Спасатели. Репортаж в ретроспективе

III. Уфимская труба

1

Утро у заместителя председателя Совмина Ломова не заладилось. Чем бы ни занимался, мысли упорно возвращались к злосчастной уфимской трубе. Черт знает что такое! Едва пришел на работу, как позвонили из Башкирии, приезжайте, спасайте: на нефтеперерабатывающем заводе обломился кусок трубы весом в семьсот тонн. Эта махина висит и раскачивается в воздухе на высоте в сто двадцать метров, грозя в любую минуту сорваться и раздавить установки с бензином и соляркой.

Что делать? Откачать топливо? Невозможно, цикл постоянный, все заводы закольцованы, их остановка повлечет за собой гигантские убытки. Тормознуть работу цеха? Бесполезно, ведь все равно в отстойниках топливо. Упади этот кусок трубы, то такое произойдет… Сотни тонн горючего взорвутся вместе с заводом стоимостью в десятки миллионов долларов… Это будет не просто гигантский пожар, это будет экологическая катастрофа, город задохнется от гари и дыма… Ломов разозлился сам на себя: нашел время страшилки придумывать, вопрос решать надо… «Сейчас порешаем, – уговаривал он себя, листая номенклатурный справочник. – Вот! Нашел!» Он нажал кнопку селектора:

– Соедините меня с председателем Комитета по чрезвычайным ситуациям. Срочно!

Нетерпеливо схватил трубку, не дослушав секретаря о том, кто на связи.

– Это Ломов. Вы – чрезвычайщики, да? Вот давайте и решайте!.. Как что? В Уфе катастрофа, ты раньше меня об этом знать должен, думай, как с этой чертовой трубой быть!

…В тесном кабинете собрались все, кто эти месяцы ходил сюда, как на работу. Только без должности и без зарплаты. Кофе – чашка за чашкой, курево – сигарета за сигаретой… Думали, как снять качающийся оголовок трубы.

– Ну что? Какой из проектов будем разрабатывать всерьез?

– Только без дирижабля, пожалуйста. Проект интересный, но требует времени и средств. У нас нет ни того, ни другого.

Беспечная реплика разрядила обстановку. Остыли и стали рассуждать рационально.

– Самый реалистичный проект – подрыв, но подорвать оголовок нужно так, чтобы взрывной волной его перенесло в какое-то место, где бы он ничего не разрушил.

– Задумано здорово, но как все это осуществить? Придется вспомнить сопромат…

Не тратя времени на дальнейшие словопрения, сели за расчеты. Вроде бы все сходилось.

– А что произойдет после удара? А если оголовок рухнет и деформирует фундамент? А если вслед за оголовком упадет вся труба? Чем это лучше землетрясения? – Юрьев задавал вопросы один за другим, не поднимая головы, продолжал что-то чертить на четвертинке свернутого листа.

Кужугетов глубоко вздохнул, подавляя в себе желание сказать Юрьеву то, что вертелось на кончике языка. Вместо этого принялся рассчитывать дальше. Наконец оторвался от бумажек, еле сдерживая раздражение:

– Ну, конечно, ты прав. Семьсот тонн нельзя опустить легко и просто – фундамент разрушится, труба наклонится и то же упадет.

– И все же взрыв – единственный способ положить на землю этот качающийся кусок, но как его положить?

Наконец, вволю помучившись, додумались раздробить оголовок взрывом, поделить семисоттонную махину на несколько частей. Они упадут не все сразу в одно мгновение, а с разрывом во времени – следовательно, не дадут такого сейсмического эффекта, который мог бы разрушить завод. А чтобы еще больше перестраховаться, решили внизу сделать «подушку» из опилок и песка.

