Аврал. Разное

Научно-практическая конференция «Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности в Поволжье»

 
Толерантность (ужели?)
Ныне – тема научных бесед.
Это так: ловит ухо изысканных звуков букет.
Всюду слышен интеллигентный, вполголоса, говор,
И на воздушную поступь шагов отзывается мрамор.
Эти звуки не ранят меня!
Мне даже почудилось вдруг, будто я – в Париже,
И туалет, который я мою, – тоже в Париже.
И завожу я старинную песню
Про задумчивый голос Монтана,
И с парижской улыбкою
Смотрятся в зеркало
Кандидатки наук.
(октябрь 2002)
 

Плач о липе

 
Чёрное утро. Я вижу – у липы
Искалечили ствол: ободрали кору.
Кто!? Кто!? Кто
Этот подонок, изверг, злодей!?
Где он!? Где он —
Я растерзаю его!
Липа, липа… Никто, ни один из людей
Не стоит и листика одного твоего.
Липа!
Как мне отомстить за тебя?
Какой устроить мне взрыв,
Чтобы содрогнулся весь этот подлый мир, наконец?
Ни от чего он не содрогнётся…
И я помню: учитель сказал,
Что каратель – это просто плохой работник.
И уж точно – плохой боец.
       Утро. Туман. Ни души. Впрочем,
       Здесь кто-то стоит. Да. Это рабочий
       В страхе уставился на меня
       И лепечет: «Что вы… Что вы… Ну что вы…
       Это – не я!..»
(1 ноября 2002)
 

Тот бедный рабочий-азиат был не на шутку напуган. Видимо, на меня действительно страшно было смотреть. На следующее лето липа стояла без коры, но в листьях и цветах. Потом засохла, но от корня пошли побеги. Теперь у неё 3 ствола, и этим летом она снова цвела. (2010 г.)

Цивилизация

 
Надвинулась. Обступила.
Со всех сторон обложила.
Все поры забила
глянцевая тоска.
Трудно, брат.
Небоскрёбоэтажный мат
небесною музыкой сфер
покажется рядом с ней.
(2003)
 

Ёлка (воспоминание о лесочке, выросшем на месте порубки сосенок на новогодние ёлки)

 
Вот они – новогодние жертвы:
Сосенки, прошедшие через ЭТО.
Срублен ствол.
(Ты когда-нибудь сам проходил через ЭТО?)
Но у кого сохранились внизу хоть какие-то ветви —
Что поделаешь? – надо жить
И тянуться вверх, пусть коряво и криво.
Вот и тянутся:
сосны-зигзаги,
сосны-штыки,
сосны-лиры…
А ты, может, подумал, что эта сосна – урод?
Эх, уж лучше молчи.
И не поминай ИМ про Новый год.
(31 декабря 2003)
 

Частушки про кнопочки (на мотив «Ой, Самара-городок»)

 
Не в бору девчонка ищет
До милёнка тропочки:
Ищут-ищут «генералы»
От Вселенной кнопочки.
Дорогие, да-да-да!
Вы найдёте, как всегда,
Только снова, вот беда,
Будет кнопочка не та.
 
 
Электроника и атом,
РНК и ДНК,
Экстрасенсы, телепаты —
Ну и хватит с нас пока.
Дорогие, да-да-да!
Вы нашли, но не совсем,
Есть ещё ведь кое-что,
А его не видно всем.
 
 
Что ж вы, братцы маху дали,
Как вы сразу не дошли?
В преисподней не искали
Да в себе не поскребли.
Дорогие, да-да-да!
Вы найдёте, как всегда,
Только снова, как всегда,
Будет кнопочка не та.
Ой, Самара-городок, неспокойная я…
(1995)
 

Не горюй, дружище Клят (песня по заказу детей)

 
Тяжело, дружище Клят,
Из страны в страну таскаться
И талдычить всем подряд,
Что Земля ведь – не одна.
Люди слышать не хотят,
Чтоб куда-то собираться
На далёкую планету
От родимого угла.
       А Новая Земля —
       Прекрасная планета!
       Там бабочки летят,
       Как радужные ветры,
       Варанчики играют
       И строят города,
       И ёжики гуляют
       По улицам всегда!
(лето 1995)
 
 
Не горюй, дружище Клят,
На Земле народ тяжёлый,
На подъём весьма не скорый,
Но старался ты не зря.
Не поймёшь, когда и как
Всё меняется на свете —
И уже вздыхают дети:
«Где же Новая Земля?»
       А Новая Земля – прекрасная планета и т. д.
(лето 2005)
 

Примечание. Клят – мощное и благородное существо в образе Великого Варана, один из строителей Космоса, Предводитель Земли. (Из детской мифологии).

