Арман не успел оттолкнуть девушку и она поймала пулю, предназначавшуюся ему. В первую секунду, которая по ощущениям Эмильенны длилась очень долго, она ничего не почувствовала и даже успела удивиться этому. Однако в следующее мгновение боль дала о себе знать, накрыв целиком. Все тело горело, так что девушка не смогла бы даже понять, куда именно попала пуля, если бы не алое пятно очень медленно растекавшееся по голубому атласу чуть ниже груди. Кроме жгучей боли, Эмили охватил панический страх. Она была уверена, что сейчас умрет и поняла, что совсем не готова к этому.

Мужчины, заметив к чему привела их ссора, оба были в ужасе. Ламерти помимо этого испытывал безумную ярость и желание немедленно убить Ричарда, который, видя, что натворил, не стал бы сопротивляться, а скорее поблагодарил бы соперника за услугу. Арман, успевший подхватить сраженную выстрелом девушку, держал ее в объятиях, а Дик опустился рядом с ними на колени.

– Хотите полюбоваться, как она умирает?! – сквозь зубы процедил Ламерти. – Смотрите! Это будет последним, что вы увидите в жизни, потому что я пристрелю вас, как только… – он был не в силах закончить фразу.

– Нет, Арман, нет, – слабым голосом проговорила Эмили. Это были ее первые слова, и оба мужчины тут же велели ей молчать, словно молчание могло сохранить ей жизнь. Девушка не послушалась их. У нее слишком мало времени и слишком важно то, что она должна сказать.

– Дик, уходи! Никто не должен знать… – она бросила взгляд на друзей своего жениха, уверенная, что они не выдадут его. – Не вини себя, я знаю, ты не хотел… – говорить было сложно, это и вправду отнимало много сил. Каждое слово отдавалось пульсирующей болью, воздуха не хватало. – Я сама виновата, но ты не должен из-за этого страдать… У тебя вся жизнь впереди…

– Какая жизнь, Эмили?! – Ричард заломил руки, по лицу его лились слезы, вызванные ужасом содеянного и отчаянием. – Зачем она мне без тебя? Как смогу я жить, зная, что убил тебя?!

– А вы и не будете жить! – заверил его Арман.

– Нет, будет, – Эмильенна нашла в себе силы возразить. – Вы ничего ему не сделаете… ради меня. А ты, Дик, – она обратилась к несчастному жениху. – Ты ради меня уедешь отсюда и никому ничего не расскажешь, особенно, матери…

– Я никуда не уеду! Я люблю тебя! – Ричард осыпал ослабевшие руки девушки поцелуями, роняя на них слезы, а Ламерти не мог ему помешать, боясь потревожить раненную, голова которой лежала у него на коленях, и лишь буравил Стилби взглядом полным жгучей ненависти.

– Прости, Дик… Прости и уходи. Я недостойна твоей любви, я тебя обманула.

Эмили, превозмогая туманящую сознание боль, собрала все душевные и телесные силы для того, чтобы рассказать правду, имеющую значение для обоих влюбленных в нее мужчин. Однако на долгие объяснения и оправдания у нее не было ни сил, ни времени. Поэтому она прошептала только:

– Арман, я люблю вас! – произнеся это, девушка сама испугалась сказанного, но жалеть было поздно.

– Ты любишь его?!

– Ты любишь меня?!

Два возгласа прозвучали одновременно.

– Да, люблю, – голос ее звучал все слабее. – Теперь уже можно сказать…

– Будьте вы прокляты! – с чувством вскричал Арман, обращаясь к Стилби. – Вы отняли у меня все!

– Я и у себя отнял все, – безжизненным голосом проговорил Ричард. – Хотите меня убить? Так убейте! Теперь мне точно незачем жить.

– Ну уж нет! – внезапно передумал Ламерти – Я не окажу вам такой услуги. Это было бы слишком просто. Живите и мучайтесь! А теперь убирайтесь! Вы слышали? Она велела вам уйти. Уважайте последние желания той, кого убили!

Но Дик не двигался с места, хотя его спутники, ставшие свидетелями ужасной сцены, до этого молчавшие, оживились и начали предпринимать слабые попытки увести невольного убийцу с места преступления.

