Внутри помещение выглядело ничуть не лучше, чем снаружи. Краска, слезающая со стен, а кое-где просто висящая хлопьями, шторы и скатерти, больше подходящие на роль половых тряпок, нежели достойные украшать столы и окна, а также пыль, грязь и ароматы еды, не возбуждающие аппетита даже у Эмильенны, которая уже почти день ничего не ела.

– А это единственная гостиница, где мы можем остановиться? – девушке не хотелось казаться капризной, но уж больно непривлекательным было это место.

– Надо же! До чего разборчивы вы стали! И это с учетом того, что месяц провели в тюрьме, а прошлую ночь вообще спали под открытым небом.

– Спать под деревом мне кажется более завидной участью, чем пребывание в стенах этого, с позволения сказать, приюта.

– Может оно и так, моя изнеженная принцесса, но как вы можете заметить, «Королевский стрелок» обладает некоторыми неоспоримыми достоинствами.

– Это какими же? – скептически вопросила Эмильенна. – Боюсь, с вами никто не согласится. Я тут не вижу ни одного человека.

– Это и есть основное достоинство данного клоповника, – Арман говорил не громко, несмотря на пустой зал, в котором не было видно даже хозяина и слуг. – В сложившейся ситуации, чем меньше людей мы встретим, тем лучше. Готов держать пари, что нас ищут.

Эмильенна прикусила язык, признав его правоту. Радости осознание этого факта не добавило, однако заставило девушку смириться с выбором Ламерти. В конце концов, они же не жить здесь собираются, а всего лишь провести несколько часов, в худшем случае – день-другой.

Тем временем в зале наконец появился хозяин. Владелец гостиницы был под стать своему заведению – полный, неопрятный, неопределенного, но явно не молодого, возраста.

– Чего изволите, господа? – начал он, находясь еще на другом конце помещения, причем голос его крайне сложно было счесть приветливым. Однако, подойдя ближе, и лучше разглядев гостей, хозяин счел нужным сменить тон и даже попробовал создать на лице подобие улыбки.

– Господа желают просто пообедать или снять комнаты? – ему явно хотелось узнать, сколько денег можно вытянуть из неожиданных гостей, и стоят ли они старательно изображаемой любезности.

– Господа желают снять комнаты и пообедать в этих комнатах, но с условием, что в твоем заведении найдется что-то не столь отвратительное, как этот зал. Моя жена не привыкла спать в тесных каморках с клопами и несвежим бельем, – Арман разговаривал с хозяином таким тоном, будто тот уже осмелился предложить им вышеописанные каморки.

Эмильенна открыла было рот, при упоминании о жене, но тут же осеклась, потому что отрицать статус супруги Ламерти значило в глазах трактирщика занять куда более унизительное положение по отношению к мужчине, с которым она путешествует.

Хозяин же по властному тону уловил, что здесь можно поживиться и предложил сдать свою собственную спальню, заломив при этом цену, в которую обходилось месячное содержание его заведения. Если бы гости отказались платить и собрались бы уходить он бы тут же снизил назначенную плату вдвое, а то и втрое, но Арман не возражал, лишь еще раз потребовал чтобы комнаты были просторны и чисты.

– Не беспокойтесь, все будет в лучшем виде! – бормотал трактирщик, направляясь наверх. – Неужто я не понимаю! Гость гостю – рознь! Благородным господам и жилье должно быть достойное. Уж я-то понимаю.

Когда хозяин удалился, Эмили наконец-то прервала осторожное молчание и возмущенно вопросила, почему Арман снял одну комнату, а не две, тем более, если он совершенно не стеснен в средствах.

– Странно было бы если бы муж и жена спали в разных комнатах, – Ламерти равнодушно пожал плечами, явно не горя желанием продолжать разговор.

– А кто вас просил говорить, что я ваша жена? – девушка все-таки не выдержала и упрекнула его во лжи.

– Мне стоило сказать, что вы моя любовница? – тон Армана был все также лениво равнодушен, и он даже не смотрел на собеседницу. – Или же вы предпочли бы чтобы я рассказал этому засаленному ничтожеству истинную историю наших непростых отношений?

