Новогодние чудеса

– Успели? А что, могли бы и не успеть? – спросила мама с улыбкой.

– Просто все надо делать вовремя, мамочка.

Мама обняла Митю еще крепче и поцеловала его.

– Ты прав, Митенька, ты абсолютно прав. А вообще, вы с папой сегодня сотворили для Машеньки действительно волшебство.

– Знаешь, мама, я понял сегодня еще и то, что волшебство, порой, нужно творить самому, своими руками! Я об этом раньше особо не задумывался, а сегодня…

Мама внимательно посмотрела на Митю и с любовью сказала:

– Я горжусь тобой, сын! Ты молодец!

– Мама, я тебя очень люблю! И папу, и бабушку, и Машку, и робота своего… С Новым годом, мамочка!

– С Новым годом, сынок!

Мама нежно поцеловала Митю, укрыла поплотнее одеялом, проверила спящую Машеньку и вышла из детской.

Утром Митю разбудила Маша.

– Митя, Митя, вставай! Новое волшебство!

Митя открыл глаза и увидел, что Машенька держит в руках его робота.

– Смотри, смотри, Митя! Волшебство! Оно снова случилось! Твой робот не сломан!

И правда, у Мига обе руки были на месте. В одной он сжимал свой фонарик, а другая держала маленький игрушечный ящичек с инструментами. Митя взял в руки робота и прижал к себе.

– Как это здорово, Митя! – радостно кричала Машенька и прыгала с Гретой в руках около Митиной кровати.

А Митя был просто счастлив. Счастлив от того, что его любимый робот цел и невредим. «Неужели в эту новогоднюю ночь произошло настоящее волшебство?» – думал Митя, радостно разглядывая своего робота. А в дверях детской стояли мама и папа. Они с любовью смотрели на своих счастливых детей. Только папа немного зевал, ведь в эту новогоднюю, волшебную ночь ему практически не пришлось спать. Но разве это важно, если речь идет о настоящем волшебстве?

Наташа Кокорева. Рукавички для лисички

Пахло карамельным сиропом, сладким и жжёным. Ресницы щекотало солнышко, но лисичка Ула не торопилась вставать – нежилась и потягивалась в постели.

И вдруг вспомнила: сегодня же Новый год!

Она вскочила – одна задняя лапа запуталась в одеяле, другая поехала на игрушечной машинке, но Ула удержала равновесие и с грохотом вылетела из комнаты.

На сковороде шкварчали оладьи, и мама пританцовывала в нарядном фартуке. Даже её рыжая шёрстка лоснилась по-особенному празднично.

– Сегодня Новый год, и Дед Мороз подарит мне пушистые белые рукавички! – выпалила Ула и хотела было плюхнуться на лавку.

Но мама остановила её.

– Осторожнее! – и подхватила с сиденья небольшую белую коробку и свёрток.

– А что там? Что там? – сунула свой длинный нос Ула.

С улыбкой мама подняла крышку, и из-за тонких полосок гофрированной бумаги блеснули глаза золотого лиса-шута. Каждый из трёх рогов мягкого колпака оканчивался настоящим бубенцом, а стеклянная мордочка, казалось, вот-вот усмехнётся широким ртом.

– Ух! – выдохнула Ула.

– Тётя Лора занесла утром – это моя любимая игрушка! Твоя бабушка вешала её на ёлку, когда я была младше тебя, представляешь?

– А это что? – Ула указала на свёрток.

– Рукавицы, они малы Лоре, но ещё крепкие, а твои как раз прохудились.

Из-под бумаги показались неуклюжие рукавицы, грубо связанные и старые.

– Теперь Дед Мороз ни за что не подарит мне белые рукавички, – хлюпнула носом Ула.

– Давай-ка чисть зубы и бегом за стол.

Мама закрыла коробку с шутом и сняла со сковороды последние оладьи.

От обиды у Улы горело горло, но вместо того, чтобы ещё раз сказать маме про рукавицы, она заныла:

– Не хочу-у чистить зубы. Давай после завтрака…

– Знаешь, сегодня так нельзя, – прошептала мама. – Перед Новым годом нужно быть особенно хорошей девочкой.

– После завтрака-а…

Мамины усы сердито ощетинились:

– Никаких оладий и никакого карамельного сиропа, пока не почистишь зубы!

