернусь, не голосуйте. Тяните время! Захар! На тебя надёжа, скажи там речь на полчасика о вреде пьянства. Время тяните!
Люди сидят в зале клуба, ожидая начала собрания. В первом ряду супруги Кравченки, оба полные, щекастые. В глубине зала лениво развалились близнецы Гавриловы – первый и второй.
На сцене стол, за которым сидит председатель Сабир Сабирович, он посматривает на часы. Сбоку стола монументальная дама – секретарь.
Узколобый мужик, явно страдающий с похмелья, ворчит: «Ну, сколько уже можно?!»
Присутствующие переговариваются, тычут пальцами в телефоны.
В третьем ряду с краю сидит сосредоточенный Иван. Сзади него Захар с Натальей. Захар ободряюще трепет Ивана по плечу, шепчет:
– Это мы играем старый фильм про колхоз. А в том кино добро побеждает.
– В советском кино меня б признали кулаком и расстреляли, – мрачно шутит Бровкин.
Наконец, заходят Саморядов, Катерина Петровна, мужчина в костюме с галстуком, представляющий районную администрацию. Саморядов остался стоять у двери с видом страшно занятого человека, а Катерина Петровна и районный чиновник сели к столу на сцене. Председатель встал, жестами попросил тишины.
– Начнем, пожалуй, – говорит Сабир Сабирович. – Как явка? Мгм. Начнем. На собрании присутствуют 60 дольщиков, кворум имеется, собрание правомочно. Э-э. Значит так. Мы собрали вас, чтобы решить некоторые вопросы. Собрали, в принципе, чтобы, пока у нас мужики по вахтам, по заработкам не разъехались, чтобы, значит, не было потом недоумений. Ну первым вопросом хотелось бы обсудить, – краем глаза заглядывает в бумажку. – Продление договора аренды земель сельскохозяйственного назначения с присутствующим здесь господином Юрий Юревичем Саморядовым…
Кравченко-жена утвердительно кивает. Кравченко-муж машет тыльной стороной ладони, мол, пусть забирает.
Первый Гаврилов шепчет брату:
– А этот Саморядов, родственник того Саморядова?
Второй Гаврилов отвечает:
– Однозначно. Уж какого-нибудь ТОГО Саморядова родственник. Не детдомовский же он! Харя смазливая.
– Договор, так договор, – кричит узколобый. – Чего городить? Ты начальник, ты и подписывай!
– По уставу требуется одобрение общего собрания, – говорит председатель. – Значит, возражений нет? Единогласно, – командует секретарше. – В протокол.
Саморядов выходит из клуба, разговаривая по телефону.
– Второй вопрос, – объявляет председатель. – Бровкин Иван хочет выйти из кооператива. Имеет доверенность от матери на распоряжение паем.
Кравченко-муж повторят свой жест, мол, пусть проваливает.
В зале голоса: «Ну и ладно. Всего-то! Прям, событие года!»
Кое-кто встает и собирается уходить.
– Выходит с изъятием земельного пая, – продолжает Сабир Сабирович. – Дело в том, что Иван теперь глава крестьянского хозяйства, значит, фермер. Документы я проверил. Всё правильно. То есть общая площадь земель СПК становится меньше и соответственно арендные платежи вам… каждому дольщику, значит, меньше будут.
Раздались голоса: «Что еще за новость?!», «Прилетела подляна. Откель не ждали». Иван встал насупленный, оглядел присутствующих, хотел было, что-то сказать, но промолчал, сел.
Кравченко-муж, вставая, заявил:
– Да какой с него фермер?! Даже если может Бровкин взялся за ум, то как он буде, это самое, пахать и сеять? Техники у него нет. Будет просить в кооперативе. А удобрения? Они денег стоят. Я думаю, что он проваландается этот год, а потом придет и еще просить будет, что б все вернули, как было.
Голос из зала: «Ничего не получится».
Захар вступается:
– Получится, не получится, а попробовать каждый должен мочь!
Кравченко – жена:
– Нечего и пробовать. Щас все будем пробовать что-то. Никто же не пробует!
Первый Гаврилов спрашивает брата:
– А почему никто ничего не пробует?
– Э-э, тут глубокая психологическая причина: ссат.
Узколобый кричит председателю:
– Все понятно! Ты это, Сабир Сабирыч, запрещай ему!
– Запретить ему выйти никто не может, – говорит председатель. – Его право. Состоять в кооперативе дело добровольное. Вопрос только в согласовании земли, которую дольщик, в данном случае Бровкин Иван, выделяет из общей долевой собственности.
– Как не можешь запретить? – разочаровался узколобый. – Начальник же!