– Можно было сказать, что я ваша сестра, – недовольно буркнула Эмили, сама понимая сколь мало веры вызвала бы подобное заявление.

– Ну да, или, например, тетушка. Звучало бы очень правдоподобно, – Ламерти усмехнулся и отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Хозяин гостиницы вернулся довольно быстро и предложил самолично проводить гостей в «апартаменты». Означенные апартаменты оказались не слишком большой и опрятной комнатой, однако, были все основания полагать, что другие помещения в гостинице значительно проигрывают в этих отношениях. Из мебели в комнате был большой комод, обеденный стол, выполняющий также функцию письменного, видавшее виды кресло с потрепанной обивкой и довольно большая кровать, застеленная, надо отдать трактирщику должное, свежим постельным бельем.

Арман распорядился, чтобы обед им подали в комнату, а после того, не беспокоили. Хозяин в очередной раз поспешил заверить их, что все будет в лучшем виде и удалился. Еду подали довольно скоро, и вопреки ожиданиям, блюда оказались не просто сносными, а даже вкусными. Грибной суп, холодное копченое мясо с овощами и сливовый пирог были явно не предназначены для обычных посетителей гостиницы, а скорее всего составляли хозяйский обед. Видно, владелец «Королевского стрелка» любил покушать.

Эмили ела с аппетитом выздоравливающего человека, который провел почти сутки без еды и полдня на ногах. Хотя мяса она почти не коснулась, зато отдала должное супу, и особенно, пирогу. Арману нравилось смотреть как девушка ест, хотя ее явно смущал его добродушно-насмешливый взгляд.

Когда с обедом было покончено, Ламерти, не снимая ботфортов, рухнул на кровать, закинув руки за голову, а длинные ноги сложив на резной спинке. Эмильенна, стараясь никак не проявить своего недовольства, вызванного этим обстоятельством, решила устроиться в кресле. Конечно, было бы наивно надеяться, что Ламерти в порыве галантности уступит кровать ей.

– Я чертовски не выспался прошлой ночью, думаю это наверстать. Да и вам не мешало бы отдохнуть после тяжелой ночи и долгой дороги. Ложитесь, места вполне хватит на двоих, – Арман явно издевался, не мог же он и впрямь рассчитывать, что она ляжет с ним в одну постель, пусть даже днем и в одежде.

– Спасибо, я весьма ценю вашу заботу, – в голосе девушки сквозило неприкрытое ехидство. – Однако могу прекрасно отдохнуть и в этом кресле.

– Ах да! – теперь уже Ламерти источал сарказм. – Ваша исключительная добродетель не позволит вам разделить ложе с мужчиной, даже если предполагается всего лишь сон и ничего более. Вы, естественно, ждете, что я как истинный джентльмен должен довольствоваться креслом, уступив лучшее место даме? Так вот, не дождетесь! Не собираюсь потакать вашему ханжеству!

– Да я и не прошу, – как можно равнодушнее ответила Эмильенна, боясь в очередной раз разозлить своего непредсказуемого спутника.

– Вы – невыносимая гордячка, Эмильенна де Ноалье, и, к тому же, маленькая лицемерка, – Арман вынес этот приговор, стягивая сапоги и удобно растягиваясь на кровати. – Прошлой ночью вы спали в моих объятиях, а сегодня изображаете из себя чопорную недотрогу.

Эмильенна вспыхнула, уязвленная этим несправедливым обвинением.

−

Прошлой ночью я была не в силах пошевелиться, не то, что отстаивать свои принципы относительно того, что позволено девице в обществе мужчины, а что – нет. Не думала, что вы меня

этим попрекнете! – девушка была не на шутку обижена словами Ламерти, отчасти осознавая, что формально он прав.

−

Я отнюдь не попрекаю, а напротив, одобряю ваше вчерашнее поведение, в отличие от сегодняшнего. Впрочем, дело ваше – спите на кресле. Мне все равно.