– А я и не хочу твоих оладий! – назло соврала Ула и тут же поверила, что ничуточки не голодна. – И сироп я не люблю!

Ула убежала в комнату, но мама скоро зашла к ней с тарелкой оладий.

– Я хотела отпустить тебя погулять до обеда, но теперь тебе придётся сидеть здесь.

Ничего не ответив, Ула запрыгнула на кровать и спряталась под подушку.

– Ты можешь всё исправить: почистить зубы, позавтракать, убрать игрушки и вытереть пыль. Сегодня Дед Мороз заглядывает в каждое окошко и проверяет, кто достаточно хорош, чтобы получить подарок?

Не дождавшись ответа, мама вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.

Ула полежала ещё, полежала, потом встала, изо всех сил пнула красно-синий мячик – до боли в лапе! – и отвернулась от остывающих оладий, будто кто-то мог её увидеть. Она решила больше ни за что не есть! Совсем никогда!

Солнце лилось сквозь замороженное окно, растекалось по ломаным дорожкам и диковинным перьям. Вот бы сейчас туда, поиграть в снежки!

Ула уткнулась в стекло и сощурилась – будто что-то рыжело с той стороны? Отогрев снежинки дыханием, она потёрла локтем, потом ещё и ещё раз, пока в морозных узорах не проглянул кружок голубого неба. Тогда Ула прижалась к нему носом – и! – отшатнулась.

С той стороны чернел такой же блестящий нос!

Медленно Ула поднесла к кружочку глаз и заморгала – слишком ярко! Но сквозь слёзы она разглядела рыжую шёрстку и блестящие глазки. Ула прижалась ещё сильнее, чуть не раздавила нос…

…И лисёнок с той стороны стекла оказался в комнате!

Взъерошенная и чумазая гостья отряхивалась рядом с Улой на подоконнике. Снег с неё таял лужицами. Ула даже ткнулась в одну и фыркнула – настоящая.

– Ты кто? – спросила Ула. – Дед Мороз?

Незнакомка расхохоталась, обнажив зубки, которые вряд ли сегодня чистила. Да и фуфайка вся наперекосяк и заляпана. Но лисичка так мило вздёрнула на макушке ушки и заявила:

– Зови меня Алу, – что сразу понравилась Уле.

Зажмурившись, Алу повела носом:

– М-м-м, карамельный сироп?

– Да, мамины оладьи, – сквозь зубы процедила Ула.

– Они ж почти остыли! Чего ты не съела?

– Не хочу!

– Ой ли! – усмехнулась Алу. – Угостишь?

– Да пожалуйста, – Ула передёрнула плечами.

Лисичка до того аппетитно уминала оладьи, что Ула не могла отвести от неё взгляд.

– Да будет тебе нос задирать! Дед Мороз твой не смотрит, мама не смотрит, налетай давай, обалденные оладьи!

Ула покосилась на окно, но синий кружок уже затянулся новыми снежными узорами.

– Мама сказала сначала почистить зубы…

Алу щедро обмакнула оладью в сироп и прямо немытой лапкой сунула Уле под нос.

Скоро обе лисички улыбались своим отражениям в чисто вылизанной тарелке.

Блестящими, как бусинки, глазами Алу осмотрелась и присвистнула:

– Сколько у тебя игрушек!

Вихрем она промчалась по комнате: трижды подбросила и поймала мячик, покрутила юлу, покатала в коляске куклу, собрала из раскиданных кубиков высоченную башню, а потом запустила в неё со всего размаха подушкой.

Кровать-то так и не заправила!

– Тише… – прошептала Ула.

– Ой, ладно тебе! – и подушка полетела прямо Уле в лицо.

Тогда Ула накинула на Алу одеяло – и они, хохоча, покатились по комнате, ещё больше рассыпая игрушки.

Когда Алу наконец вырвалась, она хлопнула Улу по плечу и с криком: «Салочки! Догони!» бросилась в коридор.

Ула – за ней.

Алу залетела в чулан к умывальнику.

Ула – за ней.

Алу перевернула таз и прыгнула обратно в прихожую.

Ула – за ней и, не успев затормозить, врезалась в белую коробку.

Раздался хруст стекла.

Это была та самая коробка с золотым шутом.