Слово взял районный чиновник
– Я поясню. Если общее собрание согласно с выделение предложенного участка, то тема считается исчерпанной. В случае несогласия общего собрания, действующим законодательством прописан определенный алгоритм. То есть согласительные процедуры, межевание, вплоть до судебного разбирательства. Всё это может занять даже несколько лет, на протяжении которых земли СПК будут в полном объеме использоваться по назначению, соответственно, арендные платежи будут выплачиваться дольщикам в полном объеме. А там, возможно, что и, так сказать, фермер передумает. Он же у вас, как я понимаю не совсем…
– Нормальный он у нас, – неожиданно заступается Кравченко.
А жена его другого мнения:
– Голосуем, чтобы Бровкину отказать. А если чего не нравится, то, пожалуйста, в судебном порядке. Так?
– Ставим на голосование? – говорит председатель.
Тут раздается крик: «Подождите!!!»
В клубе появляется Серега. Поднимает скрещенные руки: Стоп!
– Слово прошу! – говорит Серега.
– Да кому нужно твое слово?! – кричат с места.
– Не мое, – Серега сунулся за дверь, тут же вернулся. Он заводит, придерживая, старика в пальто.
В зале: «Это Матвей Кузьмич, что ли? Он живой еще?».
Председатель удивленно:
– Матвей Кузмич, тоже дольщик, но… Хотя какое «но»? Пожалуйста
Матвей Кузьмич подходит к сцене, опираясь на Серегу. Старик обводит взглядом присутствующих, сбрасывает с плеч пальто.
Старый пиджак.
Звезда героя СССР
На другой стороне пиджака – Орден Славы.
Лицо деда с очень светлыми глазами.
Другие ордена и медали.
Гробовое молчание в зале.
Серега нашептывает деду что-то на ухо, показывает на Ивана.
Матвей Кузьмич тихо говорит, обращаясь к Бровкину:
– Спасибо тебе, сынок… Спасибо, – с трудом нагибается отрывает от штанины комок грязи, выпрямляется растирает в ладони, медленно высыпает. – О! Своя земля и в горсти мила…. Слыхали? Нет…. Человек к труду потянулся, а вы? Мой дед… чуть ли не босиком в Сибирь пришел… здесь земли вдоволь, хлеб рОстить. Тятька мой … партизанил против колчАков … штоб земля каждому, штоб трудились хлеборобы… А это зачем? – он брякнул орденами. – За то же… за землю.
В зале переглядываются. Узколобый спазматически дергает кадыком. Даже Кравченко- жена прониклась уважением к ветерану.
– А сейчас? – продолжает старик. – Разучились хлеб рОстить. И ведь всё есть… техника, наука. А кто пашет? Непонятно кто! Надо учиться заново землю любить… земля без хозяина – круглая сирота. Так и пущай парень… давайте по-людски.
Матвей Кузьмич закашлялся Серега помог ему сесть в первый ряд.
В зале: «Вот так! Сказанул. Ты не поверишь, на секунду стало даже стыдно как-то!».
– Еще есть желающие выступить? – после паузы спросил председатель. – Может сам, Иван?
Иван вставая:
– Что сказать? Я, как бы, мало что умею. Знаю еще меньше. Но желание есть! И вот… как бы.
– Тогда ставим на голосование.
И могло бы все пройти благополучно, но вмешалась районная власть. Чиновник громко и веско заявил: «И все же не забывайте, что аренда будет меньше! Ущерб семейному бюджету».
Упоминание о личном доходе, конечно, перевешивает все иное.
Сабир Сабирович, кажется, устал.
– Кто за то чтобы согласится с выделением земельного участка Бровкину Ивану Сергеевичу площадью пропорциональной доле в праве общей собственности, расположенного, ну сами поняли где расположенному, прошу поднять руки. Раз, два… десять, одиннадцать, двадцать восемь, всё. Для принятия решения требуется тридцать один голос, так что, видимо, в согласовании расположения земельного участка, стало быть, отказано.
Иван усмехается. Захар беззвучно матерится. Огорченная Наталья.
Довольные лица Катерины Петровны и районного чиновника.
– Стой! Стой! – заорал узколобый с Забегаловки. – Подожжи-ка. Одного голоса не хватат? Это что получается, что можно реально решать. Прям решать и голосовать, что ли?! По правде! Так я, это, тоже!
– Чего тоже?
– Ну того тоже, чтобы… Короче, выделить Ваньке земли сколь положено! Я за! – вытянул руку как только смог.
Кравченко-муж поднимает руку:
– Я тоже за! – жена хватает его за рукав, он выдергивает. – Пусть Иван попробует! В самом деле, каждый имеет право попробовать! Я вон в его возрасте хотел учиться поступать, а тоже все: «Куда ты лезешь?! Да не получится!» И чего теперь? Так что я за! Но смотри Иван, чтобы через пару лет самым крутым хозяином стал! А, народ? – оглядывается на зал. – Может мы еще гордиться будем таким фермером?