– Слышал что-то. Я не этнограф.
– Оно и видно… Так вот, никакие они не дураки и не алкоголики. Это маска, старательно поддерживаемый имидж. Когда сначала европейские, а затем русские завоеватели пришли на земли чукчей, разразилась кровопролитная война, длившаяся в течение трех веков. Кстати, наши в ней постоянно сливали, у американцев дело шло чуть получше, но тоже довольно паршиво. Короче говоря, что бы там сейчас в школьных учебниках ни писали, европейские колонизаторы эту войну позорно просрали – уж больно свирепыми оказались чукотские племена, хотя и их к концу здорово проредили. И вот когда эта волынка достала все без исключения участвующие стороны, был заключен ВВП, сиречь Всеобщий Вечный Пакт. По нему чукчи признавались победителями и полномочными владельцами всех русских и американских земель, а Россия и, соответственно, США – их протекторатами. Однако признание это было совершенно формальным – примерно как Канада или Австралия до сих пор называют бабулю Елизавету своей королевой, хотя на самом деле в реальной политике им на неё глубоко насрать. Вот и настоящие правители России – тогда еще царской, и Америки в обмен на признание себя пораженной стороной выторговали себе полную независимость и возможность творить что заблагорассудится. А главное – доступ к Тихому океану и его побережью со всеми богатствами, что было нелишне ввиду того, что Китай уже тогда представлял серьезную опасность. Чукчи же, как я говорил, отнюдь не идиоты, и остались вполне удовлетворенными, выцыганив заодно себе вечное содержание своими бывшими соперниками, и – что важно – церемониальное право согласовывать новых президентов и царей, пообещавших приезжать к ним на поклон. Теперь понятно, зачем туда президент после выборов намылился?
– Да у вас белая горячка. Что за бред вы несете…
– Вот-вот, были среди правителей такие, которые тоже не верили и беспечно отмахивались от всей этой истории. Оказалось, что чукчи вовсе не так просты – на отказ явиться за ярлыком они смиренно пожимали плечами, но тот, кто пренебрег своей обязанностью, потом горько жалел об этом. Маленков – в качестве предупреждения – легко отделался. Потом были Кеннеди, Андропов… Короче, после Черненко ни у кого уже желания шутить с чукчами не возникало. Все молчаливо признали, что чукчи каким-то образом умудрились взять за яйца самые могущественные мировые империи, и перечить им – себе дороже. В конце концов, не в средние века живем – сел на самолет, повалял дурака часок-другой перед этими морщинистыми дедами, а дальше – гуляй, Вася, ничего от тебя им больше не надо.
– Ну допустим. А при чем тут Надя?
– О, это совсем другая история. Хотя не, история всё та же, просто тут один дурацкий чукотский миф удачно наложился на ещё более дебильный, но на этот раз наш, отечественный. Короче говоря, эти палеолитические азиаты страшно надрачивают на всякий мистицизм и требуют, чтобы покорность вступающего на трон правителя непременно подтверждалась принесением в жертву самого ценного, чем располагает его народ. И поэтому каждый раз встает насущный вопрос: а что у нас самое ценное? Часто удавалось убедить проклятых чукчей, что это какая-нибудь ерунда, вроде огромного алмаза из короны, но несколько раз пришлось жертвовать, например, Украиной – и это действительно оказывалось самым важным для России. Правда, как ты понимаешь, потом под шумок возвращали всё на место, но в результате у них там до сих пор такой пиздец творится… В общем, каждый раз проблему с жертвой решали индивидуально, и часто эта жертва оказывалась действительно настолько серьезной, что угрожала существованию самого государства. И вот в двадцатых годах прошлого века случилась огромная удача, и Россия решила этот вопрос раз и навсегда. Специальная комиссия Наркомата внутренних дел РСФСР, созданная для поиска кандидата на роль жертвы ещё Лениным, в одном из вологодских монастырей наткнулась на мохнатую легенду, происходящую чуть ли не от языческих славян. Согласно ей, Русь и её жители существуют только до тех пор, пока жива их надежда – причем не как некая абстрактная эмоция, а как персонифицированное метафизическое существо, имеющее образ прекрасной царевны, и самим своим присутствием пробуждающее волю к жизни у русских. То есть выходило, что русская надежда – это как раз самое ценное, что только может у нас быть, без неё загнёмся на фиг. Чукчам предъявили эту байку, не особо рассчитывая на положительный результат – сами-то в нее, конечно, не верили, народ тогда был прагматичный, – но те неожиданно проявили культурный интерес и согласились принять именно такую жертву. С тех пор всё пошло как по маслу – находят очередную Надежду, внешне подходящую, везут её на Чукотку, чикают там по-быстрому, и дело в шляпе. Хотя и не всегда по-быстрому, от конкретных обстоятельств зависит – вот у самого Ильича, да и у Усатого, например, их Надежды ещё несколько лет протянули, так договорились. Понял теперь?
