– Итак, мы собрались на всеобщий совет. Сегодня здесь присутствуют представители пяти кланов нашего берега. Белые, серые, красные, чёрные и зелёные. Собрание созвано по инициативе Алексея Серебрякова, предводителя клана Серых. Тебе слово, Алексей. – сказал председатель собрания кланов – Антон Береговой. Его выбрали перед собранием тайным голосованием из случайно выпавших из общего списка, имён.

Алексей встал, подошёл к трибуне, оглядел зал. Всё как всегда. По десять представителей от каждого клана. Все недоверчиво оглядывают противников. Но сдерживают негативные эмоции, которые испытывают друг к другу.

Но Лёша, как настоящий вожак стаи, чувствует что-то новое в атмосфере собрания, и не может пока понять, что именно. Именно за это, почти звериное чутьё опасности его и выбрали вожаком Серых. Многие, как и Алексей, владеют тактикой и стратегией боя, есть не менее смелые и умные ребята, но только у Алексея такая потрясающая интуиция на опасность. Он собирает, сканирует, анализирует мельчайшие детали в поведении людей и окружающей обстановке. Он столько раз спасал свою команду.

Алексей задумался. Эти мальчишки перед ним. Он почти всех знает с детства. Когда-то они учились в одной школе. Потом школы не стало. Сначала отключили воду, затем свет. Школу закрыли. Но они по старой привычке собираются в полуразрушенной школе, в актовом зале – единственном месте, которое не подверглось разрушению. Почему почти все здания на нижнем берегу разрушены?

Древнегреческие постройки стоят много веков, а наши разрушились за десять лет? Что произошло?

Алексей почувствовал почти физическую боль при мысли о том, что не войной должны заниматься все эти дети, подростки, юноши. Учиться все должны. Но большинство из них не задумываются об этом. Учёба осталась далеко в прошлом. А самые молодые вообще никогда не учились. Они не успели. Школы закрыли, когда они ещё не достигли школьного возраста. Алексей помнил, как они радовались, что не надо идти в школу, не надо выполнять домашнее задание. Можно делать что хочешь!

Вместе со школами закрылись спортивные секции, кружки и студии. Лишь немногие грустили по этому поводу. Большинство устали от высокой школьной и внешкольной нагрузки и были рады отдохнуть.

Паника началась, когда школы не открылись ни через месяц, ни через год.

Дети начали сбиваться в кучи от безделья. Потом начались стычки и драки различных групп. Затем отряды стали больше, а бои ожесточённей. Дети гибли сначала десятками, а затем сотнями. Кругом были бесконечные похороны. Взрослым было не до детей. Нужно было добывать пропитание. Но постепенно и взрослые включились в эту войну – стали мстить за детей. Началась даже не война, а жуткая, неорганизованная бойня.

А что случилось потом? Кто это остановил? Это не могло прекратиться само. Всё шло к неминуемому концу. К самоуничтожению. И вдруг стали проходить, вроде бы, стихийные собрания. На них выбирали главарей, делились на отряды и вырабатывали правила. Как это могло само собой начаться? Среди озлобленных голодных людей?

Алексей очнулся, вынырнул из потока своих мыслей, потому что в зале начался шум, люди ждали, что он, Лёша, им скажет. Зачем он собрал совет? Пауза затянулась, а мальчишки не любят ждать.

– Друзья, нам нужны новые правила! – Начал Лёша без предисловий.

– Во-первых, предлагаю открыть отряды для девочек. Во-вторых, нужно детально расписать какие способы войны можно использовать. Впрочем, нет я не с того начал. Нужно ответить на главный вопрос – почему мы воюем? Ещё точнее зачем? Мы выросли, мы не малыши, чтобы играть в игры.

– Правильно! Не нужно играть в войну, нужно воевать! – крикнул кто-то с места.

– Я совсем не это имел в виду. Я предлагаю прекратить войну совсем. Любая война рано или поздно заканчивается. Наша длится уже семь лет. Я думаю, что этого достаточно!

– Правильно! Хватит! Надоело! – раздались крики с разных мест.

– А что, по домам будем сидеть? – заржал кто-то

– Тихо, говорите по очереди, – крикнул председатель.

Пашка Разверзев поднялся с места.