Частушки про харизму

 
Мы про то, что сердцу близко,
Разговоры поведём
И частушки про харизму
Вам сегодня пропоём.
       Ой, харизма-харизмА,
       Где тебя набраться?
       Я не приложу ума —
       Подскажите, братцы!
Стану личностью такой
Я харизматической —
Из меня попрёт дугой
В воздух электричество!
       У тебя харизмы столько —
       Я балдею просто:
       Шапка дыбом, а глаза
       Светятся, как фосфор!
Электрическое кресло
Изобрёл Никола Тесла
По такой цене крутой —
Для элиты для одной!
(Ух! Ух! Ух! Ух! Н-н-незабываемые ощущения!!!)
       Пойду ль выйду на плато,
       Сяду под ракитою.
       Не зомбирует никто —
       Всеми я забытая!
Нас зомбировать слабо —
Мы не поддаёмся!
Ну, а если захотим… (Если только захотим!) —
Сами зомбанёмся!
       Если кто чего не так
       Понял про харизму,
       Поругайте нас слегка,
       Но не ставьте клизму!
(апрель 2006)
 

Кайф за круглым столом (японская поэма в 3 частях)

 
1.
Этот – умный, а этот – ещё умнее…
О, нескончаемый кайф
За круглым столом!
2.
Встаньте! Входит мудрейший из мудрых:
Он знает, что ВСЁ – БЕСПОЛЕЗНО.
(Сразу видать!)
3.
Пепси прокисли.
Что ж… ведь даже они
Уходят в Небытие.
(22 сентября 2005)
 

Песня прорыва

 
Крысы бегут, когда тонет корабль.
Легче нам будет без крыс.
Если в такую дыру ты попал,
Крепче за воздух держись.
В уши ревёт словоблудия вал
О том, что кончается жизнь.
А только и нужно, чтоб кто-то сказал:
«Крепче за воздух держись!»
       Что делать? И кто виноват?
       Ответы пошли нарасхват.
       Но скажет наш русский дурак:
       «Прорвёмся. Не спрашивай как».
 
 
Пока наверху свистопляска идёт
И кайф за круглым столом,
Из трюма воду качает народ —
Кто горстью, а кто ведром.
Кто чем, и кто как, и во что горазд,
Лопнул давно уж насос.
И дыры порой затыкают собой,
Как издавна повелось.
       Что делать? И кто виноват? —
       Как жвачку, жуют все подряд.
       Но скажет наш русский дурак:
       «Прорвёмся. Не спрашивай как».
 
 
Вот рядом кто-то песню запел,
Смешинка в чьих-то глазах.
И значит, судьбу ты уже одолел,
Когда пересилил страх.
«В Россию верить,» – сказал поэт.
Тем паче – когда во мгле.
А нам другого и выбора нет,
Оставшимся на корабле.
       Что делать и кто виноват —
       Ответят молитва и мат.
       Поймёшь, коли ты не дурак.
       Прорвёмся. Не спрашивай как.
(июнь 2006)
 

Рай на земле

 
Как отправились мы в рай на воскресенье…
Оказался он от нас невдалеке —
Там, где солнышко спускается на землю,
Где воробушки купаются в песке.
       А неделя не даёт остановиться,
       Так и жарит, как безумная, кнутом.
       И мелькают только спицы в колеснице,
       И коняга только просит об одном:
«Отпусти меня ещё на воскресенье
В это место, что от нас невдалеке,
Где Утопия спускается на землю,
Где воробушки купаются в песке».
(октябрь 2009)
 

Детям

 
«Это ВАШИ проблемы», – скажут.
А подумают: «Чтоб ты сдох».
Скажут так – как говном обмажут,
Как пинка отвесят под вздох.
Дети, ЭТО не повторяйте.
По-простому скажу я вам:
Нехорошие тёти и дяди
Учат вас нехорошим словам.
(2009)
 

