Огненная кровь. Том 1

– Полагаю, тебе лучше уйти.

– Полагаешь? – она усмехнулась. – Вообще-то этот милый домик принадлежит мне. А мой братец столь хитёр, что решил спрятать тебя на самом видном месте, у меня под носом, и, должна признать, у него это почти получилось. И да, я уже ухожу, но… я не прощаюсь, милая Иррис. Мы увидимся снова. И очень скоро.

Она развернулась и грациозно удалилась, оставив за собой лёгкий фиалковый запах.

– Боги милосердные! – воскликнула Иррис, когда Армана вернулась. – Это красивое чудовище – сестра Себастьяна?

Армана попыталась спрятать улыбку.

– Да, миледи. Но вы ещё не видели джарти Милену… к слову о чудовищах.

– Что, на свете есть кто-то ужаснее этой «Богини презрения»? – удивлённо спросила Иррис, откладывая палитру и вытирая руки.

– Джарти Милена может и вазой швырнуть или выплеснуть воду тебе в лицо, – как ни в чём не бывало начала перечислять Армана, подбирая подол платья булавками, – ударить чем-нибудь. Отхлестать по щекам. Джарти Таисса такого себе не позволяет.

– А сколько ещё… родственников у Себастьяна? – спросила задумчиво Иррис, вспомнив их недавний разговор за обедом.

Армана оживилась и, отложив булавки, принялась с удовольствием сплетничать о семействе Драго.

– Драгояр и Милена, брат и сестра единокровные – это дети от первого брака Салавара. Себастьян и Таисса, единокровные, но уже от второго брака. От третьего брака Истефан, а сейчас эфе Салавар женат… простите, был женат на леди Хейде, и от этого брака у него сын Абертол. Ну, не считая ещё всяких бастардов. Ещё есть братья эфе Салавара: джарт Гасьярд – глава клана Заклинателей, джарт Тибор и джарт Грегор, и сестра джарти Эверинн – главный казначей прайда.

– Боги милосердные! Сколько родни! А почему эфе Салавар столько раз был женат? – удивилась Иррис.

– Ну, знаете, миледи… эфе Салавар был… да простят меня Боги, – Армана оглянулась и добавила шёпотом, – ужасным бабником! Он изменил первой жене, она в отместку изменила ему, и он её выгнал из дому, оставив у себя её детей: Милену и Драгояра. Говорят, был ужасный скандал, и ругались они так, что эфе Салавар сжёг в порыве гнева старый дворец. А она была родом из прайда Молнии, так что с тех времён у семейства Драго с ними… натянутые отношения. Вторая жена эфе Салавара погибла – несчастный случай. Третья сама сбежала. А вот четвёртую жену он не стал брать из прайдов, она человек. Правда, стерва ещё та. Ничем не хуже Милены.

Армана ещё долго рассказывала о том, кто кого ненавидит, кто с кем дружит и против кого, но Иррис вконец запуталась и расстроилась. Она ведь не думала и совсем не ожидала, что, выбравшись из Мадверы, из той банки с пауками, которой ей представлялся дом тёти Огасты, она попадёт прямиком в осиное гнездо.

И поэтому на следующий день за обедом, ставшим для них уже традицией, Иррис попыталась деликатно поговорить с Себастьяном о вчерашнем приходе Таиссы. Он слушал рассеянно и, кажется, не был удивлён внезапным появлением своей сестры, лишь пожал плечами и ответил спокойно:

– Не обращай на неё внимания. Она, конечно, бывает иногда немного высокомерна…

– Немного? – воскликнула Иррис. – Да меня словно в грязи вываляли! Извини.

– У неё сложный характер, но, несмотря на это, Таисса не желает тебе зла, – ответил он, пригубив вино, – она иногда бывает жёсткой и ранит словом, но поверь, она единственная из нашей семьи, кому я по-настоящему могу доверять. Так что попробуй поладить с ней. Это нетрудно. Со временем она поймёт, что ты не представляешь угрозы.

Иррис стало не по себе. Она надеялась, что Себастьян поддержит её, всё-таки подобное поведение со стороны его сестры было возмутительным, а законы гостеприимства вообще не предполагали подобного поворота событий.