На кухне шипело масло, мама насвистывала под нос рождественскую песенку и ничего не слышала.

– Что теперь будет… – прошептала Ула и сжалась в комок.

– Что-что? – пожала плечами Алу. – Склеить можно.

Но Ула её не слышала и только причитала:

– Папа вернётся с ёлкой, мама увидит…

– Дело плохо, – Алу шустро поводила носом из стороны в сторону. – Иди за мной.

Она решительно направилась обратно в комнату, и Ула, всхлипывая, поплелась за ней.

Простыню Алу скрутила жгутом, один её конец привязала к ножке стола, распахнула окно и выкинула туда другой конец.

– Что ты задумала?! – ахнула Ула.

– Угадай! – Алу улыбнулась до того хитро, что её чёрные усы едва не коснулись ушей.

– Страшно. Да и хуже будет! Они потом только сильнее разозлятся…

– Так пойди к маме и расскажи всё! Попроси склеить эту игрушку.

Ула зажмурилась от ужаса.

В прихожей щёлкнул замок – папа возвращается!

Алу села на подоконник, перекинула ноги наружу и, придерживаясь двумя руками за простыню, спустилась в сугроб.

Из прихожей раздался радостный возглас мамы – Ула не выдержала, вскочила на подоконник и сразу ухнула с головой в сугроб.

– Ох и влетит мне за это! – только и смогла выдохнуть она.

– Я знаю, какая ты на самом деле сорвиголова! – подмигнула Алу и залепила Уле снежком в живот.

– Ах так! – Ула в долгу не осталась.

И они с гиканьем покатились под гору к заледенелой реке.

От холода лапки Улы закололо иголками, и она с неохотой вытащила из кармана фуфайки громадные и страшные варежки тёти Лоры.

– Не могу надеть, – прорычала она под нос, даже не удивившись, откуда на ней взялась фуфайка и как в карманы попали эти проклятые варежки.

– Не нравятся? – догадалась Алу.

Будто она понимала Улу лучше само́й Улы.

– А ты подари их медвежонку Колину – во-он он на льду! Ему будут в самый раз!

Ула глянула, как Колин катается с мамой по гладкому прозрачному льду. На нём была сиреневая шапочка с двумя мохнатыми помпонами – по одному на каждое ухо, и рукавички тёти Лоры к ней и вправду удивительно походили.

– Но мама будет ругаться…

– Да сколько можно! – рассердилась Алу. – Мама-мама. Что ты заладила?! Нет её здесь! Зато есть ты. И ты видишь, кого твои рукавички могут порадовать!

Ула послушалась и заскользила по реке к Колину. Вмёрзшие в лёд пузыри сияли на солнце золотом, и над сугробами разлетались крылатые радуги – ещё никогда зимняя река не была настолько прекрасна!

– Ты хочешь подарить их? Насовсем? – мама Колина от удивления вскинула над головой свои широкие лапы.

– Да, – уверенно заявила Ула и помогла Колину натянуть рукавицы. – С наступающим!

– В самый раз! – довольно улыбнулся медвежонок, и на сердце у Улы стало тепло-тепло.

– Какие же замечательные! – пробасила медведица. – У нас нет для тебя подарка, но мы можем взять тебя с собой на площадь, там выступают уличные артисты.

Ула никогда не отходила так далеко от дома, но Алу подтолкнула её кулаком в спину, и они поспешили на площадь. Что может быть прекраснее рождественских песен?

Толпа гомонила, хихикала, уплетала сладости, но благоговейно затихла, стоило музыканту дёрнуть струну. Знакомые слова сами срывались с губ Улы, вступила флейта, и ноги пустились в пляс.

А потом у солиста сорвался голос.

Но Ула не сразу это заметила – она продолжала увлечённо петь, пока не обнаружила, что поёт одна и вся площадь на неё смотрит.

– Иди к нам! – позвали её с подмостков.

И Ула захотела сжаться, чтобы стать меньше зайца, но Алу схватила её за руку и вытащила на сцену.

– Мама ругается, когда я шумлю, – прошептала Ула.

– Мама-мама! – проворчала Алу. – Ты же любишь петь, и шуметь, и веселить народ. При чём здесь вообще мама?

