– Скоро автобус-то будет? Мне до райцентра надо.
Баба Нюра, немного помедлив, прикинула время до следующего автобуса, курсировавшего между двумя райцентрами, ответила:
– Часа через два, не раньше. Его ловить надо, а то прочешет мимо.
– Ясно, спасибо, – коротко ответила женщина.
– Да не за что. А вы к кому приезжали? Уж не к Клавдии ли? Ее давно никто не навещает, – предположила баба Нюра, заранее зная, что незнакомка в их деревне не была.
– Не, не, – затрясла в ответ головой старуха, – я дочку навещать ездила, да вот случайно вышла не там, где мне надо.
– А дочка, что ж, сама не могла приехать к вам?
– Нет…не могла, – тихо проговорила старуха, – умерла она.
– Ох ты, Господи, – запричитала баба Нюра, крестясь за покинувшую этот мир душу, – уж прости, что спросила, тут не угадаешь.
– Да ничего, давно это было, – помедлив, она продолжила, глядя остановившимся бесцветным взглядом на березы на противоположной стороне дороги: – Галеньке тогда полтора годика исполнилось. Уж не знаю, чем она тогда заболела, только, когда я домой с работы вернулась, нянька – девочка лет двенадцати – сказала, что Галенька уже полдня в бреду мечется. Рвало ее и к ночи она бредить начала. Посмотрит в потолок, пальчиком покажет и говорит: «Дядя, дядя!» Я говорю: «Галиночка, нет там дяди. Это мама, я с тобой, милая, скоро доктор приедет, потерпи немного!» Упустили время, врач только к утру из соседней деревни должен был вернуться, а Галенька еще до полуночи у меня на руках умерла.
– Тяжело жить с такой потерей,– вздохнув, произнесла баба Нюра, – а где похоронили?
– В Нутренке, я оттуда родом.
– Это в Княгининском районе?
– Да, да, там, только деревни уж не осталось. Церковь каменная уцелела, больше ничего нет. Чистое поле…
– Большая деревня была?
– Ох, да, – оживилась старуха, – и колхоз был, и фельдшерский пункт, и школа, все было! Хорошая деревня была! А у вас тут как?
Баба Нюра с раздражением махнула рукой:
– У нас, как везде сейчас. Стоит с десятка два домов, зажиточных по современным меркам, а остальное все – развалюхи. Да и люди изменились. Раньше в деревне было хорошо – по вечерам люди выходили на улицу, старики и кто постарше на лавочках сидели, пели песни, новости обсуждали, все были на виду и все про всех знали. Ребятишки по улице гоняли прямо босиком, в поношенных штанах и майках. Теперь же понаехали «новые». Понастроили «замки», сидят за высокими глухими заборами, и не знаешь, кто там живет? Бандит или просто предприимчивый человек? И внуков-то страшно теперь одних на улицу отпускать.
– Да…– протянула ее собеседница, – в городе тоже так, на улицу ребятишки одни не ходят, машин тьма тьмущая, людей злых много, а молодежь на нас, стариков, вообще как на умалишённых смотрит.
– Так вы городская?
– Из Нижнего.
– Давно из деревни перебрались?
– Давно. Когда еще молодая была.
– Работы не было?
– Да, нет, почему ж, была. Я учительницей в сельской школе работала, когда мужа своего будущего, Николая, встретила. Он в Княгинино жил. У них семья была зажиточная: отец портной – ходил со швейной машинкой за плечами и обшивал народ в местных краях, а мать с ребятишками сидела. Ребятишек у них человек десять было, и всех кормить было надо. Вот и невзлюбила она меня. Ведь, как-никак, после свадьбы у них лишний рот появился, а на зарплату учительницы много не купишь. А когда Галиночка появилась, совсем я чужая им стала, пришлось мне уехать с Галиночкой обратно в Нутренку. У мамы тогда сестра моя с мужем жила, да трое их ребятишек, потому я комнату снимала у одной местной вдовы.
– А муж что?
–. Муж остался в родительской семье, он человек робкий в душе, во всем матери привык слушаться.
– За другого вышла?
– Нет, – помотала головой старуха и поправила привычным движением платок на голове, – когда Галиночка умерла, я ее похоронила, а ему письмо отправила. Явился он через неделю. Говорит: «Прости меня, Любонька, я это виноват, что Галиночки нашей не стало». А я долго простить не могла. Вот закончу занятия в школе и к маме иду, иду потому, что плохо мне, потому что на квартире пустота, доченьки нет. Прошло несколько месяцев и я все ж простила Николая. Но с условием, что мы в город уедем и будем строить там свою судьбу, насколько сил и ума хватит. Так и уехали. Родили еще двоих детей, почти всю жизнь прожили в коммунальной квартире в деревянных бараках на Караваихе. Комната у нас была всего шестнадцать метров квадратных. Я в детском саду работала, а он в пожарке. Потом, когда уж дочка с сыном в университете учились, нам дали двухкомнатную квартиру, и мы переехали. Вот так и прожили свою простую, а в то же время и сложную жизнь. А вы все время тут жили?