– Не представляю угрозы? – спросила она удивлённо и отложила в сторону нож и вилку. – Себастьян, послушай, она… «В тебе нет никакого смысла». Вот что она мне сказала. Поверь, это очень неприятно, это унизительно! Я понимаю, она твоя сестра, и, по идее, я должна её полюбить, но как можно полюбить того, кто видит в тебе всего лишь средство для достижения цели? Всего лишь вещь и, по её мнению, скорее всего, бесполезную?

– Милая Иррис, это не совсем так, – ответил Себастьян всё также спокойно, – сейчас все немного агрессивны из-за того, что будет на совете. А Таисса… она переживает за меня и наше будущее, не стоит видеть в ней врага.

И в этот момент Иррис поняла, что вряд ли чего-то добьётся этим разговором. Но, кроме вызывающего поведения его сестры, у Иррис был и ещё один вопрос, который не давал ей покоя.

– Да я и не вижу в ней врага, но… Послушай, – Иррис понизила голос, – она сказала, чтобы я поторопила тебя со свадьбой. Почему? Почему это так важно? И что она имела ввиду, когда сказала, что скоро до меня доберётся «вся эта прожорливая стая»? Себастьян, от кого ты прячешь меня на самом деле? Что всё это значит?

– Милая, не обращай внимания, Таисса вечно сгущает краски, – он попробовал улыбнуться, но улыбка вышла какой-то фальшивой.

– Но всё-таки? Чтобы сгустить краски, Себастьян, эти краски должны быть на холсте! О чём именно она говорила? – Иррис не собиралась сдаваться так уж легко, и, судя по выражению лица её будущего мужа, у неё и в самом деле был повод для волнений. – Я же понимаю, что дело тут в том, о чём говорил в Мадвере твой отец. Всё дело в какой-то силе. Но я не чувствую этого, Себастьян! Никакой силы. Так зачем кому-то до меня добираться, и что вообще кому-то может быть от меня нужно? Расскажи! Пожалуйста. Если нам предстоит быть мужем и женой, у нас не должно быть секретов друг от друга, тем более таких секретов. Я должна знать об опасности, которая грозит мне или тебе.

Себастьян рассеянно посмотрел в окно, отставил бокал, который держал в руках и, переплетя пальцы, ответил, как-то устало:

– Хорошо. Ты очень настойчива, и я расскажу. Мне жаль, что Таисса тебя напугала, впрочем, особого повода бояться нет.

Он встал, прошёлся вдоль окон, глядя на озеро за стеной плакучих ив. Некоторое время молчал, а потом, повернувшись к Иррис, произнёс, тщательно подбирая слова:

– Видишь ли, по словам Гасьярда, ты – Проводник. Он предположил, что ты им можешь быть по некоторым его выкладкам.

– Проводник? И что это значит? – удивлённо спросила Иррис.

– Мне довольно трудно это объяснить тебе, пока ты не связана с нашим Источником и со мной, и я не могу делиться с тобой своими ощущениями. Но если совсем уж аллегорично… Представь, что перед тобой лежат сухие дрова и солома. В них есть сила, много силы, но она скрыта. И ты смотришь на них, но не можешь использовать эту силу – она спит. Это лишь дрова, они недвижимы. И вот ты берёшь огниво и высекаешь искру – всего-то маленькая искра, но именно она превращает дрова в костёр. Так вот Проводник, это и есть искра, способная превратить в костёр любого из нас. Через тебя идёт Поток, ты сама его не чувствуешь, не видишь и даже не подозреваешь о нём, но, соприкасаясь с другими, ты порождаешь в них силу.

– И что для этого нужно? – спросила она задумчиво. – Как это происходит?

– Для этого нужен всплеск – чувства, эмоции или желания. Страсть, ненависть, отчаянье, боль… А как это происходит? Ну, по-разному, – он улыбнулся и добавил голосом, в котором послышались бархатные нотки, – например, через любовь…

Его взгляд внезапно стал таким, как тогда, в Мадвере, сияющим и манящим, словно луна в тумане, и глубоким, как таинственное лесное озеро. Иррис смутилась, покраснела и опустила глаза. Сердце забилось неровно и гулко, и вдруг стало жарко, а где-то внутри под рёбрами всё сжалось в сладкий клубок. И в этот момент ей стало понятно, почему Таисса торопила её со свадьбой. От смущения она взяла бокал и, не глядя на Себастьяна, отпила вина.

