Итак, можно сказать, что обряд инициации для Гринберга прошел успешно. Он понял, что на собрании они хотели посмотреть, на что он способен, а посему не растерялся и сразу стал бить козырями. И не прогадал. Кроме того, этому обаятельному подхалиму удалось полностью расположить их к себе, настроив общение на дружеский лад. Так что двери лаборатории были для него открыты, а вход выстлан красной ковровой дорожкой, и теперь в его победоносной короне стало больше еще на один блистающий бриллиант.

Паттерсон оказался не таким уж и неприятным типом, а наоборот – веселым и добродушным, просто иногда он бывал чересчур порывистым и экспрессивным, но зато быстро остывал. Нейман у Карла почему-то ассоциировался с милой жабой – человек вроде беззлостный и положительный, но всегда угрюмый и как будто чем-то недовольный, хотя на сегодняшней встрече он на удивление часто улыбался, да и вообще пребывал в приподнятом настроении.

По окончании собрания на радостной ноте будущие коллеги пожали друг другу голографические руки, условившись уже завтра встретиться в лаборатории, чтобы не откладывать и незамедлительно приступить к совместной работе. Нейман, Паттерсон и Бишоп отключились от IP-адреса и бесследно исчезли, будто их тут и не было. Но Карл, вдохновленный очередной победой, уходить не спешил. Он остался на своем месте, наблюдая за тем, как Эрика перебирает электронные документы, кружившие над столом. Не смотря в его сторону, она встала и подошла к другому голографическому экрану.

– У вас что-то еще ко мне? – спросила она официально, стоя к нему спиной, но по голосу было слышно, что она улыбается.

Вдруг с ее руки соскользнул серебряный браслет и, блеснув драгоценными камнями, рассыпался на несколько тонких нитей. Карл, позабыв об отсутствии каких бы то ни было физических возможностей, тут же подоспел к ней, чтобы их собрать. Эрика засмеялась.

– Вам не мешало бы создать технологию антигравитации предметов, управляемую с помощью голограммы.

Он, опомнившись, улыбнулся в ответ:

– Как думаете, получится?

– Пока вы ни разу не дали повода в вас усомниться.

Она присела и, слегка запахнув ворот блузки, принялась собирать браслет воедино. Карл находился настолько близко, что она чувствовала на себе магнитное покалывание от его образа. Да, вполне стандартная ситуация – но какая волнующая!

– Я хотел вас… хотел бы пригласить вас на ужин, – нежно сказал он ей, волнуясь и путаясь в словах, – когда вы будете в Мейн-Йорке.

– Это невозможно, – решительно ответила она и снова отвернулась к монитору.

«Вот дурак! – пронеслось в его голове. – Я ей совершенно безразличен. Она меня в упор не видит».

А чего он хотел? По всей видимости, это была порядочная замужняя женщина. Да и не к лицу будет ей, начальнице, флиртовать с молодым подчиненным. Во всяком случае, раньше такого не случалось.

«Дурак!» – повторил он про себя, не ведая, не зная, не чувствуя своим логическим процессором, воспринимающим только факты, чего стоит ей сохранять самообладание при виде его, и как невыносимо трудно отталкивать, обрубать на корню все его попытки хоть как-то сблизиться с нею.

Опустив в пол грустный взгляд, он хотел было что-то сказать – наверное, попрощаться, ведь ничего больше не оставалось, – но тут вдруг что-то случилось со вязью, произошел какой-то сбой. Образ его начал часто мелькать и прерываться, настройки сбились, и Карл предстал перед ней в своем утреннем, естественном, так сказать, наряде. Хорошо хоть штаны уже успел натянуть. Эрика отвлеклась от документов и невольно взглянула на его рельефный торс, но быстро отвернулась, наставительно заметив:

– Так, значит, ты готовился к собранию?

Карлу стало неловко, он сделал это не специально, как могло показаться. Начал что-то говорить в оправдание, но связь оборвалась совсем, и образ его вскоре исчез – может, сам отключил.