После этой фразы, Арман окончательно умолк, повернулся на бок и закрыл глаза. Эмильенна же, в свою очередь, попыталась поудобнее устроиться в кресле, утешая себя тем, что так в любом случае лучше, чем спать на земле. Подобрав под себя ноги, и подперев щеку рукой, девушка попыталась заснуть. Однако ей это не удавалось. То ли дело было в неудобном кресле, то ли в обиде на спутника, но, несмотря на усталость, сон не шел к Эмили, заставляя ее вертеться в кресле так и этак, в расчете найти самое удобное положение. Старая мебель отвечала на эти попытки надрывным скрипом.

Очевидно именно этот скрип и вывел из себя Ламерти, который то ли не спал, то ли был разбужен тщетными стараниями девушки устроиться покомфортнее. Арман вскочил, как ужаленный, грубо схватил Эмили и швырнул ее на кровать.

−

Смотреть на вас тошно! Спите уже в гордом одиночестве, раз вы такая недотрога. Только не выводите меня своим молчаливым смиренным страданием! – с этими словами, молодой человек упал в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя, что не желает слушать того, что может сказать по поводу произошедшего его спутница.

Однако Ламерти не спал, время от времени, он слегка приоткрывал веки, чтобы посмотреть на девушку, и вслушивался в ее дыхание. Примерно, через полчаса, убедившись, что Эмили спит сном праведницы, он встал и спокойно перешел обратно на кровать.

Проснувшись через несколько часов и обнаружив рядом мирно спящего Армана, девушка молниеносно вскочила с кровати.

−

Завидная прыть для человека, который еще сутки назад не мог сделать и шагу! – ехидно прокомментировал Ламерти, повернувшись в ее сторону. Он то ли притворялся спящим, то ли был разбужен резким движением Эмильенны.

−

Как вы могли?! Как вам не… Вы же сами… – девушка совсем запуталась в словах, задыхаясь от возмущения.

−

Разве я вам что-то обещал? – лениво вопросил в ответ Ламерти, поднимаясь с постели.

−

Но вы дали понять…– щеки Эмили пылали, но воинственный запал начал проходить, тем более, что она понимала всю бесполезность спора.

−

Да бросьте, – усмехнулся Арман почти добродушно. – И запомните на будущее, никогда не стоит мне верить.

−

Благодарю, – отозвалась девушка, стараясь вложить в ответ побольше холода и надменности. – Непременно запомню, можете не сомневаться.

Она так и осталась стоять на другом конце комнаты, тогда как Ламерти отошел к столу и начал рыться в своей сумке.

−

Значит так, раз мы все равно проснулись, я пойду прогуляюсь. Во-первых, надо разведать обстановку, во-вторых, запастись некоторыми необходимыми вещами.

−

Например? – Эмили еще не перестала гневаться, но заинтересованность взяла верх над чувством оскорбленного достоинства.

−

Например, другой одеждой, менее бросающейся в глаза и более подходящей для путешествия, кроме того, было бы неплохо раздобыть лошадей.

−

Но если мы пойдем в деревню… – начала было Эмильенна, но закончить фразу ей не дали.

−

Мы никуда не пойдем! – с нажимом на первое слово прервал ее Арман. – Пойду я, а вы будете послушной девочкой и подождете меня здесь. Если наши преследователи добрались до Суарсона, то мне будет гораздо проще избежать встречи с ними или ускользнуть от них в одиночестве, нежели в вашей компании.

−

Как знаете, – с деланной равнодушной покорностью отозвалась девушка, хотя блеск в глазах предательски выдавал направление мыслей Эмили.

Арман же замолчал на какое-то время, продолжая исследовать содержимое сумки, затем подошел к своей спутнице и вложил ей в руки стопку банкнот.

– Зачем это? – удивленно воззрилась на деньги Эмильенна.

– Затем, что я могу не вернуться, а оставлять вас без гроша и без шанса на дальнейшее выживание было бы подлостью даже для такого мерзавца как ваш покорный слуга, – Ламерти невесело усмехнулся. – Да, и кроме этого…

Арман неожиданно вложил в руки девушки пистолет. Эмили ошалело уставилась на оружие.

−

Вы умеете этим пользоваться? – с сомнением в голосе вопросил Ламерти.