– Но… то есть… А что имела ввиду Таисса, говоря, что до меня доберётся «прожорливая стая»? – спросила она, разглядывая витую ножку бокала.

– А то, что пока мы не совершили обряд, пока мы с тобой не связаны, любой может попытаться дотронуться до Потока.

– И это значит? – Иррис подняла глаза.

Но она уже понимала, что это значит. Если всё, сказанное про Поток – правда, то сейчас, без защиты Салавара Драго, любой может захотеть встать на место Себастьяна. И это…

…это её пугало.

– Ничего не значит, милая Иррис, тебе не нужно ничего бояться. Завтра поминальная служба в Храме, и глубокий траур закончится, а потом мы представим тебя и объявим о помолвке. Всё будет хорошо.

Но почему-то эти слова её не успокоили.

Глава 10. Тёплая семейная встреча

«…и Альберт всю дорогу был смурной и злой. А всё из-за Риты, купцовой дочки, что ему отказала, вернее не настоящей Риты, а той, про которую я уже выше писал. И по дороге в Эддар он подрался шесть раз, и едва не убил одного вельможу из Рокны – устроили дуэль, и он, подумать только, проткнул его бариттой! Правда потом сам же его и лечил, а после ещё и пил с ним до утра, то ли рана оказалась не слишком опасной, то ли сильно Альберту нужен был собутыльник. И уж на утро я их едва растащил, такими они заделались друзьями…

А когда мы прибыли в Эддар, то перво-наперво он отправился в портовые кабаки и кутил там три дня. В этих местах его все знают и рады были так, что можно подумать он им каждому по кошельку золотых преподнёс. Все орали, как ошпаренные: «Берт приехал! Берт приехал!». Понабежало всякого отребья, и каждому он велел наливать вина и рыбной похлёбки. Притащили дзуну и бубны, затянули песни и пустились плясать, и Альберт с ними вместе, горланил похабщину, как самый настоящий вахлак. А после всей честной компанией потащились в бордель, и уж там был праздник так праздник! Видели бы вы, учитель, что там творилось! Хозяйка закрыла заведение на ночь, а кто спрашивал, что случилось, отвечала: «Радость у нас! Берт приехал!». И снова устроили танцы. Но я с ним не пошёл – осматривал город.

Деньги все он, понятное дело, спустил, и я думал было, что ночевать нам придётся и вовсе под мостом, но нас приютил какой-то странный человек. Не разобрал я ещё, кто он. Живёт один, ходит весь в чёрном, при оружии, да к тому же хромой и без глаза. Звать Мунсом. Может, какой вояка, а может, и похуже чего, потому как видел я у него в кладовке сушёные травы и странные знаки на стене над дверью. Молюсь вот Мирне-заступнице, чтобы охранила от всякого чёрного колдовства, уж больно много вокруг Альберта всякого отребья крутится, враз попадёшь в неприятности.

А прямо сейчас он собирается в Храм (самое, надо сказать, время, после стольких непотребств!), но не каяться, уж точно. Хочет встретиться с семьёй, и я пойду с ним, а то, как бы чего не вышло. Не хватало, чтобы он прямо в Храме драку устроил. Вот будет позор!

Хочу ещё рассказать про Эддар. Город красивый и богатый, всюду белые каменные дома и черепица голубая и красная. Чудно́!

Улицы сплошь умощены красным булыжником, на площадях фонтаны со статуями, а вокруг растут магнолии и кедры. И народ тут чернявый и весёлый. А девушки! Стройные и смешливые, в разноцветных шёлковых штанах (сквозь которые, ежели напротив солнца смотреть, то видны стройные ножки!) и пёстрых тюрбанах, красивые, как редкие птицы. Да и молодки тоже хороши, только вот кладут красный перец во всякую еду (даже в вино!), отчего всё горит во рту потом до самых печёнок. А ещё всё сдабривают горчицей и всякими пряностями, бывает, и не поймёшь, что ты ешь. Ведь кто их знает, что они тут едят? Каких только морских тварей не продают на рынке! Даже смотреть боязно, не то, чтобы их есть.

