ГЛАВА 8
Солнечная корона, едва высунувшись из-за гор, зажгла миллионами розовых бликов маковое поле. Лепестки трепетали под порывами свежего утреннего ветерка, и зеленое море с розовой пеной волновалось – и волновало всякого, кто встречал этот рассвет. Линию горизонта прихотливо украшали вздыбившиеся горы, а поток воды, низвергающийся с ледников водопадом, сверкающий алмазами брызг, усмиряла долина. Чистейшие горные струи расходились по полям и аулам, но воды вполне доставало и озерам, в которых отражалось синее небо. Замкнутый в своей девственной красоте, прямо первозданный мир!
Воздух был напоен ароматами цветения, чист и прозрачен. Никакими ухищрениями цивилизации, выхлопами и выбросами, люди его не портили. Они догадывались, что в недрах этих дивных гор хранится много чего полезного, но предпочитали красоту – пользе.
Наджибуллу переполняли восторг и волнение: вот так, наверное, должен выглядеть в представлении верующих людей рай. Древний персидский язык обозначал местных жителей очень поэтично: афган – безмолвный, скрывающийся, таящий. То есть отшельник, беседующий лишь с богом, не снисходящий до суетного общения с людьми. А нынешние граждане этого удивительного горного анклава с такой же многозначной философской подоплекой составили свой государственный флаг из трех полос: черная – история, красная – беспрестанная кровопролитная битва за свободу, зеленая – вера.
Волны самых разных империй и оккупаций прокатывались через Афганистан, через всю его историю, поочередно; кажется, подходила к финалу и эта, последняя. Американцы объявили, что они покидают эти горы, так ничего и не добившись за двадцать лет непрерывных боев с неукротимыми дикарями. Гражданская война не утихала, взрывы по городам и весям грохотали непрерывно, договориться с талибами никому не удавалось.
Но и к иноземцам местные жители относились с неугасающей ненавистью. Афганцев устраивали только их горы, их поля, под диктовку они жить не умели и не хотели! Что могли им, горным людям, дать знания? – Почти вся сельская глубинка поголовно не владеет грамотой, и детей не учат ни читать, ни писать. Все женщины плотно, с головы до ног, упакованы в непроницаемые покрывала, ими не гордятся и не хвастаются перед чужими, чувства столь же непроницаемы, не озвучены, приватны. Запечатанный сосуд времени!
Наджибулла шел грунтовой дорогой к американской базе, которая, по заверениям СМИ, уже завершала эвакуацию. Он остановился в некотором отдалении: суета была самой обычной, каждодневной. Крестьяне один за другим сдавали свои котомки на приемный пункт, вояка небрежно совал им вознаграждение, которое они, не пересчитывая, прятали в карман и расходились по своим аулам.
– А, вроде, говорили, что вертолеты и самолеты снимаются, уходят? – самым невинным голосом спросил он молодого пуштуна в тюрбане.
– Кому говорили, тебе? – усмехнулся тот. – Какой же дурак ни с того ни с сего бросает раскрученный и доходный бизнес? Да ты, почтеннейший, не тех слушал. Они за наше сырье дьяволу душу продадут, зря что ли окучивали его все эти годы… Ну, так пусть это будет нашей местью всему их хваленому миру, отрава от дикарей! Чего так сильно хотели – то и получат.
Пуштун злобно сплюнул, пошел прочь, а Наджибулла растерянно покивал, поняв, что вся информация, которой он обогатился на сайтах ООН, абсолютно правдива.
Именно там галактический разведчик узнал, что самое гиблое место на планете Земля – вот это небольшое государство в горах, с населением всего-то чуть больше тридцати миллионов. Здесь зафиксировано самое нетерпимое положение женщин, – бесправных, неграмотных, истязаемых. Они практически все были многодетными, рождаемость очень высокая, но и по детской смертности страна была впереди планеты всей. Статистика утверждала, что бедность тут была вопиющей, экономика – отсталой, а войны практически непрерывными, потери в них – чудовищными.
Словом, не рай, а настоящий ад. Отправиться туда следовало замаскировавшись, лучше всего – под почтенного старца, чужаков здесь не любили. Так Наджибулла и нарисовался в причудливых ландшафтах Иранского нагорья. Города до поры ему были неинтересны, потому что настоящая жизнь шла на маковых полях, кипучая крестьянская страда, почти круглогодичная.