– Мне давно кажется, что война отвлекает нас от чего-то важного. Наш мир рушится. А мы играем в игрушки.

Андрей Верстов – начальник белых, яростно продолжил,

– Правильно, хватит играться. Война! Только война!

Его сторонники начали скандировать.

– Война, война, война!

– Я не закончил. – Крикнул Алексей. – У нас уже была война. До того, как мы договорились о правилах игры. Или вы забыли? Тысячи жертв. Я предлагаю поменять не правила игры, а саму игру. Давайте играть в строительство, а не в разрушение. Взрослые не восстанавливают наш город. Не остановливают разрушение. Большинство из них не могут позаботиться даже о себе, не говоря уже о своих детях или о городе. Вы никогда не задавались вопросом, что с ними происходит? Сначала они идут на службу к верхним, через пару лет их выгоняют, и больше они ни на что не способны. Спиваются или сходят с ума. Нас ждёт та же участь, если мы ничего не изменим. Я не хочу служить верхним. А вы? Мы должны организовать собственную жизнь! Мы должны жить независимо от верхних! – Алексей сел на место.

Андрей – предводитель белых – вышел на трибуну. Он самый взрослый среди мальчишек. Ему скоро девятнадцать. Алексей младше на два года. Возраст остальных от 14 до 18. Моложе 14 в совет не берут. А в отряд можно поступить с 10 лет. В 20 лет уже можно поступить на работу к верхним. Поэтому 20 – летних в армии нет. Хотя, вполне возможно, что некоторые врут на счёт своего возраста, если не хотят идти работать. Детям верхние выдают продовольственные пайки. Если они усомнятся в возрасте, могут сделать анализ, тогда поменяют чип на руке и паёк уже не получишь.

Андрей отличается от других пацанов. Он крупный, сильный, накаченный. Остальные очень худые. Пайки дают скудные, только чтоб не умерли. А Андрей выглядит откормленным. Алексей в очередной раз удивился этому. Есть ещё одно отличие. Андрей очень уверенный. У остальных в поведении сквозь напускную наглость просвечивает страх. У Андрея страха нет, он как будто из другого теста. Что-то он скрывает, – подумал Алексей. –Хорошо бы проследить за ним, но это запрещено конвенцией.

– Алексей, я тебя не узнаю, был таким боевым парнем, а теперь вдруг расклеился. То девчонок предлагаешь взять в войско, то о пьянчугах – родителях задумываешься. Ладно, на это ещё можно не обращать внимание. Но отказ от войны – это уж слишком. Похоже, ты просто трусишь. Более жёсткие условия тебя испугали, девочка. – зал заржал. Или ты слишком старый для наших битв? Может ты врёшь, что тебе 17? Может уже все 20? Так иди работай! Нечего нам головы забивать дурацкими мыслями. Мне твои рассуждения сразу школу напомнили, чуть не стошнило! За парты хочешь нас опять посадить? Иди гуляй, девочка, если не хочешь мужским делом заниматься. Среди серых найдутся и покрепче духом ребята. Кто за войну? Давайте голосовать! Мужики! Война для сильных духом и телом, для настоящих мужчин! Слабенькие пусть идут к девочкам шарфики вязать! Война! Война! Война!

Казалось, что весь зал скандировал вместе с Андреем. Но нет. Алексей осмотрелся и увидел, что не все поддались эмоциональному натиску Андрея. Хотя давление было мощным и точно рассчитанным. Подросткам хочется, если не быть, то хотя бы казаться мужественными и сильными. А в данной ситуации отказ поддержать Андрея выглядел, как признание в слабости. Алексей встретился взглядом с командиром зелёных – Ахмедом. Он не поддерживал Андрея, и его команда тоже не участвовала в общем хоре.

Нужно будет с ним поговорить после общего собрания. Интересно, что он думает о моём предложении. – Подумал Лёша.

Команда Ахмеда всегда отличалась от всех остальных. Ахмед собрал, в основном, детей из мусульманских (в прошлом) семей. Сейчас верующих почти не осталось. Храмов, мечетей нет, всё закрыто или разрушено. Ни одна из религиозных конфессий не смогла остановить побоище, которое случилось 6 лет назад. Чёрная пятница. Говорят, что когда-то чёрной пятницей называли распродажу в магазинах. Собственно, в магазине основная битва и началось. Там он потерял маму. Алексей остановил поток мыслей.