Повсюду здесь из-под земли выходит горячая вода и устроены купальни. А в некоторых местах вода так сильно воняет, что слёзы брызжут из глаз, но народ тут это как будто и не замечает, да ещё и натирается той вонючей грязью перед мытьём. Есть большой порт и множество кораблей под всякими парусами, и прямо в порту идёт бойкая торговля. А от порта вверх, ежели идти, то как бы три холма будут. На одном из них развалины старого замка – ох, и жуткое же зрелище, на втором – новый замок, а на третьем Храм. А поодаль – горы до неба. Ухт! Красотища! Вам учитель, непременно надо здесь побывать.

Ну вот, вроде бы и все вести на сегодня.

С надеждой на скорейшее моё возвращение, ваш верный Цинта».

– Опять пасквиль строчишь? – спросил Альберт, заглядывая через плечо.

– Читать чужие письма низко и подло, мой князь, – буркнул Цинта, быстро прикрывая свиток рукой.

– Да я и так знаю, что в нём, – усмехнулся Альберт, повязывая шейный платок. – «Учитель! Альберт снова баловался силой, ходил по борделям, выпил всё вино в Эддаре, со всеми подрался и спустил все деньги! Заберите меня обратно…». Скажи ещё, что половина твоего письма не об этом?

– А хоть бы и об этом. Скажи, вот что из этого неправда?

– Да там половина вранья.

– И что же тут враньё? – насупился Цинта.

– Ну, скажем так, я выпил не всё вино и подрался не со всеми, хотя… ещё не вечер, – рассмеялся князь, надевая камзол и расправляя шейный платок.

– Послушай, Альберт, вот не нравится мне это твоё настроение. Если ты сейчас устроишь драку в Храме или начнёшь что-нибудь поджигать…

Альберт, смотревшийся в зеркало, повернулся и нахмурил лоб:

– Цинта, ты всерьёз думаешь, что я идиот? Вот ты, в самом деле, думаешь, что я зайду в Храм со словами: «Я собираюсь занять Красный трон и убить вас всех! Нападайте по одному!»? Надо чтобы вообще никто не знал о том, что я собираюсь делать. И тебе, кстати, в первую очередь следует держать язык за зубами, а то твоя любовь к правде и таврачьим обычаям вылезет нам боком. Всем скажем, что я приехал, чтобы открыть лекарню.

– А ты, значит, всерьёз думаешь, что в это кто-то поверит? – Цинта посыпал письмо песком и, стряхнув его, ещё раз пробежался глазами по строчкам.

– Думаю, что нет, но это меня пока никак не беспокоит. Ну хватит уже перечитывать свой пасквиль – почисти мой кафтан.

Цинта свернул письмо, запечатал воском, затем тщательно вытер тонкое витое перо со стальным наконечником – подарок учителя, которым он очень дорожил и сложил его в специальную коробочку. И только после этого взял щётку и принялся счищать с кафтана князя невидимые пылинки.

– Послушай, Альберт, это всё-таки Храм, там много народу и твоя семья, поминальная служба опять же. Ты сможешь вести себя разумно?

– Конечно, смогу, что за вопрос?

– Поклянись.

– Клянусь моей совестью, – Альберт приложил руку к сердцу.

– Совестью? Да ты же не веришь в совесть!

– И то правда. Совесть придумали те, кому что-то нужно от меня бесплатно, – хмыкнул Альберт.

– Охохошечки! Когда ты вспоминаешь про совесть, я понимаю так – жди беды. А я говорю серьёзно, не ввязывайся ни во что, а не то…

– А не то что? Ты опять меня отравишь или огреешь бутылкой по голове?

– Не хотелось бы, но да, – выдохнул Цинта, протягивая Альберту кафтан. – А вообще ты какой-то подозрительно… весёлый сегодня, так что я иду с тобой.

– На тебя не угодишь, то я подозрительно грустный, то подозрительно злой, то подозрительно весёлый, – рассмеялся Альберт, загоняя баритту в ножны, и, разведя руки в стороны, воскликнул. – А почему нет? Родные пенаты, братья-сёстры, встреча с любимой семьёй после долгой разлуки – чего бы мне не быть весёлым?

– Вот последнее меня и пугает больше всего, – пробормотал Цинта, подавая ему шляпу.

* * *

На башнях Храма поминальный колокол звонил гулко и монотонно, и площадь была полна народу. Альберт и Цинта протиснулись сквозь толпу, и при помощи нескольких лей и одного доброго человека пробрались внутрь.