Вечер в интернете

 
Зимним вечером книга заплачет,
И попросится на руки кот.
А в углу монитор маячит,
Странным светом к себе зовёт.
И уходим мы в зазеркалье,
Веря в чудо за каждым углом.
Но того, что всю жизнь искали,
Мы и здесь никак не найдём.
Прёт по рытвинам и по грязи,
Как лошадка верная, «мышь».
Кто там? Кто там на дальней связи?
Поскорее меня услышь.
(декабрь 2009)
 

Хвала интернету

 
Возникла новая стихия —
Создание людских умов,
И те же в ней бушуют силы,
И раздаётся тот же зов:
«Кидай бутылки с письменами
И знай: теченье в океане
Подхватит их и понесёт!
И сам не стой, разинув рот,
Лови нежданное посланье!»
Ты, человеческое море,
Осатаневшее в борьбе!
Спеши, как на звонок по «скорой»,
На помощь самому себе.
(декабрь 2009)
 

Лесенка

 
По железной лесенке ребристой
Скачем мы, как белки, вверх и вниз.
Кто-то скажет: «Ну и пофигисты!
Видно, что такими родились».
Прыг да прыг – ступенька за ступенькой.
И не вспомнишь, как пройдут года,
Что была та лесенка крутенька,
И узка, и рёбрами тверда.
(декабрь 2010)
 

Прибавление дня

 
Третий день прибавляется день
Неслышно, незримо, за снежной завесой
Пряча мгновенья, добытые в тайне.
А вдруг он раздумает?
Вдруг перестанет
И возвратится назад,
В безысходный декабрьский мрак?
Молись. Не дыши. Не спугни.
Третий день прибавляется день.
(29.12.2009)
 

Молитва за Каддафи

 
Ливия, Ливия…
Плач Ярославны,
Не умолкай ни на миг!
Дыбом поставь все моря-океаны,
Бурю пошли, ураган и цунами,
Чтоб туда враг не проник.
       Ветер-ветрило, летучий, колючий,
       Мглою закрой небеса!
       Сеятель смерти пусть смерть и получит!
       Жги и язви их, песчаные тучи
       Кинь супостатам в глаза.
Силы небесные, силы земные,
Солнечный гнев и вулканов пожар!
Встаньте, стихии, ведь вы – не слепые!
Всей вашей силою бейтесь, родные,
Чтоб устоял Муаммар!
(4.10.2011)
 

Этна действительно извергалась неустанно, просто бушевала. И всё же этого оказалось недостаточно.

ОНЕГИН ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Девятиклассники проходят «Онегина». Заодно «прохожу» его и я.

«Евгений Онегин» – родимая сторонка! Как славно очутиться снова здесь: всё знакомо, всё по-прежнему, ничто не изменилось – как будто дожидалось твоего возвращения. Стремительные валы пушкинских строф подхватывают тебя и несут и не дают остановиться. Но это только поначалу, при первой радости встречи. Чем дальше вчитываешься, тем больше попадается «подводных камней» в этом пенистом потоке. То здесь, то там – загадки и вопросы, которых раньше не возникало. «Онегин» тот же и… не тот. Наверное, это мы изменились и теперь проходим это произведение как бы заново. И то сказать – пора! 2004 год на дворе.

1.

«Да зачем же он первым-то стрелял?! И вообще можно было стрелять в воздух…» Так отреагировал на дуэль Онегина и Ленского подросток, успевший, между прочим, за свою недлинную жизнь просмотреть десятки кровавых боевиков, где людей «мочат» пачками, не задумываясь, самыми зверскими способами.

Вот первый вопрос ребром: почему всё-таки Онегин убил Ленского? Мы не спрашиваем, почему он принял вызов на дуэль, это Пушкин объясняет: светские условности, общественное мнение и т. п. Пусть так, дуэли избежать было нельзя, но законы чести совсем не требуют стрелять первым и, тем более, стрелять в сердце.

Подробности приготовления к дуэли даны крупным планом, как в замедленной съёмке. Какая леденящая жуть в этих молчаливых, методичных действиях… И сам Пушкин стоит, будто скованный параличом, и бессильно наблюдает, как на его глазах происходит непоправимое: Онегин движется неотвратимо, как зомби или как запрограммированный робот в современном ужастике. Кто (или что) движет им? Или это убийство было и вправду запрограммировано заранее в некоей Матрице?

