Глава 8.
Усталость развела всех по комнатам, сон брал своё. Мила даже не пыталась подойти к кровати. Впечатления дня кружили в бесконечном водовороте. Узор постоянно менялся. Вопросительные и восклицательные знаки, – эти опоры реальности, подобно силовым линиям, пока держали конструкцию переполненного сознания. И среди них один:
– А как Павел? Что чувствует Паша?! – мельтешил чаще других.
Стараясь не нарушить тишину, она вышла из квартиры, нашла скамейку под зонтом цветущей липы.
– Тишина и благоуханная теплынь, наверно так – в раю, – отметила рассеянно.
В это время осторожный стук палки безошибочно выдал Павла.
– Так и знал, что не уснёшь, пойдём погуляем. Заблудимся – со мной телефон.
Он обнял Милу. На неё пахнуло тем знакомым, что присуще было только Павлу и её отцу: смесь скипидара и едва различимого запаха сухих яблок.
– Перуджа стоит мессы! – откликнулась Мила, встала и потянулась. Отоспимся когда-нибудь.
Сейчас они чувствовали одинаково и волновались об одном – сбой дыхания скрыть невозможно. Павел привлёк Милу к себе:
– Уже пора поставить решительную точку нашим скитаниям врозь, а тем более глупой ревности, – и глядя на Милу, всеми чувствами улавливая её состояние, он произнес:
– И в беде, и в радости я буду заботиться о тебе, потому что люблю.
Сполох счастья, вырвавшись из заточения, прошелся нежной волной по телу Милы. Они стояли целуясь, слегка покачиваясь, пока не заметили взгляд: на нижней ветке липы в позе сфинкса за ними наблюдала полосатая кошка.
Решили идти в отель, где остановился Павел. Легко сказать, сделать оказалось намного сложнее. Они шли по ночной Перудже, взволнованные новым состоянием, улыбаясь редким прохожим. Воспрянувшая любовь крепла, набирала силу, упрочивала своё могущество. Множество хрустальных колокольчиков внутри издавали необычайно нежную мелодию. Ломаные линии громоздящихся друг над другом строений, подобно лестницам в небо, незаметно увлекали в каменные узкие створы улочек. В неизвестную глубину, в странный мир бесконечных каменных маршей.
– Паша, а ты веришь в наше отдалённое родство с этрусками? Мне кажется, я кожей чувствую их незримое присутствие рядом? – можно подробнее о родстве? Это не примазывание к древней цивилизации?
– Вроде нет. Учёные годами занимаются расшифровкой сохранившихся надписей. Современная историческая наука рассматривает несколько версий о происхождении этрусков. Главная – это самоназвание – Rasenna, Rasna – людей, населявших в древности Апеннинский полуостров. Созвучие с терминами «русины», «россы», «Россия» слишком очевидно, чтобы не обращать внимание.
– Дома я перерыл, что было в интернете: их скульптуры и фрески действительно особенные. Вчера в одной арке увидел восстановленные гротескные росписи. Долго сдвинуться не мог, так они поразили. Сделал наброски. Надо обязательно сюда вернуться.
– Павлуша, тысячу лет развивалась цивилизация, оставила множество артефактов культуры, стены живут. А происхождение народа – загадка. Может для природы не так уж важно, к какой нации ты принадлежишь, имеет значение, что ты сделал за свою жизнь. Для себя, для других.
За очередным выступом, уходящей высоко каменной стены, неожиданно выросли древние ворота Porta Marzia. Они сразу узнали по фотографиям. Приоткрытая дверь приглашала войти. Как во сне, шаг за шагом представал прибранный каменный город. С разветвлёнными подземными улицами, развилками и даже небольшими площадями. Высоко вверху и на выступах он освещался лампами в кованых сетках, заливая пространство мягким жёлтым светом. Луна, вглядываясь в узкие колодцы между строениями, добавляла таинственности. Во всём городе им не встретилось ни единого человека! Нигде никого…
Оба они были потрясены высеченным в скальном массиве древним полисом, который сейчас существовал для них одних. Каждое движение в абсолютной тишине среди необычных архитектурных сооружений казалось исполненным мистического смысла. Они почувствовали, что именно здесь должны решить свою судьбу. Павел взял Милу за руку и попросил:
– Выслушай и ответь здесь и сейчас. Пожалуйста! Ты для меня самый дорогой человек. Я хочу быть рядом с тобой всегда. Потому что люблю тебя. Он заметно побледнел и не сводил глаз с Милы. Преодолев паузу, произнёс тихо: «Мила, будь моей женой».