Вместе они исполнили целых три песни! До того чисто и звонко, что аплодисменты всё не стихали. А потом музыканты угостили лисичек печёными яблоками в карамели и горячим шоколадом.

Солнце скрылось за лесом.

– Пора домой, – вздохнула Ула.

И Алу радостно отозвалась:

– Так вперёд! Давай наперегонки?

Они побежали по золотой от заката реке, твёрдой и гладкой, в жемчужинах мёрзлых пузырьков воздуха, побежали по пушистым, словно взбитый сливочный крем, сугробам, пока не остановились перед свисающим из окна хвостом простыни.

Ула замерла, и Алу никак не могла сдвинуть её с места.

– Я так виновата перед ними! Что я им скажу?

– Как есть, так и скажешь! И про шута скажешь, и про рукавицы, и про выступление своё, и про яблоки с карамелью! Великолепный же получился день!

Ула мотнула головой и только плотнее сжала зубы. И тогда Алу недобро сощурилась:

– До захода солнца одна из нас должна вернуться домой.

– Одна из нас? – растерялась Ула. – Но я боюсь.

– Как знаешь, – прорычала Алу и, придерживаясь за простыню, влезла в окно.

И сразу стемнело.

Ула помёрзла, потопталась и всё же схватилась за простыню и полезла наверх, но…

…Окно оказалось закрыто.

Едва сдерживая слёзы, Ула прижалась носом к стеклу. На столе горела красная свеча, мама сидела в кресле-качалке, и Алу клубочком свернулась у неё на коленях – как в детстве любила засыпа́ть Ула.

– Мам… – прошептала она, но закричать побоялась.

И войти через дверь тоже побоялась – только беззвучно плакала и держалась холодными пальцами за простыню.

– Ты так совсем замёрзнешь, – раздался мелодичный голос, и зазвенели колокольчики.

Ула вздрогнула – на голых ветвях сидел золотой шут, совсем как тот, что разбился утром! Только живой и ростом с Улу. Его изящный нос пересекала трещина, и кисть казалось какой-то… приклееной?

– Да, всё можно починить и исправить, – улыбнулся шут.

– Но я так виновата! Я такая плохая! И Дед Мороз мне ничего не подарит!

– Почему?

Какой глупый шут!

– Потому что я плохая девочка.

– А ты уверена, что Дед Мороз дарит подарки только хорошим девочкам?

– Мама так говорит.

– Мама, конечно, права, просто она… взрослая и успела кое-что позабыть про Деда Мороза.

– Тебе-то откуда знать? – грустно спросила Ула. – Ты же не Дед Мороз.

– Не Дед Мороз, – согласился шут, – но я неплохо его знаю. И знаю, что подарки он дарит всем детям. И не дарит взрослым. Как ты думаешь, почему?

Ула пожала плечами.

– Дети никогда не врут, – подмигнул шут. – По крайней мере, не врут самим себе.

Ула смотрела недоверчиво. На морозном небе загорались первые звёзды.

– Загляни в свою комнату, кого ты видишь?

Ула послушно прильнула к окну. Алу по-прежнему спала на коленях у мамы, которая плавно покачивалась в кресле.

– Я вижу себя, – всхлипнула Ула. – Только хорошую себя, которую мама любит.

– Разве Алу все делала «правильно»?

– Нет.

– Она всё делала искренне. И не побоялась честно признаться маме.

Ула кивнула и уткнулась носом в стекло. Звёзды искрились на морозном узоре.

– Алу – это я.

И в тот же миг Ула оказалась по другую сторону стекла, на коленях у мамы, которая тихонько напевала колыбельную.

 
Месяц светит из окна,
Нашей Уле спать пора.
Звёзды сыплются с небес,
Шелестит листвою лес.
 

– Прости меня мамочка, я очень тебя люблю, – прошептала Ула и открыла глаза.

Сияло солнце, на столе стояли горячие оладьи с карамельным сиропом, и мама смеялась и щекотала Улу.

Вернулся папа, поставил ёлку, и золотого шута повесили на самую почётную ветку.

* * *

А на следующий день под ёлкой очутилась пара белоснежных рукавичек для самой искренней на свете лисички.

Андрей Малахов. Жетоны счастья

Однажды холодным декабрьским вечером мальчик Егор возвращался домой из гостей. Он только что был у своего друга и одноклассника Данилы, которому родители, не став дожидаться Нового года, подарили заветный подарок.

