Воровайка
Стоял сильный мороз. Люська сидела дома, на улицу идти не хотелось – холодно. Она быстро нашла себе занятие – открыла сундук и стала примерять мамины вещи. Прохаживаясь перед зеркалом, мечтала, что когда вырастет, будет носить эти туфли на высоких каблуках и эти платья, которые сейчас ей были еще велики.
Вдруг из вороха одежды выпал черный бархатный кисет. На нем с обеих сторон был вышит крест крупным белым бисером. Раньше он висел на стене в спальне, и мама им очень дорожила. Люську же привлекал только бисер. Однажды, тихонечко срезав с одного уголка креста, для «бусиков» кукле, повернула его обрезанной стороной к стене. Чтобы не было видно. Но когда мама это обнаружила, то очень рассердилась.
– Люська, зачем так сделала? Это же мне на память от бабушки Марфы. Он старинный и вышитый оленьей жилкой, а ты все испортила.
С тех пор Люська кисета не видела, мама его спрятала. Девочка взяла кисет, и внутри увидела деньги. Она вспомнила, как мама вчера говорила отцу, что ей зарплату из района почтой прислали. Значит, это и есть ЗАРПЛАТА. Люська поиграла деньгами в магазин и затем сложила их обратно. Но в голове засело, что можно пойти в магазин не понарошку, а по-настоящему, и купить шоколадные конфеты. Они были дорогие, и привлекали своей оберткой. Очень хотелось иметь такой фантик. Люська просила у мамы купить, и та обещала, как получит зарплату. Но мама была на работе, а зарплата лежала дома. Сложив вещи обратно в сундук, Люська стала собираться на улицу, чтобы не думать про эту ЗАРПЛАТУ, а дождаться маму и пойти с ней за покупками. Но на улице ноги сами привели ее в магазин.
Продавец Михаил Петрович спросил: – Тебе чего?
– Да так, поглядеть.
– Ну, ну, посмотри, погрейся.
На прилавках было всего полно, как казалось маленькой Люське. Лежал и красивый цветной крепдешин, который мама мечтала купить себе на платье. Но говорила, что очень дорого:
– Аж сто пятьдесят рублей за метр.
Девочка подошла к витрине с конфетами. Японка на конфете улыбалась из-за веера и как бы просила купить. Люська не выдержала и побежала домой. Вытащила из кисета три рубля и снова в магазин.
Она отличалась своей нетерпеливостью и решительностью – что задумала, то обязательно сделает не откладывая. Сколько из-за этого страдала! Но характер всегда брал верх, и с этим родители ничего не могли поделать.
Протянув деньги продавцу, быстро сказала:
– Одну конфету с японкой.
– Они называются «Чио-Чио-сан», – подсказал Петрович.
Дома Люська развернула конфету, разгладила фантик и, любуясь
им, потихоньку откусывала. Было очень вкусно, и она не заметила, как конфеты не стало.
– Гальке не оставила, – спохватилась Люська. – А, пойду куплю еще одну. Деньги же остались.
Подавая сдачу обратно продавцу, она старательно выговорила: – На все «Чио-Чио-сан».
– Кто тебе деньги дал?
– Мама, – не задумываясь, ответила девчонка.
– Ну, подожди здесь, а я сейчас, – сказал он и вышел.
А Люська
опять с удовольствием стала разглядывать витрину. Через некоторое время он вернулся, взвесил конфеты и добавил
еще полконфетки. Люська обрадовалась – и Гальке, и ей хватит. И только она повернулась к двери, как та открылась, а на пороге появилась взволнованная мама.
– Ты что это надумала, дочь, зачем деньги взяла без спроса, как воровайка? – Мамины слова ударили по лицу, как пощечина.
– А я это сразу понял, когда она с трешкой в магазин пришла. Не могли вы ей дать таких крупных денег. Вот за вами и сбегал. Девчонка не знала, что делать. Первая мысль – бежать. Но дверь загораживала мама, а из-за прилавка вышел Петрович.
Люська заметалась по магазину, и когда мать немного отодвинулась в сторону, выскочила в дверь. Она не чувствовала мороза, щеки горели, в ушах звучало: воровайка, воровайка…
Ей было стыдно. Так папа называл несмышленых щенков, которые таскали куропаток с нарт и воробьев, клевавших овес из кормушки лошади. Добежав до дома, остановилась:
– Куда идти? А уйду из дома, буду жить в интернате.
Идя по зимнику в сторону Ларьяка, каялась:
– И зачем я эти деньги взяла, не дождавшись мамы? Вот теперь все пропало.