Совсем недавно прошумел на наших экранах этот суперхит в трёх частях: «Матрица – запуск», «Матрица – перезагрузка» и «Матрица – революция». И как-то сразу понятие «Матрица» приобрело очень широкий смысл. Я буду привлекать его и дальше, говоря об «Онегине». Могут сказать, что это неправомерно, поскольку при Пушкине не было компьютеров. Да, компьютеров, конечно, не было, а вот Матрица была. Она была всегда, если под этим понимать реальность иного плана, где обнажается сокровенный смысл происходящего в нашем, осязаемом, мире.

Например, Татьяна Ларина ходила в «Матрицу» с помощью вот таких нехитрых приспособлений:

Татьяна, по совету няни

Сбираясь ночью ворожить,

Тихонько приказала в бане

На два прибора стол накрыть.

…

А под подушкою пуховой

Девичье зеркало лежит.

Утихло всё. Татьяна спит.

И вот что ей открылось в той реальности:

Спор громче, громче; вдруг Евгений

Хватает длинный нож – и вмиг

Повержен Ленский; страшно тени

Сгустились; нестерпимый крик

Раздался… хижина шатнулась…

Таким образом Татьяна, сама того не зная, «считала» из пространства какой-то незримый и непримиримый спор между Онегиным и Ленским.

Попробуем же проследить отношения между героями романа с самого начала и как можно внимательнее.

2.

Вот Евгений поселился в деревне. Конечно, «и в деревне скука та же», но здесь ему, наконец, удалось создать себе подобие душевного комфорта, насколько это возможно для него – знающего насквозь и жизнь, и людей, и насколько неприглядно то и другое: «Тому уж нет очарований…»

И только где-то, в самой серёдке существа, на нелегальном положении, ещё жило смутное подозрение, что есть и какая-то другая жизнь, которой он не знает. (А может быть, когда-то знал?) Однако это подозрение (по выражению Пушкина – «роптанье вечное души») совершенно ни к чему для человека, намеренного отбывать свой срок в этом мире по возможности спокойно, без стрессов, с удобствами и даже с некоторыми маленькими удовольствиями. И потому «роптанье» надёжно заблокировано размеренным образом жизни, кругом чтения, а главное – нерушимым бастионом своего менталитета. Такое существование Онегин привык называть свободой.

И вот появляется Ленский – единственный достойный Евгения собеседник в этом медвежьем углу. Со школьных лет памятны строки, завершающие характеристику этого юноши:

Красавец в полном цвете лет,

Поклонник Канта и поэт.

Расшифруем. Красавец – это понятно. Поэт – это который пишет стихи. А что такое «поклонник Канта»? Несла ли музыка этих слов какой-нибудь смысл для нас тогдашних, 14- и 15-летних? Нет. А теперь? Смущённое кряхтение.

Вернёмся к Онегину. Достойный собеседник для него желателен: это повышает комфортность существования. Этот мальчик невольно располагает к себе, хотя принимать его всерьёз невозможно: не знает жизни абсолютно, к тому же пишет стихи… Евгений в своё время тоже пытался писать. Не подумайте чего худого, конечно же, не всерьёз, а так, от скуки. Разумеется, у него ничего не вышло, и это к лучшему, право, ведь такое занятие недостойно мыслящего человека. Вы только послушайте, какой галиматьёй набита голова у этого Владимира:

Он верил, что друзья готовы

За честь его принять оковы…

…

Он верил, что душа родная

Соединиться с ним должна…

…

Что есть избранные судьбами

Людей священные друзья… (Старшие Братья Человечества? Интересно, откуда у Пушкина могло быть такое знание?)

Всё это несколько раздражает, но в то же время помогает Евгению ощущать своё неоспоримое интеллектуальное превосходство. А умеренная доза адреналина, как мы теперь говорим, не вредна, а даже полезна:

Пускай покамест он живёт

Да верит мира совершенству…

Ох, долго ли продлится это «покамест»?

Онегин – человек, безусловно, просвещённый и цивилизованный, ему, вероятно, знакома фраза Вольтера (первая заповедь демократов!): «Ваше мнение мне глубоко чуждо, но я отдам жизнь за то, чтобы Вы его могли свободно высказывать». На поверхности всё так и выглядит. Но что делать с бессознательным стремлением человека уподобить другого – себе? Хотя, уподобление уподоблению рознь. Один хочет дать другому от своего избытка, зажечь потухший огонь, вдохнуть жизнь… Другой – погасить, опустить на землю. Потому что за чувством превосходства копошится червяк собственной ущербности. Впрочем, Евгений настолько благороден, что сдерживает свои поползновения «гасить»: «Он охладительное слово в устах старался удержать». Зачем стараться самому? За него это сделает время. И жизнь – та, которую он знает.