Эрика одним грациозным взмахом уничтожила все виртуальные бумаги и, склонившись над столом, тяжело и бессильно вздохнула. Портал был открыт еще несколько минут: она ждала, что он вернется, оглядываясь по сторонам – не появился ли где. Но от него пришло только это сообщение: «Прошу меня извинить за мое предложение и непристойный вид».

Вот так нелепо закончилась их очередная встреча.

Глава VI

Когда ведутся подобные секретные разработки, необходимо, чтобы сотрудники были официально трудоустроены в другой, сторонней организации. Для Карла таковой стала компания, занимающаяся – как думаете, чем? Продажей систем цифровой защиты. Получается, он обманул своего бывшего работодателя, говоря, что уходит не к конкурентам. Он узнал об этом сегодня утром, когда пришел электронный пакет с его документами.

– Да, Джонни, – усмехнутся Карл. – Вот оно, как бывает, – ирония судьбы. Ты, главное, не нервничай, как узнаешь. Впрочем, думаю, мой портрет с воткнутыми дротиками уже висит на твоей стене.

Между прочим, вместе с документами пришел и аванс, который даже неприлично озвучивать. Помимо прочих он стал дополнительным стимулом к достижению главной цели.

В условленный день, то бишь сегодня, к назначенному времени он направлялся в своем аэрокаре в лабораторию к Нейману и Паттерсону, что находилась на шестом ярусе, в противоположной части города – путь неблизкий, но умная машина выстроила оптимальный маршрут и пообещала доставить хозяина в пункт назначения уже через тридцать минут.

По мере спуска на нижние уровни поток транспорта все уплотнялся, и все чаще возникали воздушные пробки. Машины скучали, застывая в воздухе, и лишь время от времени где-то поблизости раздавались недовольные пронзительно-длинные гудки. Внизу под ними так же тихонько ползли вереницы наземного транспорта – электрокаров. В этим моменты Карл мечтал, что однажды сможет выкупить несколько воздушных коридоров – по одному на каждом уровне, – как президент, и будет носиться по ним туда-сюда со скоростью света. Но пока он, как и все, вынужден был ждать, пока затор хоть немного разойдется, поэтому занимался своими делами в обзоре.

Вообще, конечно, местоположение лаборатории его удивило.

«Почему шестой уровень, а не девятый? Или хотя бы – восьмой? Не хотят привлекать внимания – поэтому, что ли?»

Да, верно – и поэтому тоже.

Через несколько минут его аэрокар сообщил, что маршрут окончен, – он завис напротив одного из серых, ничем не примечательных зданий, с потрескавшейся краской, разваленными каменными ступенями и без каких-либо опознавательных знаков. Несколько рабочих как раз только что сняли большую вывеску со входа – наверное, для реставрации. Как видите, тут уже можно встретить древний, консервативный подход к изготовлению указателей и табличек, что, впрочем, касалось и много другого.

Карл включил программу-распознаватель, и в обзоре появилась подсказка: «Институт высшей нервной деятельности и прикладной нейрофизиологии – бюджетное научное учреждение, основанное в 2311 году с целью изучения работы нервной системы человека для медицинских нужд, первым отказавшееся от проведения опытов на живых организмах и использующее в своей работе роботизированные, а также виртуальные модели человека».

Определение его повеселило.

– Да уж. Публичная информация в сети в сочетании с внешней убогостью постройки – пожалуй, самая лучшая конспирация. Да и вообще: кто сможет обвинить в каких-либо грехах науку, веками стоявшую на страже здоровья людей?

Приехал он вовремя, минута в минуту – к 11:00, как и договаривались. Стал вызывать Паттерсона по видеосвязи. Тот принял звонок не сразу.

– Да! – громко и суетливо ответил он, занятый, видимо, чем-то важным.

На фоне за его головой виднелся какой-то громоздкий аппарат с яркими лампами и чья-то рука, судорожно болтающаяся на подлокотнике кресла. Карл почувствовал, как жуткая прохладная дрожь скользнула по его спине.

