– На заднице ты горазд сидеть, – ворчала баба Нюра ему вслед, – и если наступят суровые времена, даже землю вспахать не сможешь, будешь семью газоном кормить. Запомни, земля кормит! Земля! И хоть сил у меня сейчас нет, если настанут тяжелые времена, я своим огородом себя прокормлю.
Так продолжалось несколько лет, пока обе стороны окончательно не потеряли желание общаться друг с другом.
Летом у бабы Нюры было интересное занятие: она поднималась с рассветом и, проходя полтора километра вдоль луга и небольшой рощицы, приходила на автобусную остановку на пересечении разбитой поселковой дороги и шоссе. Остановка была железобетонной, наглухо закрытой с трех сторон и кое-где на ней еще сохранилась мозаика. Сидя в тени остановки, на старой деревянной лавке, тянувшейся вдоль дальней стены, она наблюдала за проезжающими машинами. Машин по этой дороге ездило не так много и перед поворотом шоссе, около остановки, они сбавляли скорость, так что баба Нюра, сидя в своем укрытии, могла даже рассмотреть пассажиров. По одежде и лицу она пыталась догадаться, чем занимается человек, о чем думает.
Вот едет человек на «Жигулях», одет в робу, в руки въелась грязь, а на заднем сидении торчат какие-то палки.
– Скорее всего, этот человек занимается ремонтом, – рассуждает баба Нюра, опираясь на свою палочку, – занятие хорошее. Если себе делает – в доме порядок и уют будет, если кому-то – заработает на хлеб.
Следом за ним, минут через десять, появляется большая белая машина. За рулем сидит средних лет мужчина, а рядом – молодая женщина. Женщина хорошо одета и ярко накрашена. По тому, как она активно жестикулирует и эмоционально говорит, а мужчина при этом молчит, баба Нюра заключает, что это ссорящиеся супруги.
Каждый новый персонаж вызывал в ней живой интерес, будто бы она на работе, как раньше, и видит, как перед ней проходят судьбы других людей. Только сейчас это всего лишь крошечный кусочек чей-то жизни, мгновение.
Зачем она сюда ходила? Даже она сама не могла дать себе ответ на этот вопрос. Может, из-за прохлады, которую давали железобетонные объятия остановки, или потому, что ей наскучил вид соседской стены из желтого кирпича. А может, потому, что эта остановка – единственное неизменное, что осталось от деревни. В любом случае, пока на улице стояло тепло, баба Нюра одевала одно из своих простых ситцевых платьев и любимую теплую кофту. Брала небольшую котомку со снедью, палку и отправлялась в сторону шоссе. Дорога от деревни шла под горку, поэтому бабе Нюре, несмотря на ее полнокровность, путь давался легко. Она шла медленно, переваливаясь с ноги на ногу и внимательно смотря перед собой. Когда уставала, то останавливалась и, опершись обеими руками на палку, смотрела на туман, низко стелившийся по полю, на некогда белый, а теперь посеревший от грязи и времени коровник. Взгляд ее был задумчивый, тяжелый, а мысли где-то очень далеко. Несколько раз вздохнув, она продолжала свой путь.
В один июльский день, обещающий быть нестерпимо жарким, баба Нюра, как обычно, отправилась на свою утреннюю прогулку. Вывернув с перекрестка на шоссе, она ускорила шаг в надежде, наконец, передохнуть на лавочке. И тут ее острый взгляд приметил в глубине остановки нежданного гостя. Там, сжавшись в комочек и положив голову на зеленый рюкзак, спала тощая старуха. Баба Нюра остановилась на расстоянии и стала рассматривать женщину, решая, что же делать – повернуть назад или притвориться, что она ждет автобуса. Судя по виду странницы, она провела здесь всю ночь. Что заставило ее изменить теплому домашнему уюту и отправиться в путешествие? Как она здесь оказалась и куда держит путь? Такие вопросы крутились в голове бабы Нюры. И, подзадориваемая все возрастающим любопытством, она решительно пошла к своему излюбленному наблюдательному пункту. Шумно прошаркав по выщербленному бетонному полу, села на лавку и краем глаза стала наблюдать, как щуплая старушка, почувствовав чье-то присутствие, подняла голову и посмотрела в ее сторону тусклыми серыми глазами. Потом медленно села, поёжившись от утренней прохлады и, первым делом, стала поправлять пучок на голове. Покончив с этим, покрыла голову темно-зеленым платком, завязав его сзади, и, снова взглянув на бабу Нюру, спросила: