Глава 6. Сердечный разрыв
Простым глазом видно, какое это страшное зло, что мы живём среди массы невежественных, нами же развращённых людей.
Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома»
Ангар был холоден, пуст. Металлические фермы тянулись вверх, во тьму. Лампы потушены, лишь дежурное освещение хило тлело по периметру.
Стараясь ступать как можно тише, чтобы не разбудить слишком чуткое эхо, освещая себе путь фонариком, через ангар шёл охранник. Грузный чернявый конеанец, недавний нелегальный эмигрант, так удачно сумевший купить себе паспорт, так удачно устроившийся на работу, он оглядывал пустое помещение, водил синеватым лучом вправо-влево, гонял вокруг тьму. Он выполнял свою работу, выполнял ответственно и досконально, слишком боясь её потерять.
В конце ангара на стене чёрной коробкой висел терминал. Нужно было подойти к нему и поставить отметку о проверке помещения в строго заданное время. Для этого охранник должен был приложить к терминалу свой палец. Терминал издавал короткий, безумно громкий в тишине сигнал, будил эхо, и то с перепугу взбалмошно скакало по бетонному полу, железному куполу, по стенам, дрыгалось в ячейках металлических ферм.
Охранник не любил эхо. Оно всегда было гортанно и бестолково, всегда было готово предать. Вот и сейчас оно спало́, нервно подрагивая, прядая ушами от малейшего звука. Что-то было не так сегодня в его сне. Охранник остановился. Прислушался. Поводил фонариком из стороны в сторону, оглядывая пустой ангар. В нём никого не было, и всё же кто-то был. Эхо чувствовало кого-то и беспокойно вздрагивало во сне.
Охранник повёл лучом вверх, скользнул по стене и замер: там, на паутине потолочных конструкций, было нечто бесформенное, пёстрое, нечто неопределённое и живое. Оно колыхалось, дышало, таращилось вниз бесчисленным множеством глаз. Охранник всмотрелся и понял, что это. Но и пёстрая масса кое-что поняла. Она прянула вниз, засвистела, захлопала, гикнула. Эхо спросонок шарахнулось в сторону, бросилось прочь, и, не имея выхода, заметалось в безумии по ангару, пытаясь спастись от бесчисленной птичьей стаи. А птицы неслись за ним, кричали, желали склевать. Они давили друг друга в полёте, ломали крылья на поворотах, разбивали головы о стены и фермы. Они падали, конвульсивно дёргались на бетонном полу, расцвечивая его ковром своих перьев и кровью. А в центре этого безумия, присев на корточки, закрыв голову руками, истошно орал ополоумевший от страха охранник. Его крик оборвался, и он плюхнулся на зад, на спину, подминая и давя еще живых, переломанных птиц…
– Господин Кишер.
Высокий, неимоверно тучный Кишер оторвался от монитора и повернул раскрасневшееся от волнения долгоносое лицо. Маленькие серые глазки, умные и хитрые, заискрились тревогой вопроса. Широкие жёлтые брови стиснулись к переносице. Мясистые губы сползлись из улыбки в выжидающий, трепещущий нетерпением жгут.
– Ну не томите, дорогуша, не томите! – произнёс Кишер взволнованным тенором, обращаясь к подошедшему оператору связи – высокому худосочному юнцу, видимо, срочнику, попавшему каким-то чудом или по чьей-то протекции в столь элитное подразделение, как связники Квинтерры.
– Господин Кишер, – юнец прижал одну ладонь к бедру, вторую, с зажатым листом бумаги, выставил вперёд. – С объекта № 67 докладывают, – торопливо, но чётко и ясно начал зачитывать он: – «Испытания прошли успешно. Задание выполнено. Сканирование помещения по маркёрам показало стопроцентное ковровое оседание субстрата преимущественно на полу и стенах в пределах семи футов высоты. Около пятнадцати процентов осело выше уровня в семь футов и незначительная часть – на потолке и верхних конструкциях. Также характерно полное распространение субстрата на носителей с возможностью дальнейшей передачи. При эксперименте потери в носителях составили двадцать шесть тысяч семьсот восемнадцать особей на шестьдесят тысяч пятьсот тридцать голов. Человеческие потери: один человек – охранник, находившийся в центре экспериментальной зоны – скончался от сердечного приступа. Полный отчёт будет готов в течение трёх часов», – отрапортовал связист и прижал руку с листом бумаги ко второму бедру.
– От сердечного приступа… – сахарно произнёс Кишер. – Доложите, что всё готово и господин президент может принять участие в следующем этапе эксперимента.
Юнец козырнул и исчез.
Красное долгоносое лицо вновь повернулось к монитору, и полные губы расплылись в счастливой улыбке:
– Пожалуй, наша лаборатория создала свой лучший проект. Сотрудники вполне заслужили хороший гонорар, а непосредственно господин Кишер – новое местечко, повыше, и, естественно, еще один патент. Как ты считаешь, Сьюм?
– Монкес закатит скандал, – произнёс сидящий рядом с руководителем Гру Сьюм – кривоплечий, широколобый, вислоухий злыдень, язва и страх всех членов пятой лаборатории, тайный сотрудник службы безопасности Квинтерры, правая рука Кишера. – «Сойка» – его детище, он её так просто не отдаст.
– «Сойку» он продал этой разноглазой шлюхе. До сих пор не понимаю, как вы могли её упустить?
– Хитра баба. Но это ненадолго. Она ведь будет искать покупателя.
– Да… – задумчиво протянул Кишер. – Что же… Горе на сердце! Но ценнейший Гиз сдулся. Стоящих проектов более он не родит.
В ответ Гру Сьюм довольно ощерился.
Глава 7. Тайные игры
Вся собственность – воровство, и те, кто украли большую часть, пишут законы для остальных.
Дж. Апдайк «Бразилия»
Серая морось вилась в воздухе, вихрилась вслед за вяло ползущими автомобилями, плавно обтекала прохожих, плотно смыкаясь за их спинами. Было сыро, скверно. Постоянно где-то монотонно капало, натягивая нервы, наматывая на колки́ напряжённости струны терпения.
Монкес брёл по улице Танианы. Он приехал сюда с полигона, подгоняемый чувством ностальгии – безудержной тоски по молодости. Ему хотелось найти тот самый дом, где он жил, когда работал в Таниане. Хотелось увидеть окна скромных апартаментов, где впервые пришла ему в голову идея создания «Сойки», такой любимой, дорогой, и так бесцеремонно отобранной у него Кишером.
Может быть, стоит подняться туда, в те апартаменты? Позвонить в дверь и, сказав, что ошибся, увидеть хотя бы холл: блёкло-жёлтые обои с бурыми цветами, комод с зеркалом над ним, люстру… Ту самую люстру, на которую в яркое солнечное утро, села маленькая птичка, влетевшая в открытое окно и толкнувшая к действию его мозг, снёсшая, как в уютное тёплое гнездо, яйцо идеи в его сознание. А какая же была люстра? Странно, оказывается, он забыл эту деталь. Он помнил солнечные лучи, пронизывающие комнату, клубящуюся в них пыль; помнил нетронутую постель и блик на стене в холле, видимый через раскрытую дверь кабинета. Он на удивление помнил ясно и чётко то рядовое раннее утро сезона благодати. Даже свежий, приятный запах каких-то цветов, нёсшийся в комнату через открытые окна. Но он совсем не помнил люстры в холле. Она была так неважна в прошлом, затмённая бойкой жёлтой пичугой с чёрными полосами на крыльях. Сейчас же почему-то именно люстра казалась ему ключевой деталью воспоминания. Ведь не будь на ней этих маленьких штучек, которые птица пыталась склевать и которые привлекли тогда внимание Монкеса своим звоном, не было бы и «Сойки». Но сколько бы он не силился – люстра в памяти оставалась лишь пятном золотистого света, излучаемого идеей.
Как это было давно, наивно, светло, прекрасно. Как по-детски он верил, стремился, осуществлял. Чтобы в итоге отдать её Кишеру! Этот пухлозадый холуй в один момент изуродовал «Сойку» своей бактерией, превратил её из благородной, хитроумной машины в тупого дрона, с группой примитивных команд. Монкес был полным идиотом, когда поверил Кишеру, когда изъял прочь ту колбу – еле заметную ёмкость в сплетении схем и узлов, наполненную выстроенными в чётком порядке кристаллами, запрограммированными изначальной идеей. Тогда он её изъял, пожертвовал, ради новой колбы с программой Кишера, потому что не знал, как решить по-другому задачу трассировки. А ведь он мог сохранить «Сойку» в первоначальном виде. Мог, если бы неделю подумал, кретин!
– Господин Монкес.
Гнусавый голос позади заставил вздрогнуть, круто обернуться. Там стоял человек: высокий, широкоплечий и крупнолицый, с плоским, вдавленным носом, с утопленными под нависшими веками глазами и приплюснутыми, бесформенными губами – видимо, бывший боксёр. Он вежливо, по-старомодному, приподнял шляпу, едва показывая лысый череп.
– Пройдёмте, – предложил он.
Монкес тут же всё понял. Он уже видел этого человека три дня назад, на приветственном ужине в честь господина президента. Боксёр тогда стоял подле кресла главы государства и внимательно следил за действиями каждого из присутствующих в огромном банкетном зале экспериментального центра Квинтерры.
Чёрный автомобиль находился подле. Монкес сел на указанное сиденье, на заднее, с пассажирской стороны. Боксёр захлопнул за ним дверцу, спешно обежал машину и втиснулся на место шофёра. Машина неслышно тронулась, влилась в нескорый поток городских авто.
– Однако с вами поступают крайне несправедливо, – услышал Монкес с переднего сиденья знакомый голос господина Тио Сиупелли – ныне одного из помощников в команде президента. – Как вы сами расцениваете новость о получении Кишером очередного патента на дрона под кодовым названием «Золотая сойка»?
Монкес ничего не ответил. Уткнулся взглядом в колени, в стрелки измятых брюк, стиснул челюсти и задвигал желваками.
– Молчите? Вы сомневаетесь, можно ли мне доверять. А вот я вам по-прежнему доверяю. Понимаете ли… Кишер несколько зарвался. Проект с его бактерией, что и мне приходилось поначалу поддерживать, – самоубийственен, как вы тогда верно отметили в выводах из ваших расчётов. Наблюдения показали, что все созданные у нас за последние сезоны сорта злаковых так же уязвимы перед бактерией, как и классические сорта. То есть в случае применения бактерии Кишера наша планета полностью лишается всех злаковых культур. А это, как вы понимаете, – катастрофа: мировой голод и энергетический кризис, поскольку производить топливо будет попросту не из чего. Нужно повременить с применением бактерии Кишера. Однако кое-кто, кто импортирует грязное топливо со спутников, настаивает на ускорении процесса внедрения «Сойки» и убеждает президента начать её применение на территории противника, – вы же понимаете, что война необъявленная вовсе не перестаёт быть от этого войной. Однако господин Кориго Триро предупреждён лично мной о последствиях применения «Сойки». К тому же он отстаивает интересы местных производителей и вдобавок крайне обеспокоен экологическим состоянием планеты. Как вы понимаете, в сложившейся ситуации его нынешнее правление создаёт помеху для… – Сиупелли помедлил, – для того же господина Кишера, например, коему обещали место в администрации нового президента, если господин Кишер поможет ускорить процесс начала выборов. Таким образом, возникает дилемма: либо Кишер, либо Триро. Вы как думаете?
Монкес не двинулся.
– Я полагаю так же, – утвердительно проговорил Сиупелли. – Хотел бы у вас узнать, в связи со всем вышеизложенным, не согласитесь ли вы на место руководителя пятой лаборатории? Кстати, что касается сведений, переданных вами госпоже Гарионне, то в случае вашего согласия мы сделаем вид, что ничего не было. В противном случае, согласно Приложению № 23 к вашему контракту, которое я позволю себе вам частично напомнить, за разглашение государственной тайны и передачу сверхсекретных сведений третьему лицу, вы, как и положено по закону, должны будете подвергнуться соответствующему наказанию, а именно смертной казни. Подумайте, господин Монкес. Подумайте.
Глава 8. Конец сезона
Не верьте, когда говорят, будто богатство не приносит счастья.
О’Генри «Выкуп»
Монкес включил свет. Холл был пуст. Одинокая вешалка да стандартный комод под зеркалом, роскошные, но пыльные – и оттого неприветливые, одичалые.
Спёртый воздух, запах давно протухшей еды, гнили, забытого мусора вызывали тошноту. Монкес спешно прошёл в небольшую гостиную залу – совершенно ненужную ему комнату с овальным столом, тяжёлыми канделябрами в стиле ретро и изысканной хрустальной люстрой. Он распахнул окно и сделал глубокий вдох сырого туманного воздуха.
Сезон был на исходе, поэтому освещённая из окон угрюмо-зелёная трава на обширном газоне между домом и прудом уже не казалась столь приплюснутой и стеклянно-инистой, как в прошлое возвращение Монкеса домой. С тех пор прошли три четверти сезона. Прошли неудачные испытания «Сойки», похороны Кишера, вступление Монкеса в должность начальника пятой лаборатории.
Да, сезон туманов был на исходе, поэтому освещённые из окон ветви форзиции уже набухли бутонами, готовые взорваться приторной желтизной и возвестить о начале нового, жданного сезона благодати. Это будет скоро, совсем скоро. Скоро начнутся новые испытания, будут новые волнения и новые результаты. Будет всё по-другому – так, как захочет он, новый начальник пятой секретной лаборатории Квинтерры Гиз Тимриг Монкес.
Но сейчас, пока сезон туманов на исходе, пока еще дрожат белым светом через мутный сырой воздух и голые ветви деревьев фонари по ту сторону пруда, за оградой, вдоль тихой дороги, сейчас есть возможность отдохнуть. Есть возможность отмыть в роскошной ванной усталое тело, насытить его, расслабленное и белое после купания, всевозможными яствами, напоить добрыми напитками, усладить сочными девами, молодыми и хохотливыми. И дать наконец ему заветное право на полный самозабвения и покоя сон – заслуженную грёзу среди мягких подушек, под невесомым одеялом, на тончайших, пахнущих чистотой простынях.
Где-то глубоко в городе взвыла сирена, коротко и туманно. Она крикнула там, далеко, среди типовых домов для прислуги, мелких чиновников и прочего люда, крепостной стеной обступающих центральную часть столицы – уютную, тихую, зелёную зону двух-, трёхэтажных особняков и усадеб сектора R3C. Крикнула – и тут же затихла.
– Бестия меня забери! – пробормотал Монкес и поспешил в холл.
Он слишком редко бывал дома, чтобы помнить о сигнализации. Откинув крышку потайного ящика за дверью в холле, он спешно отключил секундомер и облегчённо вздохнул. Теперь нужно было вызвать уборщиков, заказать блюда в ресторане, нанять девочек. А пока всё будет делаться – проветриваться, чиститься, готовиться и собираться – нужно успеть как следует вымыться, выбриться и заблестеть положенным ему по статусу счастьем.