Первые несколько месяцев работы в лаборатории были особенно трудными для Карла. Изо дня в день он видел, как на «страйке» доживают свои последние минуты несчастные подопытные. Ежедневно приходилось убивать или превращать в растение по два-три человека. Их привозили ночью в закрытых машинах, через задний вход провожали в камеры, иногда обращаясь с ними хуже, чем со скотом. Среди них были и еще совсем маленькие дети, и немощные старики – все они теперь были обречены на медленную и жестокую смерть во имя развития инновационной науки. Карл видел, как его коллеги с беспристрастными лицами надевали резиновые перчатки и пускали очередной разряд тока через вскрытый участок мозга пациента, который в этот момент довольно пускал слюну от введенного морфия. Если он оставался жив, ему вкалывали лекарства, отвозили в камеру и подключали к компьютеру. Там они обычно умирали за пару дней: кровь постепенно переставала циркулировать в них, клетки органов и тканей погибали, отмирали части тела. Но мозг еще некоторое время продолжал работать, и пациент, живя внушенными ему картинками, став уже бесформенной массой, лежал на холодном полу и улыбался от того, что видит перед собой иллюзорный сказочный мир. Почти все они умирали счастливыми, но этот факт вряд ли смог бы добавить гуманности в происходящее с ними на самом деле.

Поначалу Карл старался избегать непосредственных контактов с подопытными, предпочитая работать только с дешифратором. Когда материал находился на «страйке», он старался и близко не подходить к нему. Если нужно было пройти мимо – то обязательно в обход, вокруг всей лаборатории, если Нейман звал его к себе, то в обзоре он включал фильтр-накладку – круглое пятно, закрывающее изображение кресла. Но все же со временем и ему приходилось включаться в работу. Приняв успокаивающие таблетки да посильнее стиснув зубы, он наблюдал за тем, как коллеги проводят эксперимент, – учился. Сперва он был ответственным за информационную часть – работал с компьютером, вникал в графики, нейрограммы, фиксировал результаты, – а позже стал ассистентом при проведении операций над мозгом.

Несколько раз он просто-напросто сбегал из лаборатории, не в силах выдержать увиденное. Его нервы постепенно начали сдавать. Он стал беспокойным и раздражительным, по ночам плохо спал, видя во снах ужасные картины опытов. Все больше пил, пытаясь залить, заглушить нарастающую нервозность и тревогу, – иногда даже днем, посреди рабочего дня. Его руки тряслись, когда, стоя перед ребенком, истыканным электродами, он настраивал передачу вируса в его мозг. Жалобный и беспомощный детский взгляд причинял ему физическую боль. Совсем маленькие дети, не понимающие, что происходит, тянули к нему свои ручки и наивно улыбались. Но он был вынужден собрать волю в кулак и четко следовать инструкции, губя этот маленький организм, наполненный еще пока светлыми и добрыми помыслами и совершенно не заслуженно угодивший в это зловещее кресло. Завершив работу, Карл отворачивался и плакал.

– У детей особенный мозг, поэтому для создания нейронного драйвера нам необходимо учесть и его характеристики, – объяснял Паттерсон, который всякий раз, когда Карлу было тяжело, оказывался тут как тут, чтобы его поддержать и приободрить. – Без детей мы тоже обойтись не можем. Они остались без крова и без родителей, так что пусть уж лучше погибнут от нашей руки, чем попадут в лапы каких-нибудь извращенцев-педофилов.

Может, он и был прав, но для Карла это не было утешением. Как на зло, детей сейчас привозили даже больше, чем взрослых. И иногда он, стоя перед ними, бросал на пол провода и бессильно опускался на пол. Напрочь отказываясь от проведения эксперимента, он так и сидел на полу, покачиваясь вперед-назад и больно кусал себе руки.