Так, я не о том думаю. Голосование мне уже не предотвратить. Большинство проголосует за идею Андрея. Нет, я не должен сдаваться. Нужно бороться до конца. Маму я не спас, потому что рано сдался, больше я не допущу такой ошибки. Пусть меня сместят с должности командира, но допустить новой войны нельзя.

Алексей вскочил с места, бегом побежал к трибуне. Андрей не ожидал, не успел придумать новую шутку, чтобы опозорить Алексея.

– Я, Алексей Серебряков, готов уйти с поста командира, если я вас не устраиваю. Может быть я, Алексей Серебряков, похож на девчонку, но на умную девчонку, я думаю головой, у меня работают мозги, и в моей голове есть собственные мысли. А вы поддались эмоциям. В вас бушует кровь, амбиции, страх показаться слабым. Мозги вы отключили за ненадобностью. А ведь вы командиры! Поорать громко – много ума не надо. Попробуйте хотя бы проанализировать оба предложения! Война или мир? Война – это смерти, боль, эскалация напряжения, болезни, голод. Исчезнут последние остатки цивилизации. Война может привести к полному уничтожению нижнего берега. Вы помните, как всё началось? Сначала дрались мальчишки квартал на квартал, район на район. А потом взрослые начали мстить за смерть своих детей и в войну втянулся весь нижний берег. Если бы не были введены правила, которые удерживали нас в рамках игры, нас бы уже не было. Так зачем вся эта бравада? Кому это нужно?

Ахмед поднялся на сцену.

– Я не умею долго и много говорить, но и молчать не могу. Слушай, надоело одно и тоже. Засада, нападение, преследование, отход, засада, нападение, преследование, отход. Может хватит уже. Другое что-то давай, придумай, а? Бегаем, бегаем, как горный козёл. Год бегаем, два, пять лет уже бегаем. Никуда не добежали. Всё на том же месте стоим. У нас у самих уже скоро дети начнут рождаться, а мы всё как малыши играем. Предлагаю подумать, зачем торопишь. Война – или нет войны – не правильный альтернатива. Нужно придумать, что может быть кроме войны. Пусть каждый отряд придумает свой вариант, а потом обсудим не спеша. Большой дело второпях не делают, важный решения быстро не принимают. – Тихо, но уверенно говорил Ахмед, с акцентом, коверкая слова, но глупого ничего не сказал.

Уходя со сцены, многозначительно посмотрел на Алексея.

Да, интересный человек, – подумал Алёша, – и мысль интересную высказал. Война или нет войны – не альтернатива вообще. Войне нужно что-то противопоставить.

Александр – правая рука Андрея хотел подняться на сцену. Но терпение у мальчишек закончилось. Не любят они слушать длинные речи.

–Всё, хватит на сегодня!

–Надоело!

– Назначайте другое собрание!

–Будем думать!

–Перемирие на неделю!

–Устали биться!

–Жратвы лучше найдите!

–Как воевать голодными!

Парни начали расходиться. Андрей подошёл к Алексею.

–Что-то ты больно умный стал. Где мыслей таких понабрался? Кто тебя научил? – жёстко спросил Андрей.

– Ты о чём? – не понял Алексей.

– Мне нужно имя. Кто автор этих идей?

– Каких идей?

– Не надо прикидываться. Я всё равно узнаю. Пять лет воевал, а сейчас вдруг захотел прекратить войну. Кто тебе подсказал эту идею? – наседал Андрей.

– Что за разборка во время перемирия? – вмешался Ахмед, подошедший к ним вместе со своей командой.

–Гуляй мимо, чучмек. – огрызнулся Андрей.

– Грубый, очень грубый человек. –миролюбиво ответил Ахмед. – Зачем ругаешься?

Алексей в очередной раз удивился выдержке Ахмеда. Мало кто из парней способен выдержать насмешку, не потеряв самообладание.

Андрей не стал продолжать разговор при свидетелях. – Мы ещё поговорим об этом, – сказал он, свистнул своей команде и ушёл прочь.