Павел неловко переминался, не мог найти удобный упор для больной ноги. Казалось, если молчание сейчас не прервётся, с ним что-нибудь случится. Закинув руки на шею Климову, Мила прямо в ухо прошептала:
– Счастье моё выстраданное!
Последующее молчание было заполнено сумасшедшим сдвигом внутри. Менялись основы устоявшегося бытия, и началось переустройство. Главное место в каждом из них занял другой Я. Двадцать лет они ждали этого момента. Он пришёл. Тишина – священная дань великому чувству. Взявшись за руки, они продолжили стихийное путешествие по каменным джунглям.
Многие улицы Перуджи больше напоминают створы. Арки… переходы на высоте десятка, а то и намного выше, метров. Перуджа – настоящий многоэтажный каменный лабиринт с неожиданными спрятанными переходами, сокращающими путь иногда во много раз. Бесконечные каменные лестницы на три стороны путают ощущение в пространстве. Настоящее средневековое убежище.
Мила и Павел стали вспоминать, что им известно о людях, построивших этот город.
– А ты помнишь, что жителей древней Этрурии сравнивают по уровню цивилизации с Древней Грецией?
– А вот еще: на её фундаменте был построен великий императорский Рим, и не будь этрусков – возможно, и могущественной Римской империи никогда не существовало бы. Так считают историки.
Павел тем временем открыл планшет и нашел в интернете понравившийся отзыв. "Нет, Перуджа – это не каменные джунгли, это каменная паутина, в которой роль паука отведено Его величеству Времени (ну или Её высочеству Истории – кому как больше нравится). И как попавшие в паутину мухи уже никогда не вырываются из неё, так "окунувшиеся" в Перуджу остаются здесь навсегда. Из Перуджи можно уехать, но покинуть её душой невозможно. Какая-то часть города навечно остаётся в тебе, а часть тебя – в ней. И с этим ничего нельзя поделать".
– Как точно, Паш, «часть остается в тебе, а часть тебя – в ней» – примерно так я думаю – она нас соединила, стала частью общей души…
На одном из лестничных переходов их застало утро и звонок от взволнованной Зои. Как раз вовремя. Путешественники решительно не знали, куда двигаться дальше. Зоя попросила их оставаться на месте, до следующего звонка.
Надо было взять со стоянки Фольксваген, и встретившись с хозяйкой – Надей в супермаркете, получить ключ от дома. Полчаса Мила с Павлом, на одной из лестниц прикорнули, обнявшись. Когда телефон разбудил их, обе машины оказались совсем рядом. На своем авто приехали их новые друзья.
Марино с Леной решили провести выходные в Мадресельве. Они взяли к себе Валентину. Лариса устроилась с Павлом Зоей и Милой. Машину вела Зоя, попросив Павла и Милу запоминать дорогу и особенности – им придётся ездить самим, когда Зоя уедет. Позавтракать решили рядом с отелем, где остановились Валентина и Павел. Настроение у всех было просто превосходное.
Сказочно красивые городки и замки на вершинах холмов вызывали у Милы и Павла возгласы удивления и восторга. Виды, знакомые им по снимкам, поражали своей живописностью. Дорога, пролегающая по национальному парку Монти Сибиллини, и не могла быть иной. Её природа много лет находится под охраной Закона. Разворачивающаяся лента серпантина, взбиралась всё выше в горы. Уже от Спелло – дивного средневекового городка, она стала такой узкой, что не везде можно было разъехаться. Чтобы предупредить встречный автомобиль, приходилось через каждые триста метров сигналить.