Но самым страшным для него было посещение тех самых камер, где содержался модифицированный материал. Не все умирали с застывшим счастьем в глазах – на тех хоть и больно было смотреть, но зато они не мучились и не чувствовали боли. Там были и другие – которые видели реальность, понимали происходящее и чувствовали страдания растерзанной плоти, ибо этого требовал эксперимент. По телам подопытных курсировали десятки вирусных электрических сигналов с программами, и каждого такого пациента нужно было содержать в особенных условиях: кого-то приходилось лишать воды и пищи, чтобы проверить те или иные функции мозга, кому-то – отрезать конечности и заменять их механическими, дабы лучше изучить природу рефлексов, а некоторым даже удаляли глаза, чтобы их визуальное восприятие не мешало работе внедренного драйвера.

Сердце Карла, как сумасшедшее, билось в лихорадке, когда он приходил туда, чтобы проверить их состояние и снять результаты. Конечно, все это можно было сделать дистанционно, не выходя из лаборатории, или, например, послать туда робота, но коллеги специально закаляли его, чтобы он мог быстрее адаптироваться, придумывая различные поручения, лишь бы только заслать его в этот адский карцер.

– Тренировка, – твердил Паттерсон. – Нужна тренировка. Привыкнет.

И, кажется, он был прав – это действительно работало. Со временем Карл стал более хладнокровным и спокойным. Теперь походы в камеру уже не пугали его, а во время экспериментов он все чаще самостоятельно подключал электроды к головам пациентов – как взрослых, так и детей. Рука его стала ловчее и увереннее, а слезы сидящих в кресле все реже вызывали в нем жалость.

Так, день за днем они втроем тестировали на людях все новые электрические приборы, вживляли датчики в различные органы, запускали в их головы все более совершенные комбинации вирусного кода, переводя в цифры на экране каждый их жизненный импульс. Карл один за другим вычислял ключи к биокоду, применяя сложнейшие методики дешифровки. Преобразователь работал круглые сутки, не выключаясь, выдавая все больше расшифрованных потоков нейронного кода. В геометрической прогрессии росло число программ по управлению мозгом, переведенных с машинного языка на биологический и направленных на воплощение в жизнь четырех основных принципов биокибернетики: выявление записанных воспоминаний, подмена чувств, корректировка намерений и полный доступ к управлению зрительным центром.

По вечерам после работы он взахлеб изучал нейрофизиологию, анатомию, психофизиологию и ряд других необходимых дисциплин – и все это давалось ему поразительно легко. Он создал программу по систематизации человеческих эмоций, настроений, инстинктов, привычек, постепенно переводя их в символы нейронного кода. Он научился программировать любовь и ненависть, милосердие и злость, мог управлять желаниями и мечтами, заменять одни моральные принципы совершенно другими. Вскоре ему удалось заглянуть в подсознание человека и в его память – те самые вожделенные тайники, где хранятся все его секреты.

– Разряд! – скомандовал он, глядя на монитор.

Паттерсон запустил подачу электроимпульса, и материал, будучи престарелым мужчиной и еще пару минут назад ничуть в этом не сомневаясь, теперь вдруг осознал, что он – маленькая девочка по имени Лиза, которой недавно исполнилось пять лет. Глаза его выражали детскую беспечность, он довольно дергал ногами, держа в руках воображаемые воздушные шары с Микки Маусом и поправляя банты на заплетенных косах, – делал в точности то, что и виртуальная девочка на экране. Другой подопытный, сидя в кресле, рассказывал о том, что он – супергерой из фантастического мира, прибывший спасти от гибели нашу планету, после того, как в его голову был направлен импульс с перекодированным видео-фильмом – недавно вышедшим блокбастером. Иным посылали сигналы с внушаемыми физическими ощущениями. Пациенты кричали и корчились от того, что они будто бы горят в огне или чувствуют, как их режут живьем. Некоторые расслабленно лежали в горячей ванне, вдыхая запах ароматного лосьона. Иногда перед ними возникали соблазнительные образы противоположного пола, воссозданные в зрительном центре их мозга, – те уделяли им недвусмысленное внимание, затем сближались с ними, после чего приборы регистрировали ощущение высшего физического наслаждения.

