И что-то странное было в ее голосе. Константину послышался в нем еще какой-то отзвук ли, отголосок. Такой эффект – двойной звук (или – звук + отголосок) изредка встречается у певцов. Или у шаманов…

Что за черт! – У Константина даже мелькнула мысль: а не сирена ли она, эта женщина? А что? Ведь в каком-то смысле и русалки существуют, и сирены, и, даже, если разобраться, и вампиры…

Делая микродвижения, как червяк, проскальзывающий сквозь земляной покров, Костя незаметно протиснулся между людьми, стоявшими в дверях, в конце концов, оказавшись в зале.

Все кресла в рядах были заняты молодыми, коротко стрижеными ребятками, одетыми во что-то одинаковое темное. «Словно великовозрастные детдомовцы». Судья сидел, уткнувшись в бумаги перед ним. По лицу видно было, что он уже порядком устал от этого однообразного конвейера, длящегося, скорее всего, с самого утра.

– …Увидев моих студентов, – продолжала женщина, – я, конечно, подошла к ним. Мы шли по улице, разговаривали. Ничего предосудительного не совершали. Студенты делились со мной своими заботами о предстоящем экзамене по мастерству…

Костя смотрел на нее, и ему не верилось, что у этой маленькой худенькой старушки может быть такой странно молодой, даже чарующий голос. Грешно было даже назвать ее пенсионеркой. Точно, сирена, скрывавшаяся под личиной бабушки.

– И тут, когда к нам вдруг подбежали парни в черном, мы решили, что это хулиганы.

– И вы стали избивать их тяжелым предметом, завернутым в бумагу… – недовольно перебил ее прокурор, которому, судя по всему, хотелось побыстрее покончить с этим делом.

– Нет, что вы? – кротко и ласково ответила бабушка. – У меня не было никаких тяжелых предметов. Был только маленький цыпленочек, почти невесомый… Только что купленный в магазине. Но этот молодой человек почему-то набросился на моего цыпленка. Допускаю, что, пытаясь удержать свой пакет в руках, я при этом нечаянно задела незнакомого парня этим цыпленком… Если это так, прошу у него прощения.

– И задели так несколько раз? – судья поднял голову. Странно, но это оказалось коротко стриженая женщина. И в ее голосе даже прозвучали какие-то человеческие нотки.

– Я ведь решила, что он покушается на мою курицу… может, ему задерживают зарплату… – совсем тихо проговорила подсудимая, стараясь казаться как можно меньше и несчастнее. И ей это вполне удалось, после чего судия уже не отрывала от нее глаз и больше не перебивала.

– Да, если это возможно… я еще хотела бы просить вас об одолжении… – старушка робко прервалась.

– Ходатайство? – поправил ее прокурор, похоже, уже смирившись с происходящим.

Костя удивлялся, как бабушке удается задавать теперь тон?

– Да, именно, – подсудимая с благодарностью сложив обе ладони на груди в молитвенном жесте.

«Ей бы сейчас еще осенить всех крестом», – подумал Константин, уже уловив тонкую игру этой удивительной бабушки.

– Я бы хотела подать встречный иск к тем ребятам, которые отняли моего цыпленка.

Наверно, в древности первые адепты христианства с той же кротостью, смотрели в глаза хищных львов, запущенных на арену, чтоб растерзать последователей секты Христа.

Прокурор и судья перешептывались.

Судя по всему, речь шла об отсутствии в материалах дела, собственно, главной улики.

Лицо возвышавшегося надо всеми прокурора, почему-то был красного цвета.

– …поэтому ходатайствую о приобщении к делу моего заявления о похищении моего маленького, – тут старушка в своем чарующем голосе допустила звон готовой навернуться слезы, – …но мне его хватило бы надолго, – тихо добавила она, – о похищении неустановленными молодыми людьми, моего цыпленка.

Костя был восхищен, как эта нежная старушка с почти голубыми волосами, – этакая Мальвина на пенсии, – так ловко все перевернула. Причем даже без адвоката. И, главное, судья ее не перебивает.

…Судья внимательно смотрела в глаза Александре Романовне. Она ей казалось похожей на мать, живущую в далекой деревне. …Те же серые глаза, в уголке выступившая слеза.

…Приговор был удивительно мягок. Самый низкий штраф, который обычно дают за «несанкционированные мероприятия или демонстрации». Хотя прокурор требовал ареста и посадки лет эдак на пять за покушение на сотрудников силовых органов.