– Да оставите же вы нас наконец?! – если бы можно было убить взглядом, то Ричард был бы уже мертв. – Дайте мне с ней проститься! – видя, что подобные требования не находят отклика в душе Стилби, отупевшего от горя, Арман сменил тактику. – Найдите доктора и пришлите его сюда! Кто знает, может еще не поздно…

Не успел Ламерти произнести эту фразу, как сам, не желая того, поверил в возможность чуда. В конце концов, девушка все еще жива, а значит, есть шанс, пусть и призрачный.

– Езжайте за доктором, только не вздумайте ему исповедоваться. Заплатите столько, чтобы он был здесь так быстро, как только возможно.

Мысль о том, что он может что-то сделать для спасения любимой, вернула Ричарда в жизни. Он в последний раз поцеловал руку Эмили, прошептал «прости», и вскочив на коня, помчался искать врача в ближайшем пригороде. Друзья тут же последовали за ним.

– Прощай, Дик, – вслед ему прошептала девушка.

Не успев избавиться от ненавистного соперника, Арман обнаружил, что на сцене появилось новое лицо. За его спиной стоял тот самый монах, которого он сам нанял для исполнения обряда венчания. Ламерти только заметил его, и не знал, как долго священнослужитель наблюдает за происходящим. Неужели ему так и не дадут остаться с Эмильенной наедине?

– Простите, что позволяю себе вмешаться, но мне кажется, раненую стоит отнести в церковь, – монах говорил спокойно и весь вид его свидетельствовал о том, что он не пребывает в шоке или в панике от увиденного.

– Не думаю, что ее можно трогать с места, – буркнул в ответ Арман.

– Позвольте, – монах опустился на колени и осмотрел Эмили, временами касаясь ее, чем вызвал нескрываемую злость Ламерти. – Насколько я могу судить, позвоночник не задет, а следовательно, перенеся ее в часовню мы не причиним дополнительного вреда.

– Откуда вам знать? Вы что – врач? – Арман и не думал скрывать недоверие. Больше всего он хотел чтобы непрошеный гость катился ко всем чертям.

– Не врач, – монах и не думал смущаться. – Но в медицине кое-что смыслю. В частности, я знаю, что извлекать пулю, стоя на коленях, склонившись над раненым, не очень-то сподручно.

Несмотря на злость, Арман не мог не признать справедливость приведенного довода. Он молча кивнул в знак согласия.

Ламерти, беря девушку на руки, старался действовать как можно осторожнее, однако, она при этом не могла сдержать стонов. До того момента, как он уложил Эмили на широкую скамью в ризнице маленькой церкви, молодой человек не раз пожалел о том, что согласился на предложение монаха. Страдания, причиненные перемещением совсем изнурили раненую. Она лежала с закрытыми глазами и дыхание ее было еле уловимым. Но все-таки она еще дышала. И тонкая розовая струйка в уголке губ – эта неумолимая предвестница смерти, пока не появилась на ее лице. Ламерти решил, что Эмильенна без сознания, но неожиданно она открыла глаза и прошептала:

– Арман, мне так страшно! – она говорила тихо, но проникновенно. – А я думала, что не боюсь смерти. Как глупо и самонадеянно, правда? – девушка даже попробовала улыбнуться.

– Эмили, помолчи! – прервал девушку Ламерти, хотя искушение слушать ее было велико. – Ты не должна сейчас говорить.

– Я должна, Арман, и именно сейчас, – она, как и прежде, не желала его слушаться. – Потом будет поздно… Я и так не скажу вам всего, что хотела бы.

– Ты все скажешь позже, любовь моя, – он гладил руки и волосы Эмильенны. – Подожди немного…

– Я подожду, – Эмили по-своему поняла смысл сказанного. – Я буду ждать тебя, Арман, – она даже не заметила, что впервые обратилась к нему на «ты». – Ждать хоть целую вечность… там, где нет ни смерти, ни боли, ни разлуки…

Однако молодому человеку такой расклад явно пришелся не по душе.

– Если ты имеешь в виду рай, то там ты меня не дождешься!