6. Поиск

Судорожно запихивая в рюкзачок вещи, чтобы переодеться на нижнем берегу, я думала только об одном: как найти его. Нет, думать я не могла. Щёки горели. Что там щёки, всё внутри пылало, торопило, рвалось. Казалось, если сейчас, сию минуту, я не выпущу из себя рвущегося наружу джина, то взорвусь. Я не могла дождаться такси. Хотелось бежать, лететь, ползти, в конце концов, но только не оставаться на месте. То слёзы душили, то глупая улыбка, выползшая сквозь слёзы, застывала на лице, как тонкий лёд на только что вставшей реке. Вот-вот прорвётся что-то сквозь улыбку, то ли смех, то ли плач, и заполнит всё вокруг. Таким необъятным, таким и изнуряющим, и радостным одновременно, было ощущение.

Такси. Записку маме, убежать до её прихода. Быстрей. Мама не поверит, она насторожена и что-то чувствует после прихода полиции, но пока молчит – собирает информацию.

Безмятежное небо: мутно- красный, переходящий в жёлтый, затем в бледно-голубой и уж потом в синий. Моему настроению больше подошло бы что-нибудь яростное, рваное, яркое.

Нет, всё хорошо, нужно слегка успокоиться, чтобы не наделать глупостей. Хотя, куда уж глупее. Еду неизвестно куда, неизвестно к кому и неизвестно зачем.

Такси ползёт медленно, неимоверно медленно. Мама рассказывала, что когда-то на мостах возникали пробки, из-за большого скопления машин невозможно было проехать. Но сейчас-то мостов куча. Что ж так медленно. Кажется, я сказала это вслух.

– Обычная для моста скорость. Автомобиль сам её лимитирует, въезжая на переправу. – Сказал водитель, так до сих пор называют автоответчик капсульного такси. Хотя есть и ретро-такси, которым управляет реальный человек. Но, по-моему, это не очень удобно.

Закат краснеет. Издалека нижний берег выглядит обычным городом, даже красиво. Центральные улицы светятся, а между ними редкие всполохи света среди тёмных дыр.

Почему никто, ни разу, нигде, ни в школе, ни дома не рассказал нам, что произошло с нижним берегом. Похоже на какую-то эпидемию. Всё погибает, и дома, и люди. Уф, какие мрачные мысли. Он не погибнет, всё будет хорошо. Хорошо… Хорошо…

Самой бы не погибнуть там. Мне кажется, я сегодня не вернусь домой. Только не надо слушать предчувствия. Это предрассудки. Судьбу предсказать невозможно. Это противоречит законам физики, химии и всем остальным тоже.

Приехали. Вышла из такси. Куда идти? Вот что мне стоило забить точку в навигаторе, когда я была в том доме на сто тринадцатом этаже.

Эх, нет сил, перегорела, как всегда, во время сборов, ожидания, предчувствий, перегорела. Энергия ушла в атмосферу. Присесть куда-нибудь. Собраться с мыслями, подумать…

Надо где-то переодеться, чтобы не обращать на себя внимание. Зайду в первый попавшийся подъезд. Так, старая куртка, шапка, волосы надо взлохматить, лицо и руки немного испачкать, и одежду тоже измажу грязью.

Вот теперь нормально. Свою одежду засуну в рюкзак. Теперь можно идти. Никто не посмотрит на меня. Очки. Ходят ли они в очках? Ну, без очков я не могу, так что, вперёд!

Прикольно! Я чувствую себя другим человеком в этой грязной балахонистой куртке. Надо было ещё ботинки другие одеть. Но старую обувь мама сразу выбрасывает. Негде взять.

Куда идти? Нужно ориентироваться на самый высокий дом. Он был немного правее нужного мне. Нужно включить навигатор, чтобы быстро найти дорогу на обратном пути.

В первый раз было легче. Он мне сбросил маячок в контакте.

Теперь его страничка заблокирована. Да и на моём компе стоит чип, поставленный полицейским, который я не рискнула удалить. Это вызвало бы подозрение.

А вдруг они следят не только за моим компом, но и за мной? Надо проверить. Как это сделать без специальной техники? Знаю! Как в старинных детективных романах. Пройти быстро, затем внезапно остановиться у стекла и осмотреться.