Служба шла в центральной части Храма. От высокого купола, украшенного галереей стрельчатых окон, вниз падал столб света. Длинные ряды колонн из розового мрамора отделяли освещённый центральный неф от полумрака боковых залов, а напротив входа огромный витраж-роза, сделанный из красного хрусталя, рассыпал пятнами солнечные лучи и окрашивал их багрянцем, отчего казалось, что пол в Храме залит кровью.

– Ну, вот они, мои родственнички, багрянородные, – шепнул Альберт Цинте, кивнув в центр зала и прислонившись к колонне так, чтобы его не было видно.

Они медленно приближались к высокому помосту, на котором шла служба – вереница торжественных фигур, все как один одетые в пурпур – траурный цвет прайда Стрижей. Они остановились у помоста и стали передавать друг другу зажжённые свечи и кубки с вином.

– Ухт! Ничего себе! – воскликнул Цинта, пожалуй, даже слишком громко. – Это что? Галерея Богов? Все эти красавцы – они твои родственники?

Альберт усмехнулся и произнёс негромко:

– Ну, мой папаша был тем ещё кобелём, но, надо отдать ему должное, в матери своих детей он выбирал исключительно красивых женщин.

– Н-да… Тяжело тебе, наверное, жилось среди таких красавцев, – вздохнул Цинта.

– Надо понимать, ты только что назвал меня уродом?

– Почему уродом? Я хотел сказать, что на их фоне… То есть, если сравнивать… Нет, мой князь, я вовсе не имел ввиду…

– Что, Цинта, слово не воробей – много не нагадит? – хитро спросил Альберт. – А вообще, лучше заткнись, оправдываешься и врёшь ты на редкость паршиво.

– А эти божественные прелестницы? – спросил Цинта, вставая на цыпочки, чтобы разглядеть получше.

– Это мои сёстры: холодная стерва и горячая стерва. Таисса и Милена Драго. За ними мои братья: красавчик блондин, красавчик брюнет и ещё один красавчик с… изъяном, тот, что хромает и с тростью. Драгояр, Себастьян и Истефан Драго.

– А тебе что досталось в наследство от отца, кроме злости?

– Кто-то должен быть красивым, а кто-то умным, – хмыкнул князь.

– Умный, надо полагать, ты?

– Ну… я привык именно так себя успокаивать, – князь снова усмехнулся, но на этот раз как-то криво, – смотри дальше, во втором ряду, вон тот с глазами змеи – мой хитрый дядя, тот с рожей проходимца – мой дядя-проходимец, и вон тот, который выглядит, как пьяница, тоже мой дядя-пьяница. Гасьярд, Грегор и Тибор Драго. И где-то должна быть ещё и моя тётя. Ах да, вон та леди, у которой на лбу написано, как наплевать ей на весь этот пафос – моя тётя Эверинн. Она ещё при жизни терпеть не могла Салавара с его выходками, так что для неё эти поминки просто праздник.

– Надо сказать, что и дед твой, похоже, был тем ещё кобелём. Теперь понятно, почему ты не пропускаешь ни один бордель.

– Прикуси язык, а то я могу ведь и забыть свои клятвы.

– А кто эта рыжая кудесница?

– Это моя последняя мачеха. Леди Хейда Драго. И её сын. К слову сказать, это ещё не всё, что ты должен о них знать. Леди Хейда ненавидит Таиссу и Милену, те ненавидят Хейду и друг друга. Себастьян ненавидит Драгояра, а Драгояр – Себастьяна, Истефан ненавидит Хейду, Милену и Таиссу…

– Можешь не продолжать, я понял – все ненавидят всех, – прервал его Цинта.

– Вижу, ты схватываешь всё с полуслова.

– И, надо полагать, все они ненавидят тебя?

– Ну, должны же быть они хоть в чём-то единодушны.

– Общие враги объединяют, согласен, – мрачно ответил Цинта.

– Пожалуй, только дядя меня любил, уж не знаю за что.

– Тот, который хитрый или который проходимец?

– Тот, который пьяница. Хотя… наверное, потому что я таскал ему вино из отцовского погреба, когда тот его запирал.

– Тогда любовь его понятна.