– Если ты захочешь быть со мной, то найдешь способ туда попасть, – возразила Эмильенна. – Ты всегда приходил за мной, где бы я ни была…

– Туда не приду, – покачал головой Ламерти. – Самоубийц в рай не пускают, насколько мне известно. А я не намерен жить и пяти минут после твоей смерти. С твоим последним вздохом, я пущу себе пулю в лоб. Кстати, твой Ричард сделает то же самое, скорее всего.

– Нет! – Эмили и не думала, что может бояться больше, чем минуту назад, но, оказалось, что есть вещи пострашнее собственной смерти. – Арман, ты не сделаешь этого! Я умоляю…

– Умоляй лучше своего Бога, чтоб оставил тебе жизнь! – Арман бросал слова отрывисто и жестко. – Борись, молись, давай обеты – делай что хочешь, только не смей умирать!

Напуганная решимостью Ламерти, Эмильенна начала истово молиться. Мотивом ее молитв было не чувство самосохранения, но страх за любимого человека и угроза вечной разлуки с ним. Расстаться с ним на долгое время было мучительно, но потерять его навсегда – слишком ужасно, чтобы выдержать это. Обращение к Богу придало ее мыслям более возвышенное направление и напомнило о духовных обязанностях христианки.

– Мне нужно исповедаться, – тихо проговорила она.

– Господи, Эмили, в чем тебе каяться?! – воскликнул Арман.

– Я обманула Ричарда, согласившись стать его женой и утаив, что люблю тебя.

Смирившись с желанием любимой, Арман вышел из ризницы, чтобы позвать монаха, обладавшего полномочиями совершать церковные таинства. Тот охотно согласился исполнить свои обязанности. Исповедь Эмильенны была недолгой, отчасти потому что покаяться она хотела только в одном, кроме того, клирик сам настоял на том, чтобы раненая говорила кратко и по существу, не тратя лишних слов и сил. Приняв покаяние и отпустив грехи, монах незаметно удалился, вновь оставив молодых людей наедине. Эмили лежала на лавке с подушечками для коленопреклонения под головой, Ламерти сидел рядом, склонившись к ней.

– Я так люблю тебя! – прошептала девушка, нежно коснувшись кончиками холодных пальцев его щеки.

– Если любишь – будешь жить! – Ламерти прикоснулся к щеке ладонью, накрыв девичью руку своей, чтобы удержать ее. По лицу его медленно скатилась слеза.

Ему так много нужно было ей сказать, но в этом момент послышался шум и в ризницу вошел служитель церкви в сопровождении доктора.

Глава пятьдесят седьмая.

Доктор – пожилой человек со строгим лицом, не тратя лишних слов на приветствия, направился к раненой. Осмотр занял несколько минут, в течение которых, Арман не находил себе места. – М-да, – протянул врач. – Дело серьезное…

– Насколько? – напрямую спросил Ламерти.

– Она исповедалась? – вместо ответа доктор обратился к монаху. Тот молча кивнул, а Ламерти похолодел.

– Я не стану вас обнадеживать, молодой человек, – врач посмотрел на Армана. – Она может умереть в любой момент. А теперь позвольте узнать, кем вы приходитесь этой девушке?

– Какое это имеет значение? – Ламерти вспомнил, как несколько месяцев назад тот же вопрос ему задавал лекарь в Монси. Однако в этот раз, по тону было понятно, что доктором движет не праздное любопытство. Он производил впечатление человека, ничего не делающего просто так, не имея определенной цели. Поэтому, после секундного размышления, Арман предпочел все же ответить: – Она – моя невеста. Мы должны были обвенчаться в этой церкви.

– Тогда я попрошу вас уйти.

– Это еще зачем? – ответ доктора поставил Ламерти в тупик. Кроме того, он вовсе не собирался оставлять Эмильенну, даже на секунду.

– Потому что сейчас я буду извлекать пулю, – спокойно ответил врач. – Девица будет кричать и мучиться, а вам вряд ли захочется стать свидетелем ее страданий. Вас же, отец, – обратился он к монаху, – я бы, напротив, попросил остаться и ассистировать мне при операции, поскольку без помощи мне будет сложнее.

– Я тоже могу помочь! – вскинулся Арман. – Я – мужчина, а не барышня, падающая в обморок при виде крови. Я сделаю все, что нужно и все выдержу. В любом случае, я не покину ее. Я должен быть с ней, если… – он не договорил.

– Вы не переоцениваете свою стойкость? – доктор отвернулся и начал рыться в саквояже с инструментами. – Впрочем, как знаете, – очевидно, долгие дискуссии были ему не по нутру.

Для начала он влил пациентке в рот какую-то жидкость из темной бутылки. Эмильенна захлебывалась и глотала с трудом.

– Что это? – спросил Ламерти.

– Снотворное. К сожалению, у нас слишком мало времени, чтобы дожидаться, пока оно подействует. Так что начало операции вашей невесте придется перенести, будучи в сознании.

Арман вспомнил зелье, которое продал ему аптекарь для похищения Эмили из монастыря. В тот раз снотворное подействовало почти мгновенно. Очевидно, это было какое-то другое вещество.

– Что ж, господа, – обратился доктор к Ламерти и монаху. – Вам предстоит держать девицу, чтобы она не дергалась, пока я буду извлекать пулю. Держать нужно крепко, не обращая внимания на стоны, крики и кровь. Вы готовы? – хотя говорилось это для обоих, смотрел врач только на Армана.

Тот в ответ лишь молча кивнул. Затем врач показал, как следует держать Эмили, которая, к слову сказать, была ужасно напугана всеми этими приготовлениями. В данный момент предстоящая операция страшила ее не меньше, чем смертельный исход. И все же, девушка была очень рада, что Арман не согласился уйти. Если ей суждено умереть, то она хотя бы сможет проститься с ним. Кроме того, само его присутствие, ласковые утешающие слова, нашептываемые им, и даже его руки, которым предстояло сдерживать ее метания – все это действовало на нее успокаивающе. Прими он предложение доктора, она бы, поступившись гордостью, сама бы удержала его подле себя.

И вот врач приступил к делу. Эмильенна, плакала и кричала, несмотря на намерение быть стойкой ради Армана. Тот, в свою очередь, испытывал при виде ее страданий не меньшую боль, хоть и душевную, а не физическую. Однако руки и плечи девушки он держал так крепко, что строгий доктор остался вполне доволен работой своего ассистента. Когда снотворное наконец подействовало и раненая лишилась чувств, всем стало легче, хотя Эмили продолжала стонать и метаться, пребывая в беспамятстве.

Вся операция заняла чуть больше получаса, но это время показались Ламерти вечностью. Когда доктор наконец закончил и перевязал рану, молодой человек, до того молчавший, обратился к нему.

– Она будет жить?

– Мы не можем этого знать, – ответил врач, погружая окровавленные руки в воду, налитую в большую серебряную чашу, предназначенную для исполнения каких-то церковных обрядов. – Однако, если бы надежды не было вовсе, я бы не стал тратить свое время и напрасно мучить умирающую, а предложил бы вам проститься с невестой и возносить молитвы за ее душу. Впрочем, последнее и сейчас отнюдь не лишне. Я сделал все, что в человеческих силах, теперь все в руках Божьих.

Арман более чем щедро оплатил услуги доктора, про себя отметив, что скотина Ричард умудрился-таки найти лучшего врача из возможных. До того как попрощаться, Ламерти решил поинтересоваться именем того, кому был обязан.

– Эдвард Хоннингтон, к вашим услугам, – запоздало представился тот. После этого он дал подробные указания по уходу за больной и оставил необходимые лекарства.

– Девица еще часа три, а возможно и дольше, будет без сознания. Ее хорошо бы перевезти в приличную гостиницу, условия здесь не подходящие, но в течение нескольких суток она вряд ли перенесет дорогу, потому постарайтесь устроить вашу невесту здесь со всем возможным комфортом. С каждым прожитым часом надежда на благополучный исход будет возрастать. В ближайшие дни, я мало чем смогу ей помочь, все от меня зависящее, я сделал. Если же она, с Божьей помощью, останется жива, то, как только устроитесь в городе, пошлите за мной, я оценю ее состояние и назначу дальнейшее лечение, – с этими словами он протянул Арману свою визитную карточку.

Расставшись с врачом, Ламерти подошел к монаху.

– Вы слышали,что сказал мистер Хоннигтон, отец, – Арман нервно щелкал длинными пальцами. Он терпеть не мог выступать в роли просителя, но сейчас у него не было иного выхода. – Девушку нельзя пока трогать с места. Я понимаю, что это храм, и он не предназначен служить лазаретом для раненых, но дело идет о человеческой жизни, и потом я щедро заплачу…

– Не надо, сын мой, – прервал его священнослужитель. – Я не стану брать плату за дело, угодное Господу. Мы обязаны заботиться о ближнем, не ожидая за это награды. Так что уберите деньги. Более того, я верну вам сумму, уплаченную за обряд венчания, ибо он не состоялся.

Проявление подобного бескорыстия в людях всегда настораживало Ламерти и ставило в тупик. В его понимании священники и монахи в плане любви к деньгам были ничуть не лучше мирян. Впрочем, главное, что раб Божий не выгоняет их из церкви, а мотивы, сподвигшие его на это, не так уж важны. Мессы в часовне не служились, а потому присутствие раненой Эмильенны с Арманом не составляло такой уж страшной проблемы, хотя и желательным его тоже вряд ли можно было назвать. Монах, не привлекая к себе внимания, занимался делами до конца дня. Покидая церквушку и отправляясь в близлежащий монастырь, которому эта часовня и принадлежала, он спокойно оставил ключи от храма Ламерти, чем удивил того еще больше. В часовне не было дорогой утвари, картин или статуй, но все же при желании нашлось бы что украсть. Впрочем, раненая девушка и ее жених слишком мало походили на воров.

Арман сидел рядом со спящей Эмильенной, с тревогой вслушиваясь в ее прерывистое дыхание, боясь, что любой вздох может оказаться последним. Давно уже стемнело. Свечи имелись в достатке, но молодой человек зажег в ризнице всего одну. Оторвав на миг глаза от лица Эмили, Ламерти уперся взглядом в изображение Христа, висевшее на противоположной стене. И неожиданно для самого себя, чуть ли не впервые в жизни, Арман ощутил потребность в молитве.

– Не отнимай ее у меня! – горячо обратился он к Господу, взирающему на него с полотна.

Спаситель в окружении учеников выглядел спокойным, добрым и мудрым – одним словом слишком благостным для настроения, в котором пребывал Ламерти. Молодой человек решился оставить Эмильенну и вышел из ризницы в основное помещение капеллы. С фрески под куполом на Армана взирал Иисус – величественный и грозный, тот что «придет во славе судить живых и мертвых». Именно перед этим ликом Ламерти, смирив свою гордость, пал на колени и стал истово молиться. Его обращение к Богу отнюдь не было исполнено кротости и смирения. Он скорее требовал и торговался, чем просил, но все же, самим фактом молитвы, признавал не только существование Господа, но и Его право вершить судьбы людские.

– Я знаю, что не достоин просить у Тебя чего бы то ни было. Я жил без Тебя, нарушал все Твои заповеди, хотя большую часть из них даже не знаю или не помню. Ты вправе мстить мне. Мне, но не ей! Если она умрет, а я все равно попаду в ад, то какой тогда смысл во всем? Зачем мы встретились? Зачем я полюбил ее? Зачем она полюбила меня?

Господь безмолвствовал, строго взирая сверху на распростертого перед Ним человека. Ночная церковь была исполнена какой-то возвышенной таинственности. Темноту разбавлял лунный свет, лившийся из окон под сводами часовни. Несколько серебристых лучей скрещивались, освещая коленопреклоненную фигуру на полу.

– Чего ты хочешь от меня? Какую цену я должен заплатить за ее жизнь? Прошлого не изменить, грехов не стереть, я даже не могу в них искренне раскаяться. И я не стану врать, обещая стать образцом добродетели. Но если оставишь ее со мной, я буду жить для нее и так, как она захочет. Разве этого мало? Она – Твой ангел, и я предаю себя под власть и руководство этого ангела. И если ей захочется, чтобы я заслужил рай, я его заслужу! Пожалуйста! Я никогда ничего не просил и больше не попрошу. Только не разлучай нас!