Ах, что это был за подарок! Игровая консоль нового поколения, большая, в белом глянцевом корпусе, она манила к себе, завораживала, притягивала взгляд. Он вспомнил глаза других одноклассников, пришедших поглазеть на Данин подарок, их завистливые взгляды и заискивающие улыбки, и сердце мальчика учащенно забилось.

«Везет же Дане! – думал Егор, загребая ногами снежные заносы. – Вот если бы у меня была такая приставка, со мной бы тоже все хотели дружить. И Витька Рябцев, и Сашка Ковалев, и весь-весь класс…»

«Хотя нет, всего класса, пожалуй, все-таки не нужно», – немного поразмыслив, решил Егор. Задиристого Марка и вечно ноющего по пустякам Артема он видеть категорически не желал. Другое дело, Варя – вот ее бы он хотел видеть в первую очередь. Она очень нравилась Егору, и он часами напролет мог смотреть на ее очаровательную улыбку и смеющиеся карие глаза. А еще он всегда давал ей списать домашку и помогал на контрольных, если, конечно, у них был одинаковый вариант.

На улице весь день шел снег, заметая окрестности сплошным белым покровом. Ни дорожек тебе, ни тропинок. Ноги мальчика провалились в наметенные за день сугробы по самые колени, а до дома было еще далеко. Он посмотрел на часы, и сердце под тяжестью зимних одежд забилось еще сильнее. Уже почти восемь часов вечера, а он обещал маме быть дома к шести. Ух, и влетит ему, как говорит их классный руководитель, по первое число! Он заторопился еще сильнее, пыхтя, как маленький трактор, что очищает поутру заметенные снегом городские улицы.

«Вряд ли родители подарят мне такую, – размышлял Егор, подходя к подъезду собственного дома. – Они и так вечно ругаются, что я просиживаю в телефоне часы напролет. Зрение порчу, психику, и вообще, как говорит мама, там только гадость всякую показывают и ничему хорошему не учат». А еще у родителей была ипотека. Это слово было строго-настрого запрещено произносить в доме, словно это какой-нибудь злой колдун вроде Волан-де-Морта. Таинственная ипотека забирала в свои щупальца большую часть заработанных за месяц средств, оставляя немного членам семьи. «Видимо, чтобы мы окончательно не умерли с голоду», – думалось мальчику. Ведь тогда питать ипотеку будет некому, и она со временем тоже погибнет.

Уже у самого подъезда взгляд Егора привлек пестрый клочок бумаги, приклеенный поверх выцветших листовок на доске с объявлениями. На рекламе, изображающей Деда Мороза в окружении своих верных помощников – снеговиков и лесных зверей, ярко-красными буквами была выведена надпись: «Ищем активного промоутера для раздачи листовок», а ниже приписка: «Возраст: от 14 лет» и номер телефона.

Глаза мальчишки загорелись. Он не раз слышал от старшеклассников, что за такую несложную работу дают вполне приличные деньги, и за оставшееся до праздника время он сможет заработать на консоль пусть и неполную, но все какую-то часть.

«А остальное родители добавят, – здраво рассудил он, фотографируя объявление. – И бабушки с дедушками, если что, помогут. Уж они-то точно никогда не остаются в стороне, если дело касается их любимого внука».

Сделав пару снимков, он быстро убрал телефон в карман и, окрыленный своей гениальной идеей, спешно побежал домой. Строгий голос мамы из домофона не предвещал ничего хорошего. Но это все казалось мальчику незначительным в сравнении с задуманным им планом.

«Да, пускай мне лишь 10 лет, но по росту и внешнему виду мне свободно дают все 12, а там и до 14-ти рукой подать!» – думал он, прыгая по порожкам, словно олень Санта-Клауса, а возле приоткрытой двери его ждала мама, и вид у нее был ну о-о-очень суровый.

* * *

Наутро, будучи в школе, Егор решил набрать заветный номер. Ему было страшно, но желание обладать заветной игрой пересилило все другие чувства. Дождавшись перемены, он нашел более-менее укромное и тихое место (что в школе в это время сделать довольно проблематично) и набрал номер из объявления.

– Алло! – раздался в трубке звонкий женский голос. Молчание. Язык мальчишки сковало, словно катер на замерзшей реке, и, как он ни старался, шевелить им не получалось.