– Ну, вот оно, моё фамильное древо, увешанное ядовитыми плодами! И это лишь часть из признанных претендентов на Красный трон, если не считать бесчисленных бастардов, которых наплодил мой отец.

– И как же ты собираешься их всех победить? – Цинта посмотрел на князя со странной смесью уважения и удивления.

– Э-э-э, я же говорил – война план покажет, – Альберт внезапно оттолкнулся от колонны и прежде, чем Цинта успел хоть что-то сказать, быстро пробрался сквозь толпу и бесцеремонно втиснулся между Миленой и Таиссой.

Первая одарила его возмущённым взглядом ярости, а вторая взглядом полным ледяного презрения.

– Смотрю, паршивый пёс вернулся, – прошипела Милена.

– Я бы сказала – блудливый пёс, – холодно добавила Таисса, не поворачивая головы.

– А может, лучше сказать – бешеный пёс? – Милена взглянула искоса.

– Думаю, шелудивый подойдёт гораздо больше, учитывая его… образ жизни, – ледяным голосом парировала Таисса.

– И я рад видеть вас, сестрёнки, – Альберт снял шляпу и сделал вид, что внимательно слушает песнопения. – Вы всё так же хороши, когда дело касается словесного яда. Хотя Милена, смотрю, за время моего отсутствия ты совсем растеряла вкус. Тебе ведь не идёт этот траурный пурпур, ты же знаешь, что он вообще не идёт блондинкам. От него твоё лицо кажется зелёным. Так и подумаешь, что у тебя несварение. Хотя, может, это просто вино слишком кислое?

И он, не смущаясь, макнул пальцы в её бокал с вином и облизал.

– Да нет, вино неплохое… значит всё дело в пурпуре, – усмехнулся Альберт.

– Свинья! – прошипела Милена и брезгливо сунула бокал в руки Драгояру.

– Что ты забыл в Храме? – спросила невозмутимо Таисса. – Пришёл поглумиться над прахом отца или просто шлюхи в городе закончились? А может, в кабаках тебе бесплатно больше не наливают? Ну так вон, на входе постой, позже буду мелочь жертвовать.

– Зато тебе, сестрёнка, пурпур очень к лицу, как и место верховного джарта. Ты же, как чёрная вдова, уж твоего яда хватит, чтобы утихомирить всю эту бешеную семейку. Не думала об этом? – спросил он, чуть склонив голову. И глядя, как раздуваются ноздри Таиссы, добавил. – Ах, я совсем забыл, что у тебя силёнок маловато, и Себастьян, как назло, брат – замуж за него не выйдешь. Печально, да?

– Что тебе нужно? – спросила Таисса, едва сдерживая гнев, и пламя её свечи заметалось из стороны в сторону. – Зачем ты сюда явился?

– Ну как зачем – соскучился, решил побыть с семьёй, почтить память отца, открыть лекарню, роды принимать, лечить детишек.

– Паяц! – Таисса смерила его презрительным взглядом. – Думаешь, я не поняла сразу? То, что отец написал эту глупую бумагу – ничего не значит. Тебе не стать багрянородным. Да, ты будешь сидеть в Совете, но ты так останешься никем – бастардом и шутом, кем ты и был раньше.

– Хм.

– Эта свинья всё-таки будет сидеть в Совете? – прошипела за его спиной Милена. – Помилуйте, Боги! Ты же не серьёзно?

– А ты думаешь, что он прискакал сюда так быстро, чтобы развеять прах отца над Грозовой горой? Скажи спасибо тёте Эверинн, – усмехнулась Таисса, – и как ты только узнал?

– Птичка насвистела, – ответил Альберт задумчиво, разглядывая недовольные лица родни.

Драгояр сжимал рукоять баритты, лицо Себастьяна было непроницаемо-серьёзным, Истефан смотрел с осуждением, а Гасьярд напряжённо. Грегор прятался за спинами, и только Тибор, который уже основательно приложился к поминальным кубкам, был красным, довольным и улыбался.

Альберт указал ему глазами на то место, где оставил Цинту, и, приобняв Таиссу и Милену за талию, прошептал:

– Дамы, я не прощаюсь.

Он выбрался из прямоугольника кровавого света, встал за колонну и дождался, пока Тибор протиснется сквозь толпу. Тому мешал большой живот, да и выпитое вино тоже, и он, пока шёл, оттоптал не одну пару ног.