Смена кадров. 2004 год. Матрица. Агент Смит остервенело уподобляет себе всех «инакоживущих». Фантасмагория ширится: призрачные города наполняются миллионами клонов – наштампованных копий Смита.

3.

Онегин теперь и сам с трудом припоминает: как ему пришла в голову эта дикая мысль – поехать к Лариным? Зачем ему вдруг понадобилось увидеть Ольгу – «предмет и мыслей, и пера, и слёз, и рифм» Владимира Ленского? Да он вовсе и не хотел её видеть, он хотел просто лишний раз убедиться, что Ленский ровно ничего не понимает в жизни и что наверняка предмет его возвышенной любви – обыкновенная пустая бабёнка. Полюбопытствовал. И долюбопытствовался.

Существует давно установившееся мнение, и оно даже не подвергается сомнению, что Онегин пренебрёг Татьяной, когда она была молодой девушкой, никому не известной деревенской мечтательницей, и страстно влюбился, когда она стала великосветской дамой. Осмелюсь утверждать обратное: Онегин влюбился в Таню, едва только увидел её. Всею своей замордованной, нелегальной серёдкой он сразу почувствовал, что это и есть то настоящее ДРУГОЕ, о чём он смутно подозревал. Эта девушка не вписывалась ни в одну из его схем: Евгений не увидел её «потолка». А между тем обширный светский опыт научил его безошибочно определять этот самый «потолок» для любой женщины, да и практически любого человека.

К моменту встречи этих людей Пушкин успел рассказать нам кое-что о Татьяне. Она действительно не вписывается ни в какие схемы. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». И не потому что не любит родных, просто это люди разных миров. Она существует вне быта, вне общепринятых понятий и установленных правил. У неё совершенно отдельная, своя жизнь и свои правила. Мир Татьяны – это острое переживание чуда и тайны Жизни в высшем смысле этого слова, чувство слитости с этой Жизнью, огонь любви ко всему сущему. (И, как мы увидим в дальнейшем, никакие страдания не заставят её изменить этой Жизни, разлюбить её).

Эта девушка полна мечтами о жертвенной, героической любви, которая потребует всех её сил без остатка. И эти мечты, и запойное чтение романов – не пустое времяпрепровождение. Это подготовка, и очень серьёзная, к подвижнической жизни, которая ей предстоит. Так что мечтательность Татьяны совсем иного рода, чем у Обломова или Манилова. Это уже действие, вернее сказать, – готовность. Таким же образом и чтение для Татьяны – действие, а именно: активный поиск своего мира и людей своего мира (в окружающей-то жизни их не было).

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона, и Руссо.

…

Воображаясь героиней

Своих возлюбленных творцов —

Клариссой, Юлией, Дельфиной,

Татьяна в тишине лесов

Одна с опасной книгой бродит,

Она в ней ищет и находит

Свой тайный жар, свои мечты,

Плоды сердечной полноты…

Это и есть творческое чтение: не потребление, а отдача. Именно так и следовало бы вообще читать книги. Во всяком случае, авторы мечтают о таких читателях.

Итак, всё это о Татьяне мы знаем от Пушкина. А Онегин понял это мгновенным озарением, без слов, поскольку Татьяна весь вечер молчала. Но это означает, что Онегин – человек её мира, что он – избранный, и она ждала именно его, а не первого встречного интересной наружности.

И дождалась… Открылись очи,

Она сказала: это он!

Что же – счастье? Подарок судьбы? Если бы…

А тем временем друзья едут от Лариных, и между ними происходит разговор, к которому стоит внимательно прислушаться. Это не пустой и малозначащий разговор, каким он может показаться на первый взгляд. Здесь Онегин выдаёт себя с головой, вот только Ленский ничего не понял, кроме того, что Евгению не понравилась Ольга.

– Ну что ж, Онегин? Ты зеваешь.

– Привычка, Ленский.

– Но скучаешь ты как-то больше.

– Нет. Равно.

Онегин врёт. Ленский прав: Евгений зевает действительно больше, чем обычно. Почему же? Потому что зевать не хочется, а надо. На самом деле он зол, он едет в прескверном настроении; всё раздражает: «Какие глупые места!»; «глупая луна на этом глупом небосклоне». Заметим: в таком коротеньком разговоре Онегин трижды повторил слово «глупый». Так что же случилось? Глупо! Глупо, что поехал к Лариным, глупо, что встретил Татьяну. Чувство к этой девушке никак не входит в его планы. Татьяна – дерзкий вызов всем его ценностям и сложившимся понятиям.