Вместо ответа Эмильенна молча помотала головой в знак отрицания.

– Надо полагать. Барышень в приличных семьях такому не учат. Придется лично заняться вашим обучением. Конечно, научить вас стрелять в тесной, темной комнате за пять минут я не смогу, однако, хотя бы покажу, как держать эту штуку, чтобы тот, в кого вы целитесь не сразу понял, что вы ни черта не смыслите в оружии.

Не закончив фразы, Арман подошел к Эмили со спины и обхватив ее руки своими, стал направлять тонкие девичьи пальцы, показывая как взводить курок. Эмильенне не слишком понравилась подобная фамильярность, но во-первых, она давно усвоила, что перечить Ламерти не только бесполезно, но и опасно, а во-вторых, имея в руках заряженный пистолет, лучше не дергаться.

Арман же явно наслаждался своего ролью учителя и отнюдь не спешил выпустить прелестную ученицу из своих объятий. В конце концов, молодой человек все же освободил Эмили, чтобы проверить насколько девушка усвоила урок и заставил ее несколько раз зарядить оружие, а после чего объяснил, как целиться.

– Ну вот, теперь оставляю вас с более-менее спокойной душой. Если что, у вас есть оружие, чтобы себя защитить и деньги, чтобы выжить, – он помолчал некоторое время, внимательно смотря на Эмильенну. – Не думайте, что я не понимаю, сколь велик для вас соблазн, избавившись от моей… опеки, да еще и при деньгах и оружии, немедленно сбежать и постараться добраться до Англии в одиночку,– наблюдая за смятением, отразившимся на лице девушки, Арман, казалось, искренне забавляется. – Но, решившись все же покинуть вас, я делаю это лишь в надежде на то, что ваш ум в кои-то веки возобладает над неуемной жаждой свободы. Хочется верить, что за прошедшее время, вы, ангел мой, усвоили одну простую, хоть и неприятную для вас истину – со мной вам безопаснее, чем без меня. Итак, подумайте об этом, и я искренне верю, что вернувшись (в то, что я вернусь я тоже искренне верю) я застану вас здесь. Будьте умницей, моя прелесть, и я принесу вам милое крестьянское платье, – с этими словами Ламерти направился к выходу. У самой двери, он оглянулся и послал девушке воздушный поцелуй на прощанье.

Глава двадцать седьмая.

Арман де Ламерти, покинув таверну, направил свои стопы в сторону главной улицы Суарсона. Молодой человек старался не бросаться в глаза, что было не так-то просто в этой глуши, учитывая его внешность, манеру держаться и одежду. Не доходя до центра, Арман обратил внимание на небольшое сборище зевак, столпившихся у двери какой-то лавки. Приглядевшись, однако, не подходя близко, Ламерти разглядел, что стоящие читают и обсуждают содержание какого-то листка, прибитого к двери. Не желая попадаться никому на глаза, он переждал пока народ наговорится всласть и разойдется, и лишь потом подошел, чтобы прочесть текст самолично.

Прочтя объявление, Арман с чувством выругался. Плакат возвещал о том, что разыскивается враг революционного правительства, опаснейшая заговорщица и роялистка – Эмильенна де Ноалье, а также скрывающий ее и переметнувшийся на сторону контрреволюционных сил ренегат Арман де Ламерти. Далее следовали описания вышеупомянутых личностей. Ниже изобилующего пафосными эпитетами текста красовались изображения злостных врагов молодой республики. Поскольку художник никогда в жизни не видел тех, кого изобразил, а руководствовался лишь описаниями, то, как логично предположить, портреты Эмильенны и Армана имели крайне мало общего с оригиналами. Мадемуазель де Ноалье явно была олицетворением мечтаний живописца и виделась ему этакой исполненной страсти белокурой красоткой. Сам же Арман нашел свое изображение жалким и безобразным. Впрочем, он был немало благодарен неизвестному художнику за то, что жители Суарсона, в большинстве своем не умеющие читать, будут пытаться опознать государственных преступников, исходя исключительно из этих портретов, не дающих даже приблизительного представления о внешности разыскиваемых. Пока народ будет занят поисками этого щеголя, умудряющегося совмещать кислую мину со зловещим взглядом, он – Ламерти, может спокойно бродить по деревне.