Чем выше поднимались, тем величественнее открывалась картина огромной долины, окружённой невысокими горами, поросшими густым лесом. Оливковые рощи выделялись светлыми пятнами. Подобно скалолазам, извитые стволы деревьев карабкались по отвесным склонам.
Первым увидел кабанов Климов. Его профессиональный взгляд вначале отметил движение на поляне среди низкорослого орешника. Тихий возглас приковал всех к пасущемуся семейству. Большая свинья уходила от дороги, уводя выводок поросят.
Почти у ворот Мадресельвы их ждала ещё одна встреча: толстая крольчиха сидела посреди аллеи и не реагировала на подъезжающий автомобиль. Остановились, Лариса осторожно взяла её и перенесла на лужайку. Вернувшись сказала, что, видимо, длинноухая собралась рожать.
Усадьба встретила запахом лаванды, исходившим от зарослей на крутом обрыве. Две кошки по-хозяйски валялись на крыльце.
Глава 9.
Выгрузили вещи и образовался цыганский табор. Всем сразу захотелось пройтись по комнатам, обследовать окрестности. Дом был в идеальном порядке. Нарядные спальни манили уютом. И так не хотелось вносить в него хаос случайных вещей. Флигель, предназначенный для Валентины вызвал бурю восторга.
Оформленный в народном стиле, он мог бы послужить иллюстрацией этнографическому изданию. Лавандовые заросли радовали все пять чувств. Яркие куртины цветов превращали лужайку перед домом в произведение. На его обладание претендовали сразу две растянувшиеся на солнечных пятнах кошки.
В гостиной, где окна открывались на бескрайние просторы, центральное место занимал массивный овальный стол вишнёвого цвета, накрытый вышитой скатертью. На нём – большой сияющий как солнце латунный поднос. Будто спустившаяся с небес игрушка, стол притягивал и не отпускал ненасытный взгляд. Прикреплённая к зелёному перцу белая визитка каллиграфическим почерком сообщала: «Это презент от хозяйки. Всё выращено и произведено нашей семьей."
Надя не поскупилась. Большая бутылка золотисто-зелёного оливкового масла, банка с сотовым мёдом, мешочек чечевицы, кусок сыра, завёрнутый в красивую пергаментную бумагу, яйца, копчёное мясо дикого кабана, огромная круглая булка хлеба, стеклянная банка с лепестками чая, две бутылки вина и корзинка с черешней аппетитным запахом манили проголодавшихся гостей.
Стол и отгороженная большим буфетом плита стали на ближайший час бойким местом. Никого не надо было приглашать, помощники являлись из душа раскрасневшиеся, бодрые и принимались пробовать ту самую простую крестьянскую пищу, что была привычной здесь никак не меньше двух столетий, если судить по источенной жучками и отреставрированной столешнице и ножкам.
Едоки макали свежий хлеб в оливковое масло, отдающее горчинкой и травами, ели козий сыр и запивали терпким домашним вином. Мёд оставили напоследок. К чаю. Задумались. Так питались монахи? "Губа не дура была у служителей Бога", – посмеивалось сознание, но и возражало тут же – а кто обрабатывал огромные огороды, кто трудился на пасеках, в винодельнях, в коровниках?!
Полноценный обед отложили на вечер. Всем хотелось прикорнуть. И только Марино с Леной прихватили ребрышки ягненка и отправились на улицу разжигать мангал. Павел резво обежал усадьбу и оливковую рощу, взобрался на ближайший холм, с которого рукой подать до ближайшего городка-крепости Коллепино. К ней-то он и устремился, но в хвойном лесу встретилась неожиданная находка.
Пока Мила плескалась в душе, искренне жалела всех европейцев ещё совсем недавно боящихся воды, как нечистой силы. Им запрещалось смывать крещенский оберег, и потому мылись бедные католики несколько раз в год. Хорошо что её предков запрет не касался: баня в конце недели – святое дело! Климов вернулся с полной бейсболкой крепких желтых маслят. Все сбежались, будто никогда не видели такого чуда.
Видели да не такое. Здесь в Италии, которую и саму воспринимали как невидаль, оказывается выходят из земли такие же как дома пришельцы. Из неведомого подземелья несут они особый непривычный мир красоты. Как тут не включиться в детскую игру "замри"?