Дальше неизвестно что. Она заплакала, слезы замерзали на ресницах. Люська их смахивала и продолжала реветь.К ней подбежал щенок, стал ласкаться, лизать Люське лицо. Она сразу успокоилась. Он один, верный друг Соболько, не бросил ее. Щенок сначала играл, забегал вперед, но потом стал отставать, останавливаться, скулил, как бы звал Люську обратно в деревню. Но та упорно шла вперед, и он снова ее догонял. Начало смеркаться. Зимний день недолог. Три часа – и уже темно.
Высокие кедры стояли по краям дороги как стена, отбрасывая тень. Люське стало страшно.
– Вот замерзну тут и умру назло. Пусть они все обо мне плачут. Ей стало жалко себя, и Люська опять заревела, думая об отце.
– Папа будет искать, волноваться, а если я ему все расскажу? Он
поймет, поймет!
Она развернулась и быстро побежала назад в деревню по узкой темной дороге. Верный Соболько радостно бежал впереди. Уже совсем стемнело.
Замерзшая путешественница подошла к крыльцу, но войти в избу не решилась. Стыдно.
– Заночую в стоге сена, возле сарайки с коровами, там тепло. А утром, когда все будут на работе, зайду. Возьму хлеба на дорогу, оденусь потеплей и снова уйду.
Люська залезла в сено, а Соболько покружился вокруг стога и тоже лег. Потеплело, пошел снег. Люська засыпала в своей «норе», прижавшись к собаке.
Ее разбудили громкие голоса.
– Да вот она, спит.
Тут же отцовские руки подхватили ее. Прижимая Люську к себе, он только повторял:
– Дочка, доченька моя. Нашлась. А мы уж и не знали, что делать. Всю деревню обыскали. Да по Собольке поняли, что он около тебя сидит.
У девчонки камень с души спал, и она прошептала в ответ:
– Я не воровайка, мама обещала…
Люську раздели, напоили горячим молоком, растерли водкой и положили в кровать. А ей казалось, что все это во сне – и магазин, и дорога в лесу. Веки ее смыкались, она погружалась в сон. За перегородкой отец говорил маме:
– В колхозе, после отчетного собрания, получу на трудодни тысячу рублей – счетовод сказал. Вот будет тебе на платье из крепдешина, а Люське с Галкой на конфеты. А то ведь правда, давно мы им не покупали. А смотри, мать, Люська конфету-то не съела, сестре оставила, молодец. Ругать я ее не буду. Она сама все поняла, раз из дома от стыда бежать надумала. И ты не ругай, а то снова убежит.
После того случая Люська никогда больше дома ничего без спроса не брала, а тем более в гостях или на улице.
Зимние приключения
Утром, уходя на работу, отец сказал:
– Сегодня морозец. Да и пора уже – конец октября. Ты, дочь, когда на улицу пойдешь, оденься потеплей.
За окном уже светило солнце. Люська собралась и пошла погулять. Выйдя из дома, она увидела, что землю подморозило и снег не растаял, а лежал белым покрывалом.
Вдохнула вкусный морозный воздух. И только хотела пойти на горку, как ее внимание привлек большой навесной замок на двери, весь покрытый пушистой изморозью. Его очень хотелось потрогать или лизнуть. И Люська… лизнула.
Язык прилип к замерзшему металлу. Она так и осталась стоять с разинутым ртом. Как будто собиралась проглотить замок. Ни с места сойти, ни головой повернуть.
Помочь некому. Губы мерзли, язык пекло. Люське стало жалко себя. Она разозлилась и дернула головой. Почувствовала резкую боль и соленый привкус крови во рту. Язык освободился, только белая полоска осталась на замке. Подставив ладони лодочкой, чтобы кровь не капала на пальто, побежала в больницу к маме. Поднялась на крыльцо и стала бить ногами в дверь. Тетя Маша, санитарка, открыла, увидела девчонку с окровавленным ртом и позвала:
– Маркеловна, иди сюда! Твоя опять чего-то натворила.
Пострадавшей быстро оказали первую помощь. Умыли, раздели, выяснили причину. Затем мама развела примочку в стакане и сказала:
– На, опусти язык, только не пей. И сиди здесь.
А сама пошла к больным. Люська осталась на кухне под присмотром тети Маши. Боль вскоре
прошла. Она закрыла рот, сидела молча, задумчиво глядя в окно на горку и катающихся с нее ребятишек.
Посидела немного и, как только санитарка вышла по делам, оделась, не сказав ничего маме, помчалась домой. Схватила новые алюминиевые санки и на горку. Она все лето ждала того дня, чтобы испытать их.
Легкие санки неслись с горки на большой скорости – аж дух захватывало. Люська мчалась, обгоняя ребят, катающихся на деревянных санях. Веселье, смех разносились по улице. Утренняя беда вскоре забылась.
На следующий день Люська задумала в новые санки запрячь Собольку. Он был сыном любимой Музгарки. Молодой крупный пес серой масти, больше похожий на волка. Отец сшил для него специальную упряжь и ходил с ним на рыбалку. Соболько послушно тащил груженые сетями и рыбой маленькие нарты.
Дождавшись из школы сестру, Люська попросила ее подержать собаку и помочь надеть упряжь.
Когда все было готово, Люська села на санки. Галька отпустила Собольку, и он понесся что было духу. Около клуба дорога шла под горку, санки разогнались еще быстрее. Вдруг из-за поворота вывернула запряженная в сани лошадь, которой правила калмычка Боярта. Столкновение было неизбежно, но умный пес резко отвернул в сторону, санки накренились, и Люська вывалилась прямо под ноги лошади…
В одно мгновение она увидела над головой заиндевевший лошадиный живот, надвигающиеся на нее полозья саней и просвет между двух ног. В него она и нырнула. Выкатившись на обочину дороги, Люська услышала:
– Тпр-у-у.
Возница пыталась остановить лошадь. От испуга слезы потекли из глаз бедной женщины. Галька стояла как вкопанная, с побелевшим лицом, а Люська поднялась и пошла домой, не чувствуя от потрясения ног. Соболько же как ни в чем ни бывало сидел возле дома и с радостью встречал сестер. Санки валялись рядом.
Родителям они договорились ничего не рассказывать, боясь наказания. Но те все же узнали.
Боярта пришла просить прощения. Она была из высланных и очень боялась.
– Все случайно получилось, никто не виноват, – говорила она с волнением.
– Приходите к нам в гости чай калмыцкий пить.
– Хорошо, мы с Люськой придем, – сказала мама. После ухода Боярты отец строго сказал:
– На собаке больше не катайтесь, иначе ремня получите. А Люську в детский сад для присмотру отдадим.
Калмыцкий чай
Калмыки жили в длинном бараке, специально для них построенном. Он так и назывался – калмыцкий барак. Боярта провела гостей по темному коридору. Открыла дверь в комнату. Пахнуло теплом и ароматом. На плите в казане варил чай Боямуж рты – Ботма. Он приветливо улыбнулся гостям. От этого его узкие глаза сделались совсем как щелки.
В комнате все напоминало привычный калмыцкий быт. Низкий столик посередине. На нем чашки без ручек. На стене висел витой красивый кнут, а рядом кожаный пояс, украшенный серебром, и черная круглая шапочка.
Сели за столик на низкие скамеечки. Боярта спросила:
– Кому длинный чай или короткий?
Как это было интересно и необычно. Люське хотелось попробовать того и другого. Боярта, улыбаясь, сказала:
– Давай пиалу, налью.
Люська протянула чашечку. Она разливала чай деревянным
черпаком на длинной ручке. Наливая в пиалу, подняла руку выше – струя удлинилась, опустила – уменьшилась. Казалось, что чай ходил за рукой, как привязанный.
– Вот тебе длинный, а вот – короткий, – говорила Боярта, при этом не пролив ни капельки.
Все смеялись, было очень весело. Этот вкусный чай варился с молоком, в него добавляли муку и соль. Боярта раскраснелась. С черными косами, распущенными по плечам, в цветном платке, повязанном тюрбанчиком, она выглядела красавицей.
Хозяева стали вспоминать, как они жили в Элисте и как ездили в гости к родителям в степь. Какой варили там листовой чай с молоком кобылиц.
Вдруг Боярта погрустнела. А мама спросила: – Где они, не знаешь?
– Нет.
– Вам что говорят о выезде? Когда разрешат? – Не знаю. Обещают скоро.
– Поедете?
– Хоть пешком пойду, только б разрешили, – ответила она. Люську разморило. Она прислонилась к маме и под тихий говор задремала. Ей слышался шелест степной травы в этом загадочном слове «Элиста» и топот табуна кобылиц, бегущих по степи.
Девочка проснулась от прикосновения маминои; руки.
– Вставай, дочь. Поздно уже. Засиделись мы с тобой. Спасибо вам за чай, за беседу. Пойдем мы домой, наши уже заждались.
Калмыкам разрешили выезд только через год. Вся деревня провожала их, все от мала до велика. Горько плакали подруги, обнявшись, положив головы друг дружке на плечи. Это была Галина, Люськина сестра, и калмычка Галина, родившаяся уже в этой сибирской деревне. Ее увозили родители на незнакомую родину.
Плакали все – уезжавшие и провожавшие. Путь их домой был неблизким, но радостным. Ведь возвращаться всегда лучше, чем уезжать.
Новый год
Охотничий сезон по первому снегу для Алексея с Музгаркой оказался удачным. Много соболеий и рыжих лисиц попалось в его капканы. Более трехсот белок добыл он в своих угодьях.
В начале декабря деревенские охотники вернулись с промысла домой. Встретившиеся у магазина мужики обстоятельно рассказывали, кто, как и где поохотился. В разговоре с ними Алексей с гордостью добавлял:
– Это все Музгарка добыла, а я только отстреливал. Особо она соболей мастерица загонять.
Отдохнув недельку дома, отец засобирался ехать сдавать пушнину. Ему очень хотелось устроить настоящий праздник – с ёлкой свечами и подарками. Такой, какой он провел в первый послевоенный год в Чехословакии. Конечно, можно было ехать в Ларьяк, в районныи; центр, но туда сейчас большинство охотников съезжаются. Всем хочется в конце года пушнину сдать и деньги получить. Решил махнуть в нижневартовскую заготовительную контору. Туда и ехать ближе, можно за три дня обернуться. Да и выбор товаров больше и народу меньше.
Утром рано, когда еще было темно, запряг лошадь. Поверх одежды накинул собачью доху для тепла. Попрощался с женой, дети еще спали, и отправился в дорогу. Останавливался только один раз, в деревне Савкино, покормить коня и попить чаю. Короток зимний день. Темнеет рано. Когда солнце уже село за верхушки кедрача, доехал до места.
Пошел третий день, как муж уехал. По вечерам Прасковья с дочерьми слушала радио. У них был хороший приемник «Родина», а не тарелка-репродуктор. «Родина» ловила много станций, поэтому у них часто собирались соседи, слушали радиоспектакли. Люська очень ждала отца. Она сидела тихо и все время прислушивалась – не скрипят ли полозья саней по снегу. Но первой почуяла хозяина Музгарка.
Она залаяла, потом радостно взвизгнула.
– Это папа приехал, – закричала Люська и бросилась к двери. Отец уже сам открыл ее и ввалился в избу вместе с клубами холодного воздуха, весь заиндевевший от мороза.
Дочки повисли на отце с обеих сторон, а он радостно сообщил:
– Сдал все по первому сорту. А вам подарков навез. Ну все, отпускайте, пойду лошадь распрягу да мешок с подарками занесу.
Прасковья быстро накрывала на стол. Управившись наконец-то с лошадью, отец пришел в избу. Разделся, быстро поел. Девчонки терпеливо ждали, поглядывая на большой мешок.
– Ну, теперь будем подарки смотреть, – сказал отец. – Это, девчата, для вас, – раскинул по столу отрез кремового кружевного гипюра. – Вот, шейте к празднику платья.
Мать спросила:
– А что так много?
– Да забрал все, что было. А это – Люське. – Что там, папа?
– Ты, дочь, разверни и посмотри.
Люська развернула сверток. Там было красное бархатное платье. Мама прикинула на нее:
– В самый раз. Галине почему не купил? – строго спросила она.
– Одно было. Я как соболей сдал, так сразу его и забрал. Люська даже присмирела, сраженная такой красотой.
– Нравиться? – спросил отец.
– Красиво. Спасибо, папа, – ответила она, поцеловав отца.
– Ты примерь, а мы посмотрим.
Мама помогла Люське надеть платье, белые носочки и туфельки с пуговками. Девочку поставили на стол и заставили пройтись. Бархатное платье переливалось в свете керосиновои; лампы. Люська в нем походила на маленькую принцессу.
А папа все выкладывал и выкладывал на стол подарки. Еий казалось, что она в сказке, а папа – купец. Затем отец, радостно улыбаясь, подал матери деньги:
– Это тебе на хозяйство, мать. Я же говорил, что Музгарка себя окупит с лихвои;.
Новый год встречали очень весело. Дома стояла нарядная ёлка, увешанная игрушками, которые привез отец. Он прикрутил к ветвям проволочкой обычные свечи и зажег их. Люська с Галькой прыгали от радости и хлопали в ладоши.
Вся семья уселась за праздничный стол, на котором, кроме большого жареного глухаря, холодца и пельменей, стояли невиданные раньше ароматные яблоки, халва, конфеты «морские камешки», грецкие орехи – все это были папины подарки. Такое – редкость в этой маленькой деревеньке, затерянной
в тайге.
Музгарка лежала рядом и за всеми наблюдала. Вдруг она залаяла на елку. Алексей шикнул на нее и… почувствовал запах горящей хвои. Свеча на— кренилась и подожгла елку. Отец быстро сорвал с кровати покрывало и накинул на ёлку, потушив огонь. Но это не испортило праздника. Наоборот, Гальке с Люськой стало еще веселее.
Из радиоприемника зазвучал бой курантов и торжественный голос сказал:
– С Новым годом! С новым счастьем, товарищи!