– Хм… Доброе утро, Эдриан. Я на месте. Можешь скинуть мне схему, как пройти к лаборатории?

– Да, вот. Извини, очень занят. Ждем тебя! – И отключился.

Карл еще с минуту сидел в машине, не решаясь идти туда после увиденного. Неизвестный рефлекс мигом превратил его нервы в напряженные струны.

«Да, брось, – уговаривал он сам себя. – Ничего такого. Ко всему ведь можно привыкнуть со временем».

Уговорил.

– Ищи место! – скомандовал он машине, и по лобовому стеклу-экрану забегали зеленые поисковые волны.

С парковкой была беда. Аэрокар несколько минут безнадежно кружил в воздухе в поисках свободного места на узенькой площадке – все было занято.

– Эй, смотри! – весело воскликнул Карл. – Это же бензиновый автомобиль! Ископаемое чудовище. Видимо, вылезло сюда из адских недр. Он уезжает, давай на его место.

Машина приземлилась. Выйдя из нее, Карл открыл навигационную схему, что скинул ему Эдриан, и направился внутрь института, следуя за зеленой стрелкой. Кстати, аэрокар не нужно было ни закрывать, ни ставить на сигнализацию. Он сам блокировал все двери и открывал их только тогда, когда распознавал отпечатки пальцев хозяина. Если кто-то чужой вдруг попытается взломать дверь и угнать его, он мгновенно фиксировал внешний вид преступника – благо глаза-камеры были у него повсюду, – запоминал отпечатки пальцев, если тот по глупости работал обнаженными руками, что, хотя, было редкостью, и в ту же секунду отправлял данные в полицию. Сам же поднимался в воздух и улетал подальше, сообщив хозяину свое новое местоположение. Поэтому очевидно, что случаи угона таких машин были крайне редки.

Стрелка навигатора провела Карла через вестибюль к лифту. Голос в наушнике вежливо подсказал: «Поднимитесь на пятый этаж».

На пятом этаже, впрочем, как, наверное, и на всех остальных, коридоры были ветхими и требующими ремонта. Облезший деревянный пол, сохранившийся с допотопных времен, скрипучие двери с расшатанными петлями – налицо все признаки бюджетного учреждения. Мимо ходили научные сотрудники в белых халатах, а за ними торопливо семенили неуклюжими ножками дешевые роботы: одни несли подносы с пробирками и склянками, другие катили столики с какими-то гремящими металлическими предметами. Ощущение было, будто находишься в больнице. Даже запах был похож – пахло чем-то, вроде спирта, и еще какой-то горечью. Карлу это место было неприятно. Он терпеть не мог больницы и все, что связано с лечением, диагностикой, профилактикой и прочей жутью. В сознательном возрасте он никогда не бывал в больнице, и, наверное, поэтому никогда не болел.

Навигатор вел в самый конец коридора. Наушник сообщил: «Через десять метров поверните налево». Повернул – увидел массивную бункерную дверь с надписью «Отделение автоматизации и аналитического контроля. Вход запрещен!»

У Карла в голове в этот момент как будто сложился пазл. Он усмехнулся:

«На более отпугивающее название у меня не хватило бы фантазии. Думаю, у местного персонала нет ни капли сомнения в важности этого департамента, ровно как и желания туда заглянуть».

На двери был установлен хорошо известный ему незамысловатый биометрический сканер. Подойдя к нему, он встал прямо, глядя на считывающий экран и выставил левую руку вперед ладонью. Его данные были уже внесены в систему, поэтому, как только по нему скользнул сканирующий луч, электронный голос выдал:

– Карл Эйзенхауэр Гринберг, пропуск №1U88743RT6800, длительность – 12 месяцев, цель визитов – внедрение комплекса программ по работе с виртуальными моделями человека «Holo Sapiens-115».

«Ого! Ай да я! – посмеялся про себя Карл. – Лучше бы ты, друг, сказал, что я пришел по твою душу. Я ведь, как-никак, с сегодняшнего дня снова занимаюсь системами защиты».