Не успел Арман так подумать, как его заставила вздрогнуть рука, тяжело опустившаяся ему на плечо.

– Гражданин Ламерти? – сурово вопросил глас стоявшего сзади.

Арман медленно повернулся. Бесцеремонный незнакомец оказался невзрачным человеком средних лет с усталым лицом, которому он старался придать мужественное и суровое выражение, впрочем, довольно безуспешно.

– Что вам угодно, сударь? – высокомерно поинтересовался Арман, передергивая плечом и брезгливо сбрасывая чужую руку. Он пока не решил как действовать, стоит ли отрицать свою личность или признать ее. Сперва нужно понять, кто перед ним и что ему известно. А потому удобнее всего просто проигнорировать обращение по фамилии, тем самым не утверждая незнакомца в его подозрениях и не опровергая их.

– Мне угодно арестовать вас по подозрению, как участника роялистского заговора против республики! – фраза звучала донельзя пафосно, и момент был бы почти торжественным, если не принимать в расчет печальные глаза и выпирающее брюшко потрепанного жизнью человека, произносившего эти речи, а также прозаичность пустой и грязной деревенской улочки, где происходило задержание столь важного государственного преступника.

– На каком основании? – холодно вопросил Ламерти.

– Не стоит прикидываться! – мужчина кивнул на бумагу, белеющую на двери. – Согласен, на портрете вы не слишком похожи, однако, у меня нет сомнений, что речь идет о вас. Где гражданка Ноалье?

– Понятия не имею, где она и кто она такая! – лицо Армана выражало безразличие и презрение. Он выглядел не напуганным, а скорее раздосадованным оттого, что приходится тратить свое время на общение со всякой швалью.

– Не пытайтесь запираться! – верный слуга революции по– прежнему старался придать своему голосу силу и властность. – Я не просто догадался, кто вы, хотя и это не было сложно, поскольку вы выделяетесь на улицах Суарсона, как жемчужина в куче навоза.

– Сравнение весьма точное и уместное, – ухмыльнулся Ламерти, заставив незнакомца до конца осознать смысл сказанного и побагроветь.

– Я имею в виду, что тут не разгуливают каждый день «бывшие»! Но дело даже не в этом, – мужчина приумолк, выдерживая паузу, очевидно для пущего эффекта. – Дело в том, что я знаю вас лично! – говорящий был явно горд собой.

– Да что вы! Не припомню, кто и когда представил нас друг другу.

– Никто и никогда, – провинциальный нахал, которому указали его место и не думал смущаться. – Конечно, к чему юному щеголю и аристократу, хозяину замка Монси обращать внимание на сына мэра близлежащего городка? Однако я-то вас помню, не шибко вы за эти годы изменились. Вас с дружками не раз приводили к отцу после ваших проделок. Или вы не помните как подожгли склад бакалейщика и сломали загон для свиней тетки Бужо, выпустив всю скотину на улицу?

– О, теперь я наконец понимаю, в каких преступлениях меня обвиняют. Благодарю за разъяснения. – Арман отвесил издевательский поклон.

– Не паясничайте! Ваши преступления указаны здесь! – господин, оказавшийся сыном мэра, снова кивнул на плакат. – Точнее с вашими преступлениями будет разбираться трибунал из столицы, и уж будьте уверены, что я сделаю все, чтобы вы перед ним предстали, причем, вместе со своей сообщницей.

– Если верить этой писанине, это я – ее сообщник, а она – воплощение зла. Жаль, что я не имею чести быть знакомым с этой

барышней. Судя по всему, она очень… соблазнительна, – Арман бросил взгляд на портрет роскошной белокурой дамы.

– Можете отрицать сколько угодно, трибунал развяжет вам язык! Итак, хватит пустых разговоров. Следуйте за мной.