– Все! – Кужугетов хлопнул по стопке расчетов. – Приступаем к реализации проекта. Пока мы в Москве делаем окончательные расчеты, в Уфу отправим оперативную группу из спасателей и подрывников. В контакте с нами будет работать команда саперов из Министерства обороны. Военные рассчитают силу и технологию взрыва, а спасатели… – Он посмотрел на собравшихся: в штате четыре человека а в кабинет набилось раз в десять больше. Младшему, Мише Игнатову, всего восемнадцать, а тоже ехать рвется, ни командировочных, ни премиальных ему не надо, только бы взяли. Председатель вздохнул и с ударением на втором слове произнес: – Спасателям-общественникам предстоит поднять взрывчатку по этой трубе и закрепить ее там…

2

Зависшая над заводом махина от порыва ветра качнулась и, как гигантский маятник, взметнулась на два метра вправо, потом влево… Альпинисты вскарабкались вверх по технологической лестнице. Самые верхние ступеньки были сломаны. Последние семь метров пришлось лезть, как одичавшим кошкам. Альпинистское снаряжение только и выручало. Залезли, глянули вниз с высоты ста двадцати метров… А на земле тоже кипела работа.

– Михалыч у нас как Ильич на субботнике, – перемигивались между собой спасатели, не без удовольствия наблюдая, как начальник оперативного отдела таскает наравне со всеми бревна.

Они нужны были в огромном количестве для того, чтобы для срезанных взрывом обломков трубы сделать «подушку». Вместо пуха ее «набивали» слой за слоем бревнами, опилками, камнями, снова бревнами, снова опилками…

Болели руки и плечи, ломило спину, на ладонях набухали мозоли, саднили ссадины. Кубарев не спал всю ночь, ворочался с бока на бок, вставал, пил чай, опять ложился, снова вставал – думал. «Ну хорошо, «подушку» положили, расчеты делали день и ночь, они себя оправдают, ребята уже начали закладывать заряд.

Вот-вот можно будет взрывать. Но как это все организовать, чтобы не угробить никого? По заводу бродят все, кому не лень, со смены на смену…» Утром пришел к Председателю Верховного совета республики и на ходу протянул бумагу:

– Вот, у меня проект приказа о создании штаба по ликвидации чрезвычайной ситуации. Первое решение штаба я уже набросал. Если вы его не подпишите, могут быть огромные жертвы.

Ракитов, не тратя лишних слов, молча прочитал и подписал.

…На заводской проходной радостно замахали:

– О! Наш ГКЧП приехал!

– Ну вот, и здесь перекрестили, – Кубарев вроде бы и засмеялся вместе со всеми, но успокоиться долго не мог, бормотал себе под нос: – Вот же, Господи, был диссидентом, сделал все, чтобы этот ГКЧП потерпел фиаско, а оказался почти рядом – в ГКЧС. Представишься – начальник оперативного отдела ГКЧС, все таращат глаза, дескать, неужели не всех путчистов пересадили, – и заметив, что его слушают, громко добавил: – Забавно…

Альпинисты вскарабкались на стодвадцатиметровую высоту, затащили туда инструмент, потянули толстенный кабель.

– Ох, изобрели бы портативный аккумулятор!

– Размечтался, давай тяни…

Следом втащили взрывчатку, заложили. Уже было спускаться решили, не тут-то было.

– Эй, наверху! – У Фадеева голос зычный, в авиации работал. – Тут военные говорят, надо взрывной заряд укутать матами, одеялами. Это чтоб взрыв внутрь ушел… После обеда придется этим заняться.

– Нам тяжело вверх-вниз лазить, давайте сразу сделаем, не прерываясь, поднимайте маты… Хорошо, бы и обед наверх. Желательно с поварихами вместе!

Тут и девчата из столовой прикатили, недоумевают: кого же нам кормить, не уж-то одного начальник? Хотя нет, вон они, едоки, наверху. Девчонки головы запрокинули, за косынки держатся, чтобы не свалились, кричат, на смех сбиваясь:

– Ребяты, вы чего будете на первое?

Отобедали, уже за работу приниматься собрались, а девчата не унимаются:

– Ребяты, у нас есть виноград, будете? Какой – черный или белый?