Иисус, как и следовало ожидать, не ответил Арману, вместо этого воцарившуюся тишину нарушил слабый голосок Эмили, прошептавшей его имя.

Глава пятьдесят восьмая.

– Арман, – открыв глаза, Эмильенна первым делом позвала Ламерти.

Тот мгновенно оказался рядом с любимой.

– Как ты, любовь моя? – он взял ее ладонь в руки, осыпая поцелуями.

– Жива, – в голосе девушки, казалось, было больше удивления, чем радости. – Только больно очень, – пожаловалась она.

– Тогда тебе не стоит говорить, – предостерег ее Арман.

– Да мне даже дышать больно, – призналась Эмили. – Хотя я должна быть благодарна Господу за то, что вообще еще дышу.

Ламерти в этот момент тоже испытал благодарность Господу, чего раньше с ним никогда не случалось.

Утром вернулся давешний монах в сопровождении другого брата. Оказавший накануне столько услуг молодым людям, служитель храма, вновь проявил трогательную заботу о них, принеся им поесть. Арман уже много часов не думал о еде, но теперь, когда надежда стала понемногу вытеснять ужас из его сознания, он оценил по достоинству незамысловатое угощение – свежий хлеб, сыр и копченое мясо. Больной Эмильенне принесли легкий овощной отвар и печеное яблоко с медом.

– Это брат Ансельм, – представил монах своего товарища. – Он немного смыслит в медицине и потому может быть полезен.

Брат Ансельм не тронул бинтов, туго стягивающих рану девушки, он лишь прикоснулся к ее лбу, чтобы оценить, нет ли жара и пощупал пульс. Затем он достал из котомки бутыль с какой-то настойкой, обладающей болеутоляющим и успокаивающим свойством.

– Это снадобье само по себе не лечит, но облегчает страдания и помогает восстановить силы, – объяснил монах.

– Да благословит вас Господь, почтенные братья, – с чувством произнесла Эмильенна. – Я не знаю, как отблагодарить вас за заботу.

– Для нас нет большей благодарности, чем видеть вас живой и улыбающейся, – любезно ответил служитель капеллы, назвавшийся отцом Бертраном.

Ламерти же, хоть и испытывал к монахам признательность, подозревал, что все их усилия, прилагаемые к скорейшему выздоровлению раненой, кроме христианской заботы о ближнем, имели также целью побыстрее выпроводить не слишком уместных гостей из храма Божьего. Не будучи мастером выражать благодарность в словах, Арман твердо решил в денежной форме возместить хлопоты, доставленные ими служителям храма.

Эмили приняла лекарство и вскоре заснула. Очевидно, настойка содержала в своем составе снотворные компоненты. На протяжении всего дня и ночи, Эмили по большей части спала, что вполне устраивало Армана, так как сон помогал раненой восстанавливать силы, кроме того, она не чувствовала боли. Час проходил за часом, страх постепенно сменялся надеждой, надежда – уверенностью. Эмильенна, хоть и жаловалась на боль, но чувствовала себя лучше, а потому на следующий день Ламерти решился перевезти больную в город, где можно было обеспечить куда более подходящие условия для ее выздоровления и, кроме того, не чувствовать себя обязанными монахам.

Чтобы нанять экипаж Арману пришлось отлучиться, оставив спящую девушку на попечении отца Бертрана. И вот наконец наступил момент прощания. Эмильенна, несмотря на то, что слова давались ей с трудом, рассыпалась в благодарностях и благословениях, Арман же, перенеся девушку в экипаж, ненадолго вернулся в часовню.

– Отец, – обратился он к монаху. – Я помню, что вы отказались от денег и все же настаиваю, чтобы вы приняли их, – во избежание возражений, он не дал вставить отцу Бертрану ни слова и продолжал. – Я даю эти деньги не в качестве платы за услугу. Воспринимайте их как дар или пожертвование на богоугодные нужды. Потратьте эту сумму на ремонт капеллы или закажите новую статую, или распорядитесь иным способом.