– Алло, – повторила девушка с явными нотками раздражения. – Если будете молчать, я кладу трубку!

– Здравствуйте! – с трудом ворочая языком, тихо сказал мальчик. – Я по объявлению.

– А, привет! – голос девушки вновь зазвенел колокольчиком. – Отлично, как тебя зовут?

– Егор.

– Очень приятно, Егор, – сказала девушка на другом конце линии. – А меня Лана! Когда сможешь подойти, чтобы мы смогли все тщательно обсудить?

– После школы, – неуверенно ответил Егор.

– Ну вот и здорово, – сказала девушка в трубке. – Тогда жду тебя ровно в три у станции «Академическая», и, смотри, без опозданий! Опоздуны – это полный зашквар!

Когда разговор закончился, Егор опустил телефон и заулыбался. Ему сегодня определенно везло, и удача была на его стороне. Его только что пригласили на свою первую работу, и, возможно, уже сегодня у него появятся собственные личные деньги. А еще станция, о которой сказала в разговоре Лана, находилась всего в пяти минутах ходьбы от школы, не в пример тому, как добирались до своих работ родители Егора. Папа каждый вечер сокрушался из-за того, что часами стоит в пробках, а маме и вовсе приходилось добираться до работы с двумя пересадками на метро, а потом еще полчаса ехать на маршрутном автобусе. Вот это квест!

– Эй, не спи – зима приснится! – толкнул замечтавшегося мальчишку в бок задира Марк.

Егор хотел ему что-то ответить, но вихрастый сорванец шустро скрылся за дверью класса, а в следующую секунду прозвенел звонок, возвещая об окончании перемены. Егор тоже поспешил в класс, дабы не нарваться на грозный взгляд Галины Владимировны, их классного руководителя, и все оставшееся до конца учебного дня время был поглощен предстоящей операцией под кодовым названием «Консоль».

* * *

Лана встретила Егора, как и обещала, возле стойки с надписью «Снежное чудо», расположенной у входа на станцию «Академическая». Это была девушка-подросток со смешными веснушками и зелеными, как спелая трава, глазами. Одета она была в костюм Снегурочки и, завидев мальчика, улыбнулась. На часах было ровно три часа дня.

– Привет! Ты, наверное, Егор? – спросила она все тем же звонким голосом.

– Да, – утвердительно кивнул мальчик.

– Отлично, – она скрылась за стойкой, а через несколько секунд извлекла из ее недр пластиковое ведерко, набитое листовками, и сложенную в несколько слоев ткань.

Все это добро перекочевало в руки Егора, и он недоуменно уставился то на выданные ему вещи, то на саму девушку.

– Это твой косплей, – пояснила Снегурочка, указывая на ведерко и кусок ткани. – Будешь у нас снеговиком! Одевайся и дуй вон к тому входу, как все раздашь – придешь за новой порцией листовок.

– А деньги? – спросил Егор.

– Зарплату получишь вечером, по итогам дня, – голос Ланы посерьезнел. – А теперь иди работай. Как там говорится: как потопаешь, так и полопаешь. Так что шевелись, Игорек, и будет тебе в жизни счастье!

– Я Егор, – надул губы мальчик, но девушка его уже не слышала. С бойким видом она раздавала указания другим ребятам, переодетым в снеговиков и сказочных оленей со смешными плюшевыми рогами на голове и светящимся красным носом.

Напялив на голову пластиковое ведро и облачившись в фартук с изображением слепленного из снежных шаров снеговика, он побрел на свое место. На улице было сыро и зябко, весь выпавший накануне вечером снег стремительно таял, образовывая на дорогах глубокие проталины, заполненные ледяной водой, и единственное, что согревало Егору душу, – это заветная мечта, к осуществлению которой он уже сделал свои первые шаги.

* * *

Когда первая пачка листовок была роздана, Егор не на шутку проголодался и решил спуститься в метро, купить еды в местном фаст-фуде. Хотя родители и не одобряли подобного питания для своего чада, но для продрогшего на холоде юного организма на данный момент не было ничего лучше стакана черного чая с лимоном и сахаром вприкуску с мягкой ароматной булочкой и сочной сосиской внутри.