Дверь открылась, и он увидел перед собой новый, светлый коридор с вогнутыми стенами и встроенными в них платами.

«Ну вот, это уже больше похоже на мир высоких технологий».

Тут никого не было. Впереди была еще одна дверь, но зеленая стрелка вдруг изогнулась в левую сторону. Карл посмотрел налево – там был короткий коридор, ведущий в никуда, – тупик. Но навигатор настаивал: идти нужно туда. Он медленно пошагал за стрелкой, прислушиваясь к гулкому эху от собственных шагов. Вдруг он случайно обернулся назад и чуть не подпрыгнул от страха: за ним оставался густой цифровой шлейф зеленого цвета, в полный рост, как бы разложенный на несколько частей.

– Что это, черт?

А это, Карл, идентификационная система, о которой тебе ничего не известно.

Но он быстро об этом догадался.

– С ума сойти, – удивленно прошептал он, рассматривая датчики на стенах. – Интересно, сколько такая стоит?

В этот момент голос снова сказал:

– Доступ разрешен. Вы можете пройти.

– Ну, отлично! А куда идти-то? – Стрелка маячила изо всех сил, указывая вперед. – А-а-а, понятно теперь.

Он подошел к тупиковой стене и просунул руку сквозь нее – она оказалась ненастоящей. Пройдя через нее, он увидел несколько белых круглых дверей по обеим сторонам коридора. Изображение схемы в обзоре наложилось на реальную картинку, и самые последние из них, что были справа, очертились пунктирной линией.

– Нам туда, – сказал себе Карл и подошел к дверям, которые тотчас же открылись.

Вот она – биокибернетическая кузница. Эта лаборатория была оснащена таким оборудованием, которое сложно себе представить даже в эпоху расцвета технологий. А то, что она таилась в стенах старого института, вообще производило впечатление, будто попадаешь из одного измерения в другое. Помещение ее было достаточно больших размеров. Здесь было много света, что свойственно лабораториям, и, естественно, все технические приборы имели светлое исполнение, из-за чего иной раз непонятно, где заканчивается один и начинается другой. В центре стоял длинный стол со встроенным системным блоком и сенсорной столешницей – похожий на тот, что был в офисе Шпектора, только гораздо мощнее, больше и выше. По его бортам рассыпалось множество разноцветных кнопок, датчиков и мини-экранов с изображениями клеток и тканей организма. Прямо над ним, под потолком висели постоянно перемещающиеся экраны с нейрограммами, столбчатыми графиками и всевозможными показателями. По периметру размещались сложные установки с пучками металлических проводов и пружин, с какими-то светящимися красными колбами высотой почти с человека и парящими рядом голографическими муляжами человеческих органов. Тихо жужжали, вращаясь вокруг своей оси, встроенные в стены цилиндрические емкости, наполненные вязкой голубой плазмой, и внутри каждой из них медленно плавал, как в невесомости, настоящий человеческий мозг. Эти емкости располагались в несколько вертикальных рядов, и образцы мозга внутри них, видимо, подвергались каким-либо воздействиям. Карл успел разглядеть только два: к первому были подведены прозрачные провода с то и дело возникающей на них электрической паутинкой, а по второму, соседнему, скользил желтый луч, задерживаясь на различных участках коры и оставляя на ней выжженные следы. Все результаты выводились на мониторы, что висели рядом с каждым таким цилиндром. Чуть дальше было несколько горизонтальных камер, судя по форме, предназначенных для помещения туда людей – что-то наподобие магнитно-резонансных томографов, просвечивающих насквозь все тело. Сейчас они были открыты, и в них никого не было, – и по этому поводу Карл испытал некое облегчение.

Роботы, трудившиеся в лаборатории, напоминали большие ватные палочки – были такими же на вид стерильными и тонкими, с головами, обшитыми мягкой белой тканью, – наверное, для того, чтобы случайно не задеть и не испортить какое-нибудь устройство.

Надо сказать, для Карла, как для человека, особенно тяготеющего к совершенной технике, это место было настоящим раем, ведь тут было так много всего интересного. Он считал, что это – идеальная колыбель для зарождения его будущего гениального творения, и именно такой он себе ее и представлял. Но вот живой человеческий мозг, подопытные, эксперименты – все это пока что больно било по его собственной нервной системе.

Паттерсон стоял около узкого, толщиной примерно в дюйм, прямоугольного сосуда с жидкостью, внутри которого находилась мелкая решетка, разделяющая все его пространство на маленькие ячейки. На круглый экран выводилось увеличенное изображение находившихся в них микроскопических образцов тканей и клеток. Он внимательно и напряженно смотрел в экран, прикасаясь пальцем к стеклу – то к одной, то к другой ячейке, тем самым получая необходимое изображение.

– А, Карл, это ты, – оживленно сказал он, обернувшись. – Добро пожаловать!

– Добрый день. Спасибо, – сдержанно ответил Карл.

Шустро орудуя данными на переключающихся экранах, Эдриан так лаконично смотрелся во всей этой лабораторной обстановке, что казалось, будто он – настоящий ученый-естественник, а не специалист по преобразователям и радиоволнам. Карл уважал в людях умение сочетать в себе на первый взгляд противоречащие друг другу навыки.

Пройдя немного вперед, он увидел и Неймана: тот склонился над подопытным, неподвижно сидящим в кресле, отключая провода от его бритой налысо головы. Карл еле сдержался от того, чтобы не броситься вон отсюда. Стараясь не смотреть на бедолагу, он, кивнув головой, беззвучно поприветствовал ученого. Угрюмый Нейман нехотя ответил:

– Здравствуйте. – Затем повернулся в сторону и кому-то громко скомандовал: – В морозилку его!

Карл грешным делом подумал, что это про него, и на всякий случай сделал несколько шагов назад, но тут же ощутил два бодрящих хлопка по плечам.

– Это не тебе, – обнадеживающе сказал Паттерсон, весело глядя ему в лицо, и пожал его бессильно висящую руку.

В этот момент откуда-то вывернул стол на колесиках и остановился возле пациента. Он протянул к нему свои механические руки, ловко подхватил его обмякшее тело и, аккуратно разместив на своей поверхности, поехал обратно.

– После некоторых процедур необходима тотальная криотерапия, или, попросту, заморозка, – пояснил Паттерсон, надевая белые перчатки. – В соседнем помещении у нас находятся криокамеры – вон они. – Он указал на один из мониторов, висевших под потолком.

Карл увидел на экране стоящие ровными рядами закругленные вертикальные камеры – помесь гробов с холодильниками. В объектив попал тот самый стол с пациентом, который только что выехал из лаборатории, – он остановился возле одного из холодильников. Тот, открывшись, чуть выдвинулся вперед и принял горизонтальное положение, чтобы было легче укладывать материал. Вскоре подопытный был внутри.

– А что у них внутри? – спросил Карл. – Азот?

– Точно – он, – ответил Паттерсон, взяв из рук Неймана стеклянную ванночку, и отправился к емкости с решетками. – Плюс еще смесь различных хладагентов.

– И надолго вы его туда?

Его вдруг снова кто-то потрогал по плечу. Он обернулся и увидел высокого тонкого робота, который принес ему белый халат и запечатанные в пакет тапочки.

– На пару дней, не больше. После введения препаратов иногда нужно, чтобы мозг находился в покое некоторое время. Если его просто деактивировать, сам понимаешь – человек не выживет. Вот и приходиться его всего замораживать, чтобы затормозить процессы жизнедеятельности. Единственный минус в том, что потом материал можно использовать только один раз – есть свои тонкости. Грубо говоря, после такого эксперимента приходится человека выбрасывать на помойку.

Карл был, мягко говоря, ошарашен тем хладнокровием, с которым Эдриан все это рассказывал. Хотя что тут удивительного? – он занимался этим каждый день. Но жестокий доктор оказался на удивление понимающим и проницательным. Он подошел к Карлу и, жалостливо посмотрев на него, сказал:

– Я понимаю, тебе, может быть, трудно все это видеть и слышать. Но поверь, криотерапия – далеко не самое ужасающее в нашей работе.

Карл тяжело вздохнул.

Тут к нему снова пристал робот, настойчиво протягивая халат и тапки.

– Халата достаточно, – сказал Эдриан роботу, и тот прижал тапки к себе.

Словно узник, опасающийся удара бича, Карл покорно принял халат и стал нехотя его надевать. Паттерсон обеспокоенно сказал:

– Эх, друг. Да ты ведь совсем не подготовлен к подобной работе.

– К такому сложно подготовить, – заметил Нейман. Хромающей походкой он направился к ним обоим, строго смотря на Гринберга и с настойчивым убеждением говоря: – Мы здесь не в куклы играем. Здесь проходят самые настоящие опыты над людьми. И ты прекрасно знал об этом.

В этот момент Карл был похож на наивного ребенка, которому до сегодняшнего дня еще были чужды настоящая жестокость и несправедливость. Живя всю жизнь в благополучном районе, он только понаслышке, из новостей знал о насилии и убийствах, которые происходят внизу. Что же касается опытов, то он представлял себе их иными – не такими жестокими и хладнокровными.

– Брось, Кристиан, – вступился Паттерсон. – Не нагнетай. Вспомни, как начиналась твоя работа. Уверен, ты чувствовал то же. Хотя о чем это я? – Он весело улыбнулся и шепотом сказал Карлу: – Нет у него никаких чувств, мне кажется, – жилы одни стальные внутри. Не обращай на него внимания. Мне, признаюсь, поначалу тоже все это было дико, но потом ничего – втянулся. – Он задумчиво провел пальцами по своей аккуратной рыжей бородке, видимо, вспоминая свои первые дни работы.

Карлу вдруг показалось, что откуда-то тянет запахом крови. Перед глазами возник образ того самого человека, которого только что увезли в морозилку. Кажется, это был мужчина… Или женщина? Нет, он не понял этого, взглянув на него лишь один раз, мельком. Было ли так на самом деле, и это нарисовало его испуганное воображение, но ему казалось, что лицо подопытного было сильно искажено болью, а из открытого рта капала слюна. Его затошнило.

– Что с тобой? – забеспокоился Эдриан.

– Нет, нет… Все в порядке. Просто что-то нехорошо.

– Присядь. На, выпей воды.

Возле него тут же оказался стул и стакан воды в протянутой руке Паттерсона. Тот улыбался, глядя ему в глаза, но эта улыбка почему-то была ему отвратительна.

«Сейчас ты мне улыбаешься, а завтра снимешь с меня скальп – и рука не дрогнет».

До сегодняшнего дня он, видимо, не понимал всей серьезности работы и действительно думал, что играет в куклы – старик Нейман верно это подметил. Но настало время отключить в линзах розовый фильтр и увидеть, наконец, то, под чем он подписался в договоре, о котором так мечтал.

– Шпектор ведь спрашивал тебя: готов ли ты, и хватит ли у тебя мужества?

Карл недоверчиво посмотрел на Эдриана:

– Откуда ты об этом знаешь?