– Всё вы врете, – похолодел я.
– Как бы не так! Сам охренел, когда узнал. Да, такие вот прогрессивные нравы в просвещенном двадцать первом веке… Но ты не отчаивайся. Я же умный и не зря тебя туда послал. Нормально сработаешь – останется жива твоя Надежда, и надежда всея Руси тоже уцелеет, хе-хе.
– Тогда объясните толком, наконец, что нужно делать?
– Значит так. Нынешний дед всех достал, как репей под хвостом. Засиделся он, заигрался. Очень большие люди хотят совершить, так сказать, импичмент. Сейчас самое лучшее время, чтобы это сделать – достаточно, чтобы валенки-чукчи не приняли жертву, и президенту хана. Я тебе только в общих чертах всё рассказал, на самом деле церемониал очень сложный, и в нем задействовано много людей, а в наши дни, в связи с успехами научно-технического прогресса, – ещё и оборудования. Блок управления, который ты везешь – это компонент некоего устройства, которым по ходу сценария потребуется воспользоваться президентской команде. Они его ждут и будут тебя сильно благодарить за то, что ты его доставил прямо к порогу. Штука в том, что блок подменный – настоящий везет сейчас совсем другой человек и другим маршрутом и, будь уверен, он не доберется до места. В критический момент устройство не сработает, и всё будет кончено. Любое нарушение в ходе ритуала превратит мистическую Надежду в самую обычную девку. Возьмешь её за руку и отправишься домой. Доступно?
– Не очень. Я так и не понял, что сделать-то?
– Да ничего делать не надо! Ты не должен разбираться в тонкостях и деталях. Отдай блок техникам, и они своими руками подложат эту мину под тощую задницу нашего гаранта. Капишь3?
Я промолчал, ошеломленный абсурдной дикостью картины, открывшейся моему знанию. Я был лучшего мнения об окружавшей меня действительности. Конечно, я догадывался о том, что тот трансцендентный мир, в котором происходит неприглядное и недосягаемое простым смертным копошение сильных мира сего, подчиняется каким-то своим, людоедским законам; но настолько неприкрытого пещерного идиотизма не ожидал никак.
– Все, дружище, хорош пиздуна гонять, – капризно протянул Игорь Иванович, – ко мне тут подруга пришла, смотрит на меня тоскливыми глазами и желает, чтобы я завязывал с откровениями и скорее на клык ей кинул. Что, не так, милая? Хе-хе-хе. Ещё вопросы будут?
– Вы с самого начала все это знали? Куда её везут?
– Скажем так, я догадывался, – голос собеседника вновь взял серьезный тон. – Но был непонятен маршрут. Они выехали слишком рано, я не понимал, как они будут двигаться и где их лучше перехватить. Все стало ясно только сейчас. Завтра к вечеру они будут в Гудыме. Кто же знал, что президент, мать его за ногу, из всех возможных способов выберет именно этот летучий матрац…
– Какой матрац? – не понял я.
– Завтра узнаешь сам. Все, отбой…
Трубка печально пискнула и умолкла. Вот и поговорили.