– Что ж, сын мой, – кивнул священнослужитель, принимая деньги. – От такого дара я не вправе отказаться. Да хранит Господь вас и вашу невесту. Если вам будет угодно, после ее выздоровления, возвращайтесь сюда, и я вас обвенчаю, как и было условлено до всех этих печальных событий.

Дорогу от церкви до города, хоть и довольно короткую, Эмильенна перенесла плохо, и ей стало хуже. Как только они устроились в гостинице, Арман послал за доктором Хоннингтоном. Доктор, осмотрев больную, не нашел оснований для серьезных опасений, напротив, отметил, что девушка идет на поправку и теперь можно почти с уверенностью сказать, что ее жизнь вне опасности. Приличные условия содержания и забота рано или поздно сделают свое дело, и больная полностью оправится, хотя заранее сложно предсказать, какой для этого понадобится срок.

– Вашей нареченной очень повезло, молодой человек, – признался на прощание доктор. – При таком ранении выживают два человека из пяти, да и то я имею в виду мужчин. Не буду скромничать, я сделал все, что мог, и все же не слишком рассчитывал на успех. Думаю, вам есть за что благодарить Бога.

После этого мистер Хоннингтон откланялся, пообещав вскорости нанести следующий визит для наблюдения за состоянием раненой.

Оказавшись вновь в теплой уютной комнате, утопая в мягкой и чистой постели, Эмили уже с трудом представляла, как она смогла провести первые несколько суток после ранения на жесткой скамье в пустой часовне. Впрочем, может статься, что как раз пребывание в храме Божьем само по себе оказалось благотворным и способствовало ее чудесному исцелению.

Впрочем, до полного исцеления было еще далеко. Для ухода за Эмильенной Арман нанял дочку хозяина гостиницы, который был рад всячески угождать состоятельному клиенту, снявшему у него несколько комнат по самой высокой цене. Эмильенна за время их путешествия уже привыкшая делить с Ламерти одну комнату, хоть и категорически не одобрявшая этого, была удивлена щедрости проявленной Арманом на этот раз.

– У меня теперь есть собственная спальня, – язвительно заметила она, обращаясь к Ламерти. – Подобной деликатности с твоей стороны я обязана своему тяжелому состоянию? Мои стоны мешают тебе спать по ночам?

– Ничего подобного, – спокойно ответил тот. – Раньше я снимал одну комнату не из жадности и не для того, чтобы лишний раз уязвить твою скромность. Мы изображали из себя супружескую чету, причем не того достатка, когда можно арендовать половину гостиницы, а потому это было логично. Кажется, я уже не раз объяснял тебе это. Теперь же, по меньшей мере доктору известно, что ты – моя невеста, а не жена. Я не собираюсь давать пищу для сплетен.

– Ты теперь печешься о моей репутации, – улыбнулась Эмили. – Это мило.

– Теперь так будет всегда, – серьезно подтвердил Арман.

– Всегда? – лукаво переспросила девушка. – Тебя больше не пугает это слово?

– За последние месяцы я понял, что меня больше пугает слово «никогда».

– Ты прав, – Эмильенна кивнула. – Я совершила ошибку, отказываясь от счастья из страха его потерять. Это принесло мне много боли, но хуже всего, что мое решение принесло боль не только мне.

– Да, мне твое решение тоже дорого обошлось. Впрочем, я сам виноват. Не надо было отпускать тебя.

– Вообще-то, – заметила Эмили. – Я имела в виду не тебя, а Ричарда.

– Ты опять о своем несостоявшемся муже? – в голосе Армана послышалась злость. – Вот его-то страдания меня совсем не трогают. Напротив, после того, что он сделал, мне бы хотелось чтобы он мучился как можно сильнее и дольше!

– Ты же знаешь, что Дик не виноват в случившемся! – горячо заспорила Эмильенна. – Он не хотел убивать меня!

– Зато он хотел убить меня!

На это девушке было нечего возразить, и она замолчала.

– Ладно, оставим твою бывшую свадьбу в покое и обсудим будущую, – Арман решил, что теперь самое время перевести разговор в нужное ему русло. – Отец Бертран или как его там… предлагал нам обвенчаться в той самой церкви, когда ты поправишься. Что ты об этом думаешь, Эмили?