– Просто он и меня об этом спрашивал. Он верно сказал, что при любых глобальных преобразованиях, революциях нельзя обойтись без жертв. Увы, никак нельзя. Невозможно добиться значимых результатов, не жертвуя чем-то малым. Любое дело требует вклада. Посуди сам: любой бизнес создается для того, чтобы он приносил деньги, так? Но ведь и он требует первоначальных вложений в виде денег. Так и у нас: чтобы построить лучшую жизнь для общества, мы, к сожалению, вынуждены пускать в расход жизни отдельных людей. Поэтому прими это как данность и знай, что какими бы светлыми и благими ни были твои намерения, если они масштабны, то кому-то так или иначе придется погибнуть. Это закон жизни, и мы не в силах его обойти. Помню, как на собрании горели твои глаза: в них было столько пыла и энтузиазма. Согласись, ведь приятно осознавать себя всемогущим, да? – Карл внутри себя согласился. – Но если уж ты решил возомнить себя богом, то будь готов и к кровавым жертвам во имя своих собственных деяний. Здесь тебе придется увидеть такое, от чего иной раз даже у нас – повидавших виды лабораторных крыс, – он обернулся к Нейману, – уж прости меня, Кристиан, – даже у нас замирает сердце. Нам тоже нелегко, поверь. В конце рабочего дня мы пьем, как самые настоящие алкоголики, – заливаем горе от увиденного. Но ничего не поделаешь, приходится все это терпеть, ведь нам за это платят. А тот самый закон жизни – закон выживания – не позволяет нам отказаться от высокооплачиваемой работы, ведь тогда у нас не будет денег, и мы опустимся на самое дно – на первый уровень города. И, возможно, когда-нибудь уже нам придется сидеть в этом кресле. Видишь, как устроена жизнь?

Паттерсон говорил так хорошо и складно, что Карла возникло ощущение, будто он предвидел эту ситуацию и заранее подготовил речь. А может, он кому-то еще, до него, говорил об этом? Или просто пытался убедить в этом в первую очередь самого себя, чтобы сгладить этот возникший внутри него морально-философский конфликт? Впрочем, как бы там ни было, он был прав, и Карл вынужден был согласиться.

– Ко всему нужно относиться философски, и не принимать все близко к сердцу. Мы пытаемся изменить реальность, но кто знает: реально ли то, что мы видим перед собой сейчас? Я вот, например, считаю, что мы все и то, что существует вокруг нас, – лишь временное явления, голограмма и только, и на самом деле все абсолютно не так. Но есть ли у нас время, чтобы рассуждать, что так, а что – нет, что хорошо, а что плохо? Думаю, нет. Мне кажется, каждый должен делать то, к чему его привела его судьба. И не нужно расстраиваться от того, что это принесет кому-то страдания – значит, это уже их судьба, их участь. Посмотри! Нет, ты только посмотри на них!

Над столом возник трехмерный кусок города – один из кварталов первого яруса. Там было настолько много людей, что между ними трудно протолкнуться, если идешь по улице. Думаете, еще пару сотен лет назад жители самых крупных мегаполисов знали, что такое настоящий стресс от перенаселенности? Да даже самые густонаселенные из них и представления не имели, что такое по-настоящему высокая плотность – почти сто тысяч человек на каждой квадратной миле! Утопая в этой огромной толпе, они ненавидели друг друга, ненавидели себя и свою жизнь. Постоянная толкотня и хаос, царившие здесь, сводили их с ума. Тысячи пьяных, шатающихся без дела забияк затевали нескончаемые беспорядки и совершали самые безнравственные преступления. Грязная работа, за которую платили гроши, и постоянная нужда пробуждали в сердцах местных жителей только слепую ненависть и отчаяние, тем самым превращая их в подобие животных. По крайней мере, именно такого мнения о них были «верхние люди».

– Посмотри, Карл – ты видишь? Неужели ты думаешь, что это общество достойно уважения или жалости? Да это же социальные отбросы, которые сами выбрали свой путь, и жалеть их за это не стоит. Однажды я прочел у одного философа – жаль, фамилию не вспомню сейчас – вот такие слова: «Если мне встретится бедняк, который будет стоять с протянутой рукой, мне не будет жаль его, и я не дам ему денег, потому что бедность – это порок. И если я оставлю ему подаяние, то это будет значит, что я поощряю этот порок». Так что не нужно давать им подаяние ни в виде денег, ни в виде своей жалости. Наоборот, если имеешь над ними власть и преимущество, возьми от них все, что поможет тебе в твоих деяниях – ну, это я так, от себя добавил. Те, кто оказываются в этом кресле, – опасные бандиты, насильники, убийцы, дегенераты и лентяи. У них нет ни жилья, ни желания на него заработать. В конце концов, у них нет самоуважения.

– Ты думаешь, что они все такие? – тихо спросил Карл.

– Без сомнения! Если у человека есть желание и стремление, то он, чего бы это ему ни стоило, выберется из этого ада. Поверь, я знаю, о чем говорю. Мои бабушка и дедушка родились и выросли на первом уровне, в самом «подвале», и при жизни они смогли достичь третьего. Родителям уже удалось подняться на шестой. Я пока живу на седьмом, но мой новый дом на девятом уже достраивается, так что и я скоро буду твоим соседом. Это естественный отбор: выживает тот, кто стремится к этому и выбирает правильный путь. А иным и жить незачем – вон они, лежат себе в пластиковых гробах на заднем дворе, накрытые брезентом, – и это их удел. Мы решаем – убить их или оставить в живых. Мы здесь боги – не этой ли роли ты так хотел? – Кажется, еще ничьи слова никогда не заставляли Карла так глубоко задуматься. Он не находил в своей голове ни малейшего возражения, как ни пытался. – Так что не бери это в голову. Все они – лишь расходный материал, из которого мы проложим дорогу в лучшее будущее. К тому же, избавляя общество от них, ты делаешь ему великое одолжение. Новая, десятая раса должна стать совершенной, возвышенной в духовном и моральном плане, и таким людям в ней не место. И подумай сам: ну, куда их девать? На Земле они жить по-человечески не могут, а орбитальные тюрьмы забиты – да и нужно ли держать их там? По-моему, это пустой перевод провизии. Пожалуй, пришло время просто-напросто избавляться от некачественного генотипа и отсеивать, так сказать, бракованные экземпляры. Зачем им давать размножаться на Земле? Не нужны они тут! Так пусть хоть какую-нибудь пользу принесут миру – пусть будут инструментом в нашей работе. Ну, согласен ты со мной?

«Да, да, согласен…», – кивал головой Карл, но все же с отягощением и грустью поглядывая на монитор: вот беззвучно кричит и плачет женщина-преступница, окруженная полицейскими роботами с дубинами, вот подростки-хулиганы гонятся за сверстником, пытаясь отнять гироскутер. Все эти кадры он видел не раз, но никогда не думал, что ему придется стать судьей и палачом для этих людей.

Он встретил на себе вопросительный взгляд Неймана, который даже отвлекся от своей работы, чтобы услышать его ответ.

– Пожалуй, ты прав, – сделав глоток из стакана, ответил Карл. – Обещаю исправиться.

– Вот и отлично! Тогда нам следует приступить к работе.

Паттерсон быстро перестроился на мажорный лад, и Карл постарался перехватить волну его настроения, ибо понимал, что убитый отчаянием разум – плохой советчик в любой работе.

– Приступим!

– Ну, так-с, – Паттерсон потер руки. – Предлагаю начать знакомство с нашей кузницей.

Глаза Карла еще более оживились, когда он вновь перевел внимание на цифровое оснащение лаборатории.

– Кто изготавливает такую технику? «CYBERPRIME»?

– В точку. Лучше них этого никто бы не сделал – Аренс постарался. Хороший он мужик – толковый, умный. Я давно мечтал с ним познакомиться. Про «DRON Reason-100» слышал?

– О, конечно! – Карл хотел было рассказать про «Органайзер», но быстро передумал.

– Развиваются, охватывают новые области – молодцы! А вот и недавнее их изобретение – уже нашего профиля, – Паттерсон указал на кресло, в котором сегодня находился подопытный. Карл подошел ближе, рассматривая его. Первое, что бросилось в глаза, – паутина из проводов на подголовнике и множество мониторов сверху. – Это спецзаказ Шпектора, называется «Electro-Strike R-10». Пугающее название, не правда ли?

– R-10 значит «Раса-10»?

– Да. Шпектор имеет склонность к символичности. Это кресло – наш самый главный инструмент. При помощи электродов мы посылаем сигнал в мозг пациента и смотрим, как он будет себя вести. В разное время мозг имеет разную активность, проявляющуюся в частоте электрических колебаний. Ты, кстати, успел ознакомиться с ритмами?