Он сорвал стебель, очистил его от сизых листьев, стряхнул розоватые лепестки с фиолетовым сердечком у основания. Круглую изящную коробочку венчала многоугольная звездочка, сорвешь ее, а внутри – белые молочные семена, белым же сочится и сама коробочка, и стебель. Вот это молочко и есть исходное сырье для производства опия, героина, наркотика обезболивающего, веселящего, а в итоге – сводящего с ума всех, кто попадает от него в зависимость.
Русские говорят, что ежегодно от этого зелья у них в стране погибает молодых людей больше, чем за всю афганскую войну. Расплачиваются?
Но почему же тогда американцы и на войне имеют баснословные барыши, транслируя всему миру, что они лишь наказывают Афганистан, скрывающий у себя в горах террористов, наказывают этот народ за чудовищный таран небоскребов самолетами 11 сентября 2001 года? Наказывали почти двадцать лет, подключив союзников по НАТО, и за эти годы посевы опиумного мака возросли в сорок раз. Некоторые говорят – в сто, поди, посчитай масштабы криминального бизнеса, возросшего на крыльях военного транспорта!
Сегодня на этих розовеющих полях поднимаются, пестуются, проходят первичную обработку миллионы маковых коробочек, более 90 процентов всего производимого на планете опиума. Кто может остановить этот поток?
Наджибулла уселся в тени невысокого дерева, оперся локтями о колени, засмотрелся на струящуюся воду, хрустально прозрачную, искрящуюся на солнце. Удивительно, как земляне легко заводят вредные привычки, как долго и болезненно с ними потом пытаются расстаться. Табак, алкоголь, наркотики вошли в их жизнь, легализовались, не спорт и не занятия всякого рода искусствами украшают жизнь подавляющего большинства людей, а именно эти вредные привычки. Говорит ли это об изначально порочной природе человека, которого надо выполоть, словно сорняк, с лица Земли?
Страшно даже подумать!
Когда он готовился телепортироваться в этот регион, он поискал информацию о борьбе с наркотиками. Оказывается, даже американцы, когда речь идет о собственном здоровье и чужом бизнесе, могут с этой угрозой справиться. Так президент США Никсон в 1972-м году объявил войну наркотикам, и добился разрушения существовавшей цепочки: Турция (производство опиума) – Марсель (производство героина) – США (продажа героина). В результате жесткого прессинга буквально за три года в Турции полностью прекратилось выращивание опиумного мака. Турки теперь помидорами торгуют!
Нынче на розовые цветочки и зеленые коробочки особо никто и не посягает, наркобизнес никто не прессует, только по официальным каналам, продавая это сырье, Афганистан получает почти 20 процентов ВВП. А сколько дает криминальный сбыт и производителям, и поставщикам наркоты по всем странам – можно только догадываться. Обороты – безумные, результаты – тоже.
Ему очень хотелось поговорить с детьми. Или с какой-нибудь женщиной. Наконец, со стариками – о самых простых житейских делах, угоститься каким-нибудь блюдом национальной кухни, посмотреть, как они рукодельничают. Но при первых же попытках завязать разговор Наджибулла столкнулся с такой недоумевающей настороженностью, страхом, что и сам испугался. Даже в обличии единоверца, с этой жидкой стариковской бородкой, в ловко насаженном на голову тюрбане, он за своего не сходил. (Ну не до такой же степени у них обострена интуиция, что они почувствовали в нем неземное происхождение!)
Афганцы по каким-то признакам прозревали в нем чужака, и в столичном Кабуле, и в отдаленных горных селениях. Видимо, находясь в состоянии непрерывной вражды со всем белым светом, эти люди были зажаты страхом и обостренной подозрительностью. Но чем можно объяснить огромное количество беженцев из Афганистана, страны с такой чистой водой, легким и благодатным воздухом, пейзажами необыкновенной красоты и великолепия? Ответ прозвучал моментально.
Громыхнуло сильно, оглушительно, послышались вопли, завыла сирена. Сидя у горной речки, Наджибулла услышал, а скорее – почувствовал нутром этот взрыв, разломивший где-то в далеком Кабуле здание надвое, разбросавший во все стороны разорванные тела, обломки дерева и стекла. Очередной террористический акт, о которых уже почти не пишут газеты, привыкшие к ним, как к заурядной реальности. Люди упорно хотели пересотворить рай в ад. У них всё получалось.
ГЛАВА 9
Расстояние от южной оконечности Африки до берегов Бразилии, чуть более трех тысяч миль, он преодолел без особого напряжения, напротив, получив невероятное наслаждение. И от соленой океанской волны, мерно покачивающей одинокого пловца, и от общения с играющими дельфинами, и от смены дня и ночи, окунающей в морскую стихию то пламенный рассвет, то звездный свод. Он даже немного пожалел, что земные разумные существа для своего пребывания выбрали не эту ласковую стихию, а сухие пески и угрюмые скалы.
Во время шторма, случившегося всего-то однажды, он уходил на глубину, включая параллельный функционал. Там, в океанской пучине, скользя в стаях рыбешек или осматривая заросли диковинных водорослей, ему тоже было чему подивиться. Удивлял и он местную фауну: много раз ощущал прикосновение скользящих тел, встречался глаза в глаза с подплывающими близко тварями, легко ускользал от наброшенных петель щупалец.
Когда он, фыркая и отряхиваясь, вышел на золотой пляж Рио-де-Жанейро, его звали Хосе Мария, и на нем были плавки и очки. Прекраснейшая панорама залива просто околдовывала, так что нет ничего удивительного, что вышедший на берег негр проглядел опасность: на него налетела щебечущая компания юных почти голых созданий в бикини. Он вешались на него, карабкались по двухметровому гиганту словно обезьянки – на пальму и при этом непрерывно верещали.
– Бранка, отстань, этот будет наш! Как тебя кличут, мачо? Ты уже решил, в чем идешь на карнавал? Милагреш, ты меня опять укусила, постой же, дикая! Девочки, тише, мы его напугали, ты удержишь нас, парень, сколько ты поднимаешь?
Ему стоило некоторых усилий удержаться от бегства, он раздвинул толстые губы в самой широкой улыбке, на какую только был способен, и выговорил в ответ:
– Девчонки, вас слишком много, бедный Хосе Мария на такой улов не рассчитывал, давайте, пореже, так я вас всех не запомню!
При этом он уперся понадежнее ногами в пляжный песок, раздвинул ручищи и набычился: две мартышки уже были на плечах, еще парочка висела на руках, а пятая, Милагреш, извиваясь, дотянулась, наконец, и обхватила его ручонками за шею. Наблюдавший за этой сценой турист, тоже только что проплывший свою дистанцию, от души расхохотался: «Ну, парень, тебе кранты! Из этой связки живым не выбраться! Местные девчонки своего не упустят…»
Хосе Мария попробовал просканировать головки нападающих, но с таким же успехом он мог сканировать погремушки: невнятный звон, щебет, непереводимый слэнг, междометия и птичья возня. Сделав несколько шагов с этим грузом от шипящего прибоя к пластиковым лежакам, он осторожно опустился на колени, что-то умильно бормоча, отцепил щебетух, какую-то слегка шлепнув, какой-то щекотнув спинку… Ни одну не обидел! И всех разом озадачил, приказав: «Ну-ка, малышки, принесите дяде Хосе выпить! Да придумайте сами, во что меня нарядить, и я весь ваш!»
Вся компания с восторженным визгом унеслась, и он, наконец, перевел дыхание. Пловец, качая поощрительно головой, подошел к нему, назвался:
– Манфред. Я – из Португалии, а ты – Хосе, я расслышал… Надолго в эти благословенные места? Откуда нарисовался?
– С берегов Африки приплыл, – не стал скрывать Хосе, пожимая протянутую руку, – посмотрим, как понравится, тут, я вижу, скучать не дадут.
– Нет, скучать точно не будешь, – кивнул Манфред, оценив юмор нового приятеля. – Я сюда пятый год прилетаю, и всякий раз что-то новое. Удивительная страна! То карнавал, то футбол, то фестиваль самбо… В этот раз очень хотелось на водопады Игуасу съездить, но пока от всей этой свистопляски Рио оторваться нет никакой возможности.
Понимаешь, писать тут я не могу, это как на батуте каллиграфией заниматься. Но зато потом, когда возвращаюсь в свою загнивающую Порту, приковываю себя к рабочему столу. И все впечатления вываливаются в стихах и прозе с таким напором, что не остановить, только успевай новые файлы открывать, а готовые – по издательствам разбрасывать.
Хосе уважительно посмотрел на работника умственного труда, оценил, что тот и отрекомендовался, и особо не заносился, общался на равной ноге.
– Слышь, Манфред, а не удрать ли нам поскорее, пока мои мартышки не вернулись? Что-то я их напора опасаюсь, растерзают в клочья!
– Разумно, давай, двинем ко мне в отель, а там решим, с чего начать, на футбол или к водопадам. Погоди, так где у тебя одежка? Или ты в чем приплыл из Африки, в том и здесь щеголять будешь?
– Ну, естественно! – шуткой на шутку ответил Хосе, и тут же без промедления облачился в белые штаны и дыроватую футболку. В его руках неведомо откуда оказались две широкополые шляпы, одну водрузил на свою черную шевелюру, другую – на лысину нового друга. Манфред только сморгнул, подумав, что в такую жару он зря задал себе слишком большую дистанцию… Вот и напекло.
Однако, заострять внимание на своих видениях не стал, поспешили в отель.
Конечно, в нечаянном знакомстве повезло обоим, набраться впечатлений, присмотреться к людям, зацепить парочку стоящих сюжетов хотелось и писателю, и… Хосе Марии. Он так и не отрекомендовался Манфреду, чем в этой жизни занимается, турист и турист, что тут конкретизировать.
За обедом обсудили последнюю выходку Тайсона и удар Неймана, пожалели, что «Фламенго» так неудачно сыграл с «Сан-Паулу», порассуждали о перспективах нового нападающего «Коринтианса». Хосе вполне профессионально поддерживал разговор, а кто не знает бразильских футболистов – тот вообще не мужского племени! Манфред в этом был абсолютно уверен.
Вечером, напялив свои несуразные шляпы, пошли побродить по городу, который уже был во власти карнавальных завихрений. Гремела музыка, пробегали мимо ряженые, назойливо совали всем маски и перья торговцы. Манфред, как бывалый путешественник, предупредил приятеля, что тут обчистить карманы могут запросто. А тот только отмахнулся с легкомысленным признанием: «Уже!..»
– Я почему-то так и подумал, когда увидел, как ты налегке шагаешь с пляжа, – удовлетворенно сказал писатель. – Для жителей фавел сейчас самый горячий сезон, добыча сама в руки идет, грех не поживиться!
– Что делать, всем жить хочется, – совсем легкомысленно закрыл тему Хосе. – А на пожары в леса Амазонки тебе никогда не хотелось взглянуть? Вот где наверняка феерическое зрелище!
Писатель аж встал, потрясенный. И как он сам об этом не подумал! Но разве возможно? Туда же ни один водитель не согласится ехать! Да и запросит…
– Для меня невозможного нет, – пожал плечами этот странный негр, приплывший из Африки своим ходом. – Давай, расстанемся до утра, а завтра я к тебе подойду. И если не передумаешь – рванем на денек-другой в самое пекло.
С тем и растворился в темноте. Словно его никогда и не было. Черт его знает, может из местных мошенников, очень непосредственных, улыбчивых, со всеми их обещаниями чудес: «завтра, обязательно всё будет завтра!» Но этот ведь плату вперед не взял. Да и вообще – не похож он на кариокас.
"Или …я вообще ничего в людях не понимаю", – заключил про себя писатель.
На следующий день они встретились. Хосе сумел раздобыть машину напрокат и документ из дорожного управления на проезд в штат Амазонас, где леса были охвачены самым масштабным пожаром за все время наблюдений.
Вообще в Бразилии, где люди всё измеряли футболом, вырубка лесов стала просто катастрофичной: каждую минуту – по три футбольных поля! А где фермеры с топорами – там и костры, которые с легкостью превращаются в пожары. Да еще засуха грянула небывалая. Гринпис в сто глоток орал, что леса Амазонии принадлежат всему миру, президент Болсонару парировал, что пусть они там у себя в Европе и США высаживают сосны и дубы, а уж Бразилия со своими тропиками как-нибудь сама разберется!