– Я очень благодарна ему, но нет, – девушка покачала головой в знак отрицания.

– Почему? – Ламерти насторожился.

– Во-первых, потому что мне не хотелось бы идти к алтарю там, где я чуть не умерла. Несмотря на доброту священников, та часовня вызовет у меня воспоминания о боли и ожидании смерти. Не знаю, найду ли я в себе силы когда-нибудь вернуться туда, не говоря уже о том, чтоб устроить там свадьбу.

– Резонно, – согласился Арман. – А что во-вторых?

– А во-вторых, ты говоришь о свадьбе так, словно само венчание является делом решенным, и значение имеет лишь выбор церкви…

– А разве это не так?

– Пойми, Арман, – Эмильенна осторожно подбирала слова, пытаясь донести свои мысли до собеседника. – Я люблю тебя, и не представляю без тебя жизни, но я должна знать, чего ты ждешь от этого брака?

– Тебя интересует, чего жду я? – Ламерти казался удивленным. – Я, право, думал, что сейчас ты начнешь выставлять условия.

– Для начала я хочу понять, что нужно тебе. В Париже ты подробно описал, какой хочешь видеть свою жену и что от нее требуется. Помнится, мне это не слишком пришлось по вкусу.

– Ты же знаешь, что к тебе это не имеет никакого отношения! – возмутился Арман.

– Допустим, – кивнула Эмильенна. – И все же я должна знать, чего ты хочешь от меня, – настаивала девушка.

– Я хочу любви. Той самой – вечной, в существование которой не особо верил, пока не понял, что не в силах разлюбить тебя, как бы ни старался, – Ламерти не очень легко давались подобные признания. – Хочу, чтобы ты всегда была рядом. Если бы я мог, то, наверное, заточил бы тебя в башню, а сам лег стеречь у входа. Я же дракон, не забыла? А чего хочешь ты, моя принцесса?

– Я тоже хочу любви, – ответила девушка. – Но еще я хочу свободы. Принцессы, знаешь ли, не слишком любят сидеть запертыми в башнях. А если и сидят, то исключительно ожидая прекрасного принца, который их оттуда вызволит.

– Для этого и нужен дракон у входа, – хмыкнул Арман. – А твоего прекрасного принца я бы испепелил с огромным удовольствием. Ты ведь, надо полагать, опять имела в виду своего ненаглядного Ричарда? Очевидно, твои чувства к нему сильнее, чем я полагал.

– Вовсе нет! – запротестовала Эмили. – Я говорила абстрактно. А Дика я люблю как брата.

– Хорош брат, – проворчал Ламерти. – Ты чуть не вышла за него замуж, – напомнил он.

– Этот брак стал бы проклятием для нас обоих, – признала девушка. – Я была бы несчастна и заставила бы страдать Ричарда. Желая сделать его счастливым, я лишь испортила бы ему жизнь. Спасибо, что удержал меня от этого безумного шага.

– Ну если это ты называешь «удержать», то – пожалуйста, – он рассмеялся.

– Бедный Дик, – вздохнула Эмильенна. – Я должна ему написать! – неожиданно решила она.

– Ну уж нет! – Арман мгновенно помрачнел. – Я не позволю тебе писать ему! Он не будет знать ни где ты, ни что с тобой. Он не будет даже знать жива ли ты. Пусть мучается! – жестко заключил он.

Ламерти замолчал, а Эмильенна сразу вспыхнула.

– Именно это я и имела в виду, говоря, что мне не хватает свободы! – девушка была возмущена и взволнована. – Я знаю, ты любишь меня. Ты готов заботиться обо мне, оберегать, спасать от любых опасностей даже ценой собственной жизни. Но как только я желаю сделать что-то тебе не угодное, ты начинаешь запрещать, угрожать, шантажировать – словом, всячески злоупотреблять своей силой и властью надо мной. Так было раньше, и я терпела, не имея выбора, но быть вечной узницей в башне, будучи не вправе распоряжаться собственной жизнью, я не хочу! – гневно заключила она.