Глава 7
Со всеми таможенными делами Виктор разобрался достаточно быстро. С людьми он сходился достаточно легко, тем более – при помощи Плаксина, которая, впрочем, требовалась все реже и реже, а документы и содержащиеся в них нюансы относительно быстро осваивались за счет применения оных на практике.
Система работы была достаточно простой. Как все раньше и рассказывали, «пассажирка» делилась на четыре смены – по количеству смен аэропорта. Виктор работал в смене под номером один. Работали по 12 часов, с восьми до восьми, день – ночь – два дня отдыха. За 12 часов работы – от двух до четырех рейсов, всего – на вылет и на прилет. В каждой начальник – наиболее опытный сотрудник. Начальники смен подчиняются заму начальника таможни – Замышляеву. Подчинение не армейское, но Замышляев иногда пытается командовать, как в армии, особенно – когда накатит, а это у него практически через день, где только деньги берет? Рожа красная, приходит на смену и глядит хитро – до чего бы докопаться? Любимая привычка – найти и засунуть себе в карман ключи от сейфов или кабинетов, если они бесхозно лежат на столе. Начальники смен уже это знали, да и остальные это как бы просекли, но иногда срабатывало, и начиналось нытье о том, что надо быть бдительными. Дураков везде хватает, факт. Иваныч обычно переводил разговор на тему Вальки Сеноваловой, и разведеный Замышляев легко велся.
Что касалось Сеноваловой, то тут все было не так просто. Замухрышка по виду, она какими-то своими чарами сводила с ума сразу двоих взрослых мужиков – непосредственно Замышляева и погранца Ухова. Сеновалову перевели в другую, третью смену через месяц после того, как Виктор пришел работать в таможню. И уже через неделю после этого Степа Плаксин, держась за живот, рассказывал ему, что один из братьев Михайловых, которые возглавляют две смены из четырех (редкостные алкаши, по утверждению Степана), Петр, отпустил по просьбе Ухова Вальку с ним куда-то погулять в одну из ночных смен. Не прошло и часа, как на смену нагрянул Замышляев. Кроме наличия на смене Валентины, бухого заместителя начальника таможни ничего не интересовало. Петро вместе со своим замом Гришей Буянкиным битый час уламывали Замышляева забыть про Сеновалову и накатить «беленькой», но – удивительное дело! – пить Замышляев отказывался, требуя найти Вальку. Та вскоре нашлась сама, но… лучше бы она не приходила! Даже пьяными глазами Замышляев углядел главное – отсутствие колготок на голых Валькиных ногах. История умалчивает о том, были ли они там до этого – погода в принципе к этому располагала, но в этом ли была суть? Сеновалова была при всех обвинена в аморальном поведении и официально вызвана после ночной смены в кабинет к заместителю начальника таможни для дачи подробных объяснений. Претензий к начальнику смены более не обнаружилось, вследствие чего, после ухода злого Замышляева, Петя и Гриша заставили «виновницу торжества» нарезать им закуски и оприходовали ту самую «беленькую» – не пропадать же добру?!
– А самое главное, – резюмировал Плаксин, – то, что ставка начальника отдела, которая скоро должна появиться, и на которую прочили Иваныча, может уйти от него самым подлым образом.
– А он-то причем? – недоумевал Гордеев.
– Бабы из кадров нашептали – Замышляев двигает на эту должность Сеновалову! Понял, как надо расти? Иваныч вот только расстроился, уходить собрался.
– Совсем?
– Нет, в оперативный отдел, там тоже ставка есть, у него образование соответствующее. Жалко…
Виктор не мог в это поверить. Нет, он не был идеалистом и в армии успел наглядеться на всякое. Но придя в таможню, он надеялся, что многие армейские, да и мирские негативы здесь будут моветоном. Увы, и здесь профессионализм уступал чему-то иному.