– Вы серьезно думаете, что я захочу провести хотя бы час в вашем обществе? – Ламерти скривился. – Не льстите себе… и не рискуйте своей головой. Не могу сказать, что мне эта часть вашего тела кажется ценной, но, полагаю, вам она дорога.

Бравада Армана была блефом, ибо он был безоружен, отдав пистолет Эмильенне. Впрочем, молодой человек вполне мог рассчитывать на свою физическую силу и ловкость, поскольку полноватый и рыхлый слуга республики явно был ему не соперником. Если только у представителя власти не окажется с собой пистолета.

Увы, пистолет у сына бывшего мэра был, и тот не преминул им воспользоваться. Будь соперник Армана вооружен хотя бы шпагой, у Ламерти был бы шанс. От шпаги можно увернуться, использовать против нее палку, железный прут или еще какое-нибудь попавшееся под руку средство. Но пистолет направленный прямо в лицо лишал молодого человека возможности сопротивления или бегства. С такого расстояния не промахнется даже этот патриотически настроенный рохля.

– И куда же вы жаждете меня пригласить? – демонстрируя полное равнодушие, Арман прикидывал шансы выбить оружие из рук противника.

– В комендатуру. И, кстати, поскольку это официальный арест, я должен вам представиться – Андрэ Лаваль, – несмотря на изрядную долю уверенности в себе, сын мэра не льстил себя надеждой, что бывший аристократ помнит или хотя бы знает его имя.

– Не могу сказать, что мне очень приятно, – хмыкнул Арман, к его разочарованию Лаваль держал оружие крепко и не отводил прицела от головы арестованного.

Ламерти пришлось последовать за вооруженным представителем власти, при этом немногочисленные попадавшиеся на их пути прохожие удивленно глазели и, по большей части, присоединялись к процессии. В итоге к комендатуре Лаваль со своим пленником подошли уже в сопровождении небольшой толпы.

Комендатура, как и следовало ожидать, располагалась в здании бывшей мэрии. Видно, господин Лаваль не мог расстаться с помещением в котором работал его прославленный отец и где прошли годы его юности. Хотя было и более прозаичное объяснение – мэрия была единственным административным зданием в городке. Оставив зевак на улице, миновав тесную приемную, Арман в сопровождении своего конвоира оказался в том самом зале, где не раз находился в юности. Правда, в отличие от Лаваля, Ламерти не придавал этим эпизодам своей жизни большого значения, и не напомни ему о них сын мэра, возможно Арман бы вообще не вспомнил, что бывал тут, хотя обстановка комнаты и в этом случае показалась бы ему смутно знакомой. Особенно, с учетом того, что в комнате ничего не изменилось за исключением привнесения революционной атрибутики.

– Прошу садиться, – церемонно произнес Лаваль, указав на стул. – Думаю, что не стоит затягивать с допросом, а потому мы начнем прямо сейчас.

– Начинайте, – равнодушно кивнул Арман, вольготно развалившись на стуле и всячески демонстрируя, что происходящее его нисколько не касается.

– Вы так же вели себя с отцом! – выдержка изменила коменданту. – Смотрели на него, как на ничтожество, словно вы честь ему оказали, посетив мэрию, а не притащили вас за уши после очередной каверзы! Но хватит! Хватит! Прошли ваши времена, господа «бывшие»! Вы нам за все теперь ответите!

Во время этой страстной тирады, Арман внимательно разглядывал собственные ногти, что еще больше взбесило допрашивающего. Впрочем, Лаваль быстро сообразил что ставит себя в унизительное положение и постарался взять себя в руки.

– Итак, вернемся к главному вопросу, – комендант вновь пытался придать голосу властность и значительность. – Где Эмильенна Ноалье? – приставку «де» Лаваль намеренно опустил.

– Понятия не имею, – все так же лениво отозвался Ламерти, не глядя на допрашивающего.