Осталось только найти среди этой разрухи целое стекло. Нашла большой кусок. Посмотрю. Кажется, кто-то мелькнул за разбитой машиной. Ещё раз. Вот ещё кусок стекла. Посмотрю в него. Кажется, кто-то спрятался за угол. Кажется, у меня паранойя. Так раньше называли навязчивые видения. Ладно, я же не больна.

На верхнем берегу нет больных. Все абсолютно здоровы. Слово «болезнь» вышло из обихода. К врачам ходят только для профилактики.

Но когда я читаю старинные романы, у нас на чердаке остались старые диски памяти, мне кажется, что я больше похожа на людей того времени. Они были странными и несовершенными, короче, больными.

Душевно больными. Причём, практически все. Но это проще, все одинаковые. А я одна больная среди здорового города. Может поэтому меня так тянет на нижний берег.

Нет, не правда. Не поэтому. Не надо искать дополнительных оправданий. Я хочу Его увидеть, и это единственная причина, по которой я здесь, на нижнем берегу. Ну вот, я почти уже дошла. Это где-то рядом.

Ой, мимо кто-то пробежал, неожиданно выскочив откуда-то. Ещё один, ещё группа. Они как из-под земли появляются. Куда они все бегут? А-а-а-а! Целая толпа! Вот этого я не люблю! Сейчас начнётся! Всё, поехало. Сердце бьётся, с места двинуться не могу, даже кричать не могу. Это что? От страха? Да не страшно мне почти. Я не успела испугаться. Толпа на меня так действует. Откуда они появились? В голове так стучит, что я не слышу, не понимаю, что они кричат!

– Не трогайте меня, отпустите, куда вы меня тащите!

Кто-то схватил меня за рукав, и вся толпа увлекла нас за собой. Я бегу куда-то в общем потоке. Кто-то держит меня за руку. В глазах темно, сердце колотится. Это кончится когда-нибудь?

Вот, мама говорила заниматься спортом. Сейчас бы не было таких проблем. А то мало больной головы, ещё и ноги не слушаются. Сейчас упаду.

И действительно падаю. Но не только я. Вся толпа подминая друг-друга падает, проваливается в какую-то яму. Летим то ли в трубе, то ли в безвоздушном пространстве. Кругом тела. Чьи-то руки, ноги, головы, крики, взгляды. И вдруг темно. Всё стихло и перестало двигаться.

Или это в моём сознании всё отключилось? Опять тело меня подводит. Как трудно быть не такой как все.

Короткий тяжёлый лязг прервал моё забытьё. Сколько оно длилось? Секунду? Час? Тишина и темнота одновременно начинают отступать. Где-то засветился фонарик, кто-то начал говорить. Люди вокруг задвигались, зашумели. Неужели вся эта толпа сохраняла тишину минуту назад? Или это мне тоже почудилось? Вроде меня никто не держит за руку. Никто не смотрит. Это уже хорошо. Где бы и я сейчас не оказалась, мне нужно отсюда выбираться.

– Скажите, пожалуйста, где здесь выход?

Никто не отвечает. Мальчик какой-то взглянул на меня, и будто не слыша вопроса прошёл мимо.

– Будьте добры, пожалуйста, покажите мне выход.

В ответ раздалось грустное хихиканье.

Отвечать мне никто не собирается. Ладно буду искать сама. Люди вокруг ходят, лежат, стоят, сидят. Что они все делают? Почему не уходят отсюда? Зачем здесь собрались? Может быть они чего-то ждут. Может быть здесь сейчас что-то будет?

– Скажите, пожалуйста, что сейчас здесь будет?

– Что, что, кино! – Насмешливо сказал кто-то.

Наверное, это какой-то древний кинотеатр, мама рассказывала о таких. Нет. Что-то не то. Смотреть кино так не идут. Они же все неслись, как бешенные, падали, вскакивали, опять бежали. Кричали что-то. Кто и зачем схватил меня за руку? Голова болит от всех этих вопросов. Время идёт, мне скоро возвращаться домой нужно будет, а я до сих пор Его не нашла.

Моё тело сползло вниз по стене, и я оказалась сидящей на чём-то холодном и жёстком. Но переместиться не было ни сил, ни желания.