А в целом в таможне Гордееву нравилось. Удобный график, ребята в смене толковые. Девчонки в перевозках нормальные, веселые. Погранцы не занудные. Менты в смене тоже вполне адекватные, видно, что все проблемы между милицией и таможней позади. В самом порту уже появились знакомые, тем более, что кушать чаще всего приходится именно здесь. Обычно это те самые сардельки, весьма неплохого качества, кстати.
Основным моментом была практика. Количество рейсов помаленьку увеличивалось. Гордеев беспрекословно выполнял все указания Иваныча и Степы, при необходимости помогал другим ребятам. В первый же раз, роясь в сумках у пассажиров, он вспомнил Степин рассказ. Но от этого было не уйти, и после кавказских или среднеазиатских рейсов Виктор подолгу отмывал свои руки и лицо, чтобы смыть не только запах от ужасающего внутреннего содержимого, но и воспоминания об этом. Однако помня суворовские слова о тяжести учебного процесса, он прекрасно осознавал – через все это надо обязательно пройти, даже если где-то над ним будут специально измываться. Пусть не по возрасту – по опыту он был самым молодым. И Гордеев бежал с кем-то под самолет для проверки загрузки багажа; залазил, куда можно залезть, в самолете, чтобы проверить, не везут ли чего экипажи; щурил глаза на экран хискана и тщательно разглядывал все внутренности проезжающего багажа, постепенно понимая, что и где там лежит.
Интересно было узнавать всякие таможенные заморочки. К примеру, некоторые пассажиры считали смешным пошутить на тему нахождения у них наркотиков или оружия, особенно в пьяном виде – типа, да, есть и много, ха-ха-ха. Но почему-то эти пассажиры не брали в расчет тот момент, что таможенники слышат эту шутку не в первый раз, а в… какой – зависело от срока службы, тут у каждого по-разному. Какая может быть реакция на то, что тебе уже смертельно надоело? В смене Иваныча, как и в других подразделениях «пассажирки», все проходило достаточно жестко: как минимум – шутник препровождался для досмотра, как максимум – проводили показательное псевдозадержание с вызванными милиционерами и якобы документальным оформлением. Признавшемуся «заворачивали ласты», надевали наручники, причем менты в этом участвовали с неменьшим удовольствием, чем таможенники, и постоянно просили их звать на подобные «мероприятия». При этом в последнем случае все это могло сопровождаться криками с обеих сторон, разумеется – по разному поводу. А когда это делалось на глазах других пассажиров, среди которых были женщины и дети, и им объяснялась причина подобных действий, никто из присутствующих осуждать таможенников и не собирался – доставалось именно «шутникам». Поэтому Виктор полностью соглашался с тем, что подобные действия раз и навсегда дадут понять потенциальным юмористам, где и о чем можно шутить. Еще и с друзьями опытом поделятся.
Единственным не очень позитивным моментом в общей жизни смены Гордеев считал выпивки – почти в каждую ночную смену. Нет, можно было, конечно, пойти поспать, но это считалось не совсем правильным. В одной из комнат у «перевозок» накрывали стол, и шло веселье. Пили все, в том числе и имеющие автомобили. Было известно, что по существующим правилам гаишникам, чтобы оформить пьяного таможенника, надо кучу документов заполнить, проще пожурить и отпустить. Впрочем, почти никто сильно пьяным и не ездил. А так – были деньги, выпивка рядом – хоть на первом секторе покупай, где внутренние перевозки, хоть в кафе на привокзальной площади. Вот и выпивали. Трезвенником Витя не был, нет, просто тому были три причины: он не привык пить за чужой счет, утренние рейсы приходилось оформлять, находясь «подшофе», и домой он приезжал в соответственном состоянии. Зарплата не позволяла ему бухать часто и помногу, а своего «приработка» он еще не имел. Даже девчонки с перевозок имели определенный навар с пассажиров за какие-то дела, оформляли там что-то вместе с грузчиками, поэтому Виктор садился за стол с чувством глубокого унижения. Но тот же Степа, которому он пожаловался на свою совесть почти сразу, попросил его заткнуться:
– Сиди и пей. Не будешь пить с нами – значит, ты вообще не с нами, понимаешь, да? Здесь у нас одно дело, с кем-то – один карман. Считай, что я тебя пою, в счет твоих будущих прегрешений, – засмеялся Степа, – шучу-шучу…
Иваныч обычно много не сидел, зато командированный с Городской таможни Вова Стариков иногда мог нажраться до бесчувствия уже к середине ночи. Его отводили баинькать, если надо – будили на утренний рейс, где он «работал» на свежем воздухе – на оформлении экипажа и самолета. Иваныч его в дневную смену ругал, конечно, но это редко помогало. С другой стороны, Виктор ни разу не видел, чтобы кто-то с пассажиров хоть слово сказал, что кто-то из таможенников в ночную смену оформляет их в непотребном виде. Во-первых, кроме Старикова, у них в смене все знали меру. А во-вторых, утром рейсы шли обычно на вылет: либо кавказские и азиатские рейсы, бывшие советские республики, где всегда к людям в форме относятся с почтением, трезвый ты или нет; либо Турция, где поголовно все «челноки» по понятным причинам были заинтересованы только в хороших отношениях с таможенниками. И если б хоть одна собака… – встречал бы эту группу однозначно стопроцентный индивидуальный досмотр. Вылетавшую также утром «Люфтганзу» с ее вечно недовольной представительницей, высокомерной мулаткой Гретой, знавшей по-русски только «бистро» и «надо», оформляла уже дневная, на 99,9% – однозначно трезвая смена.
Так и выходило, что маленьким минусом, омрачавшим отношения Виктора с женой, были приезды домой «с выхлопом». Супруге это не очень нравилось, и Гордеев старался ей все объяснить. Не было бы счастья, да «помог» Плаксин. Они с женой все-таки переехали в город, и теперь Вите приходилось раньше выезжать на работу. Соответственно, увеличилось и время поездки с работы домой. Виктор навострился при необходимости выпивать такую меру спиртного, чтобы и рейс утром отработать, и домой без запаха приехать. При этом он старался никакими разговорами не вызывать у жены ревность, рассказывая о каких-либо дамах на работе, и дома наступила почти полная идиллия. Этому же способствовал рабочий график – после ночной смены, немного поспав, Виктор в оставшиеся полтора суток был в полном распоряжении жены и дочери, чем те с удовольствием пользовались. Пользовался этим и Насонов, из-за чего Гордеевы периодически «батрачили» на его участке. По словам Володи, с приходом «сезона дождей» он завязывает с армией и идет по Витькиным стопам. В кадры таможни он уже ездил, добро получил, дело за малым – уволиться.
Через два месяца Виктор сдал аттестацию на соответствие должности. Ему дали печать, он съездил на склад и получил первую свою таможенную форму – синий костюм и зеленые погоны. Звездочки, по одной на каждый погон, ему тоже дали, и снова, как в армии, их обмывали, только уже никто не требовал цедить полный стакан водки, хватило бы и половины. Но Гордеев не ощущал бы себя настоящим офицером, если бы поступил не по-офицерски и не хряпнул стакан целиком. Тем более – в эту ночную смену от работы решением Иваныча Виктор был освобожден, что было очень кстати, как и отсутствие до самого утра каких бы то ни было рейсов для всех присутствующих вообще. Под шумные крики раззадоренных мужчин и охи-вздохи женского коллектива стакан был благополучно опустошен, а звезды извлечены и приколоты на приготовленные погоны. Форма была дома, и Виктор обыденно положил погоны рядом с пустым стаканом. Теперь надо представиться:
– Представляюсь по случаю получения первого таможенного звания, – сказал он и осекся. А какого звания-то? Черт, забыл спросить у Степки, как в таможне звания правильно называются. Но заметив, как все присутствующие – и Иваныч, и Степа, и сидящие рядом, не пропускающие таких событий и не собирающиеся ругаться из-за женщины Ухов и Замышляев, – все начинают его поздравлять и пить, Виктор понял – для присутствующих это совершенно не важно. Девчонки его целовали и говорили, как они за него рады; Стариков, опрокидывающий, одну рюмку за другой, беспрерывно хлопал его по колену и дико ржал; Замышляев, уже пришедший вкрученным, говорил что-то сквозь бороду о чести и совести. Все шло своим чередом.