– Советую вам хорошенько подумать, – Лаваль встал, оперся ладонями о стол и теперь нависал над Арманом, что впрочем, не мешало последнему по-прежнему игнорировать представителя власти. – Кого бы вы из себя не корчили, жить-то хочется и вам! Очевидно, до вас, господин Ламерти («господин» прозвучало как оскорбление, поскольку Лаваль счел, что обращения «гражданин» арестованный не заслуживает) до сих пор не дошло, насколько серьезны ваши дела. Можете сколько угодно любоваться своими холеными ручками и делать вид, что вам плевать на меня и то, что я говорю. Но если вы не раскроете местоположение вашей сообщницы, вас расстреляют не позже, чем на рассвете.

– Спасибо хоть не повесят, – Ламерти, казалось, никак не задели слова Лаваля. – Ну, а если бы я каким-то чудом узнал о местонахождении вышеупомянутой заговорщицы и сообщил его вам, это бы что-то изменило в моей участи?

– Что ж, – Лаваль был явно доволен тем, что наконец-то смог хоть чем-то задеть надменного аристократа и привлечь его внимание. – Вполне возможно, если вы поможете в поисках опасной приспешницы роялистов, то, памятуя о ваших прежних заслугах, трибунал решит сохранить вам жизнь. Конечно, о том, чтобы совсем избежать наказания не может быть и речи, но оно не будет столь суровым и… окончательным. Не думайте, что в Париже не понимают, почему вы решились на предательство всего,чему служили. Говорят, она очень красива? – заговорщицкое выражение лица и доверительный тон еще меньше подходили Лавалю, чем старательно изображаемое им до этого гневное величие. – Так где же мадемуазель Ноалье?

– Кто ее знает, – Арман пожал плечами. – Хотя… – неожиданно Ламерти поднял голову и посмотрел коменданту прямо в глаза, чем немедленно пробудил в последнем надежду на получение нужных сведений, за предоставление которых он – Лаваль, вполне может ожидать повышения из Парижа. Не вечно же ему прозябать комендантом в этом скромном городишке. Верный сын республики заслуживает большего! И вот он – его шанс.

– Хотя… – продолжил Ламерти. – Если вдруг вам удастся найти эту особу до рассвета, окажите мне любезность – познакомьте нас. Говорят, она очень красива? – Арман довольно похоже передразнил слова коменданта и гнусно ухмыльнулся. – Думаю, что одной ночи для знакомства с ней мне будет достаточно.

Лаваль поняв, что над ним издеваются просто рассвирепел. Он рванулся к двери и позвал кого-то из приемной. Через минуту в дверях появился дородный мужчина с глуповатым лицом и огромными кулаками, очевидно, помощник Лаваля. Комендант велел ему запереть Ламерти и с особенным смаком распорядился о подготовке казни на рассвете, при этом краем глаза поглядывая на арестованного в тайной надежде, что тот, оценив серьезность своего положения, передумает и выдаст девицу.

Лаваль почему-то не сомневался, что местонахождение девушки известно Ламерти. Было, конечно, не совсем понятно, почему представители чрезвычайной комиссии по расследованию, прибывшие накануне вечером из Парижа так сильно заинтересованы в поимке какой-то барышни семнадцати лет, ну да не ему судить о делах великих мира сего. То что приехавшие искали и жаждали арестовать самого Армана де Ламерти – хозяина близлежащего замка, коменданта ничуть не удивило, зато изрядно порадовало.

Пока Лаваль досадовал и предавался размышлениям, Арман был сопровожден своим конвоиром в небольшое помещение с решеткой на окне и тяжелой дверью, очевидно, служившее камерой, и заперт там. Видимо, раньше у этой комнаты было иное предназначение, скорее всего она служила складом для архивов и других документов. Мэрия – не самое удачное место для содержания арестантов, но после революции, когда в здании мэрии расположилась комендатура, надо полагать, что данное помещение подолгу не пустовало.

Дождавшись пока шаги в коридоре затихнут, Ламерти, первым делом, предпринял попытку открыть окно и проверить решетку на прочность. Окно открылось с большим трудом и душераздирающим скрежетом, а решетка оказалась старой, но прочной.

Окно Арман закрывать не стал, чтоб создать хотя бы иллюзию свободы и дышать свежим воздухом вместо затхлых ароматов пыли, рассохшейся бумаги и мышей. После этого, пленник уселся на подоконник и стал обдумывать сложившееся положение.