Я был подавлен разговором, но попытался всё же отыскать в услышанном хоть какую-то рациональную сторону – отбросив прочь всё мистическое, этнографическое и просто дурацкое. Вот, что получалось в сухом остатке: Наде, безусловно, угрожает смертельный риск – это было понятно с самого начала, но теперь опасность происходящего просто истерически вопила о себе (даже если считать, что мой наниматель безбожно завирается). Как минимум, Надежду следует предупредить – но как? Второе: как бы оптимистично не был настроен чёртов Игорь Иванович, полагаться на железку, которую я таскал с собой, было глупо: среди подручных маньяка-президента наверняка достаточно специалистов, чтобы в нужный момент исправить ситуацию. Значит, нужно всеми силами постараться проникнуть внутрь этого Гудыма и вызволить Надю своими силами. Лично морду ему разобью – злобно подумал я, вообразив во всех деталях физиономию почтенного Владимира Владимировича – но это, конечно, был всего лишь приступ ребяческого шапкозакидательства. Нужен был план, и с этим было туго – что ждало меня впереди, я представлял более чем смутно. Всё, что мне оставалось сейчас – это положиться на удачу и по прибытии на место держать ухо востро. А теперь… что ж, следовало воспользоваться простодушной максимой о том, что утро вечера мудренее и попытаться поспать, как бы ни было тревожно на душе.
Обстановка располагала. Самолет застыл в ночном небе, как гигантский комар в темном янтаре. Разумом я понимал, что он несётся с бешенной скоростью, ежесекундно пожирая километры пространства; но в кабине было так спокойно, что казалось, мы стоим на месте, терпеливо пережидая, пока Земля неспешно провернется под нами с запада на восток. Надя (рыжая Надя, находящаяся вместе со мной, а не та, что стенала сейчас в застенках президентских палачей) безмятежно дрыхла, так и не сняв шлема – через лежавшие на моих коленях наушники я слышал ровное посапывание её дыхания. А что же мне делать с ней? – подумал я и прикрыл глаза. Не могу сказать, что все представившиеся мне варианты ответа на этот вопрос были слишком уж целомудренными…
Проснулся я от тычков Надиного кулачка в плечо. Она явно была встревожена и горячо жестикулировала, но блестящее стекло шлема, по-прежнему закрывавшего её лицо, не пропускало ни звука. Я оглянулся: ночь закончилась, и в лицо был ярко-красный свет поднимающегося рассветного светила. Посмотрев вбок, я обнаружил, что облачность тоже исчезла, и где-то далеко внизу неторопливо проплывали черно-белые пятна земной поверхности. Шлемофон на моих коленях настойчиво попискивал неразборчивыми словами и, успокаивающе кивнув девушке, я поспешил надеть его на голову. Ровный голос без выражения повторял, как заведённый:
– Неопознанный борт, двигающийся по направлению Певек-Анадырь. Отзовитесь. Неопознанный борт, двигающийся по направлению Певек-Анадырь. Прошу связи.
– Это нас! – прошипела Надя в наушники. – Сделай что-нибудь сейчас же!
– Неопознанный борт, двигающийся по направлению Певек-Анадырь. Прекратите личные переговоры. Ответьте на позывной.
– Алё, – неуверенно сказал я. – Диспетчер? Вы нас вызываете?
Голос помолчал.
– Неопознанный борт, вы приближаетесь к закрытой зоне. Ваш сертификат опознания просрочен. Немедленно измените курс к югу на тридцать градусов.
– Я пассажир… Самолет не управляется. Движется сам. Я не могу изменить курс!
– Неопознанный борт, передайте связь пилоту.
– Здесь нет пилота, я… мы одни. Летим из Норильска в Гудым. У нас груз для…
– Вам запрещен вход в закрытую зону. Смените курс или будут предприняты необходимые меры.
– Да как вы не понимаете! Я не лётчик, я не могу свернуть, не умею! – попытался объяснить я.
– Вас понял, – ответил диспетчер и замолк.
Несколько минут прошли в напряженной тишине. Но всё по-прежнему было тихо: самолёт, не сворачивая, продолжал свой курс, связь безмолвствовала. По моим расчетам, лететь оставалось не более получаса.
– А если… – начала Надя.