Так уплетал он за обе щеки свой незамысловатый обед, как до слуха мальчишки вдруг донеслись звуки, от которых он вмиг перестал жевать, на секунду затаив дыхание. Музыка лилась откуда-то из перехода, спокойная и умиротворяющая, она заставляла погрузиться в раздумья и предаться мечтам, а резкие перепады были сравни дуновениям северного ветра, гонявшего над землей метели и поземки. Музыка гипнотизировала мальчика, и, наскоро доев остатки обеда, он стремительно направился вниз по ступенькам, идя, словно грызун, на звуки дудки Гамельнского крысолова^[1]. При этом Егор напрочь позабыл о работе и возложенных на него обязанностях по раздаче листовок.

Внизу тем временем в окружении толпы зевак сидела девочка в инвалидном кресле и играла на скрипке, а пожилой человек с грустными глазами и седой шевелюрой прохаживался вдоль толпы, протягивая шапку. Люди бросали в нее кто сколько мог: на дно шапки летели мятые бумажные купюры и звонкая мелочь, а один господин в дорогом костюме и пальто опустил в шапку зеленую купюру с изображением Ярославля. Когда скрипка смолкла, девушка поклонилась публике одной лишь головой, и переход взорвался звуками аплодисментов. Люди рукоплескали, наперебой крича слова похвалы, а кто-то даже вручил девочке букетик ярких цветов.

Егор прочел надпись на табличке, висевшей на груди пожилого мужчины, и ему нестерпимо захотелось помочь бедной девочке. А надпись та гласила:

ВНИМАНИЕ! НУЖНА ПОМОЩЬ!

Вике Семеновой (10 лет) срочно требуется операция.

Ниже был описан диагноз, номера телефонов, по которым можно было узнать всю подробную информацию, и длинный, словно гусеница, банковский счет.

Мальчик порылся в карманах и извлек на свет жалкую горстку монет – сдачу от купленного накануне обеда.

«С такой мелочевкой даже близко подходить стыдно, – подумал он, пряча монеты обратно. – Вернусь вечером, после получения зарплаты».

С этими мыслями он побежал наверх, где его уже поджидала разгневанная Снегурочка Лана.

Все оставшееся до вечера время Егор прилежно трудился, опасаясь вновь разгневать внучку Деда Мороза. Прохожие, уставшие и нагруженные увесистыми пакетами, брали листки неохотно, а порой и вовсе проходили, отвернув в сторону уставшие лица. До новогодних праздников оставались считанные дни, и все были поглощены своими взрослыми заботами.

Когда все листовки наконец были розданы, а его рабочий день подошел к концу, к Егору подошла Лана, протягивая новогодний конверт.

– Вот, – сказала девушка, вручая конверт Егору. – Тут оплата за сегодняшний день. Жду тебя завтра в то же время, и смотри, без опозданий. Когда тебе нужно отойти, перекусить там или еще по какой необходимости, ты отпрашиваешься у меня. Усек?

Егор утвердительно кивнул.

– Ну вот и хорошо, – Лана расплылась в улыбке, и ее голос снова зазвенел, как при их первом разговоре. – Будешь хорошо работать, по итогам получишь премию. Пока!

С этими словами девушка забрала у Егора костюм и, развернувшись, пошла к своей стойке, где в ожидании толпились другие ребята-раздатчики, а он побежал вниз, все еще надеясь застать там юную скрипачку.

* * *

На этот раз девочка играла что-то очень грустное, а пожилой мужчина с грустными глазами аккомпанировал ей. Когда скрипки смолкли, Егор подошел и опустил в шапку все заработанные за день сбережения.

– Спасибо тебе, мальчик, – сказал пожилой человек. – Но здесь слишком большая сумма для ребенка. Родители ругать не будут?

– Это мои, – бойко ответил мальчик. – Я их честно заработал!

– Ух, ты, – изумленно поднял кустистые брови мужчина. – Да ты уже самостоятельный парень, как я посмотрю. Как твое имя, малец?

– Егор, – тут же отозвался он.

– Дедушка, ну что ты пристал к мальчику с расспросами! – сказала девочка, подкатываясь к ним. – Привет! Я – Вика.

Она посмотрела на него широко распахнутыми синими глазами, и Егор, смутившись, невольно отвел взгляд. Сердце мальчишки при этом учащенно забилось, а на щеках выступил румянец.