Вот как глупо пошатнулось благополучие Евгения, и это надо поскорее скрыть: от Ленского, а главное – от себя, а ещё главнее – от Пушкина!

Онегин изо всех сил «опускает» сам себя, переведя разговор на пищеварительный тракт: «Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда». Порядок восстановлен, ситуация под контролем. И вдруг, неожиданно для самого себя – бряк: «Скажи, которая Татьяна?»

Женя, ну что ты придуриваешься? «Которая Татьяна?» – действительно бином Ньютона! Весь вечер у них просидел и ведь прекрасно знаешь, которая Ольга и которая Татьяна. Но что поделаешь – неудержимо тянет произнести это имя, вот и выдумал предлог. А дальше уже совсем открытым текстом: «Я выбрал бы другую, когда б я был, как ты, поэт. В чертах у Ольги ЖИЗНИ нет». Это в Ольге-то нет жизни? Да она вся – комочек энергии, особенно в сравнении с бледной и молчаливой сестрой. Но Онегин имеет в виду иную Жизнь. Оказывается, он знает о ней! Смотрите, какая неожиданная глубина вдруг приоткрылась в этом человеке… (И это первое чудо, совершённое Татьяной).

Но отдушина тотчас захлопнулась. (Агент Смит не дремлет!) У Пушкина так:

 
           Но жалок тот, кто всё предвидит,
…
           Чьё сердце опыт остудил
           И забываться запретил!
 

4.

Прошло время, и Татьяна, пробравшись в «Матрицу» (всё в том же вещем сне), «считала» и это скрытое чувство Евгения к ней. А что это за компания монстров сидела за столом вокруг её избранника – будто опричники вокруг грозного царя? А это и есть его опричники, которые блюдут покой и комфорт своего господина (или раба?) и подавляют всяческое «инако». Недаром «хозяин», зная, что за дверью – Таня, поглядывает в ту сторону лишь украдкой от своих «слуг».

А сам Евгений, выходит, в «Матрице» – самодержавный деспот? О, и ещё какой! Впрочем, и вне «Матрицы» Пушкин иной раз намекает на это: «уж в руки модного тирана ты отдала судьбу свою», «блистая взорами, Евгений стоит подобно грозной тени».

А что это за хибарка в лесу, где сидела компания? А это онегинская неприступная крепость, где замурована его неприкосновенная личность. Но в «Матрице» она выглядит именно как хибарка. И вот в эту-то крепость ему подбросили Татьяну!

И вскоре сию «цитадель» потрясает взрыв небывалой силы – письмо Татьяны. Вот уж, что называется, прямое попадание. Не такими ли взрывами – потрясениями излечивается душевная гангрена, подобная онегинской? Разумеется, если в человеке осталось хоть что-то живое. Это произведение Пушкина как раз и заключает в себе серию ударов по ледяной скорлупе, в которую добровольно заточил себя герой романа.

В какое состояние был ввергнут на этот раз Евгений, какая душевная борьба в нём происходила, об этом даже Пушкин говорит скупо, деликатно и осторожно. А я вообще молчу. Осмелюсь только сформулировать некоторые выводы, которые сам Онегин вряд ли формулировал словесно.

1. Я чуял, что она невычисляема и непредсказуема, но чтоб настолько…

2. Какая-то безрассудная отвага… Как она смеет быть такой свободной? Как она не боится быть такой уязвимой? Ведь ничем, ничем не защищена!

3. Разве можно быть такой в этом подлом мире! Что с нею будет? Её унизят, раздавят, уничтожат… Боже мой, надо что-то делать.

Кажется, впервые в жизни Евгений поднялся до того, чтобы забыть о себе, болея душой за другое существо. Но, в то же время, дать волю своему чувству – означает взять на себя роль ведущего. А как ведущий Онегин несостоятелен и полностью отдаёт себе в этом отчёт. Его проповедь Татьяне в саду – акт самоотверженности, без преувеличения. И это даже больше, чем проповедь, это настоящая исповедь. Он сам сказал: «Примите ж исповедь мою…» Действительно, Онегин никогда и ни перед кем так не раскрывал свою душу. И открыл даже самое сокровенное – свой «прежний идеал», который он встретил в Татьяне. Но настолько необычны и непривычны для героя подобные душевные движения, что после этого акта почти неизбежен срыв глубоко вниз.