И тут машина совершила безумный кивок носом вперед: меня бросило на ремни, горизонт рванулся куда-то вверх, а спереди неопрятным пузырем вздулось черное облако разрыва. Индикаторы на панели управления отчаянно замигали. Самолет сильно тряхнуло, Надя заорала от страха и тут же замолчала, нелепо прижав руки к тому месту на шлеме, где должен располагаться рот. Казалось, пронесло: совершив долгую пологую петлю и снизившись на несколько тысяч метров, мы выровнялись и продолжили движение, но теперь оно было не таким ровным, как на высоте – корпус машины вибрировал, а нос едва заметно рыскал из стороны в сторону. Промелькнул еще десяток секунд, и нас, уже слегка успокоившихся, внезапно накрыло второй волной атаки. Взрыва на этот раз я не видел – бронированный колпак прозрачного фонаря разлетелся пылью осколков, как ёлочная игрушка, попавшая под паровой молот, неистовый ветер швырнул мою голову назад, а небо и земля перед нами закрутились в единую тошнотворную спираль. В ушах вновь раздался истошный взвизг девушки, заглушенный резким, как выстрел, звоном – и через мгновение я понял, что вокруг сплошная пустота, кабина куда-то исчезла; сам я вместе с креслом болтаюсь в воздухе, подвешенный за стропы к парашюту, а земля приближается, и довольно быстро. Где-то далеко сбоку чернела точка Надиного кресла под таким же, как у меня, куполом, её голоса в своем шлеме я больше не слышал. У меня болела шея, спина, глаза, заложило уши, а желудок выворачивало наизнанку, но видимо, я всё же был цел – снаряд, попавший в наш самолет, не причинил мне непосредственного вреда. Теперь надо было постараться приземлиться, не переломав кости – и это казалось мне явной проблемой, слишком уж быстро я падал, несмотря на раскрытый парашют. До столкновения оставались считанные метры, я сжался и стиснул зубы, стараясь максимально сгруппироваться. Но в тот самый момент, когда я уже ожидал удара и боли от страшного падения, подо мной словно бы взорвался воздух: спасительное кресло выбросило вниз и вбок широкие надувные маты, смягчившие приземление настолько, что я отделался всего лишь нервным испуганным смехом. С трудом мне удалось оглядеться: обломки самолета догорали где-то у горизонта, устремляя к солнцу густые клубы дыма, а кресло с прицепленной Надей рухнуло совсем рядом, подняв в воздух снежное облако. Я, путаясь в ремнях и матерясь вполголоса, отстегнулся, сполз на землю, и побежал в ее сторону. Ругнулся погромче и вернулся к месту приземления: надо было забрать кейс. К счастью, он оказался там же, где я его оставил – за креслом. Тело моё вроде бы вело себя послушно, но вот ноги все время стремились запутаться и зацепиться одна за другую: вероятно, я получил что-то вроде контузии. Надя же и вовсе была без сознания: когда я стащил и отбросил в сторону растрескавшийся шлем, то увидел бледное безжизненное лицо с приоткрытым ртом и зажмуренными глазами. Но она дышала и крови нигде не было видно – так что я решил, что особой опасности для жизни нет. Расстегнув ремни, я осторожно положил девушку на сложенную ткань парашюта.
Теперь надо было понять, как выбираться отсюда. Нечего было и думать о том, чтобы идти пешком – снег не был особенно глубоким, но с той слабостью, которую я испытывал, и с бессильной Надей на руках пройти несколько десятков, а может быть и сотен километров, отделяющих нас от цивилизации, было нереально – при том, что я даже не представлял в какой стороне находится эта цивилизация. Разумным решением было оставаться на месте и ждать спасения, но помощь, подумал я, можно поторопить. Достал из кармана телефон и, второй уже раз за сутки, вызвал Игоря Ивановича.
– Опять ты, – проворчал он недовольно. – Дай отдохнуть по-человечески, а?
– Нас сбили. Мы в тундре, одни. Где точно, не знаю. Нужна помощь.
– Прибор цел? – озабоченно поинтересовался он.
– Не знаю. Снаружи вроде в порядке.
– А ну пошла вот отсюда! – заорал Игорь Иванович кому-то у себя. – Это не тебе. Ну и что, какие соображения?