– Берт! Мальчик мой, – он приобнял Альберта, окатив его винным духом, и прошептал, – я рад тебя видеть!

– Да и уж я, как рад, поверь! – усмехнулся Альберт. – Скажи, о чём толкуют Таисса и Милена, о какой ещё бумаге отца и том, что я теперь войду в Совет?

– Так ты не знаешь? А я думал, что ты потому и приехал! – Тибор погладил пышные усы.

– О чём я не знаю? – спросил Альберт, прищурившись.

– Когда Себастьян искал завещание, чтобы ступить в права и стать верховным джартом, то нашли последнее волеизъявление Салавара, в котором он признал тебя, как своего сына, наследника права, айяарра и прямого потомка дома Драго, и включил тебя в Совет, – дыша винным перегаром, прошептал Тибор прямо в ухо. – Правда, из имущества оставил только охотничий домик у озера, ну и что-то там… по мелочи. Мы удивились все, конечно, помня, как он… ну, относился к тебе, и почему он прятал эту бумагу. Это странно. Таисса, Милена и Драгояр хотели вообще оспорить это волеизъявление и признать его недействительным, но Эверинн им не дала. Вот такие дела, вот.

Альберт потёр лоб рукой и усмехнулся.

– И правда странно. Так, значит, я теперь наследник права? Значит, я могу претендовать совершенно официально на место верховного джарта?

– Можешь. Багрянородным, конечно, не будешь, но займёшь такое же место, как и сын Хейды.

– И теперь… значит, теперь я имею доступ к Книге желаний? – прищурился Альберт, вопросительно глядя на дядю.

– Выходит, что так, – расплылся в улыбке Тибор, – приходи завтра, будет оглашение помолвки Себастьяна, и праздничный обед. Там обо всём и потолкуешь. Только оденься поприличнее, а то племянницы будут шипеть. Да и где ты поселился? Могли бы посидеть, выпить…

– Завтра? Нет уж, нет уж! Кто знает, доживу ли я до завтра. Я должен увидеть Книгу сегодня же! – воскликнул Альберт горячим шёпотом.

– Об этом тебе лучше поговорить с Эверинн.

* * *

– Альберт? Что ты здесь делаешь? – удивлённо спросила тётя Эверинн.

Сев в карету по окончании службы, она обнаружила вальяжно расположившегося там племянника.

– Здравствуй, тётя! – ответил он, подвигаясь в угол и широко ей улыбнулся. – Решил вот лично поздороваться с тобой. Разве ты не рада?

– Я рада. Но, зная тебя, думаю, что это не настоящая причина, – Эверинн аккуратно разложила шёлковые юбки, постучала кучеру ручкой веера и карета тронулась. – В чём дело, Альберт? Зачем ты пришёл в Храм? Ты только что сунул палку в улей и как следует покрутил ею там. Милена уже в ярости, лично отстегала кучера, боюсь даже предположить, что будет дальше, когда мы вернёмся домой. А я наивно полагала, что упокоение моего буйного брата Салавара принесёт, наконец, мир в этот дом. Так зачем ты явился?

Тётя Эверинн терпеть не могла Салавара. Женщина одинокая, умная и скрытная, она никогда не была замужем, и даже если у неё и были любовники, она тщательно оберегала свою личную жизнь от посторонних глаз. Племянников она недолюбливала всех, кроме Себастьяна, к которому всегда относилась тепло и даже с некоторой долей заботы и нежности. Но что поделать, достоинством Себастьяна в их семье было то, что он, как милый ласковый котёнок, умел нравиться всем. К Альберту же тётя Эверинн питала странные чувства. И иногда ему казалось, что она где-то в глубине души уважает его за то, что не могла, но очень бы хотела сделать сама. За возможность поставить на место своего брата. Будучи совсем юным, Альберт не боялся противостоять Салавару и стоически сносил все наказания, положенные ему за дерзость и плохое поведение. А на наказания Салавар Драго был не скуп.

Альберт выглянул в окно и произнёс, разглядывая толпу:

– А я-то предполагал, что это именно ты написала письмо, в котором приглашала меня приехать.

– Я? Приглашала тебя приехать? Боги милосердные! – удивлённо воскликнула тётя. – Да будь моя воля, я бы щедро заплатила, чтобы ты и дальше сидел в своей Скандре или… где ты ещё там обретался! Я надеялась хоть какое-то время пожить в тишине и покое!