Присутствующие в зале, аплодировали судье, шумно комментируя приговор. И впервые за последние месяцы, выходя через боковую дверь, судья выпрямила спину. Рядом с ней шел разозленный прокурор, пытаясь ей что-то втолковать, а поодаль за ними плелись двое парней в черных мундирах и в балаклавах.

– И как я объясню там, – прокурор воздел подрагивающий указательный палец, – почему иск от представителей силовых структур о нанесении моральных и физических страданий так и остался неудовлетворенным? Будете сами объясняться.

– Ага, – судья с озорным блеском обернулась на плетущихся за ними амбалов-спецназовцев, – наши страдальцы, избитые цыпленком… А вы знаете, что на блатном жаргоне означает «петух», или даже «цыпленок»?

Прокурор осекся.

– Вот, – веско произнесла судья. – Ну не будем же мы компрометировать наших доблестных, привлекая к этому делу слишком много внимания.

Спецы, шедшие сзади, сообразив, что им больше не нужно «страдать» в душном помещении, быстро ретировались.

Александра Романовна выходила из зала суда тоже с гордо поднятой головой. Присутствующие расступились перед ней, вкладывая деньги в руки, пока она шли по этому узкому проходу.

– На штраф…

– И на нового цыпленка, – поясняли они.

– Что вы, ребята, мне так много не надо, – улыбалась им баба Шура. – Ну не птицеферму же открывать.

У Кости Кукушки, естественно, чесались руки. Взять интервью у такого яркого персонажа – удача для любого журналиста. Когда бабушка вышла на улицу, он, естественно, увязался за ней.

Но бабу Шуру, героиню революции и сегодняшнего «судилища» встретили студенты. Ее молодые революционные подельники, с которыми доблестная вахтерша выходила теперь на демонстрации против диктатуры, отбивая их от тонтон-макутов.

Один из студентов, подъехав к суду на машине, забрав своих друзей, подхватил и Бабу Шуру, и они укатили перед самым его носом.

Но Константин, пока толкался среди студентов, окруживших Александру Романовну, все-же нашпионил для себя кое-чего полезного, узнав, где она работает.

Александра входила в эту жизнь с глазами ярко-голубого цвета. Но с течением времени цвет ее глаз начал превращаться из нежно-голубого – в серый, порой даже со стальным отливом.

Вот и сейчас, в эти дни очередной в ее жизни революции перемен, глаза бабы Шуры, играя всеми оттенками этих холодных цветов, стали превращаться из бездонной почти прозрачной старушечьей голубизны – в нежную сталь с холодным отливом дамасского клинка.

Правда, порой ее глаза отсвечивали фиалковым цветом космических просторов, незримый ветер которых, собственно, и раздувал огонь перемен в каждой отдельной судьбе.

…Пришедший к ней журналист по имени Константин Кукушка, чем-то напоминал ее сына. Андрей давно уже уехал работать за границу. Там и остался.

Журналист ввалился к ней в каптерку, как раз, когда она в очередной раз пыталась впихнуть в морозилку своего старенького холодильника курицу, давно потерявшую «человеческий облик».

– И это – то самое орудие сопротивления? – сказал журналист, заставший ее за этим занятием. – Гроза местных тонтон-макутов?

– Да, вот представьте, – засмеялась Александра, – для еды мой цыпленок уже не очень-то годится.

– И сколько же раз эта героическая курица, он же – маленький пушистый цыпленочек, он же – ваш защитник, гордый орел, – побывал в милиции? – засмеялся Костя.

– Да пару раз. Ну, там обошлось. А на третий – штраф мы с ним получили. Ее в отделении милиции положили в их служебный холодильник, а потом, после суда, мне вернули, – объяснила Александра Романовна. – Ну никак меня эта курица не хочет покинуть, возвращается ко мне снова и снова. Никто ее так и не съел. Ее и в протокол-то ни разу не внесли.

Так, шутка за шуткой, они беседовали целый вечер. Беседа удалась. Тем более, что Костя своим профессиональным чутьем прочуял, что бабушку легче будет разговорить именно под пиво.

Александре было легко с Костей. Почти как с ее студентами. Правда, во время разговора, она все же удивлялась, не видя у него ни записывающего устройства, ни фотокамеры или даже ручки с блокнотом, но забывала спросить об этом.

А Константин Кукушка, наверно, по своей старой журналистской привычке забыл ей сказать, что та маленькая прищепка на ремешке стоявшего рядом рюкзака, – это включенная видеокамера.