– Вот это жизнь, так бы тут и сидели! Да давайте любой, все равно съедим…

3

Кабинет, доставшийся Юрьеву, походил на кладовку. В нем от силы могли вместиться только два человека. Причем если один сидел, то другой должен был стоять. Так оно и было: Юрьев сидел за столом, Кужугетов стоял у единственного окна. Оно выходило прямиком на вольер с антилопой, которая орала и пахла. Эта вонь смешивалась с запахом дешевого, крепкого табака…

– Если уфимская труба сама упадет от ветра, и завод взлетит на воздух – это будет иметь для нас одни последствия, а если все рухнет в результате нашего взрыва – это нам придется расхлебывать долго…

– Да, но у ребят ведь все готово к взрыву. Мы можем запросто уйти от принятия этого решения. «Спасать» завод от семисоттонного оголовка трубы – разве это дело спасателей?

– Конечно, нет. Но кто-то же должен знать, что нужно делать, когда никто этого не знает…

– Выходит, это мы и есть?

Заводская территория опустела. Замерли цеха. Только надломленная труба как ни в чем не бывало продолжает выплевывать клубы черного дыма. Бронетранспортер поодаль казался лишним, а на самом деле очень нужен. Он – единственное укрытие для горстки оставшихся на заводе людей.

– …Пять, четыре, три, два, один… – отсчитывает в Москве по телефону Кужугетов.

– …Пять, четыре, три, два, один… – повторяет за ним, прижимая трубку к уху, Кубарев в Уфе.

– Огонь! – командуют в Москве.

– Огонь! – эхом отзываются в Уфе.

Смолк грохот. Рассеялся дым. Осела пыль. Искореженный, раздробленный семисоттонный огрызок лежал там, где ему и следовало лежать, – на «подушке». Вверху по-прежнему дымила труба. Внизу, у бронетранспортера, прыгали, обнимались люди и кричали: «Ура!». Труба стала для них вершиной, которую они покорили.

… – Ну что, – Ракитов с усмешкой посмотрел на вошедшего Кубарева, – проект наградного листа приготовил? Давай подпишу… Нет? Ну что же, тогда давай награжу по-своему. – Наклонился к селектору: – Меня нет ни для кого…

За затворенной дверью в задней комнатке – другой мир. Уютный, радушный, неспешный. Гостеприимный хозяин на стол поставил коньяк, а наливать не спешит. Ждет. Принесли пиалы. В них тягучая жидкость, как расплавленное золото, переливается через край.

– Горячий башкирский мед – самый вкусный на свете! – Ракитов расплывается в улыбке. – Особенно если с коньяком. За победу!

Кубарев потягивал медок, улыбался в ответ, а сам про себя думал: «Вот не дай бог что-то бы мы не так сделали, струхнули или сплоховали, первый блин оказался бы комом, и все сказали бы: да нет, ничего они не могут…»

– Я слышал, – Ракитов коньяк подливает, а сам ничего из виду не упускает, – ты вроде бы полковник, а смотрю – в пиджачке ходишь?

– Да, пиджак столетней давности, и армейской моей истории тоже уже сто лет, по крайней мере, мне сейчас так кажется, – и оживился, зацепившись за свой пиджак. – Раз уж заговорили, вы наших ребят не поможете одеть? У нас ведь униформы пока никакой, спецовок и тех нет.

– Конечно, оденем. И пару-тройку переносных радиостанций найдем. А в остальном, полковник, не тушуйся, ты еще ко мне генералом приедешь…

…В Уфимском аэропорту спасателей ждал правительственный «Ту-134». Не переставая удивляться, быстренько погрузились, расселись в мягкие кресла. Самолет взмыл вверх. Улыбчивые стюарды принесли снедь, казавшуюся на фоне привычных пустых магазинных полок фантастической: салями, красная рыба, икра, марочный коньяк, апельсины, ананасы… Посмеиваясь, умяли все, что предложили… Заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму Владимир Ильич Бабенко восседал, погруженный в свои мысли. Вдруг воскликнул, хлопая по мягким подлокотникам:

– Не могу поверить, что можно в нормальных условиях на нормальном самолете лететь помогать людям. Вот раньше, когда мы в Армению добирались, прорываясь через кордоны, все было понятно, даже по-советски правильно…

– Как думаешь, – переговаривались сзади него спасатели, – Ильич и дальше с нами будет? Если бы не он да не Андрюха мы бы на трубе запарились… Как подумаю, что мы на этом обрубке качались, а он в любую минуту с такой высотищи вместе с нами рухнуть мог…

– Так он ведь и не на наши головы упасть мог… Но Ильич пошел с нами, потому что ему было как бы по пути, но это не его дорога. Он альпинист, а не спасатель…

– Чудак, а кто здесь спасатель? Такой профессии вообще нет, я даже специально в тарифно-квалификационном справочнике смотрел. Нет там нас с тобой!