– Если это так, то позволь спросить, а зачем ты отстояла волеизъявление отца, которое все хотели признать недействительным? Тибор сказал, что это сделала ты. Зачем? Не будь его, я бы и дальше… обретался в Скандре или где там ещё, на твой взгляд, мне самое место, потому что здесь мне было бы нечего ловить.

– Я догадывалась, что ты всё равно вернёшься, как только узнаешь. Такие вести расходятся быстро. А насчёт волеизъявления… Тут несколько причин. Но, пожалуй, я не буду озвучивать их все, в этом нет смысла.

Тётя Эверинн распахнула чёрный веер и принялась неспешно обмахиваться, глядя в окно на олеандровые заросли вдоль дороги. Альберт молчал, а она, подумав немного, добавила:

– То, как обращался с тобой Салавар… Ты заслужил это право, Альберт, я так считаю. Пусть это будет дань справедливости. И уж теперь только от тебя зависит, как ты им распорядишься. Снова выставишь себя на посмешище или сделаешь что-то стоящее. Теперь, когда твоего отца нет, считай, что ты старший, никто не смотрит на тебя сверху, никто тебе ничего не скажет. И теперь только ты отвечаешь за свои поступки. А с моей стороны это было, скорее эмоциональное решение. Так не заставляй меня пожалеть об этом.

Она перевела на него взгляд, и в её серых глазах отразилась странная усталость и грусть.

– И… Есть ещё кое-что, – она сложила веер, и голос её стал совсем серьёзным, – на днях состоится Совет. И, как я думаю, право Себастьяна на место верховного джарта будет оспорено. Его точно не поддержат Драгояр и Милена, и, скорее всего, назначат поединок силы. И я хотела сделать тебе предложение.

– И какое же? – спросил Альберт прищурившись.

– Поддержи Себастьяна. Из него получится хороший глава прайда и верховный джарт. Этому дому не нужна новая война, этому дому нужен спокойный и мудрый правитель. Последние годы правления моего брата, да пребудет он в светлых садах, превратили нашу жизнь в хаос, – произнесла Эверинн расстроенным голосом. – Нас не поддерживает ни один прайд, мы испортили отношения со всеми, включая Ашуман. Нашей силы осталось две горсти на дне колодца. Самое время начать созидание, пока нас окончательно не разодрали в клочья, как несчастных лаарцев. И я думаю, Себастьян справится с этим.

– А что я получу взамен?

– Ты же знаешь, отец не оставил тебе имущества, кроме охотничьего домика. А я казначей прайда, я могу отстоять твоё право на приличную долю. Останешься здесь, в Эддаре, будешь жить, как захочешь.

Альберт задумался. Предложение было интересным, и слову тёти Эверинн можно было верить. Пожалуй, даже, это единственное слово, которому вообще можно было верить в их семье.

– Я не буду ничего тебе обещать. Но… я подумаю над этим, – ответил он серьёзно, а затем спросил, беря шляпу и принявшись крутить на ней пряжку, – я ведь теперь могу увидеть Книгу?

– Можешь.

– Я хотел бы её увидеть. Сегодня.

Тётя Эверинн усмехнулась и хлопнула веером по руке.

– Ты хочешь пойти и попросить Всевидящего сделать тебя верховным джартом? Альберт, неужели ты настолько глуп? Знаешь, сколько силы нужно, чтобы такое желание исполнилось? Ты слаб, а Книга всё понимает по-своему, и исполнит твоё желание, сделав тебя, к примеру, верховным джартом на карнавальном шествии. Это нетрудно, поверь мне, и желание твоё формально будет исполнено, только вот разве тебе нужно именно это? Ты хоть знаешь, как правильно обращаться с книгой?

– Тётя, ну почему ты думаешь, что я хочу сделать именно это? Может, я карету новую попросить хочу или лошадь? – усмехнулся Альберт.

Эверинн указала пальцем на шляпу.

– Ты рос у меня на глазах, а я очень наблюдательна. И каждый раз, совершая что-нибудь грандиозно-глупое, ты вот так же мусолил в руках шляпу. Подумай над моим предложением насчёт Себастьяна и забудь о Книге… Хотя бы на время.