У каждого свои воспоминания о первой встрече с грибами, ни на что непохожие. Его даже коснуться было боязно. Вдруг исчезнет. Или запищит. Или защекочет. Смотрели. Не находя обычного, готового мимического выражения. У некоторых умиление разливалось в душах, тронутых необычным впечатлением. Такое чувство вызывает только что родившийся младенчик.
Павел, загордившийся от внимания, подхватил Милу на руки и распевая во весь голос:
– И за борт её бросает в набежавшую волну, – опустил на кровать, приговаривая:
– Сейчас спать – спать, а потом я тебе покажу седьмое чудо света.
Вскоре в "живых» у мангала остались только Марино и Лена, остальных сморил сон. Они же, еле выдержав трехчасовое одиночество, вооружившись колокольчиком, прошлись по всем спальням, призывая на обед. Валентина проснулась раньше, прогулялась по лугу внизу и принесла пылающий букет маков и дельфиниумов.
– Чует моё сердце, здесь намечается грандиозный праздник – вот и украшение кстати.
Нашёлся подходящий кувшин, который водрузили на середину раскладного стола на улице.
– Представьте, даже образованный человек, каким я себя считаю, может убедить себя чёрте в чем. – Валентина невесело усмехнулась, – была уверена, что за время тысячелетних цивилизаций всю растительность на Апеннинском полуострове извели, заменив её культурными насаждениями. Что Италия – сплошь промышленные города, смог и церкви. А здесь натуральные, естественные, почти непроходимые леса…
Марино, заканчивая прикреплять гирлянды ярких шаров над столом, чуть не свалился с лестницы.
– У вас плохо преподают географию?!
– Скорее я жертва собственных искажённых представлений о стране.
Над мангалом кружил умопомрачительный запах. Шипели, истекая жиром, бараньи рёбрышки, шкворчали в глубокой кастрюле грибы. На большущем прозрачном блюде, как на грядке, раскудрявились кинза и петрушка, цветные салаты, пересыпанные коралловыми пуговками помидоров и кедровыми орешками.
Отдельно, друг напротив друга располагались по два кресла, а перед приборами лежали веночки из маков. Гости, рассаживаясь, с большим любопытством строили догадки – кто именинник? Лена сияла расцветшими веснушками и хитро улыбалась. Марино не заставил долго ждать. Водрузив на стол ведёрко с двумя бутылками шампанского, пригласил галантным жестом Милу и Павла сесть напротив:
– Павел, Мила – эти два кресла – для вас! Мы кое о чём догадались, когда встретили вас утром. Будем праздновать помолвки вместе, если вы не против. Лена и я, наконец, решили пожениться.
Он достал из кармана рубашки коробочку и положил рядом с собой.
– Павел запасся колечком ещё дома, он мне сам сказал. Чудесная компания – залог хорошо начатого дела.
Обе невесты, заалевшие от нахлынувших чувств, позволили мужчинам надеть колечки, расцеловались с женихами.
Гости загалдели, ринулись поздравлять. Напутствия пёстрыми мотыльками летали над столом. Удоды в ожидании сладких крошек, заняли место на высоких туях и не теряли из вида извечных врагов – кошек, промышлявших мелким воровством внизу. Хлопнули пробки, полилось шампанское, оставляя шлейф изысканной горчинки. Чистые звуки хрусталя возбуждали затаённое желание прожить так же красиво, как звучит прозрачное стекло.
– Меня не зря называют Учителем – люблю я это дело, – голос у Валентины изменился, в нём появилась нотка жалости к себе, – вот и сейчас, хоть сама и не была замужем, момент такой волнующий, что из души рвутся самые искренние слова. Мила и Павел, Марино, Лена!
– Она выдохнула, – Поздравляем! – И побуждая всех присоединиться, повторяла, – По – здрав- ля – ем!!!
Зоя подошла к Миле, обняла их с Павлом, поцеловала и стала горячо, быстро что-то нашёптывать матери. Мила сняла с шеи золотой медальон. Открыла его. Показала всем. На маленькой чёрно-белой фотографии Мила и Павел молодые, хохочущие смотрели друг на друга.