Я стала оглядываться по сторонам, чтобы понять, где я нахожусь. Какой-то огромный подвал. Серые стены, холодно. Вдоль стен трубы. Толстые, тонкие.

Помещение огромное, дальней стены не видно совсем, может, потому что мало света. Свет только от электроники в руках у детей.

Так, стоп. Вокруг только дети? Огромная толпа детей? Может у них такая школа, и они собрались на занятия? В темноте? Толпа постепенно разбилась на кучки. Тихо разговаривали, где-то смеялись, где-то спорили. Ощущение привала после долгого перехода. Все притихшие и уставшие. Лежат прямо на бетонном полу или на картоне.

Не важно, где я. Важно найти выход. Пойду вдоль стены, рано или поздно дойду до двери. Хорошо, что я переоделась, и на меня никто не обращает внимания. А где мой рюкзак? Я его потеряла во время бега! Или с меня специально его сняли. Например, тот, кто тащил за руку. Нехорошо так плохо думать о людях. Да какие это люди! Оборванцы какие-то. Стоп. Это уже влияние родителей. Это они так говорят. Я же сама никогда так не думала. Что со мной. Я сужу людей по одежде? Ужас! Надо думать по-человечески!

Я уже давно иду вдоль стены и никаких дверей. Нужно заметить место, где я сейчас стою, чтобы убедиться, что дверей нет. Вот шов сварки на трубе. Нет этот ориентир не подойдёт. Таких швов может быть много. Пятно на стене. пятен тоже может быть много. Вот незнакомое слово. Будем надеяться, что на стенах не будет много одинаковых слов написано, зачем вообще на стенах писать, странно.

Так идём дальше. Нет, остановись. Что я сказала себе минуту назад? Нужно убедиться, что дверей нет? Да не хочу я в этом убеждаться! Мы же сюда как-то попали, значит дверь есть. Иду дальше. Ой, споткнулась об кого-то. Чуть не наступила. Спит кто-то в углу? Даже не отреагировал. Может умер? Фу, какие мысли в голову лезут. Но мало ли. Нужно хотя бы извиниться, за то, что наступила. Лица не видно, всё закутано в тряпьё. Рука. Какая старая страшная рука. Нет, здесь не только дети.

– Извините, пожалуйста. – Я шарахнулась в сторону.

Иду дальше. Помещение метров сто в длину, может больше. Надо будет посчитать шагами. Глупости. Я же не собираюсь здесь оставаться.

Опять тоже самое слово из четырёх букв. Я вспомнила, оно из области собаководства. Здесь что собак разводили? Но там было другим цветом написано, значит я ещё не дошла.

Ой, целая группа стариков среди детей. Обмениваются какими-то карточками. Что они делают, интересно. Какие все худые. Таких старых людей на верхнем берегу я никогда не видела. Интересно, почему?

Не отвлекаемся, идём дальше. Ой, осторожненько, кажется здесь сейчас начнётся драка. Быстрее, мимо, мимо, а то опять меня зацепит. Угораздило же меня оказаться на пути этой толпы. Я пришла на исходное место. Дверей здесь нет…

Минутный стопор в мозгах. Мы же сюда как-то вошли? Мы не вошли, мы упали! Дверь должна быть вверху!

Осмотрю потолок. Пойду вдоль стен. Нет, лучше пройти по центру. Так будет лучше обзор. Трудно ходить, когда все вокруг валяются как попало. Ещё и наверх нужно смотреть.

– Эй, осторожней, ходишь, как по асфальту.

– Извините, пожалуйста. – промямлила я.

– Смотри-ка, вежливая какая. Откуда такая взялась? А ботиночки какие красивые, с кого такие классные сняла а?

От смущения, я споткнулась, опять на кого-то наступила, меня оттолкнули, я упала, опять на кого-то.

– Слушай, дай ботиночки поносить – раздался тот же голос.

– Да они тебе на нос не полезут, – засмеялись справа.

Я сижу на полу в центе компании, удобно расположившейся на каком-то тряпье. В руках у них что- светящееся. Они меня рассматривают. Я не рискую встать, вдруг опять наступлю на кого-то. Отползаю, потихоньку пячусь назад. Уперлась во что-то. Парень ногой перекрыл мне проход.

– Куда собралась? Домой, к мамочке, в кроватку? – голос шутливый.

– А почему бы и нет, – неожиданно для себя говорю я.

В ответ общий смех.

– А что здесь смешного? Не сидеть же в подвале всю ночь.

– Да она шутница. Хоть и вежливая.

– Я не шучу. Мне действительно нужно идти.

Все засмеялись снова. Меня это разозлило. Как ни странно в их компании я чувствовала себя уверенней, чем среди одноклассников в Верхней школе. Хоть они грязные, чумазые, но зато естественные, без пафоса.

– Что здесь происходит? Зачем меня сюда затащили? Мне нужно идти!

Чем сильней я злилась, тем больше веселились ребята. Я замолчала. Тихонько отползла в сторону. Мальчики начали обсуждать что-то своё. А ко мне подошёл один из мальчишек.

– Привет, меня зовут Инга. А тебя? – спросил мальчик.

– Привет, я – Рита. – Робко ответила я.

– Маргарита? – уточнил он.

– Ну, да. – Промямлила я совсем тихо.

– Понятно, Марго, значит.

– Можно и так. – Ответила я.

– Что ты так пялишься? – Разозлился пацан.

– Извини. Я просто не могу понять. И спросить неловко. – смущённо проговорила я.

– Что?

– Ты девочка? – Наконец произнесла я.

– Да, а что? – напряжённо спросила Инга.

– Я думала здесь только мальчики. И у тебя одежда такая неопределённая.

– Да уж какая есть. Девчонок только недавно стали в игру брать. И то не во все отряды. Только в серые и зелёные.

– Это отряд серых, судя по вашей одежде.

– Конечно. Догадаться не трудно.

– А зачем вам нужно разделение по цветам?

– Отряды воюют против друг друга. Нужны отличия, чтобы не бить своих. Иногда отряды образовывают союзы. Мы недавно вступили в альянс с зелёными. А белые в союзе с красными. – Рассказала Инга.

– А зачем вы воюете? – Спросила я.

–А что ещё делать? Других дел нет.

– Странно. Как нет? А школа?

– У нас закрылись все школы семь лет назад. Ты что с неба свалилась, что об этом не знаешь? – засмеялась Инга.

– Вы уже семь лет не учитесь? – Оторопела я.

– Некоторые учатся самостоятельно, в основном те, кто хоть несколько классов окончили и смогли достать обучающие программы. А те, кто помладше, даже читать не умеют, когда они достигли школьного возраста, школы уже закрыли.

– А зачем их закрыли? – Я была шокирована.

– Я точно не знаю. Какие-то проблемы возникли. Сначала воду отключили, канализация перестала работать. Из-за этого было по три урока в день. Затем и свет выключили. Занимались только когда было уже светло. А потом и отопление перестало работать. Как раз морозы были. И школы закрыли совсем. – Спокойно вспоминала Инга.

– И никто не пытался ничего сделать? Разобраться в проблемах? – Продолжала расспрашивать я.

– Наверное, пытались, я не помню ничего, я тогда совсем маленькая была.

– Значит вы вместо школы сразу начали играть в войну?

– Да нет, не сразу. Сначала от безделья в компании разные стали сбиваться.

– Чем занимались эти компании?

– Чем-чем, воровством.

– Воровством?!

– Тогда голод начался. Искали еду, воровали.

– А ваши родители позволяли вам это делать?

– А родителям зарплату перестали платить, все предприятия остановилось. Им нечем было нас кормить. Потом еды стало совсем мало, даже украсть негде было. И начались стычки между разными группами – делили территорию – кто где красть будет. Чтобы победить, каждая группа старалась набрать как можно народа. Это армии настоящие были. Все злые, голодные. Начались серьёзные битвы, многих убили. И тогда на улицы вышли родители – мстить за своих детей. Такое месиво было. Слушай, а почему ты меня расспрашиваешь так подробно? Мы же одного возраста. Ты и сама должна это всё помнить.

– Я… понимаешь, я ничего не помню. – выдавила я.

– Амнезия что ли? По голове стукнули? – Захохотала Инга.

– Я… не помню. – Как мне не хотелось врать! А сказать правду, я боялась.

– Тяжёлый случай. – Озадачено произнесла Инга.