Утром Степа довез его прямо до дома.
– Заедешь вечером? – спросил Виктор. В семейном кругу, с Насоновыми и Коробкиными тоже надо было посидеть.
– Не знаю. Если получится – заедем. Если нет – без обид. Есть тема, не сегодня, так послезавтра надо будет обсудить.
На вечерние посиделки Плаксины не приехали. Виктор два дня ломал голову, что же ему хочет сказать Степан. Почему-то думалось про «один карман» – Виктор считал, что он уже готов работать в команде по полной программе. Но все оказалось не так.
– Ты в курсе про изменения в сменах? – «в лоб» начал Плаксин, едва Виктор пришел на смену.
И ни слова про новую форму, про погоны! Целый день наглаживал…
– Нет.
– Во второй смене сняли старшего Михайлова, Диму. Ему и еще двоим предложили написать по собственному. Пока точно непонятно, из-за чего, слух такой, что подстава была на смене, но неофициально, вот им и предложено без уголовки, без продолжения, так сказать. Это та смена, где Конь работает. Коня поставили пока за старшего, там из старых Гера Большов, но он на больничном сейчас, вот Конь за него. В связи со всем этим смены перетрясут. В четвертой у Асадуллаича старшей будет – ты только не ржи! – Сеновалова, Петю Михайлова перекинули в третью, но надолго ли – непонятно, из-за брата на него точно глядеть будут в оба. Туда же Буянкина к нему. Ты идешь во вторую.
– Охренеть!
Блин, только привык ко всем, только работать по-нормальному настроился. С Конем и хорошо, и плохо, и знакомый вроде, а общались за последнее время только на пересменках.
– Ничего страшного, там нормальная смена, и Большой – мужик толковый. С хитринкой, комитетчик бывший, прямолинейный чересчур, но зато надежный. Иваныч его очень хвалит, они немало вместе чего-то там поделали. Держись его.
– И когда?
– Сегодня и завтра с нами, после ночи день отдохнешь и в следующий день с ними выйдешь. Сегодня они нас вечером меняют, сам знаешь, останься и поговори с Конем, если хочешь.
Не так Виктор представлял свой первый полноценный рабочий день. Все шло как в тумане, печать он ставил почти автоматически. Но к нему никто не придирался. Вечера он дождался с большим трудом. Когда Конев принял смену, Витя отозвал его в сторону.
– Если бы я чего знал! – заоправдывался Игорек. – Оформляли Стамбул, все нормально. А потом их троих вызвали к Филину, и все – они пришли, говорят – кранты, погорели. Где, с чем – не распространялись, а мы и не спрашивали. Все трое заявы там же у Филина написали, их уволили этим же днем. Одно непонятно.
– Что?
– Большой тогда же утром позвонил, говорит – заболел, давление 180, так и так. У нас кореш его в смене работает, вон, видишь – Паша Угольков, они еще с Городской таможни знакомы. Только мы-то все штатные, а Паша – прикомандированный. Так я Пашу спрашиваю – Гера что, с давлением мается? А тот: с чего, он спортсмен по жизни, все такое. Тут я и начал концы с концами сводить.
– Ну?
– Гну. Между нами. Большой в Городскую с комитета пришел работать. Старший Михайлов, это еще до меня началось, его на эту тему подначивал, особенно по пьяни. Ругались они, бывало, но Гере Дима авторитетом не был. А Дима его все хотел из смены выжить. И я вот думаю – не спецом ли Гера это замутил, чтобы старшого Михайлова подставить? Через какие-нибудь свои старые связи? Но тогда как с другими ребятами, они за что попали?
– Сложно как-то. А вообще что про Большого скажешь? Ну… были предпосылки?
– То-то и оно, что нет. Сколько работали – ничего плохого сказать не могу. И все мужики у нас в смене нормально о нем отзываются. Но это и смущает. Понимаешь, о чем я?