Но самым важным достижением первого года работы стал вывод на экран в видео-формате той информации, что хранилась в памяти в виде воспоминаний или вымышленных образов, порождаемых воображением, – то есть, по сути, визуализация всего того, что лежало на «brain-диске». Теперь любые данные из головы любого человека можно было получить в виде живых, динамичных образов, ровно таких, какими он видит или видел их сам. Так, из глубин разума извлекались пока еще нечеткие, но уже хорошо различимые картины. Это могло быть все, что угодно: интерьер квартиры, где они когда-то жили, образы близких людей, ведение электронного дневника, походы на работу или прогулки по магазинам. Правда, порой возникали помехи, и изображение могло прерваться, но ведь и черно-белые телевизоры претерпели несколько столетий эволюции, прежде чем превратились в голографические объемные экраны, не правда ли? Зато каким достижением они были в свое время – помните? – настоящий технический прорыв! То же можно сказать и об этом открытии. Интересная штука получается: телевизор стал привычным элементом технической утвари в XXI веке, но человек из XV века, наверняка, принял бы его за хитрый магический предмет. А живущим в XXI веке, мы уверены, показалась бы чистой воды вымыслом видеотрансляция из мозга, которую в XXV веке открыл Карл Гринберг. Вот ведь парадокс: оказывается, мы живем а каком-то спирально закрученном неведении и неверии. Зато думаем-гадаем: как оно там все будет, в нашем будущем? Правильно настроенное воображение и логика всегда дадут верный ответ, надо только чуть-чуть подумать… Впрочем, мы отвлеклись.

– Вот, Эдриан, – с сарказмом подметил Нейман, – а ты-то ведь не ушел дальше выводимых на экран изображений Таро.

– Да уж, – соглашался Паттерсон, любуясь видеороликом, который напоминал некачественную запись с самых первых видеокамер, – мои таланты куда более скромны. И все же, до совершенства не дотягивает и это: тут даже «Full HD» нет.

Он сказал это в шутку, но Карл со всей серьезностью ответил:

– Дай мне неделю, и я тебе такое качество выдам, что это изображение хоть на небе можно будет растянуть.

– Вот тебе раз!

В кресле сидела девушка лет семнадцати, а в том эпизоде, который транслировался из ее мозга, были видны витрины дорогих магазинов. Над ними в ярких рамках сверкали названия известных брендов, а за стеклом красовались роботы-манекены, примеряющие на себя неприлично дорогую одежду и обувь. Девушка вышла из своего аэромобиля, деловито подхватив клатч рукой, обтянутой черной перчаткой, и вошла в один из бутиков. Картинка местами двоилась, расплывалась, но суть происходящего все же была ясна.

– Хм, что-то сомневаюсь я, что это воспоминания, – недоверчиво сказал Паттерсон. – Не похожа она на особу, что посещала такие магазины.

– А это и не воспоминания, – поправил его Карл. – Это мечты. Видишь – я достаю информацию из правого полушария.

– А мы можем «перемотать» дальше? Или переместиться в другую ее мечту?

Поначалу, конечно, с этим были трудности, но уже через пару месяцев была решена и эта задача. Теперь память мозга, точно как жесткий диск компьютера, можно было для наглядности разделить на множество ячеек, или папок, и отсортировать их, например, по дате или иному критерию, в результате чего на экране отображался четко структурированный каталог с отдельными видео-файлами, которые теперь, как и обещал Карл, имели очень высокое разрешение.