4

Нарисовавшийся на пороге Кужугетов был сосредоточен и строг, разве что в карих глазах плясали бесенята.

– Новая чрезвычайная ситуация. Действовать надо немедленно. – И, выдержав паузу, насладился зрелищем всеобщего оживления, готовности немедленно мчаться хоть на край света. – Так… Звонила москвичка, адрес вот, – он помахал листком. – У них в подъезде змеи расползлись по всем этажам и скоро всех перекусают. Говорит, раз про наш комитет писали в прессе, что мы в Уфе справились с трубой, то должны и змей выловить. Кому поручим?

– Раз змеи еще никого не укусили, то предстоит не ликвидация последствий ЧС, а ее предупреждение…

Подполковник Баграмян был внештатным начальником отдела прогнозирования и предупреждения чрезвычайных ситуаций, хотя формально еще числился в Министерстве обороны. Но после того, как однажды зашел к чрезвычайщикам, он отложил диссертацию, взял отпуск на службе и стал ходить сюда ежедневно, как на работу. Ровно через пять минут после того, как решили, что змей будет ловить Баграмян, тот вошел в кабинет Юрьева и, плотно закрыв дверь, сообщил:

– Я вообще-то специалист в области сейсмики…

– Ничего страшного, ты теперь специалист во всех областях, – успокоил его Юрьев и поскольку окно в кабинете выходило на зоопарк, посоветовал: – Подумаешь, змеи. Миша, иди в зоопарк, найди там кого-нибудь. кто этими червяками занимается, и все.

Через полчаса Баграмян снова возник на пороге кабинета. И не один. Маленький, круглый Баграмян в форме подполковника стоял в окружении двух представительниц прекрасного пола. Справа от него стояла пигалица, метр сорок. Слева – ее подружка, под два метра. Обе – большая и маленькая – были в резиновых сапожищах и таких же фартуках до пола В руках они держали какие-то сетки, мешки, крючки. Троица выжидающе уставилась на человека за столом. Вся фигура Баграмяна излучала сдержанную радость.

– Змееловы? А чего сюда? – остудил его Юрьев. – Отправляйся змей ловить.

В переполненном троллейбусе на троицу ошарашенно глазели.

– Мама, мама! – теребили маму близняшки. – Кто это?

– Тише вы, я не знаю, – отмахивалась мама, не в силах оторвать взгляд от команды Баграмяна, пока не спохватилась. – Ой! Мы остановку проехали!

В доме охваченные паникой жильцы, рассмотрев в дверные глазки лихого военного, настороженно потянулись в подъезд. Бабушка, отважно спускавшаяся со второго этажа на первый, потрогала Баграмяна за рукав.

– Эти дамы, что с вами, – зашептала она, косясь на змееловов, – они – кто?

– Эти дамы из террариума.

Бабушка сделала большие глаза и без того огромные под толстыми линзами очков. Внимательно рассмотрев змееловов с головы до ног, поспешно посеменила к себе, приговаривая:

– Я сейчас, сейчас… Ой, так спешу, что, наверно, сейчас упаду, – и скрылась у себя в квартире. Было слышно, как на втором этаже хлопнула дверь.

Змееловы осмотрелись по сторонам, пожали плечами и переглянулись: мол, откуда тут змеи могли взяться?

– Какая-то душевно больная особа зашла в подъезд, мешок с ползучими гадами раскрыла и ушла, – послышался знакомый скрипучий голосок.

Баграмян оглянулся. За его спиной стояла та самая бабушка, только уже в белоснежных резиновых сапогах на рифленой подошве. Наверно, внучка подарила. Змееловы снова переглянулись. Высокая нагнулась и пробасила:

– Если змеи расползутся и начнут размножаться – беда. Правда, Зинаида?