Но разбираться было нелегко. Манфред и Хосе еще на подъезде уловили запах гари. Мимо них промчались, сигналя, пожарные наряды, в воздухе кружили вертолеты. Ближе к тому месту, где ревел огонь, они подъехать не смогли. Туда, совершенно обезумев, лезли со своими топорами индейцы местного племени, спасать свои угодья. Но скоро и они отступили. На этих несчастных жалко было смотреть, и они тоже проклинали оголтелое наступление на лес фермеров, их винили во всем.
…Наглотавшись дыма, насмотревшись на геройство пожарных и неукротимую стихию огня, подавленные наблюдатели возвращались. Говорить не хотелось, писатель только вяло упомянул, что путь к водопаду пожарами отрезан, так что из планов его надо вычеркнуть.
– Но каковы индейцы, – ахнул Хосе Мария, – мне в какую-то минуту показалось, что они готовы были сгореть вместе со своими хижинами! Словно это единственное место на земле, где они могут жить. Подобно пальмам, вросшим корнями…
– Да практически так оно и есть, – грустно поддакнул Манфред, – не вслух будь сказано, но они ведь плоть от плоти этих тропиков, ничего больше не умеют и никому не нужны. Мы вот с тобой будем скакать на карнавале, а им только и останется, что голову пеплом посыпать.
– Знаешь, а мне что-то расхотелось на карнавале скакать. Давай на "Маракану" прорвемся, быть в Бразилии и не посмотреть футбол – вообще невозможно!Посмотри, местные про смерть своего самого богатого олигарха Джозефа Сафры день поговорили – и забыли, а как сборная страны с португальской сыграла – все мужики, как мальчишки, неделю обсуждали. Религия, а не спорт!
Поорали на футболе, поездили по храмам, даже запёрлись в фавелы – поглядеть на тамошнюю голытьбу. Хосе всякий раз дивился, до чего же представители этого народа безоглядно приветливы, добродушны, коммуникабельны, даже когда приставляют жестко дуло к твоей голове и командуют: "Выкладывай наличность – и останешься жив!" Смеялись, выкладывали, чесали голову и шли дальше. За удовольствие быть ограбленным уж точно надо платить! Чем-то и этим бедолагам в сказочном царстве самбы и футбола надо было питаться.
Бразилия была сказочно богата ресурсами и наземными, и подземными, торговала и металлами, и богатыми урожаями с полей. Даже топливо из сахарного тростника умудрялась производить, регулируя цены между потребностями на энергию для людей и для машин. Умные банкиры льготными кредитами для малого бизнеса включили в созидательный процесс всех, кому было не лень шевелить руками, экспорт рос, импорт сокращался, работы хватало всем.
Но маловато было земли, оставшейся от сельвы, от привольно раскинувшейся величайшей на планете реки – Амазонки, со всеми ее приливами, анакондами и крокодилами, острозубыми пираньями и колониями бабочек. Одних рыб в ее водах больше двух тысяч видов. Вот люди и пытались ее потеснить, отвоевывая себе пространство для плантаций. А в таких боях как обойдешься без огня и без потерь с обеих сторон!
У Манфреда в голове как-то смутно, но уже начали оформляться сюжеты будущих повестей и рассказов, с битвой фермеров с индейцами, пожарами, орущим от страха водопадом, и…почти голым негром, обвешанным визжащими озорницами. А сам негр пребывал в глубокой задумчивости. Интересно, он о чем думал?
Хосе, сопоставляя выпады сторон в полемике вокруг пожаров, размышлял, почему люди так охотно ищут виноватых своим бедам на стороне? Европейцы обвиняют южноамериканцев в том, что климат портится, те в ответ подозревают Евросоюз в желании оправдать экономические санкции, лишь бы затормозить, помешать Бразилии наращивать свой потенциал. Ну, и занимались бы каждый своим лесом, шел бы каждый своим полем, если в приоритете не помощь, а удар дубинкой по ногам! Калифорния тоже регулярно горит, но Евросоюз по этому поводу не объявляет санкции США…
Нет, неправильно человек устроен. То есть каждый в отдельности может быть и добрым, и сострадательным, а в сообществе, в компании, в государстве превращается в злобного конкурента, без жалости и снисхождения ко всему остальному миру. Разве так бывает, когда плюс на плюс дает огромный минус?