Чего только не было в головах людей! Посты из новостных лент, статьи электронных журналов, записи в блогах, сообщения из личной переписки с друзьями, кадры из видео-игр – в общем, обычный информационный хаос, но теперь уже сопровождающийся плодами критического мышления – истинным, неподдельным мнением по поводу увиденного или прочитанного, что возникало в зеленом прямоугольнике около каждого информационного поста. Ясно видны были и намерения куда-то пойти или что-то сделать, и в зависимости от того, были они исполнены или нет, рядом с каждым из них появлялся значок с надписью «true» или «false». Чрезвычайно много было так называемых «проблемных» мыслей, выражаемых вопросами и утверждениями, наподобие: «Что мне делать и как теперь жить дальше?», «Хватит ли денег в этом месяце, чтобы оплатить налоги?», «Мне никак нельзя опаздывать!», «Я не хочу жить на первом ярусе!», «Как найти новую работу?» и прочее, и прочее. Все эти терзания разума сопровождались картинами убогого и безрадостного будущего, составленными, как единый пазл, из нужды, несчастий и лишений. И неудивительно: как иначе может представить свое будущее человек, постоянно испытывающий страх перед повседневными проблемами, которые вот-вот завяжутся тугим узлом на его шее? Говорят, что мысли материальны, – а почему нет, если они имеют тот же самый вид, что и каждодневная рутинная реальность? Сравнить хотя бы те, что мы перечислили, с окружающей действительностью людей, в чьих головах они родились, – один в один! Хотя, конечно, иногда не стоит пренебрегать и другими причинно-следственными связями.

Немалую часть памяти «нейронного облака», конечно же, занимали мечты о материальном богатстве, об удовлетворении физиологических и социальных потребностей, что, впрочем, всегда было неотъемлемой частью человеческих размышлений, и девушка, мечтающая о походах по дорогим магазинам и красивой жизни, была лишь очередным тому доказательством. Желание денег, приятных ощущений и зрелищ, стремление достичь высокого социального статуса читались во всех видео-файлах из раздела «Фантазии», что были подсмотрены в реальности, в фильмах или выдуманы собственным воображением.

Возможно, средневековый человек спросил бы: «А где же раздел о творчестве, стремлении к созиданию прекрасного, к высоким моральным и нравственным принципам? Неужели этого не осталось в головах современных людей?» Увы, таких файлов на экране не было. Похоже, информационная индустрия, словно лавина, окончательно похоронила под собой ослабевшие за века биоэлектрические импульсы, способные превращать людей в музыкантов, художников и поэтов, что когда-то воспевали духовные человеческие ценности. Нет, конечно, творчество в современном мире существовало, и технологии в целом способствовали этому. Сами посудите: перед вами объемный голографический экран, на котором с помощью нескольких простых жестов возможно создать свой собственный фильм или видео-книгу, или нарисовать фантастического персонажа, или спроектировать какой-нибудь хитрый прибор, который потом можно запросто напечатать на 3D-принтере, – все это умел делать каждый ребенок. Но соль-то в том, что не было в плодах этого творчества ни доброты, ни высоких моральных помыслов: что ни персонаж – так какой-нибудь мутант, наподобие Зомбизавра, что ни история, так обязательно про то, как хорошо живется на девятом уровне, или как нашу планету в очередной раз атакуют пришельцы. Кажется, что-то изменилось, сломалось в головах людей, и биодрайвер просто обязан был стать тем ключиком, который починит этот механизм.

Да, вот еще что. Многие, возможно, скажут: «Конечно, если исследовать людей только из низших слоев населения, то других результатов и ожидать не стоит: едва ли человек, обремененный нищетой и ненавидящий свою жизнь, смог бы создать в своей голове что-то прекрасное». Должны вам сказать, что материал отбирался не только с первого яруса, но и с других. Вероятно, статистика вас удивит, но она такова: чем выше ярус проживания человека, тем ужаснее были образы, извлеченные из его головы, и порой самые страшные картины насилия и жестокости обнаруживались как раз у жителей самых высоких уровней. Но это к слову.