Миниатюрная владелица солидного имени с обожанием посмотрела на свою подружку и пропищала, радуясь своей догадке:

– Тогда они в подвале, Машенька!

Баграмян решительно надвинул фуражку на глаза и ринулся вслед за змееловами. Дюжая Машенька решительно отстранила его, обронив сочувственно:

– Вам туда не стоит лезть, товарищ подполковник!

– Да, – радостно закивала крошечная Зинаида, – вы лучше нами отсюда руководите.

Ровно в пять утра Баграмян доложил, что змеи отловлены. А в пять минут шестого за ним прочно закрепилась кличка Змеелов.

5

Полковник Кубарев скосил глаза и посмотрел на свое плечо: на нем привычно лежал погон. Погон как погон: два просвета, три звездочки. Отлегло от сердца! Восстановлен в армии и откомандирован в Российский комитет по чрезвычайным ситуациям вместе с другими четырнадцатью офицерами. Один из них сейчас перехватил взгляд Кубарева и рассмеялся:

– Ну ты, Михалыч, прямо как третью мировую войну выиграл, победитель!..

Кубарев смеется вместе со всеми, похлопывая себя по погону: «А что, разве не выиграл? И в армию вернулся, и собой остался. Забавно…»

IV. Дети экстрима

1

Полуразвалившееся здание пожарной части в Подмосковье венчала новехонькая вывеска: «Центральный аэромобильный отряд». Ситцевая занавеска на провисшей веревочке разгораживала комнату на половину. В плите с чугунными конфорками горели дрова. За занавеской лежал спасатель и читая Жана-Батиста Шарко. «Мальчики, – писал ничего не ведавший о спасателях полярный исследователь, – с этого момента предупреждаю вас, что «ели вы станете вести себя плохо, это будет проявлением трусости, так как у меня нет возможности наказать вас; я не могу вас взять в железа – вы знаете, что на борту нет никаких оков, да и команда слишком мала, чтобы я мог себе это позволить; не могу также лишать кого-нибудь положенной кварты вина, ибо оно необходимо для здоровья; не могу сделать на вас начет – плевать вам на жалованье…»

Каждое слово попадало в точку. Парень грыз сухарь, бережно смахивая со страниц крошки, посмеивался и не мог оторваться от книжки «Поэтому, – подводил итоги Жан-Батист Шарко, – я просто вашей совести и надеюсь, что вы исполните свой долг – немножко из-за привязанности ко мне, но прежде всего ради миссии, которую мы на себя взяли, – и никогда не забудете, что честь Родины – в ваших руках». Спасатель запустил пальцы в волосы и задумался.

…Толчком к объединению спасателей стало спитакское землетрясение. Там, в руинах, под которыми остались десятки тысяч человек, среди ужасающей человеческой трагедии они встретились и с тех пор не теряли друг друга из виду, даже попытались объединиться в общественную организацию. Это было свободолюбивое, почти неуправляемое войско, умевшее действовать в горах, лесах, труднопроходимой местности, заниматься поиском, обучением, спасением людей. Нищие профессионалы, брошенные на произвол судьбы. Когда на Театральном проезде замаячили их долговязые фигуры, один из сотрудников, перешедших на работу из союзного комитета, не вытерпел. Еле разминувшись с высоченным парнем и его огромным рюкзаком, дышащий как паровоз чиновник ворвался в кабинет к Кубареву:

– Куда ты тащишь этих чумазых и патлатых? Они получат немножко денег, очухаются и бросятся в загул! Каждый сам по себе! Командой им не быть! Ты понял?

В профсоюзном штабе на Ленинском проспекте впадали в тоску, завидев на пороге чрезвычайщиков.

– Опять вы! – хваталась за пышную грудь блондинка. – Да забирайте вы этих робинзонов! Мы только «за», они – головная боль наша, – и вспомнив, что рука в перстеньках все еще покоится на левой стороне бюста, добавила: – и сердечная тоже.

– Да-да, – кивали профсоюзные активистки из-за соседних столов, – только они ведь не голые к вам уходят, а с нашим ведомственным инвентарем.