Виктор понял только то, что он попал. А вот во что – он еще не понял.
Глава 8
– Гера! – протянул руку Большов.
– Виктор.
Вот и познакомились. Нет, Витя видел Большого на пересменках, здоровался, и знакомился вроде тоже, но тут другое дело, теперь Гера – его непосредственный начальник. Без него, а точнее – во главе с Коневым, смена проработала всего одну дневную смену, в ночь уже всем рулил Большов. Или Большой. Не по размерам – внешне Гера крупными габаритами не отличался. Тут вопрос авторитета. И вообще – начальник есть начальник. Надо привыкать.
Процедура «вливания в смену» в целом не отличалась от той, что Вите пришлось пройти ранее, за исключением того, что здесь его везде водил и знакомил Гера. Пока не было рейсов, они побывали на первом секторе у внутренних перевозок, у сарделечниц, цветочниц, пообщались с ментами. Девчонок из международных перевозок в своей смене Гера представил Виктору каждую лично, и каждая ему что-то сказала в напутствие. Погранцы все были практически те же, у них смен еще не было, так что там знакомиться было не с кем. Но Виктор сразу отметил, что с кем бы они ни общались, у оппонентов в разговоре сквозило явное уважение к Гере. Называли его по-разному – Гера или Большой, – но всегда с определенным пиететом.
Ну и, само собой, Витя поближе познакомился с ребятами из своей смены. Временным замом у Большого считался Конь. Не из-за срока работы в таможне, – были ребята и более опытные, – а скорее в силу совокупности факторов: нежелания других, офицерского прошлого, желания самого Игорька, и так далее. Улыбчивый брюнет Паша Угольков был временно командирован с Городской таможни и, что было видно, явно дружил с Большим. Полненький юрист Костя Прыгунов работал здесь уже почти год, застал командировки с городняка. Два бывших вертолетчика, гражданский – громогласный Валера Охромеев, и военный – Дима Мосин – работали немного меньше. Самой «новенькой» до Виктора считалась Маша Бревенникова, единственная женщина в смене. Красотой ног бывшего педагога Виктор был просто очарован.
После всех формальностей предстоял разговор «один на один». Гера с Виктором вышли на шестой сектор, сектор прилета, в накопитель, и сели подальше от туалетов.
– Куришь? – спросил Большой.
– Нет.
– Спортсмен?
– Нет, просто не курю, – засмеялся Гордеев.
– Жаль. Мы тут и в футбол играем, и в волейбол, и в шахматы рубимся, тут первенство порта проходило как-то… Ладно, это лирика. Давай по работе. Короче, так. Без моего разрешения в смене мышь не пернет. Я в смене за все отвечаю, и я должен знать, кто что с кем делает, где находится и почему. Приходишь на смену, уходишь с нее, надо отлучиться по делам или на случку – обо всем мне говоришь. Я тебе в штаны заглядывать не собираюсь, но где ты – я должен знать, чтобы прикрыть, в случае чего, и быстро найти. Клиенты появились?
Виктор не сразу понял, о ком речь.
– А-а, нет еще. Мне печать-то выдали совсем недавно.
– Да ваших это не особо останавливает. Вон Даня ваш вовсю херачить начал без печати. Да и Плаксин не стеснялся. Игорек один из ваших долго думал. Хорошо, что все сразу поняли, что к чему… Запомни самое главное – работай, как все, не выбивайся из рядов, и все будет нормально.
– Я понимаю.
– Это хорошо, если понимаешь. Слить чужого – это не проблема. А вот сделать так, чтобы в коллективе не было уродов, чтобы никто не стучал, не драл у народа больше положенного, не помогал всяким педикам в злостной контрабанде – это сложно. Но необходимо. Поэтому еще один момент. Если к тебе подойдет кто-нибудь, без разницы – знакомый или нет, и предложит что-то по поводу оружия, наркоты, провоза любой грубой «контры» – сразу посылаешь на хер, повторю – без разницы, кто. Потом говоришь об этом мне, я решаю остальное. Все понятно?