– Никаких. Пришлите какой-нибудь вертолёт, чтобы нас забрали.
– Пф-ф-ф, ну ты сказал. Что у меня – вертолётный завод, что ли? Нет там поблизости ничего. Выкручивайся сам…
– Ну и конец тогда всему, и вашему плану тоже.
– Напугал ежа голым задом… Ладно, сделаем так. Я сейчас переключу твое устройство связи на оператора. Он сможет соединить тебя с обычной телефонной сетью. Скажешь ему, чтобы вызвал местное МЧС – есть же у этих чукчей какие-то спасатели… Ты говоришь, своих координат не знаешь? Не страшно, если вы были на самолете, то после аварии включается маяк. Скажи, пусть идут по маяку. Всё ясно?
– Попробую.
– Давай. Переключаю…
Трубка замолчала, и я вновь нажал кнопку соединения. Ответил незнакомый голос:
– Оператор семнадцать. Назовите абонента.
– Служба спасения, Анадырь… Номера не знаю.
– Перевожу вызов.
Меня переключили. Там внимательно и без всяких эмоций выслушали моё взволнованное сообщение и предложили оставаться на месте. Сказали, что крушение уже зафиксировано, и подмога отправлена на сигнал бедствия. Это было настолько просто, что я изумленно покрутил головой, закончив разговор.
И тут мне пришла в голову безумная мысль – а что, если?..
29 марта
Утро началось со странного и пугающего происшествия, о котором я хочу рассказать тебе, Дневник.
Если быть точной, то утро началось с нашего прибытия в Гудым, что тоже особо приятным не назовешь. Это даже не город, а просто база, затерянная в оврагах и мерзлых болотах самого недоступного краешка страны. С высоты выглядит интересно и даже красиво – сверкающая конструкция с футуристическими очертаниями пятилучевой звезды. Она представилась мне огромным кораблем космических пришельцев, зачем-то обосновавшихся в этой унылой каменистой местности. Но это оказался муляж, очередная маска-сооружение, по терминологии нашего Саши – внутри пустотелого металлического купола оказалось совершенно безлюдно, темно и холодно. Вся настоящая жизнь тут кипит глубоко в недрах земли, изрезанных бетонными норами – и всё подчинено сугубой утилитарности и пропитано скучной солдатской атмосферой. Нет ни малейшего намека на уютную роскошь, которая так радовала меня во время предыдущих остановок. Бедный Саша сбился с ног, выискивая по всему серому гудымскому подземелью хоть какие-нибудь милые безделушки и стараясь придать отведенной мне комнате подобие жилого вида.
Мы прибыли не одни – с каждым часом нас становится всё больше. Что-то задумал мой В.В., что-то грандиозное и величественное. Неужели он действительно хочет настолько триумфально и громко совершить наше венчание?
(Я догадалась, что это будет именно венчание, а не гражданский брак, потому что видела, как на маленьком юрком самолётике прилетел сам Патриарх со служками – надо же! Ещё одно доказательство того, что мы с моим Любимым мыслим в унисон – конечно, с ним я была бы согласна хоть на задрипанный анадырский ЗАГС, но в своих отроческих мечтах всегда представляла именно красивейший церемониал православного христова таинства).
Некоторое время я торчала наверху, на ветру и морозе, наблюдая, как с ревом приземляются на летное поле бегемотьи туши транспортов, как сходят на землю, сотрясая аппарели, тяжелые ракетные тягачи, а вдоль полосатой от грязи туши нашего воздушного Левиафана маршируют коробки бравых десантников в зимней форме. Это прибывали войска генерала Романопоклонского – того, с кем я познакомилась в Норильске, и конца-края им не было видно. Наконец, я замерзла, мне наскучило смотреть на садившиеся нескончаемой чередой самолёты (для скорости они приземлялись парами, одновременно – никогда раньше не знала, что так можно), и я отправилась к себе. Всем было в этой суете немного не до меня – офицеры и чиновники бегали вокруг как ошпаренные, лишь отдавая мне честь или демонстрируя вежливый кивок, – и я была вынуждена искать дорогу самостоятельно. Благо, до этого я уже проделала путь вниз и обратно наверх – вернулась за забытой на борту дирижабля косметичкой, да и осталась на поверхности, засмотревшись на нежданный парад. После долгого ожидания в лифте я приехала на нужный этаж, и через нескончаемый коридор жухло-голубого цвета прошла в свою комнату. Благодетель Саша уже расстарался, наводя уют – и в моем жилище стало, слава Богу, не так тоскливо. Я прилегла было отдохнуть, но тут-то и случилось то событие, с упоминания которого я начала сегодняшнюю запись.