Как выяснилось позже, девочка уже больше года находилась в инвалидном кресле. А виной всему авария, унесшая жизнь ее родителей и навсегда приковавшая девочку к коляске. Из родственников у Вики остался один лишь дедушка, который обучает ее музыке на дому, потому что районная школа искусств не снабжена должным оборудованием для обучения людей с ограниченными возможностями.

– Врачи сказали, что есть шанс, но требуется очень сложная и дорогая операция, – продолжила свой рассказ Вика. – Нам помогают волонтеры из фонда помощи: размещают посты в соцсетях, выкладывают записи на ютуб-канале и ведут переговоры со всевозможными спонсорами, но нужной суммы собрать все равно не получается. Вот дедушка и решил играть в переходе, чтобы хоть как-то мне помочь.

Глаза девочки покраснели, а на ресничках выступили, словно утренняя роса, капли слез.

– Мой лечащий врач говорит, – незаметно утерев глаза, продолжала девочка, – что операцию нужно делать как можно скорее, иначе будет слишком поздно.

Она замолчала, глядя куда-то в пустоту, и Егор тоже молчал, боясь потревожить хрупкий мир девочки.

– А тебе разве еще не рано работать? – вдруг спросила Вика, повернувшись к мальчишке. – А, ну, давай рассказывай, что тебя привело в мир взрослых?

Егор замялся. После рассказа девочки его мечта стала блеклой и невзрачной и не шла ни в какое сравнение с тем, чего желает эта юная скрипачка. А еще ему почему-то стало очень стыдно.

– Мне пора, – сказал он, накидывая на плечи ранец. – Скоро родители вернутся, а мне еще нужно успеть переделать всю домашку до их прихода. В другой раз расскажу. До завтра!

– Хорошо, – сказала Вика, и голос ее прозвучал как-то особенно грустно. – Тогда до завтра.

* * *

Так незаметно проходила последняя предновогодняя неделя. Утром Егор шел в школу, где в преддверии долгожданных праздников время пролетало незаметно, а после уроков раздавал листовки у входа в подземку. А еще они очень сдружились с Викой, жаль только, что поговорить они успевали не часто. В последний день девочка сослалась на недомогание, и играл в основном ее дедушка, бывший когда-то знаменитым скрипачом.

В этот вечер Егор, как обычно, возвращался домой через знакомые с детства дворы южного района. К ночи мороз крепчал, покрывая улицы толстой ледяной глазурью. Было необычно тихо, и мальчик невольно поежился. Ему на миг показалось, что он остался совершенно один в большом ледяном городе. Как Кай, увезенный в ледяные владения Снежной королевой.

Вдруг из ближайшей арки раздались крики, вперемешку с шумом и какой-то непонятной возней. Они раздались настолько внезапно, что Егор от неожиданности вздрогнул, но, быстро собравшись, заозирался по сторонам. Звуки шли из ближайшего закоулка, и мальчик, влекомый скорее любопытством, решил посмотреть, что же там такое происходит.

Картина, открывшаяся взгляду Егора, взволновала его не на шутку. Трое мальчишек немного старше Егора издевались над маленькой собачонкой. Вооружившись палками, они загоняли пса к открытому люку канализации. Собачонка скулила и тявкала, съежившись под натиском озлобленной ребятни. Еще чуть-чуть, и ее крохотные лапки оскользнуться, увлекая щенка в глубокий темный колодец.

– Стойте! – выскочивший перед хулиганами Егор загородил собой щенка. – А ну, прекратите мучить животное!

Хулиганы переглянулись. Сперва в их глазах читалось недоумение, но сорванцы быстро осознали, что происходит.

– В герои решил поиграть, да? – спросил самый высокий из хулиганов, длинный и худой мальчишка лет пятнадцати.

Егор не успел ничего ему возразить. Все произошедшее далее было настолько быстрым, словно просмотренный на увеличенной скорости киноролик. Хулиганы бросились на мальчишку и, повалив в снег, принялись охаживать заступника палками. Егор только и успел, что свернуться калачиком, закрывая голову от града сыпавшихся ударов. Кто-то из сорванцов сорвал с Егора рюкзак, и компания принялась копаться в нем, вышвыривая на землю его содержимое.