Бергин в это время сидел дома один и думал над тем, чем мог бы занять себя в скучный день. Все интересные видео были просмотрены, игры уже осточертели, в соцсетях лента давно не обновляется на новые посты, поесть успел, кино смотреть не было желания. Естественно, мысли о работе проскальзывали множество раз в голове, пока он страдал ничегонеделанием и нехотя становился зрителем медленно сгорающего дня перед его глазами. Ментально развлекать себя у него выходило нечасто да и опять-таки не было никакого желания окунаться в эти дебри, являющиеся и вправду катализаторами процесса окончания дня, но, по его мнению, бессмысленными и скучными. Созерцание чего-либо было одним из занимательных занятий, наполняющее его душу любопытством и умиротворением, удлиняющим течение времени и Бергин ничего не имел против этого, главное было с наслаждением провести время, будь оно быстротечно или наоборот еле перебирающее свои клешни. Позалипать на вид из окна он полюбил еще с детства. Смутные воспоминания предлагали сюжеты, где он сидел за деревянным, старым столом с торчащими занозами, вокруг ничего, кроме открытой тетрадки с написанным „Дано:“ перед ним и большое, до блеска чистое окно, куда он устремлял свой взгляд, убегая любым возможным способом от домашнего задания. Маленький мальчик, подперев голову ручонкой, устало смотрел на проплывающие, огромные облака и играл в игру с самим собой, главной и единственной задачей которой было распознать как можно больше силуэты настоящих, существующих объектов. Однажды в одном только обрывистом облаке он смог увидеть шесть разных вещей – это был его рекорд, который он заполнил на всю жизнь и в дальнейшем всегда относился с трепетом и любовью к числу шесть, ставшее его любимым, при этом сам он не задумывался над тем, по какой причине это была именно эта цифра. Скорее всего, даже если бы он и вспомнил об этом, то посчитал бы эту ассоциацию за сон, блефующий стать явью. Такое бывает среди многих, а самому Бергину стало бы просто-напросто лень разбираться в своей голове и часами обдумывать ненужные слова. Он лег на свою постель, подложил руки под затылок и, скрестив ноги, приступил к лицезрению белых, разорванных облаков, сквозь плеши которых высвечивалось ярко-голубое небо. Спустя час безмятежного, умиротворенного просмотра движущихся небесных пейзажей, Брегина начало клонить ко сну и он не стал никак этому упорно сопротивляться. К сожалению, его сновидение продлилось недолго, так как в его ушах гадко зазвенел звонок двери. Этот неприятный треск уже давно начал уничтожать все его нервные клетки, но зато не услышать его было невозможно, даже будучи в глубокой фазе сна. Он подбежал и увидел в дверном глазке знакомое телосложение старика снизу. После случая с участковым, старик ни разу к ним не зашел с того времени, однако Бергин с ним неоднократно встречался у подъезда либо же в нем и на все приветствия старика он сухо, без эмоций отвечал тем же, не говоря больше ни слова, не издавая никаких лишних звуков. Здороваясь с ним, он не смотрел ему в глаза, в то время как сам старик пристально разглядывал зачастую профиль молодого человека, не без старческой, мерзкой гримасы, которую и перестал видеть Бергин. Совет участкового работал: за все это время старик не впадал в ссору не только с Брегиным, но и с Наей и Камилой, которые прислушались к другу и действовали по той же тактике минимизации всевозможных поводов для начала конфликта. В определенный момент к самому старику пришло осознание, что никакие провокации уже не работали. В старой, седой головушке промелькнула мысль, что, возможно, они о чем-то знали и намеренно перешли к стадии его игнорирования. Мог ли он быть при смерти? Впрочем откуда они бы взяли эту информацию неясно, но он рассматривал все возможные варианты причин их такого поведения, при чем большинство из приходящих в ум были безумны по сути, только не для старика. И что же теперь он хотел, стоя перед их дверью? Этим же вопросом задался Бергин, улыбаясь во весь рот с удовлетворением, так как уже чувствовал на языке победу в предстоящем их бою, где старик ничего не сможет сопоставить холодности и стойкости в своих намерениях молодого человека.
– Здравствуйте. – поздоровался первым Бергин с постоянной безразличностью во время общения с нежелательным гостем.
– Здравствуй. – форма приветствия показалось вначале обоим слишком мягкой и старик сразу поспешил это исправить, заодно убедил собеседника, что никак он не изменился после такого отношения, что было неправдой, однако признаться в этом упрямый дедушка никогда бы не смог. – Это ваше?
Старик достал из плетеного мешочка помятый рекламный буклетик с изображенными машинами для картинга и внизу был указан стандартным, белым шрифтом номер телефона. Дедушка держал эту бумажку дрожащими руками в ожидании ответа от наглого юноши. Бергин никогда не брал флаеры на улице, поэтому он был полностью уверен в том, что не был к этому причастен, но к нему моментально пришло понимание последующих шагов старика после того, как он начнет категорически все отрицать и стоять на своем – дедушка учует возможность ухватиться за эти слова, благодаря чему разговор перетечет в ссору и все пойдет по его легко читаемому плану.
– Да, это мое. – признался Бергин к удивлению старика, чего тот не смог скрыть и широко раскрыл глаза в недоумение, чему был рад юноша, но не выдал себя.