В «Вечерних коллажах» его похвалили за материал. Огромное количество просмотров, скачиваний и перепечаток говорило об успехе. А уж что творилось в комментариях?!

Зрители отмечали, что Романовна держалась перед камерой очень естественно. (Еще бы! Она ведь не знала, что ее снимают).

Константин же, все еще полагая, что Слово должно менять мир к лучшему, – никак не рассчитывал, что мстительность властей обернет все сказанное им – против него и героини его очерка.

Прав был древний мудрец Соломон, но не тогда, когда говорил: «Все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства; все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание…», а тогда, когда намекал: «Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя».

Но самое печальное, что на Костю после выхода этого материала ополчились и «белые» и «красные».

«Белые» – за то, что подверг издевательству силовиков, избитых дохлой отмороженной курицей.

А «красные» – за то, что в его очерке эта дохлая отмороженная курица заменила собой истинные символы революции.

Павлыч, он же Константин Кукушка, он же… в общем, Костя не мог и предположить, что эта отмороженная курица (она же – маленький мягкий пушистый цыпленок, она же – гордый орел Сопротивления) послужит началу его долгих рефлексий о смысле жизни и его месте в обществе… что в конечном итоге и приведет его в Тоннель Перехода в Другие Миры.

На тот момент ему ближе всех был старый скептик Экклезиаст, заметивший: «Человек не знает своего времени».

Отсидев свои «сутки» в тюрьме, и встретив бабу Шуру у ворот тюрьмы, Константин понял и осознал многие свои земные ошибки.

Александра Романовна, загремев в тюрьму на срок целых 25 дней «за злостное хулиганство в особо циничной форме, сопряженное…», конечно же, без особого восторга поминала коварного журналюгу, статья которого и подвела ее «под статью», раскрыв все хитрости Романовны с неистребимым цыпленком, оживающим к каждому маршу за свободу. Что называется, дезавуировал и обезоружил, вырвав «талисман революции» из ее слабых рук, сделав ее саму узнаваемой, потому и уязвимой.

Именно поэтому ей и влепили за последний марш целых 25 дней отсидки, – чтоб неповадно было. Еще хорошо отделалась, учитывая, что Александру Романовну на государственном телевидении обозвали агентом как минимум пяти главных разведок мира.

А через пару дней она почуяла, – буквально, носом почуяла, – слежку за собой. Чье-то тяжелое внимание не оставляло ее в покое. Даже здесь, в ее каптерке, среди непрерывного общежитейского шума и грохота.

…Она чувствовала себя лучше всего в метро, в большом скоплении народа. Здесь можно было затеряться, превратившись в героиню детективного фильма, ускользающую от вражеских агентов: она старалась как можно незаметнее, в самый последний момент скользнуть в вагончик уходящего поезда, на ходу меняя шляпку на платочек, меняя также выражение лица и даже походку, что должно было сделать ее неузнаваемой для воображаемого (или не воображаемого) преследователя (или преследователей). Ну почему бы не позволить себе, превратившись в героиню боевика, поиграть с судьбой (или неведомыми преследователями) в прятки, вспомнив молодость?

И в одну такую поездку-игру она снова наткнулась на Константина. Поди ж ты, – никак ей не спрятаться от этого журналиста!

Видно, еще не вся роль Константина в ее судьбе была сыграна.

…Константин неспешно прогуливался в узком пространстве нише под переходом метро. Словно ждал кого-то, либо выслеживал.

«Ага, охотится за новой жертвой?» – подумала баба Шура. – «Интересно, кто будет на этот раз?». И, спрятавшись за ближайшей колонной, стала наблюдать за журналистом.

Чувствуя себя сейчас то ли криминальным авторитетом, то ли, наоборот, детективом, – баба Шура наметанным глазом подметила, что предмет внимания Константина – высокий, смуглый парень у другого края ниши. Паренек выглядел как бы не от мира сего, – с отсутствующим видом возвышался над толпой, глядя поверх нее, словно вглядываясь в невидимую даль невидимого горизонта.

«Не местный», – почему-то решила баба Шура. Но, сколько ни наблюдала за обоими парнями, – не могла взять в толк, что тут могло привлечь внимание журналиста? Юный анархист, готовившийся разнести это метро? И ничего вокруг вроде не происходило.

И все же… Александра Романовна вдруг заметила: вокруг этого высокого парнишки понемногу начинают собираться люди. Молча, тихо, незаметно. Так железные опилки тихо и беззвучно сползаются к магниту.