Запищал телефон – да, тот самый, для секретной связи. Я безмятежно ткнула кнопку – наконец-то про меня вспомнили!
“Надя, Надя!” – встревожено прохрипела трубка. У этого телефона звук всегда такой паршивый, что голос не узнать – но кто мне мог звонить, кроме В.В.? И поэтому я спокойно ответила:
“Да, Любимый, слушаю тебя. Где ты, мне тут одной скучно…”
Трубка помолчала, а потом разразилась потоком новых слов – и вот тут мне уже стало не по себе:
“Надюха, ты что, белены объелась? Какой любимый?! Это я, Максим! Максим!”
О, Боже… Как он меня нашел? Зачем? Что случилось? Я выкрикнула в волнении:
“Максим, тебе нельзя сюда звонить! Это закрытая связь, тебя накажут!”
“Надя, послушай меня, тебе угрожает страшная опасность! Тебя хотят убить! Беги оттуда, Надя!”
“Макс, – строго сказала я. – Ты что, пьян?”.
Он не слышал меня и продолжал надрываться:
“Тебя принесут в жертву как надежду России! Президент! Чукчи! Они так делают ещё со Сталина! Беги!…”
Нет, похоже не пьян, а что похуже. Я решительно остановила его:
“Максим, хватит пороть чушь! Никуда я не побегу”.
Наконец-то он замолк – я слышала только отголоски его частого дыхания. Собравшись с духом, я печально продолжила:
“Я выхожу замуж, Макс. У меня завтра свадьба”.
Шум дыхания прервался, в трубке воцарилось ошеломленное молчание. Бедный, он расстроился! Я зачастила, стараясь его утешить:
“Макс, пожалуйста, пойми меня! Он самый лучший человек на свете… Нет, ты тоже хороший, но я люблю его, понимаешь? Я вас с ним познакомлю – прямо завтра, сам увидишь, какой он, ты ведь тоже здесь будешь в гостях, да? Насчет подарка не заморачивайся – я просто безумно буду рада тебя видеть, это будет лучший мне подарок…”
Кошмар, что я несла. Всё-таки хорошо, что он смог мне позвонить – намного проще объясняться так, издалёка, чем глаза в глаза. До завтра он со всем свыкнется, и можно будет просто говорить обо всём легко, как встарь, с моим лучшим другом – так ведь? Макс, похоже, уже пришел в себя, но явно обиделся и вздумал, представь себе, угрожать:
“Надя, – ровным бездушным тоном сказал он, – я рад за тебя, но учти – это всё подлый обман. Никакой свадьбы не будет, точно говорю. Ты в беде…”
Тут в дверь настойчиво постучали, и я тут же нажала отбой и спрятала телефон под подушку. Вот же сумасшедший!
Вошел В.В. В руках он держал большую картонную коробку, перевязанную лиловой лентой с бантами. Оглядевшись по сторонам, он спросил:
“Ты одна? Надо было прислать Антошу или Митюшу, чтобы развлекли тебя, пока мы не закончим с делами. Всё равно бездельничают, поросята…”
“Нет-нет, – поспешно ответила я. – Я просто решила прилечь, передохнуть до обеда”.
Дневник, я не стала ему ничего говорить про разговор с Максом. Он бы просто меня засмеял. Какая опасность, какие угрозы? Кому я нужна? Если тут и есть что-то опасное, то для самого Макса – его наверняка по головке не погладят за то, что влез, как пират, на правительственный канал. Ох, будем надеяться, что никто ничего не узнает.
“Вот твой венчальный наряд” – В.В. положил подарочную коробку рядом со мной, а сам уселся на стул напротив. – ”Хочешь примерить?”
“Конечно, хочу!” – обрадовалась я. Я азартно разобрала коробку и погрузилась в содержимое. Сверху лежала простая, совсем незамысловатая диадема – я аккуратно взяла её и повесила на уголок большого, в полстены зеркала (одна из немногих приятных деталей местного интерьера). Затем извлекла на свет ворох струящейся белой материи и вопросительно взглянула на В.В. Он кивнул:
“Действуй, не обращай на меня внимания”.
Я заколебалась:
“Но ведь жених не должен видеть невесту в свадебном обличье заранее. Плохая примета, вы слышали об этом?”
“Ерунда, – улыбнулся он. – Знаешь, свадьба – это довольно нудное мероприятие. Друг на друга совершенно нет времени, всё внимание – гостям, а гостей у нас будет много… Можешь быть совершенно уверена, что у нас не будет ни минутки, чтобы остаться наедине и полюбоваться друг другом. Поэтому хочу здесь, в тишине, сполна насладиться твоей красотой”.
Но я сомневалась. Мне пришло в голову, что придётся раздеться перед ним, потому что в моих «апартаментах» всего одна комната – не будешь же прятаться в туалете, как маленькая? А раздеваться… ну, понимаешь, дневник, мне не хотелось и было страшно. Он ведь раньше и не видел меня толком без всего – всё происходило в темноте, либо вообще в одежде, как тогда, перед камином. А я говорила тебе, что немного стесняюсь своего тела, ну, то есть, мне было бы некомфортно, если бы он стал его разглядывать и пришел к выводу о том, что я недостаточно для него изящна. Пока я судорожно размышляла, как бы мне избежать такой незавидной участи, он, кажется, всё понял, но не стал – вот хороший! – меня уговаривать, а просто сказал спокойно и уверенно:
“Ты самая красивая. И в этом платье ты станешь ещё краше. Ты должна посмотреть на это сама, и тогда ты согласишься со мной. Не бойся, никто не станет подглядывать… если ты сама не захочешь”.
Удивительно, но эта фраза слегка задела меня. Как это – он не будет подглядывать? Ему что, не интересно? Вот уж нет, пусть все видит и сам решает – нравлюсь я ему или нет!
“Нет, смотрите, – голос мой немного дрогнул, но я уже взяла себя в руки, – я хочу, чтобы вы всё видели. Всё до конца”.
Я встала перед ним и, зажмурившись, потянула вверх кофту. Торопясь, запуталась в рукавах, больно потянула волосы, но всё же освободилась и так же, боясь раскрыть глаза, бросила одежду на пол. Поколебавшись, завела руки за спину и расстегнула застежку лифа. Бретельки свободно повисли, щекоча мне кожу, и, помедлив ещё мгновение, я неловко повела плечами и скинула бюстгальтер вслед за кофтой. Теперь я была обнажена по пояс, и оставалось самое трудное, почти невозможное – спустить вниз юбку и остаться полностью голой. Это можно было сделать одним движением, захватив заодно и трусики, чтобы не снимать их отдельно – я делала это прежде тысячи раз, перед тем как лечь в кровать, но простенькое действие никак не давалось мне – я нерешительно взялась за резинку на талии, да так и застыла, не в силах продолжить.
Прошло с полминуты, и раздался Его голос:
“Открой глаза. Кажется, нужно тебе помочь”.
Я послушалась, но, встретившись с его невозмутимым взглядом, тут же, как маленькая, закрыла женское ладонями. Однако он был настолько спокоен, что его уверенность – нет, безмятежность – передались мне, нервозность утихла, и руки, повинуясь исходящему от него безмолвному приказу, безропотно опустились вдоль боков. Теперь я просто неподвижно стояла – будь что будет, и ждала, даже не пытаясь догадываться, что же случиться дальше.