– Ааа… – застопорился старик в своей речи и подбирал слова. – Так, а п-п-очему тогда она валялась у вас на этаже на полу? – к этому вопросу Бергин был готов, что осознавал и сам старик, задав его только из-за безысходности.
– Да, простите, это моя вина. – Бергин выхватил бумагу из его рук, не дав старику среагировать. – Спасибо вам большое, больше это не повторится.
– Н-н-адеюсь.
Сегодня старик заметно дрожал всем обвисшим телом как никогда прежде. Впалые щеки, мягкие, с трудом видимые черты лица выводили его на чистую воду, впрочем Бергину мало волновало его состояние. Единственное, что выделялось юношеской живучестью так это здоровый цвет лица, от которого Бергин и отталкивался: стоит ли ему предложить свою помощь или нет. Тут было все очевидно, во всяком случае для него: старик впервые за долгое время потерпел неудачу в провоцировании на конфликт человека, что и вызвало у него такую неоднозначную, непривычную для него и всех знакомых с ним людей реакцию.
Бергин терпеливо, молча, ожидал дальнейших слов от старика, которые явно крутились у него на языке. Ответ последовал, но слишком легкий и банальный:
– Я… Я не пот-т-ерплю, чтобы в нашем доме сами ж-жильцы мусорили. Вы п-п-понимаете, что это н-неприемлемо?!
Бергин стоял несколько мгновений в замешательстве после такого резкого, слишком плоского, тупого перехода и затем ответил на легкие нападки старика так же спокойно, без лишних слов, которые могли неожиданно обернуться против него.
– В-в-вы понимаете…
«Понимаю я, все я прекрасно понимаю! – подумал Бергин раздраженно и с маломальской злобой, все же таившейся внутри него, но его запредельными усилиями не выходящая наружу»
– Я пожалуюсь на вас в п-п-прокуратору, в суд, в п-пол-л-ицию… – список разных инстанций мог продолжаться бесконечно и Бергин не сказал бы ни слова.
Старик сдался и, тряся грозно указательный палец, поведал собеседнику все муки, препятствия предстоящие его нелегкой, роковой судьбе, в то время как в голове Бергина уже во всю праздновался долгожданный день безоговорочной, сокрушительной победы в этом тяжелом, вязком бою. Как только старик развернулся и ушел к себе в квартиру, положив правую ладонь на поясницу и еле держась на ногах, Бергин аккуратно, тихо закрыл дверь и заулыбался во весь рот вприпрыжку. Вот оно: вкус долгожданного удовлетворения и благоденствия.
Завершить предпоследнюю третью главу стоило бы возвращением к Камиле, которая после покупок в торговом центре сидела на своем рабочем месте в офисе и поглаживала внешней стороной среднего пальца, пушистую, мягкую, блестящую шерсть игрушки. Вглядываясь в ее большие глаза, Камила вспоминала слова Наили и хорошенько их обдумывала, переварила, в надежде убедить себя в том, что ее подруга была в корне неправа, но, как оказалось, это не так просто выходило по причине ее собственного сомнения в своей правоте. Она честно пыталась обуздать все гневные порывы оправдать себя в своих же глазах и выходило у нее это со скрипом: даже говоря прямо о некоторых проблемах, которые ей были очевидны, подсознательно она выискивала аргументы в свою защиту, правда очень натянутые.
«Ну, может она и права, конечно. – рассуждала Камила, придерживая рукой голову с наклоненными вбок очками и продолжая плавно гладить игрушку. – Но верю ли я в это сама? И если нет, – а скорее всего так и есть – то как я могу искренне в это верить, имея противоположное мнение, при том поддержанное фактами и аргументами. Нету у меня никакой к черту зависимости! И я это здраво осознанию, без какого-либо ментального давления и желания быстро оправдать себя и опять окунуться в этот красочный мир. Нет, я же после первой пачки больше их не ела и непреодолимой тяги к ним я не ощущаю. Я не нервная, адекватная, здравомыслящая – значит никакой, даже страшно звучит это слову по отношению ко мне, ужасной зависимости у меня нет и не было в помине! Я вообще об этом не думала до слов Наи. Да, сто пудов, я сижу и размусоливаю эти мысли только из-за ее слов, которые лучше бы она не произносила, честно говоря. Так же ведь, да?.. – задав себе этот сложный вопрос, она замялась и не смогла дать того быстрого, желанного ответа. – Ммм… А может и нет, раз я не уверена в себе, значит есть и весомые на это причины. Не настолько же я наивна и глупа, чтобы только из чужих слов, касающихся непосредственно меня, принять факт моей зависимости за чистую монету – нет, я явно не такая, соответственно есть какие-то незначительные проблемы. – последнее признание толкнуло ее дальше и ей стало легче, безболезненней прямо говорить об этом. – Да, проблемы явно есть, пока не физические, но психические уже начинают прорастать, учитывая то, сколько я уже об этом думаю.»
Закрыв клапан вновь прибывающих слов и мыслей в голову, она с чистой совестью оставила в покое игрушку, выпрямилась на стуле и перешла к завершению первой части работы, а вторую собиралась доделать дома, у себя в уютной комнатушке, где нету никаких мармеладок либо же других отвлекающих факторов от ее работы, развития, стремительного подъёма по карьерной лестнице, что являлось единственной ее зависимостью и Камила даже не стала это оспаривать в дальнейшем.