– Знаешь, мне нужно выйти отсюда срочно. Где здесь выход? –наконец, сказала я.

– Выхода нет, нас красные закопали. Ты не поняла, что ли? Мы же в могиле схоронились?

– Что?! Нас всех похоронили заживо?!

– У тебя точно с головой не в порядке. Раскопают нас через пару дней.

– Через пару дней? – Я вскрикнула так громко, что все вокруг обернулись. – Я ничего не понимаю. Мне дышать трудно.

– Здесь душновато. Вентиляционные шахты, наверное, забились. – Спокойно ответила Инга.

– Мне плохо. Голова кружится. Я не понимаю, что происходит.

– Да, похоже, тебя крепко приложили. Ладно, не нервничай, сейчас всё объясню. Во время военной операции мы попали в засаду. Красные погнались за нами. Мы быстро спустились в могилу по вентиляционным трубам. Да не трясись ты. Могилами мы подвалы называем, в которых завалены входы. Так вот, мы спустились, а красные замуровали трубы.

– Мы же задохнёмся.

– Нет. Они замуровали только толстые трубы, через которые мы сюда попали. А тонкие остались открытыми.

– И что теперь будет?

– Через пару дней наши заметят, что мы пропали, найдут и откопают.

– А вдруг не заметят? Или не найдут.

– Обязательно заметят. Нас много здесь, трудно не заметить наше отсутствие. А найти не так сложно. У нас несколько подобных могил по району. Все по очереди проверят и найдут.

– Но мне сейчас, срочно нужно домой. Там родители волнуются. – Запаниковала я.

– Ничего, не умрут без тебя. – Спокойно отозвалась Инга.

Ингу кто-то позвал. Она отошла к другой группе. Я осталась одна среди странной толпы, обессилившая, шокированная, без малейшего представления, что будет дальше.

Кто-то тронул меня за руку. Я посмотрела на руку и отшатнулась. Прорезанная глубокими и мелкими морщинами рука, маленькая, сухая, настолько высохшая, что кажется, сейчас рассыплется на мелкие кусочки.

– Кто ты, девочка? – прошамкала старуха. Наверное, та самая, об которую я споткнулась. – Я знаю тебя?

– Вряд ли. Я здесь впервые. А вы здесь живёте? – Я поторопилась задать вопрос, чтобы избежать дальнейших расспросов старухи. Не могла же я признаться, что я с верхнего берега. Неизвестно, как они ко мне отнесутся, когда узнают. Вдруг они нас ненавидят?

– Я помню твоё лицо. – Старуха приблизилась ко мне вплотную, разглядывая, а я не могла отвести от неё глаз.

Какое странное лицо. Что в нём странного? Во-первых возраст. Ей, наверное, лет 80. У нас на верхнем берегу таких старых людей вообще нет. Наверное, все раньше умирают. Как она дожила до этого возраста в таких ужасных условиях. У них нет ни еды, ни электричества в домах, ни воды. О врачах вообще можно не вспоминать.

Во-вторых, она, наверное, владеет гипнозом. Потому что, когда она сказала, что помнит меня, мне показалось, что я её тоже помню.

В-третьих, хоть она и говорит безумные вещи – она никак не могла знать меня, глаза её отнюдь не безумны. Опыт, мудрость, доброта в этих глазах. Весь облик старухи просто потрясает. Она страшная и красивая одновременно. Это не приятная красота, свойственная молодым женщинам, а горьковатая, терпкая красота вечности. Мне показалось, что она смотрит сквозь меня и всё понимает.

– Тебя зовут Маргарита? – вдруг спросила она почти без звука, одними губами.

– Да, – ответила я, поражённая до глубины души. Хотя что поражаться, я ведь только что сказала Инге своё имя, старуха, наверное, уже была рядом и слышала.

Вернулась Инга.

– Ты уже с бабулей познакомилась? – Спросила она.

– Это твоя бабушка? – ответила я вопросом на вопрос.

– Нет, – засмеялась Инга, – это наша общая бабушка. Она нас лечит и утешает, и сказки по вечерам рассказывает. Может и не сказки. Мне иногда кажется, что всё что она рассказывает, было на самом деле.

Увидев, что бабуля проснулась, вокруг неё стали собираться дети, в ожидании очередной сказки.