Итак, уже за первые полтора года работы Карлу и его коллегам удалось сделать очень многое – больше того, что требовал от них плановый график. Наконец-таки были открыты все ключи к биокоду, и дешифратор, не переставая работать, генерировал все новые потоки раскодированных символов нейронного языка, струившихся из него наружу воздушными светящимися кружевами. Почти полностью был создан каскад программ-преобразователей, через которые будет проходить электрический импульс, направляясь в ту или иную сторону по рефлекторной дуге Гринберга. Худо-бедно, но уже работал «Wi-С» – стандарт беспроводного обмена данными между мозгом и компьютером: Паттерсон последние время только им и занимался.

Опыты проводились с двойной интенсивностью, и Карл теперь лично следил за ходом каждого из них. Четыре основные принципа управления человеческом мозгом один за другим были воплощены в жизнь и теперь обкатывались на практике. Механизм работал, как часы: вирусный импульс-драйвер, посланный в голову материала, доставал оттуда информацию и передавал ее на компьютер в виде кинофильма или изображений, далее, в зависимости от характеристик и свойств этих данных, создавался корректирующий сигнал с командой или визуальным образом, который направлялся обратно в мозг и срабатывал там, как собственная возникшая мысль или намерение, как воспринятая собственными глазами реальность.

Что касается программной части биодрайвера – кодового якоря, который должен был закрепиться в одном из нейронов и принимать последующие сигналы от компьютера уже по «Wi-С» – Карл быстро его доработал, используя стандартные методы кодировки. Но была одна проблема: первичный вирусный импульс, несущий в себе драйвер, как и прежде, не мог долго пребывать в рабочем состоянии, находясь внутри мозга, – он переставал работать, как только хоть немного изменялась мозговая активность, а как следствие, выключался и драйвер, поэтому, чтобы послать в голову пациента новую команду, нужно было снова угощать его разрядом тока, что никак не вписывалось ни в планы ученых, ни в теневую инструкцию по применению того самого прибора, который в ближайшем будущем должен захотеть приобрести каждый житель планеты.

– Нет, не могу! – Сидя за обеденным столом, Паттерсон вдруг резко бросил вилку. – Что, скажи мне, должно произойти, чтобы мы разгадали эту головоломку? Мы испробовали уже все типы нейронов – ни один не подходит. – Он огорченно махнул рукой. – Еще и беспроводная передача – то работает, то не работает… Эх! Нет, это тупик.

– Не горячись, – в своей невеселой манере говорил ему Нейман. – Еще не все потеряно. Есть ведь еще квазинейроны…

– Да к черту твои квазинейроны! Сколько мы над ними бились – а что толку? Тебе хоть раз удалось запустить через них драйвер? Насколько я помню – нет.

– Было бы куда хуже, если бы они приняли импульс и дали отрицательный результат – согласись? А так еще есть надежда.

Паттерсон, всплеснув руками, нервно усмехнулся:

– А то! Спасибо, капитан «очевидность». Замороженный пациент куда живее, чем мертвый, но толку от него из-за этого больше не становится!

Споры о локации драйвера в лаборатории не утихали, наоборот, становились все разгоряченнее с каждым днем. Пока еще велась работа над расшифровкой биокода, казалось, что к завершению этого этапа разгадка непременно отыщется. Но шли дни, недели и месяцы, а с мертвой точки этот вопрос так и не сдвинулся. Обычные нейроны не подходили на роль надежного реципиента для информационного вируса – это было однозначно, а квазинейроны напрочь отказывались даже принимать его. Этот чрезвычайно сложный вопрос, вставший ребром, или, вернее сказать, костью в горле ученых, грозил существенным отставанием от графика. Приходило неприятное осознание того, что работа затянется на неопределенный срок.