– Для меня помолвка – настоящий сюрприз. Хотя так долго жданный. Знаю, что надо сделать Павлу ответный подарок… Самая ценная вещь у меня – вот эта штука. Двадцать лет она была со мной неразлучна, здесь даже есть кусочек ладана, теперь я передаю её тебе, Климов. Бери и храни!
Дружный хор подхватил: “Бери и храни!”
Очередной хрустальный перезвон сдвинутых бокалов слился с нескончаемой кантиленой птичьего пения и улетел в небеса.
Марино открывал подаренную Леной коробку. Из вороха цветной бумаги появилась большая матрёшка с задорными голубыми глазками.
– Ты называешь меня Матрёшкой, Марино! Вот тебе тридцать три моих клона, чтобы всюду, куда не посмотришь – там я!
Лариса приготовила подарки, сделанные своими руками. Миле с Павлом досталась потешная ведьмочка с метлой. Её на украинских хуторах вешают на дверь прогонять нечистую силу. Марино с Леной она вручила деревянного «ваньку-встаньку». Научала:
– Мужичок этот хитроватый из любого положения вывернется. Хранит он в своей непотопляемости русскую душу. С ним не пропадёшь. А главное его назначение – приумножать род. Кто его почитает, тот проблем с интимной жизнью не знает.
Переходя из рук в руки вертлявая игрушка забавляла взрослых людей, возвращала беззаботный миг детства, напоминала, как всё хорошо начиналось. И неуловимо ушло, вытеснилось тяготами жизни. А вернулось сейчас – в самую ответственную пору. Жизнь она и есть игра. Только играть надо умеючи…
Незаметно долину затянуло туманом, похолодало. Мужчины решили перенести праздник в дом, зажечь камин и включить газовое отопление. Женщины занялись столом. Всё в гостиной поражало размерами. В камин можно было войти. Огромный диван в центре напоминал цветущий луг. Его мягкие подушки, обтянутые зеленоватым гобеленом, затканным полевыми цветами, так и манили зарыться в весёлое разнотравье.
Сумерки окрасили окна густым ультрамарином. Занялся огонь в камине, а низкий стол между диванами наполнился десертами, запасливо прикупленными хозяйственным Марино в грандиозном храме еды "Калистраде". Царственный «Наполеон», за которым сладкоежки готовы сделать лишние пятьдесят километров, стоял ещё нетронутым. Ждали, пока мужчины уберут со двора остатки пиршества.
Валентина поскучнела и с обязанностями тамады явно не справлялась. Помаявшись среди фотографической галереи родственников хозяйки Нади, побывавшими сто лет назад в далёкой Индии, единственно затем, чтобы запечатлеть себя то на лошади, то на модном высоченном велосипеде, вышла посмотреть на звезды.
Но вскоре с криком: “Что это там за нашествие!” – влетела в дом с нешуточным испугом, исказившим лицо. Марино и Павел, только присевшие за стол, похватали каминные щипцы и выскочили на крыльцо. В наступившей тишине через приоткрытые окна слышались разнообразные хрюки: и очень громкие, грубые, и тоненькие повизгивания, чмоки, явно принадлежавшие стаду свиней.
– Мы забыли предупредить, – Лариса говорила встревоженно, но и успокаивающе, – Мадресельва стоит на границе национального парка «Монте-Сибиллини». Особенно много в нём вепрей. Они-то и выходят на ночную охоту. Добывают сладкие корешки.
– А они не опасны человеку? – Мила почувствовала тревогу за Павла.
– Мама, как и всякие дикие звери, они стараются с людьми не встречаться, – мягко успокоила и обняла её Зоя.
– В прошлом году, когда я здесь жила, они почти каждую ночь приходили и шли по склону оливковой рощи в свои заповедные места. После них почву рыхлить не надо. Местным охотникам постоянно выдают лицензии на отстрел кабанов. Завтра в супермаркете увидите запечённые целиком туши. Однажды мы забыли у крыльца картошку, они её конечно сгрызли, и толкались долго у дверей.