– Одних веревок сотни метров уносят, так что по акту передавать будем. Это вам ни что-нибудь, а профсоюзная собственность! Галочка, проверь, чтобы все точно было!

– А гвозди? Гвозди не забудьте в акт включить! В килограммах пиши!..

…Начальник отряда Центроспаса Фадеев, облокотившись на перила, задумчиво наблюдал с гостевой трибуны за соревнованиями. Стартер выстрелил – спринтеры сорвались с места и побежали плотными рядами, дыша друг другу в спину. «Вот и наш отряд, как эти спортсмены на старте. Совсем неясно, кто из нас добежит до финиша…»

В «той жизни» Фадеев был по профессии авиационным инженером, по должности – председателем горисполкома в том самом городке, в котором теперь обосновался отряд Центроспаса, начальником которого он после некоторых колебаний стал.

– Мужики, я согласен, – но вы должны отдавать себе отчет в том, что если я что-то понимаю в авиации, то абсолютно ничего – в спасательных работах.

Кужугетов кивнул и указал на ясноглазого поджарого парня с пшеничными усами.

– Вот поэтому тебе в помощь Андрей Расков. Он знает, что такое спасательные работы на земле, в воде, в горах, в воздухе, всюду…

– Ну что, как будем подбирать первых людей? – спросил Фадеев, когда они остались вдвоем.

– Так же, как в горы, – не задумываясь, ответил Расков, – по принципу: я его знаю, могу ему доверять.

– Да, а горизонты будут открываться по мере набора высоты.

2

– Первый раз вижу, чтобы людей на компьютере проверяли, годятся они на работу или нет, – пожал плечами коренастый крепыш, вытирая лоб. – Это что ж, машина будет решать, что мы за люди?

Только что подошедший Андрей Расков услышал окончание фразы и заговорщицки подмигнул:

– Да, и действительно, шут с ним, с этим компьютерным тестом. Главное – впереди. Пошли со мной! – и повел во двор.

– Так, – удовлетворенно произнес Расков и что-то на листочке отметил, когда они пробежали кросс, – теперь физическую и психологическую готовность работать на высоте проверим…

Поднялись на кран. Дальше – больше, на стрелу полезли… Крепыш от других не отстает, пыхтит, но карабкается, руками и ногами за перемычки цепляется… Слез, к крану прислонился, лот с бледного лица вытирает трясущимися руками. Вверх посмотрел на стрелу, да как плюнет: «Да ну вас к черту! Что б я водителем так на работу устраивался!»

– Чего же ты не сказал? Я думал – спасателем…

Парень посмотрел на стрелу, на Андрея, снова на стрелу и ушел навсегда. Расков посмотрел ему вслед и радостно воскликнул:

– Так и надо, чтобы спасатель водителем был…

…«По диким степям Забайкалья…» Гришка пел, закрыв глаза. Высокий голос, взметнувшись, затих.

– Давайте выпьем, что ли? – Гришка извиняюще улыбнулся.

Выпили. Но не из-за того, что очень уж хотелось, а чтобы скрыть неловкую растроганность. В отряде каждый второй – гитарист, пропевший у костра ни одну сотню бардовских песен, а потому в цене не умение брать правильные ноты, а стремление по-хорошему разбередить душу. Хозяева обменялись взглядами: мол, поговорить надо. Вышли, не торопясь закурили…

– Жаль, что не альпинист, – обронил один, – тогда бы Андрюха точно к нам его взял бы.

– Да, по физо он на нормативы не потянет, – кивнул второй.

– Ну, между прочим, даже когда спортсменов в олимпийскую сборную отбирают, и то интересуются не только очками, метрами, секундами, – возразил первый и, злясь на себя, затушил окурок.

– Может, пока Раскова нет, а он тебя, Серега, вместо себя оставил, ты певуна этого с испытательным сроком возьмешь? Расков вернется, а тут Гришка на печке сидит и что-нибудь такое тихое, душевное напевает…

– Была не была, – не стал спорить Сергей, – я почему-то уверен, как человек так поет, так и спасать будет…