Карл в последнее время почти совсем не обедал. Он весь был предан работе, и в то время, как коллеги использовали по назначению свой законный перерыв, сидя в ресторане за цифровой ширмой, он настойчиво продолжал эксперименты. За это время он вообще очень изменился: сильно похудел, стал более сдержанным и сухим в общении и в манерах, лицо его приобрело мертвенно-бледный, как у халата, оттенок, а некогда модная оживленная прическа сменилась на строгую, гладко-зачесанную, подчеркнув острые скулы и всегда напряженные, хищно изогнутые брови. Он был молчалив и сосредоточен, разговаривал редко, если только речь шла не о работе, почти не улыбался, а прежде теплый и игривый взгляд его голубых глаз стал абсолютно безрадостным, стеклянным.

– Помнишь тот день, когда он впервые пришел сюда? – тихо спросил Паттерсон Неймана, наблюдая, как хладнокровно Карл работает с новым материалом, снимая с него скальп.

Нейман задумчиво вздохнул.

– А он ли это был, коллега? Он ли?

– И правда, что не он. Тому было двадцать пять, а этому на вид – лет на десять больше. А прошло всего-то полтора года… Раньше при виде скальпеля он убегал в другой конец лаборатории, а теперь его невозмутимости можно только позавидовать. Смотри, как работает – спокойно и методично, будто всю жизнь этим занимался.

– Меня поражает другое – то, как быстро он всему учится. Он ведь все на лету схватывает! Вот, к примеру, спросил меня вчера о принципах работы рецепторов сетчатки – ну, я вкратце рассказал ему, сказал, где можно почитать. Сегодня прихожу утром – он, конечно, как всегда, уже на месте, – смотрю, над сенсором висит подробная модель работы глаза, где видны все процессы, происходящие на микроуровне, – он там новый вид рецепторов нашел, которые играют немаловажную роль в построении изображения в мозге, представляешь себе?

– Ого, – поражался Паттерсон, уставившись на Карла. – Интересно, есть ли где-нибудь еще такой же разносторонний программист? Если честно, мне иногда хочется и в его мозг заглянуть – узнать, что за процессор там у него стоит. А про десятитомный труд доктора Хилла он тебе не рассказывал?

Нейман быстро и понимающе закивал.

– Тот, что он проштудировал за неделю? Да, знаю. Но я тебе больше скажу: он собирается писать опровержение его теориям поведенческой психологии.

Округлив глаза, Паттерсон громко и продолжительно свистнул.

– Нет, это не человек… Это дьявол в белом халате. Мне, конечно, стыдно признаваться в этом, но в машинных языках и компиляторах он тоже уже лучше меня разбирается.

– Можешь не признаваться, – хрипло засмеялся Нейман. – Я и так вижу, что он все за тобой проверяет, а иногда даже и переделывает.

Вот такое ошеломляющее впечатление производил Карл на своих коллег. Их уважение к нему росло с каждым днем, собственно, как и его лидерская позиция. Сегодня без его команды не начинался ни один эксперимент, и без его участия не решался ни один важный вопрос. Очевидно, что помимо гибридного разума для новой расы, в этой лаборатории рождалось новое светило науки – доктор Гринберг.

Леонард Шпектор раньше крайне редко появлялся в институте лично. В основном приезжала только госпожа Эберт, а он, как особо важная и занятая персона, предпочитал довольствоваться плодами технологий, навещая своих работников исключительно посредством телепорта. Однако достижения новоиспеченного ученого – надо же, как в рифму! – уже дважды сподвигли его на то, чтобы прибыть сюда лично, в натуральном виде и в очередной раз пожать ему руку.

Вот и сегодня начальство вновь решило навестить свою кузницу. Электронный лаборант неожиданно для всех громко озвучил: «Прибыли господин Шпектор и госпожа Эберт». Карл тут же отвлекся от работы, взволнованно выглянув из-за «страйка». Первым вошел Шпектор. На нем были светлый костюм и зеркальные перламутровые туфли, на которых то и дело вспыхивали разноцветные цифровые узоры, такими же сверкающе-зеркальными были узкополая шляпа и галстук – одним словом, как всегда, экстравагантен. Лицо его вроде загорело и как-то преобразилось – помолодело, что ли. Его обычно безэмоциональное лицо сегодня почему-то светилось от счастья, он был в отличном настроении и широко улыбался – впрочем, и во время последних своих визитов сюда он так же пребывал в прекрасном расположении духа. Столик с чашечкой свежесваренного кофе и мягкое кресло на длинных ногах уже спешили встречать хозяина.

Следом за Шпектором, постукивая каблуками, вошла Эрика. Сегодня она выглядела не как всегда – не по-деловому строго. На ней было белое платье с длинными широкими рукавами и красивая кремовая шляпа с изогнутыми полями, по цвету сочетавшаяся с туфлями и широким клатчем. Карл буквально впился в нее глазами, ведь он не видел ее уже почти три месяца. У нее периодически появлялись какие-то важные дела, в которые она его не посвящала, из-за чего она иной раз могла внезапно исчезнуть. Но раньше она хотя бы предупреждала и выходила на связь, а в этот раз – как в воду канула. Карла эти ее дела откровенно бесили. Но еще более неприятно ему было видеть ее вместе со Шпектором – они явно вернулись из какой-то совместной поездки. Эрика тоже была весела и улыбалась. Приподняв передний край шляпы, она стала бегло осматривать лабораторию, чтобы наконец-то увидеть любимого после столь долгой разлуки.

– Ну, неужели! – радушно воскликнул Паттерсон, встречая гостей. За ним подоспел и Нейман. – Мы очень рады вас видеть! Да вы как будто с курорта вернулись – отдохнувшие, загоревшие.

Шпектору, судя по виду, не понравилась его простодушная наблюдательность.

– О, если бы, – произнес он, и лицо его тут же сделалось наигранно унылым. – Мы навещали наших партнеров и вели с ними серьезные переговоры.

– Надеюсь, успешно?

Надоедливое кресло не давало прохода Шпектору, следуя за ним по пятам, поэтому он решил сесть.

– Да. Вы знаете, нашему проекту окажут значительную поддержку по части конспирации. Видите ли, в массы стала просачиваться информация об опытах над орбитальными поселенцами. Но самое ужасное то, что по сети разгуливает название «Раса-10» – можете себе представить?

– Какой кошмар! – испугался Паттерсон. – Но как эта информация попала в сеть?

– Мы как раз пытаемся это выяснить. Нижний народ бунтует. Пока их немного, но нам нужно срочно как-то все это прикрыть. В общем, мы озадачили все средства массовой информации, которые уже готовят опровержение этим слухам. Так что ничто не помешает нам и дальше трудиться на благо человечества. И, кстати, как вы верно заметили, мы действительно успели немного отдохнуть, потому как в тех краях все к тому располагает: море, пляж и настоящие живые пальмы на воздушных платформах – это великолепно!

Эрика шла по лаборатории, делая вид, что просто любуется рабочей обстановкой. Все это время она не находила себе места от тоски, и сердце ее затрепетало, когда она увидела его. Он стоял спиной, не поворачиваясь, и, слушая приближение ее каблуков, с нетерпением ждал, что вот-вот ощутит сводящий с ума запах ее духов.

– Я очень соскучилась, – прошептала она, подойдя ближе.

Будь его воля, он сейчас же заковал бы ее в свои объятия. Но делать этого было нельзя, а потому он не мог даже повернуться и посмотреть ей в глаза. К тому же, его переполняла обида, ведь она так надолго исчезла, не сказав ему ни слова. Да еще и со Шпектором уже успела куда-то съездить. Все его нутро бушевало при мысли о том, что она была с ним. Даже к мужу он ее так не ревновал.

– Привет, – сухо сказал он, повернувшись, и прошел мимо, к идущему навстречу Шпектору.

– А вот и доктор Гринберг! Светило нашей нелегкой науки. – Леонард крепко пожал его руку и даже приобнял, радостно похлопав его по плечу. Карл изобразил улыбку. – Не перестаю удивляться твоим отчетам. Твои достижения достойны высшей награды, и я прибыл лично сообщить о том, что работать тебе теперь будет вдвойне удобнее, ведь скоро у тебя появиться собственное кресло «Electro-Strike R-10».

– Спасибо, – отстраненно ответил Карл, поглядывая на Эрику.

– Но учти, – Шпектор не всерьез пригрозил пальцем, – теперь спрос с тебя будет двойной. Я уже чувствую, что до цели нам осталось всего ничего, и верю в то, что заветный день наступит гораздо раньше намеченного.

Стоявший позади Нейман долго собирался с духом, но все же сказал осторожно и неуверенно:

– Видишь ли, Леонард. С внедрением драйвера дело обстоит не так успешно, как с биокодом.

Шпектор моментально изменился в лице. Его хорошее настроение улетучилось.

– Что это значит?

– К сожалению, – продолжал Нейман, вытирая проступивший пот со лба, – пока мы ни на дюйм не продвинулись в изучении квазинейронов, а альтернативных вариантов найти никак не удается…

– Я не желаю этого слышать, – надменно говорил Шпектор. – Я утвердил новые сроки запуска проекта. Вот – можете развесить это по всей лаборатории.

Из своего обзора он отправил на экран электронный документ, в котором были кратко изложены все этапы работы. В самой последней графе жирным была прописана финальная дата завершения проекта.

Паттерсон встряхнул головой от неожиданности и, не поверив собственным линзам, подошел поближе к повисшему в воздухе документу.

– Что?! – невольно воскликнул он и бросил недоумевающий взгляд на начальника. – Леонард, но тут же… Тут указано, что мы должны сдать работу на два года раньше!

– Именно, – отвечал тот серьезным, почти угрожающим тоном. – И у вас есть для этого все необходимое. – Он повернулся к Карлу, который почему-то ничуть не удивился распоряжению руководства, и вновь несколько смягчился. – Думаю, доктор Гринберг поможет вам найти решение этой проблемы. А теперь прошу нас извинить, у нас дела.

Не говоря больше ни слова, Шпектор направился к выходу, провожаемый озадаченными взорами ученых.

– До свидания, – сказала Эрика как бы всем, но посмотрев только на Карла, и поспешила следом за ним.

Двери закрылись, и в лаборатории повисла напряженная тишина. Карл молча вернулся к «страйку» и продолжил работу. Нейман и Паттерсон с растерянным видом застыли на месте.

– Проклятье! – снова взорвался Паттерсон. – Он что, совсем?! Как мы управимся за… – черт, сколько там осталось?

– Год и восемь месяцев, – удрученно подсказал Нейман.

– Вот, да! За этот срок я разве что поседеть успею от работы сутками напролет!

– Ладно тебе, не кипятись. У нас другого выхода нет, придется работать. Посмотри на него, – Нейман кивком головы указал на Карла, – парень хорошо со всем справляется. Шпектор делает на него еще одну ставку, и я уверен, что с ним у нас все получится.

Эдриан на время задумался, затем все же согласился.

– Может, и так. Но если нет, то, думаю, в назначенный день, – он указал на последнюю графу плана с завершающей датой, – мы все дружно отправимся к Бишопу на орбиту!

Споры еще долго не утихали, в результате чего Карл предложил остаток дня посвятить обсуждению их дальнейшей стратегии – все равно рабочий настрой был уже сбит. Сидя за столом в ресторане за ширмой, они пили вино, и после длительных дискуссий, которые в итоге завершились единогласным принятием предложенной Карлом программы, уже под вечер, тема разговора плавно стала меняться.