Не за этим ли странным процессом следит и Константин?

А люди, между тем, прибывали, и молча вставали рядом со странным парнем.

В какой-то момент, и Костя, слегка ссутулившись, опустив голову, словно стремясь казаться незаметнее, превратившись в одного из «этих», – двинулся навстречу смуглому «пришельцу».

Александра Романовна не знала, что делать. Продолжать ли следить за журналистом и странным объектом его внимания, или, закончив, эту игру в детектива, отправиться домой.

И в самый разгар своих колебаний, вдруг поймала на себе взгляд смуглолицего «нездешнего» паренька, до сих пор, казалось, не замечавшего того, что происходило вокруг. Взгляд четкий, ясный, осознающий, и направленный прямо на нее. Да, именно на Александру Романовну. Паренек хитро так улыбнулся, как бы говоря: «А я, между прочим, все вижу, всё замечаю». А потом он одобрительным взглядом окинул всех собравшихся вокруг него. Еле заметно кивнул головой, и они, единой группой, казалось, составлявшей некое целое, не говоря ни слова, молча двинулись за ним.

«Как пионерский отряд, уходящий в далекий поход» – мелькнула в голове у Александры Романовны ассоциация…

В каптерке бабы Шуры и здесь, в Первоначальном мире, все было почти так же, как и в ее комнатёшке театрально-художественного общежития: старый топчан, застеленный вязаным покрывалом, выступавший из темноты угловатый шифоньер, уютный полумрак, в котором можно было с удовольствием утонуть, отдыхая от дневного суеты.

Света стоящего рядом светильника Косте было вполне достаточно, чтобы написать и прочесть то, что написал в своем блокноте:

…Там, где не пахнет ни миррой ни ладаном,

Там, где дверь выбивают прикладами,

Там, где пылает в полнеба заря, -

Там мы стояли, друзей потеряв.

Все повторяется снова по кругу:

Бой и потеря лучшего друга.

И снова вонзается горячо

Осколок ненависти в плечо…

Рядом на топчане, у него под боком, шевельнулась баба Шура, всхрапнув во сне. Константин взглянул на нее. Похоже, она, как и он сам, вполне прижилась здесь.

Тогда, в метро, когда он выслеживал Проводника, Константин не сразу заметил увязавшуюся за ним бабу Шуру.

И вот теперь, вспоминая их приключения в той экспедиции, – кстати, одной из первых экспедиций Перехода (как тогда говорили: «в другое измерение»), – подумал: а может он зря потащил тогда бабу Шуру с собой?

Кстати, тогда у Проводника были сомнения и насчет самого Константина, – насколько он готов для Перехода в другой Мир. Но после медитации на музыке в полуподвале одного из музыкальных центров, – Константин был допущен к Переходу, благодаря своей вполне гармоничной любви к Иоганну Себастьяну.

Тогда-то Константин и вступился за бабу Шуру. Он чувствовал ответственность за судьбу Александры Романовны, на которую, благодаря их скандальному интервью навалились новые испытания судьбы. И защитить ее, в этой революционной буче, кроме него, похоже, было некому.

Интересно, вспоминает ли она их Переход через одну из «кротовых нор»?

«Я когда-нибудь, может, пойму

Это время в крови и дыму…»

Дописал Константин.

«Или – не пойму?» – подумал он, откладывая стило.

Задумался. Нет, сейчас он точно не допишет это стихотворение, потому что совершенно не знает, чем оно может закончится. Равно как и все происходящее там, в Юдоли. И ему совсем не хотелось этого знать. Потому что происходившее там шло по своему замкнутому кругу, повторяя многократно само себя, и, стало быть, не имело конца.

Хотя порой… Правда, лишь изредка, ненадолго, – ему не хватало той горячей безбашенной атмосферы Юдоли, ранее так здорово подогревавшей его творческую фантазию.

К счастью, это случалось нечасто…

Логическим продолжением этого сборника рассказов является мой роман "Восьмой". В ней рассказывается о приключениях некоторых героев этого сборника на Земле, в Старом Мире. Наши герои ищут пропавшего на Земле парня, отправившегося на экскурсию в Старый Мир. https://www.litres.ru/book/lubov-aleksandrovna-filimonova/vosmoy-65972763/?lfrom=906352900&ref_offer=1&ref_key=30f97b4cc40ea11d72b90163e04d993850d8c5de9754e1b81cb4aec781af1ab9