– Да.
– Я тебе это все втолковываю не из-за того, что ты молодой или бестолковый. Сейчас я начальник, и у меня в смене будет так, как я хочу. Я должен доверять тем, с кем я работаю, за кого буду впрягаться и за кого несу ответственность как руководитель. И хочу, чтобы они доверяли мне. Всем всегда говорю прямо: если что-то кому-то не нравится – дуйте в другую смену. Все просто. Будешь начальником – у тебя будут свои правила, и ты тоже будешь прав, спрашивая с других. Давай вопросы.
Общую систему работы с пассажирами вообще, и с «клиентами» в частности, Виктор, конечно же, знал. И всю эту схему мог бы описать следующим образом.
Сами по себе рейсы делились на четыре типа. Первый – блатные, типа «Люфтганзы», или спецвылет с какими-нибудь депутатами. Таких рейсов мало. Оформление вежливое, все на уровне законодательства, аккуратность и порядочность. Никаких подачек от пассажиров, если находится что-то незадекларированное – сам инспектор или начальник смены принимают решение о том, оформлять ли это документально или спустить все на словах. Все зависит от ряда факторов: поведения пассажира, суммы недекларирования, и так далее. Возможность приработка – практически нулевая.
Второй вид – отдых. В основном Турция и Египет, уже была Испания и Италия. Таких рейсов пока мало, но турфирмы обещают – будет немеряно! Ситуация схожа с предыдущей, нарушения чаще при вылете всего с суммами вывозимой и, соответственно, – декларируемой валюты. Если человек ведет себя хорошо, нет больших превышений, и существует возможность вернуть деньги провожающим – нет проблем. А если начался барагоз, или найденное превышение выше мыслимых пределов – оформляешь временное хранение, и два месяца тебе, дорогой пассажир, чтобы забрать. По прилету проблемы – это шмотки, но крайне редко в больших объемах, не шоп-тур все-таки, а чаще – бухло, и еще сувениры, типа ножей, сабель и прочего подобного барахла. По бухлу понятно – литр на человека, жалко народ, а что делать? Остальное так же задерживается максимум на два месяца, и потом либо на вылет – если будет кому вывезти обратно, либо в фонд государства. То же самое с оружием, если, конечно, владелец не принесет охотничий билет и не докажет, что ему этот нож нужен для похода на медведя. Обычно все решалось на месте и по бухлу, и по оружию, опять же в зависимости от всех факторов. Лучше все порешать спокойно, а то нарвешься на какого-нибудь жулика, и выйдет себе дороже. Впрочем, на то и нужен начальник смены. Поэтому и на подобных рейсах никто не стремился «подрабатывать».
Два других вида рейсов отличались от первых двух наличием возможностей «приработка». Третий вид рейсов – шоп-туры: Турция, Эмираты, скоро должна начаться Греция. Тут все понятно: люди, по-новому – «челноки», летят за товаром. Есть уже свои, знакомые челноки, которые идут спокойно, суют руки всем таможенникам, как старые друзья. Таких челноков не трогают – их либо провожает «куратор» с другой смены, либо таковой сообщил о соответствующем вылете, наличии содержимого «курируемого» и попросил пропустить без проблем – если таковые вдруг возникнут, к примеру, у ментов. Есть челноки – «искатели», они тоже пытаются совать руки и смотреть в глаза таможенникам, пытаясь найти того, своего «куратора», чтобы он встретил – не безвозмездно, конечно, – его уже на прилете. А есть… просто другие. Иногда у кого-то из этих «других» не хватает банковских разрешений на суммы сверх положенных 1500 долларов, и тут начинаются «игры». Стандартная ставка «на карман» – 10 процентов, обманывать не рекомендуется ни разу, тем более, что после таможни стоят менты, и у них свой досмотр. Информацией и просьбами правоохранители при необходимости обмениваются, поэтому обманщик рисковал бы в пиковом случае вообще закончить с подобным бизнесом. Женщинам на подобных рейсах первое время казалось, что они чуть хитрее, но когда у некоторых в их «норках» при личном досмотре стали находить презервативы с долларовым содержимым, подобные случаи практически сошли на нет. Подкупать таможенника, точнее – таможенницу, производящую личный досмотр, было чаще всего поздно, угрожать – чревато. С мужиками все проходило проще, чем с женщинами, там даже просить снимать штаны не требовалось. Потом все оформлялось как нарушение, громко сообщалось на рейсе в назидание еще не оформившимся, а деньги потом сдавались в счет плана по нарушениям – ведь есть и такой. В конце концов, одной из главных, если не главной задачей таможенных органов является наполнение бюджета страны!