В.В. благодарно кивнул, ценя мою послушность; он неторопливо встал на одно колено, и его сильные прохладные пальцы оказались там же, где еще минуту назад были мои – под широким поясом юбки. Он бережно потянул её вниз, ниже и ниже, пока она не оказалась прижата его руками к самому полу. Ему пришлось для этого наклониться ещё сильнее вперёд, и его лицо вдруг оказалось прямо перед моими бедрами. Было видно, что его это взволновало: он глубоко вздохнул, потом ещё раз, и смущенно взглянул на меня снизу вверх. Потом он так же аккуратно взялся за колготки, опустив их до самых ступней – я переступила уже босыми ногами, и отшвырнула их подальше поскорее, чтобы он не заметил дырку на пятке, о которой я помнила ещё с самого начала раздевания. Не вставая, мой мучитель (а как его назвать после всего происходящего?) вновь глубоко вдохнул воздух, и взялся за бельё. Я была ни жива ни мертва, и больше не могла на это смотреть – отвернулась к зеркалу и безучастно – словно это происходило с другой, наблюдала, как он снимает с меня последнюю защиту, оставляя полностью нагой.
“Господи, неужели я вам нравлюсь такой?!” – в отчаянии воскликнула я, обращаясь к его отражению в зеркале. Никогда раньше я не жаловалась на свое тело, но сейчас, будучи так бесцеремонно и насильно обнаженным, оно неожиданно вызывало у меня отвращение: передо мной красовалась нескладная рослая деваха с комично напуганным, краснощёким лицом, такой же пунцовой от смущения шеей и угловатыми плечами. Её – мой! – угрожающих размеров бюст двумя мясистыми грушами нависал над мягким животом, а вызывающе оттопыренный зад бесстыдно возвышался над мощными ляжками. Да уж, не художественная и не гимнастка – скорее откормленная цирковая силачка вроде мультяшной кобылы Анжелы, отплясывающей лихие фуэте на здоровенных ножищах, – короче, моя ненавистная фигура оказалась вдруг откровенно, кричаще непристойной. Это было ужасно, Дневник, хотя сейчас я думаю, что слишком придирчива к моему бедному отражению. Просто хотелось быть для Него не грубой бабищей, а женственной, нежной девушкой… Он, конечно, принялся меня разубеждать:
“Даже не сомневайся. Да ты посмотри сама повнимательнее!”
Он встал и, сделав шаг назад, вернулся в кресло. И тут произошло непонятное – мой взгляд самопроизвольно вильнул вбок, комната качнулась, а потом всё вернулось на место, и я снова видела себя – но как-то странно, с необычного ракурса. С замиранием сердца я поняла, что передо мной уже не отражение, а я сама, повернувшая голову вбок и уткнувшаяся в зеркало. Я видела себя Его глазами!!! Я, которая стояла передо мной (как странно, Дневник!), тоже осознав происходящее, побледнела, и встревоженно, по-птичьи, задёргала головой.
“Успокойся” – раздался голос Владимира Владимировича прямо у меня в ушах. – “Просто хочу показать тебе, до чего же ты красива. Встань ровно и не крутись”.
Это подействовало: моё тело напротив выпрямилось и расслабилось, отрешённо отвернув лицо в сторону. Восприятие поменялось снова – теперь оно неторопливо следовало сверху вниз по обнаженному силуэту, повинуясь Его подсказкам. Я словно бы участвовала в бессловесной экскурсии по собственной фигуре, сопровождаемая безмолвными интонациями настроения того, кто владел сейчас моим сознанием – и его эмоции не оставляли сомнений в том, что для Него я достаточно хороша. Лучше, чем кто бы то ни было!
Ему никогда не нравились точёные, высушенные диетами и деньгами типовые красотки, в изобилии наполнявшие его жизнь краткими иллюзорными знакомствами. Он всегда ценил в женщине силу, стать и здоровье, и только их расценивал как истинную красоту. Он был рад, что судьба, наконец, свела его со мной – и не притворялся, делая комплименты моей внешности и поведению – да, с удивлением узнала я, этот человек действительно отождествлял меня с той воображаемой Россией, которую он так любил, он безоглядно верил, что я – это она, спустившаяся к нему с небес на землю, и в тот короткий миг я сама поверила в это.