Мила заволновалась.
– Выйдем и мы, Павел даже не взял палку.
Мужчин на крыльце не было. Зато тёмные тени мелькали тут и там. Маленькие поросята повизгивали, когда большая свинья собирала их в кучу. Мужчины вернулись со стороны сарая, пришлось надёжно запереть его. Вместе с машинами и газовым агрегатом там хранились мешки с чечевицей.
Пляшущее пламя камина, потрескивание дров, смоляной запах резко контрастировал с холодным густым туманом и встречей с дикими животными. Все потянулись к огню.
В углу дивана, уткнувшись в подушки, рыдала Валентина. Зоя, как наседка над цыплёнком, склонившись, уговаривала её пойти в спальню. По вспухшему покрасневшему лицу и вконец запутанным кудрям было понятно, что с алкоголем у неё полная несовместимость. Перепады настроения – наверняка результат стараний и побед студентов над строгим преподом.
– Дед уж, Зоедька, тут все свои, – хлюпая носом, сморкаясь, готовилась она к решающему откровению, как к бою. Ей пододвинули кусок торта и чашку с чаем.
– Когда-то была у меня тоже любовь. Мы вскоре собирались пожениться, учились на одном факультете. И вдруг Колю забирают в армию. Видимо, душещипательная картина стояла у неё перед глазами совсем близко, и слёзы в который раз пролились на красивые округлые щеки.
– Мы переписывались, служил он в Забайкалье. В новогодние каникулы я решила повторить подвиг декабристок и поехала на свиданье к любимому. Естественно, не сообщая ему заранее. В задумчивости она откусила кусок "наполеона" и заголосила резко и внезапно, как умеют русские женщины. Это ж какие бывают совпадения! (я о "Наполеоне"!)
За столом воцарилась почтительная тишина, прерываемая потрескиванием в камине – выстрелы салютовали о завершении очередной любовной истории между деревом и солнцем.
– Когда я нашла его военную часть, в малюсеньком пристанционном посёлочке, первая же встреченная бабушка с вёдрами на коромысле вызвалась проводить к Танюхе – учительнице, где жил Коля. Полузанесённый дом стоял на отшибе, шли мы долго, петляя по козьей тропе в одну ступню. Баба Фрося, как она назвалась, сама вызвалась вести беседу.
– Танюха, тут сестра к твоему Коле пожаловала, подавай его сюда.
– Про сестру мне он и слова не сказал. А будет только завтра – служба у него такая. Их увозят за 30 км к ракетам, и никакой связи в это время. Но вы кстати. «Наполеон» мой подоспел, настоялся, давайте чай пить.
– Посмотрела я не неё – красивая девка, даже краше меня. И фото над кроватью – они два голубка головки друг к другу наклонили…
Бабушка Фрося умом шустрая. Поняла, что щас расклеюсь и лицо потеряю…
– Чай, голуба, мы будем у меня пить. Что ж, для дорогого гостя дык и чаю не найдётся? А явится хозяин, пусть пожалует за сестрой, ты уж не серчай!
Отправились мы по той же тропе. Переночевала у неё. Да что там переночевала – лежала как деревянная. Любовь свою хоронила. А утром с хлебовозкой на станцию. Через месяц получила от Коленьки письмо. Мол, я – дура. Для мужика, младшего лейтенанта, на постое поджениться – это обычное дело. А теперь, мол, расхлёбывай сама.
В наш город он не вернулся и ничего больше я о нём не знаю. Вот такая выпала мне школа любви… И всё равно зла на него не держу. Любила я его, ну а его любовь… – не в моей воле ею распоряжаться. Хочется, да не можется. Каждый кочет кукарекать хочет, – закончила она уже совсем повеселевшим голосом.
Крепчал за окном ветер, густой туман затянул всё, что ещё недавно было цветущей долиной. Глухие выстрелы сломанных веток, редкие взвизгивания поросят звучали всё тише. В доме было тепло и сухо. Италия готовилась из сокрытия предстать утром перед восторженными паломниками ещё более неотразимой.