5.

Роковые именины Татьяны. Он не должен был туда ездить. Он вообще больше не должен был ездить в этот дом. Он и не ездил.

А Ленский тем временем продолжает навещать отшельника, хотя того уже не столь сильно увлекают дружеские беседы. Однако Ленский бывает и у Лариных, и можно иногда вежливо осведомиться: «Ну что соседки? Что Татьяна? Что Ольга резвая твоя?» (Ольга – это так, для приличия). Что делать, неудержимо тянет иногда произнести это имя – Татьяна…

Но Владимир беспросветно туп, гораздо тупее Татьяниной няни. Он готов весь вечер болтать про Ольгу («такова любовь!»). Слепой, несносный, счастливый эгоист! Евгений слушает, стиснув зубы, по лицу его бродит дежурная рассеянная улыбка… И вдруг: «… какой же я болван! Ты к ним на той неделе зван!». Непредвиденный, сокрушительный удар. Евгений не был готов к нему. Смятенный вопль: «Я?!» – единственное, что он смог произнести в ответ. И легко (преступно легко!) дал себя уговорить. Ведь втайне ему хотелось поехать и снова увидеть её.

Он снова зол на себя, но уже во много раз сильнее, чем после той, первой поездки. Всё вызывает прилив желчи: и смятение Тани, и сборище гостей. Сам виноват: проявил слабость. Нет! Это Ленский виноват! А главное – она! Надо сокрушить, сломать её. А заодно проучить и этого недоумка. Сейчас он им преподаст такой урок… (В бильярде, кажется, такой двойной удар называется «дуплет»: Онегин не зря целыми днями упражнялся на бильярде). Пусть увидят, наконец, какова жизнь и каковы люди. Правда, на логическом плане Онегин «разбирается» только с Ленским:

 
           Надулся он и, негодуя,
           Поклялся Ленского взбесить
           И уж порядком отомстить.
 

За что отомстить? Что он такого сделал? Говоря по-современному, реакция неадекватная.

Не надо ходить в «Матрицу», чтобы видеть: главный удар направлен против Татьяны, чтобы уж окончательно поставить на ней крест. Начинается бал. Онегин демонстративно, на её глазах, а также на глазах Ленского, пылко ухаживает за Ольгой. Ольга сияет. Ну что, Таня? Выдержишь эту пытку? Не вынесешь! Опустишься до адской ревности и адской злобы на сестру.

А что же Ленский? Как он вынес свою пытку? Если в Татьяне Онегин чувствовал вызов для себя, то Ленского он просто не принимал всерьёз. У этого мальчика всё только на уровне теорий и прекраснодушных разговоров. Татьяна не рассуждает, а живёт ДРУГИМ, она с этим родилась. А Владимир ещё ни разу не опробовал своих благих устремлений в жизни. И вот теперь на балу он впервые лицом к лицу столкнулся с Мировым Злом. Кому-то покажется это сильным преувеличением – называть мировым злом такой мелкий случай. Ну, подумаешь, Евгений и Ольга вели себя некрасиво. Но зло довольно редко показывает себя в полный рост. Если поведение Ольги можно назвать просто легкомысленным, то со стороны Онегина это было сознательное ГЛУМЛЕНИЕ. А такое прощать нельзя. И тут Ленский показал себя героем. Вызов на дуэль – единственно достойный ответ. Евгений явно не ожидал такого серьёзного отпора.

Так или иначе, включилась адская машина уничтожения и взяла руководство на себя. Вставший на её пути Ленский должен быть смят. Онегин теперь – лишь безропотный исполнитель.

 
           … Онегин выстрелил… Пробили
           Часы урочные: поэт
           Роняет молча пистолет.
 
 
           Мгновенным холодом облит,
           Онегин к юноше спешит,
           Глядит, зовёт его… напрасно.
           Его уж нет.
 

«Лох! До него только дошло!» – негодует девятиклассник. Да. До Онегина действительно только сейчас дошло, что если выстрелить человеку в сердце, он умирает. И притом навсегда. Раньше он как-то не думал об этом, его «знание жизни» сюда не распространялось. И вот какой ценой он получил это знание.

…Хижина шатнулась.

И Таня в ужасе проснулась.