Ну, а на обратном пути челнок тащит закупленную продукцию обратно. Кто-то через карго – грузовые перевозки, где потом все это оформляют через общую пошлину за вес, но это не всем нравится – долго и не всегда выгодно. Электронику багажом везли меньше, в основном с Эмиратов и тоже через карго, поэтому с нее приработок был не очень большим, и количество «клиентов» было мизерным. А вот одежду с Турции тащили в огромных объемах. Все это шло на рынки, и это был хороший, совершенно не идущий ни в какое сравнение с обычным магазинным, товар. При этом, кажется, все понимали, что это все попадает на рыночные развалы не совсем легально. Так было не только здесь – так было по всей стране. И Гордеев с первых дней работы отчетливо осознал, что если бы все таможенники страны начали работать честно – все импортные товары стоили бы бешеных денег, либо товаров на полках не было бы, потому что такой ввоз челноку-бизнесмену был бы просто невыгоден. И то, что везти большие партии по имеющимся пошлинам «в открытую» – крайне дорого, понимали, кажется, даже в Таможенном Комитете, в связи с чем периодически меняли ставки пошлин.
Но жизнь вносила свои коррективы. Как следствие, выработался некий алгоритм, еще со времен москвичей, устраивающий обе стороны. На шоп-турах наиболее «продвинутые» челноки тащили свои баулы в багаж. В один «чувал» влезало примерно 50 кг товара – это если шмотки, кожа или меха. Ставка «на карман» – полтора доллара за килограмм. Те, кто имеют «кураторов», заранее подстраивались к дате прилета, и поэтому они могли спокойно перетаскивать десять – пятнадцать здоровенных мешков, набитых шубами, «пропитками» или кожаными куртками, – ведь на 95% в эту смену работал «свой» таможенник. И такой челнок не испытывал никаких угрызений совести по тому поводу, что рядом у таможенной стойки стоял его сосед по турецкому гостиничному номеру и отсчитывал официально оформленную пошлину за жалкую партию футболок – каждый выживает, как может! Для челнока–клиента главное теперь было отвезти товар на склад и дождаться для расчета «куратора».
Именно так – брать деньги с челноков, особенно незнакомых, во время работы категорически запрещалось. Некоторые рисковали – и прогорали, как, возможно, и Михайлов-старший с напарниками. Даже если заводились новые связи, все равно финансовый вопрос было проще и безопаснее решить вне службы. Однако это почти не касалось четвертого вида рейсов – СНГ.
Количество направлений понемногу увеличивалось – Ереван, Худжанд, Ташкент, Тбилиси, Баку… У «Армянских Авиалиний» в порту даже открылось представительство. На всех рейсах в страны бывшего СССР самолеты были битком. Основным вопросом по вылету был один – здесь люди зарабатывают, и заработанное надо вывезти на историческую родину. Разумеется, мало кто из выезжающих знал хоть зачатки российского законодательства, не говоря уже о специфических ведомственных правилах. На этом раньше «играли» менты, теперь набивали руку и таможенники. Поэтому гораздо проще было на месте решить вопрос с полуграмотным таджиком, чем битый час тратить на оформление документов и объяснение ему, где и за что ему надо расписаться. Виктор на себе это испытал – и понял, для чего ему это было предоставлено старшими товарищами, наряду с копанием в вонючем белье. Правда, копаться в сумках все равно придется и дальше, а вот убедить человека правильно решить дилемму – «жестокий штраф с оформлением документов» или простая благодарность вежливому таможеннику за решение вопроса, – этому надо научиться. Формулировка могла быть любой, все зависело от ситуации и находчивости таможенника. Конечно, и здесь были знакомые, но отношение к ним было совсем другое, чем к челнокам. И вроде националистами никто не был, но даже общение – было иным. И еще – Виктор был очень удивлен, когда по истечении двух месяцев работы почти безошибочно мог угадать, к примеру, кто перед ним стоит – армянин или азербайджанец, хотя раньше не смог бы этого сделать без явных подсказок.
Так же финансовый вопрос решался при прилете. Армяне тащили бастурму и коньяк, грузины везли чачу, с Азии тюками тащили траву на приправы – и все это, если не было непредвиденных нюансов и в зависимости от ситуации, оформлялось: как положено или как приработок. Зарабатывать на азиатских рейсах умудрялись вообще все: грузчики с перевозками – на том, что таскают и выдают тюки с травой, погранцы – при оформлении непонятных документов, даже появившаяся недавно служба карантина растений не давала добро на выпуск без нескольких пучков петрушки или укропа и нескольких купюр! При этом досмотр при прилетах рейсов из стран СНГ всегда был жестче, чем обычно, Виктор помнил и про пистолеты, и про наркоту, правда, самому найти еще ничего не удалось. Разве что насвай, но его азиаты везли, не скрывая, что очень помогало. Насвай, как и раньше, попросту отымали, невзирая на нытье обиженных владельцев, никакие документы не заполнялись – ведь официально наркотой насвай не считался. И потом уборщицы долго матерились, выбрасывая корзины, заполненные вонючим зеленым дерьмом.
Все это Виктор знал. Надо было определиться с конкретикой. Гера внимательно ждал.
– Я вот все думаю, – начал Виктор, – неужели за нами никто не следит? По сути, нас могут плющить каждую смену.
Большой усмехнулся.
– Правильно мыслишь. Но тут есть нюансы. Пойдем.
Они вышли на пятый сектор – сектор вылета. Гера выключил везде свет. Подойдя к первой стойке, он показал наверх:
– Видишь?
Сквозь сетчатый узор потолочных панелей Гордеев увидел маленькую горящую красную лампочку. Сглотнув, он кивнул.
– Что это?
– А хрен его знает. Может, видеокамера там стоит, или направленный микрофон, а может – простая сигнальная лампочка. Никто не знает. При москвичах точно была, они первые и увидели. Но лезть туда и проверять, что это за хрень, никто не хочет. Или вот стойки…
Гера треснул по стойке кулаком. Раздался гул.
– Есть ящик, если вытащить – ничего дурного не видно. Тяжелая, но менты переворачивали, смотрели – внутри пусто. Вроде нет проблем, но микрофоны – они такие маленькие бывают!
«Кому, как не тебе это знать», – подумалось Виктору. Гера между тем сел к хискану и продолжил:
– За нами однозначно следят. Ментовские структуры, в том числе здесь, в ЛОВД есть люди. ФСБ интересуется. Транспортная прокуратура нами занимается. Впрочем – кому сейчас легко? Но пока здесь тихо. Да, придут когда-то. Главное – не борзеть и не идти на конкретный «контрабас». Грубо говоря, совесть надо иметь, не зарываться.
Он помолчал.
– Больше своих дебилов. Есть такие, как вон Лодочкин из отдела по работе с личным составом. Не сталкивался еще? Раз видели – спрятался за столбом, вон там, у стоянки, и смотрит, как у нас рейс выходит – Тбилиси, кажется. Там не только его самого видно было за километр – очки с усами с обеих сторон столба торчали, а он то ли вкрученный, то ли по жизни такой дурак. А скорее, и то, и другое. Шура на стоянке уссался с этого идиота. Вот такие вроде не опасны, они только приходят и хрень несут всякую. Но написать могут что угодно и куда угодно. И потом не отмыться.