Если бы она ещё секунду помедлила, то успела бы увидеть, что хижина рухнула. Теперь Евгений понял самое страшное: он убил ребёнка, и притом одного из немногих людей, которых действительно любил в этом мире.

Горе тебе, Евгений. Теперь ты бездомный бродяга, и нет тебе места на белом свете.

А что же Таня? Непредсказуема и невычисляема. Она вынесла пытку. Даже тени злобы на сестрёнку не возникло в ней – только жгучая рана в сердце.

6.

Евгений далеко… Добровольный изгнанник, он, как в дурном сне, бесцельно перемещается в пространстве. Татьяна? Она осталась где-то в другой жизни. Да и была ли она вообще?

А Татьяна тем временем уже подходит к твоему, Евгений, брошенному логову и сейчас начнёт тебя изучать. Мог ли ты предполагать, что ей придёт такое в голову? А ей ничего и не приходило в голову, просто тропинка привела. (Вообще удивительна эта способность Татьяны идти без страха, доверяясь Дороге). Теперь, раз уж она здесь, нужно и войти. Давайте и мы войдём вместе с ней. Узнаёшь ли, Таня, это жилище? Помнишь хибарку в лесу? Нет, она не узнаёт, никаких ассоциаций не возникает. Но вот первый предмет, который попадается на глаза, – бильярдный кий! Тот самый, которым в «Матрице» был нанесён двойной удар Ленскому и Татьяне. И если предположить, что онегинская «опричнина» спряталась в окружавших его предметах, то этот кий среди них, верно, сам Малюта Скуратов!

Смотрим дальше: манежный хлыстик… камин… А вот и внутренние покои: стол с померкшею лампадой… груда книг… лорда Байрона портрет… И, наконец, то, к чему вёл нас Пушкин с самого начала. На этом предмете он дольше останавливает свой взор:

 
           И столбик с куклою чугунной
           Под шляпой с пасмурным челом,
           С руками, сжатыми крестом.
 

Разумеется, этот идол просто обязан стоять здесь, в святилище Онегина. Чуть ли не на протяжении всего XIX века образ Наполеона гипнотизировал людские души в цивилизованном мире. Сумасшедшие дома были заполнены многочисленными «наполеонами». Но то были чаще всего обыкновенные забитые люди, свихнувшиеся от беспросветности серой жизни. Но и люди мыслящие, люди возвышенного духа подпадали под обаяние этого образа. А в нём и действительно есть что-то необъяснимо притягивающее.

Культ Наполеона не миновал и Пушкина, но Пушкин, переболев «наполеонопоклонством», разделался с ним в «Онегине» совершенно убийственной, пронзившей века строфой:

 
           … Но дружбы нет и той меж нами.
           Все предрассудки истребя,
           Мы почитаем всех нулями,
           А единицами – себя.
           Мы все глядим в Наполеоны:
           Двуногих тварей миллионы
           Для нас – орудие одно.
          Нам чувство дико и смешно.
 

Пояснения. 1. «Предрассудки» – это по-нынешнему «комплексы». Под этим словом обычно понимается всё человеческое в человеке, что мешает личному успеху и потому подлежит истреблению. 2. «Двуногих тварей миллионы» – это попросту мы с вами.

С этой строфой мы приехали в 2004 год. Да и вообще ПРИЕХАЛИ. И уже не так важно, каким был Наполеон в реальной жизни. Важно, чем он стал в глазах человеческих масс: воплощением того, что позже назовут Суперменом; кодексом новой системы ценностей, где властвует культ Эго, культ личного успеха любой ценой…

Нет, Евгений, тебе далеко до твоего идола. Как стало видно после дуэли, ты вовсе не супермен, как ни примерял на себя этот имидж. Слава Богу, ты просто человек.

Но мы забыли о Татьяне. Она уже погрузилась в книги, которые читал он. Труд Татьяны в келье Онегина можно сравнить с трудом исследователя и первооткрывателя, или вдумчивого детектива, или врача, вникающего в труднейший случай. Что-то изменилось в ней: она как бы выросла, поднялась на новую ступень осмысления. Изменилось и её чувство к Евгению: исчез этот взгляд на свой «предмет» неизменно снизу вверх; возможно, появилось и сострадание, которое является следствием понимания.

Их пути в этом мире разошлись. Возможно, навсегда. Но где-то, в таинственной и недоступной моему зрению «Матрице», они остались связанными навеки.