Ноттингем

– Обсудим это позже. И я хочу пригласить за наш стол сестру Сойера, – говорю я, нанизывая листья салата на вилку. – У Зоуи сегодня первый день в старшей школе, а ее задевают девчонки. Увидят здесь и сразу отстанут.

– Нет, никаких малолеток за нашим столом. Сколько ей там, пятнадцать? Ни за что.

– Может, ее брат захочет к нам присоединиться? – спрашивает Хлоя, оборачиваясь. – Почему он никогда не садится с нами?

Я поворачиваю голову и нахожу в нескольких столах от нас Сойера, они с Нико что-то серьезно обсуждают. Наверняка говорят о будущих выступлениях и спорят насчет сет-листа.

Мне не хочется говорить девочкам, что Сойер скорее будет есть свой ланч в школьном туалете, чем сядет за этот стол. У нас разный круг общения, Сойеру тяжело найти общий язык с моими друзьями, а мне трудно сидеть в компании парней из его группы, потому что они постоянно обсуждают музыку. Порой я просто не понимаю, как мы умудрились подружиться, учитывая, насколько у нас разные интересы.

Словно почувствовав наше внимание, Сойер поворачивается и, поймав мой взгляд, подмигивает, прежде чем снова вернуться к разговору.

– Черт, соглашусь, – усмехается Ви. – Зови его к нам за стол. Заодно взбесишь Каллума.

– Он за лето стал еще горячее. Просто шесть с лишним футов ходячего секса. – Хлоя с мечтательным видом подпирает щеку рукой. – Сойер все еще подрабатывает механиком в автомастерской твоего папы? Надо будет заехать и сказать, что что-то барахлит. Хочу увидеть этого парня, перепачканного машинным маслом.

– А я бы посмотрела на него в другой обстановке. В какой спортзал он ходит?

– «Деф», на углу Шейди-лэйн.

– Случаем, не та дыра напротив церкви? – Ви в ужасе округляет глаза. – Ладно, возможно, я схожу туда на пробное занятие. Чего не сделаешь ради красивого вида, – усмехается она, продолжая смотреть на Сойера.

– Этот парень хоть когда-нибудь улыбается? Готова поспорить, что при рождении он обменял у Иисуса улыбку на возможность быть горячим по умолчанию.

– Это называется мрачная сексуальность, – поясняет Ви.

Каждая секунда восхищения девочек заставляет мою кровь кипеть от ревности. Сжав вилку, я едва сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть по столу, прося их прекратить.

– Так что там с Уиллом? – перевожу я тему, стараясь не выдавать раздражения в голосе.

– Он знал, что я не собираюсь спешить с сексом, и сказал, что готов ждать сколько угодно. А вчера вечером мы целовались в машине, он взял меня за затылок и начал наклонять мою голову. Когда я отказалась, Уилл заявил, что оральный секс не лишит меня девственности, поэтому пора бы дать ему хоть что-то. А моих нюдсов^[4] ему мало.

– Сволочь. – Хлоя морщит нос. – Давно было пора порвать с ним.

– Но ведь с какой-то стороны он прав, – тут же оправдывает бывшего парня Ви. – Эй, Райли, вы с Каллумом занимались таким?

– Нет. Он предлагал, но я отказалась.

– Вот и я не смогла. Не смогу, даже если Уилл намажет свой член арахисовым маслом.

– Ну не знаю, – отвечаю я, пережевывая безвкусные листья салата. – Если бы Каллум намазал член арахисовым маслом или «Нутеллой», то я бы как минимум задумалась.

Девочки смеются, а вот щеки Фелисити мгновенно розовеют от смущения, и мне становится неловко за брошенную при ней шутку.

– В общем, учебный год начался хуже, чем я могла себе представить. – Ви опускает локти на стол и подается ближе: – Слышала, у тебя утро тоже не задалось. Стычка с Каллумом в коридоре, м-м-м?

Хлоя перестает жевать, а затем многозначительно кивает.

– Так вот почему ты не могла собраться на уроке испанского. Что между вами произошло?

– Даже не хочу говорить о нем. Сосредоточусь на учебе и тренировках. У меня расписан четкий план на этот год, и в него не входят любовные разборки. У меня просто нет на это времени.

Ви вскидывает брови.

– Подруга, у тебя последние несколько лет нет времени, но ты каждый раз умудряешься найти свободное окошко для драмы.

– На этот раз все серьезно. В начале октября и в ноябре я сдаю SAT^[5] и собираю рекомендации от учителей, чтобы отправить заявление в университет.

– Дважды сдавать SAT? Ты уверена, что не мазохистка? – Ви смеется, а вот в глазах Хлои я вижу понимание, потому что она тоже будет использовать все попытки.

– Хочу отправить лучший результат, а если сдам дважды, то смогу выбрать. Возможно, еще попробую сдать ACT ^[6]. Если все пойдет по плану, то ответы от университетов у меня будут уже в феврале, и тогда я смогу спокойно выдохнуть.

– Я смогу выдохнуть, когда наша команда снова обретет капитана. Чертова Бренда не могла подождать и залететь годом позже?

От мысли о тренировках и возможности побороться за звание капитана я внезапно чувствую прилив сил, а мышцы приятно ноют в ожидании нагрузки.

– Мне пора на урок. – Фелисити внезапно поднимается и забирает поднос. – Приятно было познакомиться. Увидимся после занятий, Райли.

Она уходит быстрее, чем я успеваю ответить. Я собиралась помочь ей, а вместо этого даже не попыталась вовлечь в разговор.

– Что на ней надето? – недоумевает Ви, глядя Фелис в спину. – В шторах меньше ткани, чем в этом платье.

– Будь с ней помягче. До приезда в Гамильтон ей пришлось очень нелегко.

– Не ей одной. Мне тоже пришлось нелегко, я рвала задницу, чтобы заполучить репутацию. Девчонке в хлопчатобумажном платье не место за этим столом. Не хочу быть стервой и знаю, что ты пытаешься помочь ей освоиться здесь, Райли, но либо сожги это платье и приодень ее, либо подумай, с кем еще она могла бы подружиться. Мы не должны менять правила ради нее или кого-либо еще.

Глава 5

Визг Клариссы разрезает стадион, и я крепче сжимаю ее щиколотку, а второй рукой придерживаю пятку. Ви держит с другой стороны, и по тому, как она стискивает зубы, становится ясно, что она очень злится, – Ви не любит работать в позиции базы^[7]. Впрочем, я тоже.

Размахивая руками в воздухе, Кларисса вновь визжит и шатается. Я расставляю ноги еще шире и напрягаю мышцы, чтобы не дать ей упасть. Она не может выполнить простой трюк уже шестой раз за сегодня, это никуда не годится.

– Перестань кричать, – цежу я сквозь сжатые зубы. – Соберись.

Вместо ответа Кларисса охает, нога дрожит от напряжения.

– К черту, давай вниз, – командует Ви.

Мы ловим ее за талию, цепкая ладонь Клариссы хватается за мое плечо, и подошвы ее кроссовок наконец-то касаются земли. Прижав ладонь к вздымающейся груди, она пытается отдышаться.

Тренер Кинни молча наблюдает за нами. Обычно чем дольше она молчит во время плохого исполнения программы, тем хуже придется, когда мы сдадимся и закончим. Когда я только вступила в группу поддержки, то жутко боялась Миранду Кинни. Она вызывала тревогу одним своим видом: худощавая женщина низкого роста, впалые щеки, короткие светлые волосы, а глаза всегда чуть прищурены, отчего морщин в уголках глаз больше, чем обычно бывает у сорокалетних женщин. И всегда опущенные уголки тонких губ. Увидеть улыбку миссис Кинни – большая редкость. Я никогда не видела, чтобы она носила женственную одежду, на ней чаще всего надет синий спортивный костюм с белыми вставками и вышитой на груди золотой звездой с буквой «N» – эмблемой Ноттингема.

– В чем дело? – наконец спрашивает тренер Клариссу.

– Простите, я слегка потеряла сноровку.

– Ты тренировалась летом?

– Я все лето провела в Канаде, ездила к отцу в Торонто, поэтому слегка отстала от девочек.

– Вопрос был в другом.

– Д-да, тренировалась пару раз в неделю. – Под пристальным взглядом тренера Кларисса опускает голову. – Может, раз в неделю.

– Растяжка никакая, дыхание слабое. Готова поспорить, что ты все лето развлекалась, пила, курила, бегала на свидания с мальчиками и вообще не занималась спортом.

– Звучит классно, – говорю я. Девочки тихо посмеиваются, но миссис Кинни, как обычно, не реагирует на шутку.

– Твои проблемы мы обсудим чуть позже, Луи Си Кей^[8], – отвечает она мне. Оценивающий колючий взгляд пробегается по моему лицу, спускается ниже и задерживается прямо под спортивным топом – на моей талии. – Расскажешь нам всем смешную историю о том, как за это лето ты наела спасательный круг на животе.

Все мои внутренности тут же сжимаются, а во рту появляется привкус жирных блинчиков со сладким сиропом. К горлу подкатывает тошнота. Обняв себя ладонями за талию, я пытаюсь спрятаться, потому что все внимание девочек теперь сосредоточено на моем животе.

– Ты больше не в команде, Кларисса.

– Но…

– Ты вытянулась в росте, стала слабой и потеряла сноровку. Такие нам не нужны. Мы готовимся к участию в конкурсе штата, и ни у меня, ни у команды нет времени на то, чтобы делать очевидные замечания и заново учить тебя, как работать в позиции флайера^[9].

Глаза Клариссы наполняются слезами, раскрыв пересохшие губы, она моргает в растерянности.

– Пара тренировок, и она снова будет в форме, – заступаюсь я. Стоящая рядом Ви постукивает пальцем по моей спине, молча прося не спорить с тренером. Подруга права, это бесполезно, можно лишь отхватить лишний раз.

– Продолжаем тренировку. За эту паузу и за лишний круг пробежки по стадиону поблагодарите Клариссу. – Тренер Кинни хлопает в ладоши, призывая нас продолжать тренировку, но никто не двигается с места.

Чуть помедлив, Ви первой решается побежать трусцой в сторону дорожки, следом за ней постепенно подтягиваются остальные девочки.

– Для тебя нужно особенное приглашение, Беннет?

Качнув головой, я оглядываюсь на плачущую Клариссу и, тихо сказав: «Мне жаль», бегу на штрафной круг.

Слова миссис Кинни о том, что я потолстела, стали выстрелом в голову моей самооценке. Я отказываюсь от ужина, несмотря на то что от запаха жареного стейка мой желудок призывно урчал. Открыв «Гугл», я изучаю статьи на тему правильного питания, содержание которых и так знаю дословно. В комментариях на форуме нахожу совет разнообразить рацион топинамбуром. Чем бы он ни был, он мне нужен.

Закрыв все вкладки, я встаю перед зеркалом и задираю футболку. Рельефный живот, который еще утром казался мне идеальным, теперь вызывает сомнения.

Чуть спустив резинку спортивных штанов, щипаю себя за бок – тренер Кинни права, нужно работать больше. А еще перестать тайком есть шоколадные батончики, которые я прячу под кроватью.

Как-то я сказала Ви, что если бы стала капитаном группы поддержки, то раз в три недели обязательно устраивала бы читмил^[10] и водила девчонок в закусочную «Пинки-Милки» втайне от тренера Кинни. Мы съедали бы по бургеру, брали на десерт мороженое и запивали бы все жирным молочным коктейлем. Это помогало бы не срываться и не поедать по ночам шоколадки, после которых ругаешь и винишь себя за слабость.

Почему во все сладости в мире не могут добавлять мед, на который у меня аллергия? Тогда шансы на срыв сократились бы в разы. И, черт возьми, какая же я слабовольная, потому что теперь могу думать лишь о том, как шоколад с нугой и взрывной карамелью тает у меня во рту.

– Слабачка и обжора! – Топнув ногой от безысходности и злости на саму себя, я выглядываю в окно. В комнате Сойера выключен свет, а значит, он еще в автомастерской.

Опустившись на колени, я достаю из-под кровати коробку с батончиками и спешно пересыпаю шоколад в шоппер. Натянув толстовку, спускаюсь на первый этаж.

– Я на вечернюю пробежку! – кричу я, надевая кроссовки.

– С шопером? – спрашивает мама, выглядывая из гостиной. – Я думала, что мы посмотрим вместе «Аббатство Даунтон». – И добавляет шепотом: – Думаю, Фелис будет приятно послушать речь с британским акцентом.

– Прости, сегодня без меня. На обратном пути хочу зайти в супермаркет и купить топинамбур. Ну и еще заскочу в мастерскую к Сойеру.

– Топинамбур? – переспрашивает она. – Что ты будешь делать с ним, милая?

– Честно говоря, понятия не имею. – Пожав плечами, наспех чмокаю маму в щеку и выхожу за дверь.

Дорога до мастерской обычно занимает десять минут пробежки, но в этот раз я управляюсь за пять, потому что бегу быстро, наслаждаясь тем, как горят мышцы. Поворачиваю и уже вижу вывеску «Беннетс фикс» на одноэтажном здании, обшитом красным сайдингом. Один из въездов закрыт металлическим роллетом, но из второго на улицу падает свет.

Тяжело дыша, я прохожу внутрь. Здесь, как обычно, пахнет бензином, машинным маслом и резиной, а из радио доносятся рок-хиты восьмидесятых. Еще ни разу не слышала, чтобы в папиной мастерской играла попса.

Сойер стоит спиной ко мне, согнувшись над двигателем машины со снятым капотом. Он крутит что-то гаечным ключом, а я не могу оторвать взгляда от напряженных мышц его спины. У меня пересыхает во рту то ли от бега, то ли от этой картинки, и приходится прочистить горло, привлекая внимание.

Не выпрямляясь, он поворачивает голову, и пряди темных волос падают на лоб.

– Пялишься на мою задницу, Гномик?

Только не смотри туда, Райли! Только не смотри на его задницу!

И все же я опускаю взгляд. Черт, никакой силы воли! Из заднего кармана черных джинсов Сойера свисает серая тряпка, перепачканная машинным маслом, а прямо за ней – самая сексуальная задница Нью-Джерси, а может, и всей Америки.

– Хотела лечь пораньше, но вспомнила, что не усну, пока не увижу ее, – сарказм спасает меня от неловкости, а смех Сойера говорит о том, что он не заметил в этой шутке долю правды.

В безответной любви к другу единственное оружие, которым ты можешь спокойно пользоваться, – это сарказм. Прибавьте к нему шутки с подкатами и восхищением – и это моментально отведет от вас любые подозрения.

Переведя дух, я подхожу ближе, рассматривая машину. «Додж» выглядит намного лучше, чем пару недель назад. Неотшлифованный корпус местами покрыт шпатлевкой, появились левое крыло и новая передняя дверца с пассажирской стороны. Пока нет бамперов, фар и консолей, но еще немного – и машина будет как новенькая.

Папа забрал этот убитый «Додж» за бесценок и отдал Сойеру для практики, сказав, что тот сможет забрать автомобиль себе, если приведет в чувство. Сойер занимается своей будущей машиной после закрытия мастерской, а заработанные деньги откладывает на запчасти, которые папа продает ему с большой скидкой.

Они с папой могут говорить об этой машине часами, даже не заметив, что все вокруг заскучали. Мне до безумия нравится, что они так близки. Когда нам было по двенадцать, родители Сойера и Зоуи развелись. Мой папа знал, что Сойер увлекается машинами, поэтому предложил ему прийти в мастерскую, чтобы помочь и немного отвлечься от семейных проблем. Мне казалось, это будет временное увлечение, но нет, Сойер загорелся починкой машин ровно столько же, сколько и музыкой, если не больше.

Хоть он и помирился со своим папой, а в прошлом году даже ездил вместе с Зоуи на День благодарения в Трентон, чтобы познакомиться с мачехой, Сойер говорит, что у него теперь два отца.

– Она выглядит намного лучше. Уже решил, какого она будет цвета?

– Черный, – отвечает друг, и я фыркаю.

– Что не так?

– Черный – это так скучно.

– А какой бы выбрала ты?

– Мой любимый.

– Я ни за что не покрашу машину в зеленый.

– Это не мой любимый цвет.

Цокнув языком, Сойер поднимает голову и демонстративно закатывает глаза.

– Я ни за что не покрашу машину в лаймовый цвет, Райлс. – Он делает акцент на слове «лаймовый», потому что абсолютно уверен, что все оттенки зеленого имеют только одно название. Не понимаю, как можно не видеть разницы? Ведь цвет лайма такой яркий, сочный, почти неоновый.

– Лаймовый «Додж», – произношу я с восхищением, которое Сойер совсем не спешит разделить со мной. – На самом деле я пришла не просто так.

– Знаю, – отвечает он, возвращаясь к работе. – Прибежала запыхавшаяся, ненакрашенная и пялишься на мой зад меньше обычного, на тебя это непохоже. В чем дело?

Сойер даже не подозревает, что часть шутки про задницу – чистая правда.

– Ты должен забрать это, – прошу я, похлопывая по висящему на плече шоперу.

Отложив гаечный ключ, Сойер выпрямляется и, достав тряпку из заднего кармана, вытирает руки. Он подходит, и мне приходится поднять голову, чтобы видеть его лицо. Я пытаюсь не задерживать взгляд на рельефных мышцах, проглядывающих сквозь прилипшую к животу футболку; стараюсь не смотреть на выглядывающую из-под воротника яремную ямку, поблескивающую от пота. Но выходит плохо.

Сойер вскидывает бровь:

– Так что у тебя там, Райлс?

– Кое-что, что я ни за что на свете не хочу отдавать, но нельзя, чтобы оно хранилось дома, потому что соблазн съесть слишком велик.

Он протягивает руку, но я не спешу расставаться с шоколадками. Стоит заявить официально: это самое болезненное расставание в моей жизни.

– Гномик? – В серых глазах отражается желание рассмеяться. – Черт возьми, да что там у тебя?

– То, что вредно и больше мне не нужно.

– Член Каллума?

Я срываю шоппер с плеча и хорошенько шлепаю им по его животу, но Сойер даже не морщится, а только смеется.

– Все, срочно забери это.

Он заглядывает внутрь сумки, и улыбка постепенно исчезает, а между бровей проступает хмурая складка. Я знаю, о чем он думает, поэтому тут же предупреждающе вскидываю ладони.

– Это просто способ не сорваться и не съесть все за ночь.

Положив сумку с шоколадками на крышу «Доджа», Сойер берет меня за руку и ведет к столу, заваленному кучей мелких запчастей. Надавив ладонями на мои плечи, мягко, но требовательно, он заставляет меня сесть на скрипучий стул, а затем опускается на корточки и сцепляет пальцы в замок.

На его ладонях темные разводы, а под ногтями собралась грязь от работы с машиной, но, несмотря на это, я, как и всегда, прихожу в восторг от красоты рук Сойера. Загорелые, сильные, с немного проступающими венами, и я совсем не буду против, если прямо сейчас он вдруг захочет коснуться моего лица или волос.

– Ты потерял лаймовую резинку, – говорю я, указывая на его запястье.

– Снимаю во время работы, чтобы не испачкать, – приподнявшись, Сойер достает из переднего кармана джинсов силиконовую резинку-пружинку для волос и тут же надевает на запястье.

Прошлым летом папа сделал маме подарок на годовщину свадьбы и снял домик на юге Тахо, недалеко от пляжа Риган. Мама была в восторге, а вот я не разделяла ее радость, потому что это означало, что мы с Сойером не увидимся две недели – для меня этот срок казался вечностью. Сойер сказал, что будет скучать, и стянул с моих волос резинку, пояснив, что она будет напоминать ему обо мне и не давать совершать глупости. Хотя самую главную глупость он тогда уже совершил – начал часто общаться со Стефани, которая липла к нему, как пыль на черную синтетику.

Когда я вернулась из поездки, Сойер разбил мне сердце, сказав, что серьезно влип в Стефани. Так что резинка не помогла, по крайней мере, мне.

В любом случае Сойер не вернул резинку. И, несмотря на то что прозрачный силикон уже заметно помутнел, он продолжает носить ее на руке как символ нашей дружбы.

– В чем дело, Райли?

– Говорю же, просто пытаюсь обезопасить себя от того, чтобы не съесть все за раз.

– Мне уже знакомы эти тревожные звоночки. Считай меня предателем, но я скажу твоим родителям, что, кажется, ты снова планируешь морить себя голодом до тех пор, пока не свалишься без сознания.

– Такое было всего один раз. Пожалуйста, не нужно делать из этого трагедию. – Ладони потеют, и я вытираю их о мягкую ткань спортивных штанов. – У меня просто выдался тяжелый день, а от стресса я всегда начинаю есть в два раза больше, особенно сладкое. Мне нельзя сейчас поправляться.

– Это выпускной класс, Райлс, весь год будет сплошным стрессом, как и следующий.

– Знаю. Я не забываю есть вообще, просто отказываюсь от сладкого. Будь я диабетиком, ты бы меня поддержал.

– Но ты не диабетик. Ты не знаешь меры, и я сейчас не про твою любовь к сладкому.

Сойер прав. Я не умею вовремя останавливаться. Если начинаю есть шоколад, то могу за раз съесть половину запаса. Если сажусь на диету, то на самую строгую, от которой появляется слабость в теле и болит желудок.

В прошлом году я грезила блистательным резюме для университета, поэтому сделала упор на учебу, дополнительные занятия и тренировки. Я чувствовала себя прекрасно, даже несмотря на то, что спала пару часов в сутки. Была так увлечена гонкой с самой собой за звание лучшей версии себя, что забывала поесть. Казалось, все идет хорошо, хотя близкие в один голос твердили, что я выгляжу как зомби.

Я сломалась в одну секунду. Прямо во время выступления на футбольном матче Ноттингема против школы Клифтона. Я была флайером, Ви и Бренда подняли меня, держа на вытянутых руках. Рядом взмыла Кларисса, и мы должны были взяться за руки, но ее ладонь вдруг начала рябить и уплывать все дальше. Лица зрителей на трибунах, свет прожекторов – все смешалось в смазанную картинку. Звон в ушах заглушил рев стадиона, в глазах потемнело, я прикрыла веки, а в следующую секунду проснулась в больничной палате.

Оказалось, я потеряла сознание, и только благодаря страховке девочек не сломала себе шею. Доктор сказал, что у меня физическое истощение организма, плюс авитаминоз. Тогда я наконец осознала, насколько далеко зашла. Меня до невозможности раздражает эта черта в самой себе. Я не знаю меры ни в чем, включая чувства к Сойеру. Надеюсь, нельзя получить истощение организма от безответной любви?

– Ты ведь понимаешь, что я не отчитываю тебя, Гномик? – Сойер спрашивает так осторожно, словно я буйный пациент психиатрической клиники. – Просто беспокоюсь. В чем дело на самом деле? Давай вместе поищем триггер.

Вздохнув, я сдаюсь.

– Клариссу выгнали из команды. А тренер Кинни сказала, что я потолстела. Совсем скоро выберут нового капитана команды, но Кинни ни за что не отдаст место кому-то со спасательным кругом на животе. Утром я ела блинчики с кленовым сиропом, да и летом налегала на шоколад и вишневую газировку больше обычного. Но я тренировалась, плюс утренние пробежки. Мне казалось, что фигура в порядке…

Сойер усмехается, и это заставляет меня нахмуриться.

– Ты в курсе, что нельзя с понимающим видом просить человека найти триггер и излить душу, а потом смеяться, как только он начинает говорить, придурок?

– Кинни – садистка и психопатка, если считает, что ты потолстела.

– Но она больше никому не сказала про спасательный круг на животе.

Сойер смеется уже в открытую, за что я толкаю его в плечо.

– Все знают ее манеру общения, Райлс, она либо мотивирует таким извращенным способом, либо ставит на место, когда кто-то перечит ей.

Я и правда получила замечание после неудачной шутки. Мне становится намного легче, но я вспоминаю свое отражение в зеркале, из-за чего сомнение все еще горит красной лампочкой в голове.

– Спасательный круг, – повторяет Сойер, качая головой.

– Знаю, что ты ненавидишь все эти девчачьи разговоры, но я сегодня смотрела в зеркало, и мне показалось, что бока появились.

В ответ он награждает меня скептическим взглядом. Раздраженно выдохнув, я подхватываю край толстовки и задираю ее, оголяя живот.

– Видишь?

Сойер с трудом отрывает взгляд от моего лица. Улыбка постепенно сходит с его губ, пока он медленно опускает ресницы. От его взгляда кожу начинает покалывать, а мышцы живота напрягаются сами собой.

– Ты серьезно? – Он протягивает ладонь, но пальцы вдруг замирают в дюйме от моей кожи. – Руки все еще грязные.

Сойер молча спрашивает разрешения прикоснуться. Мне остается только кивнуть, потому что если у него грязные лишь руки, то у меня абсолютно грязные мысли.

Теплая, чуть огрубевшая после работы в сервисе ладонь, касается моей кожи, и я изо всех сил сдерживаю резкий вдох, стараясь дышать как можно ровнее.

– Райлс, – едва слышно произносит Сойер, неспешно водя большим пальцем вверх-вниз вдоль моей талии, – ты права, у тебя невероятно толстые бока. Кошмар.

Рассмеявшись, я откидываюсь на спинку стула и опускаю толстовку. Сойер уже не касается меня, но кожа все еще горит в том месте, где только что была его ладонь.

– Прости за глупое нытье. Мне просто нужно было услышать, что все в порядке.

Сойер поднимается и тут же склоняется надо мной, в этот раз он уже не спрашивает разрешения перед тем, как обхватить ладонями мои щеки. Кончики пальцев невесомо касаются висков, забираются в волосы и скользят к затылку. Во взгляде нет и намека на улыбку, он даже как-то слишком серьезен.

Ох, боже. Обычно так начинаются все мои эротические сны.

– Хватит искать в себе минусы, – просит Сойер тихим, но строгим тоном. – К черту чужую критику, нельзя понравиться и угодить всем.

– Это прозвучит ужасно, но мне правда хочется нравиться всем. Абсолютно всем.

– Так не бывает, и ты это знаешь.

Из всего окружения только Сойер знает, что у меня проблемы с принятием настоящей себя. Люди думают, что я лучше, чем есть на самом деле, а я хочу соответствовать репутации, которую выстраивала годами.

– Перестань видеть собственные плюсы как минусы и убивать свою индивидуальность. – Он подхватывает прядь моих волос и легонько дергает, намекая, что я сменила цвет волос из-за того, что с самого детства ненавидела насмешки о рыжем цвете. – Ты красивая, смешная, сексуальная чирлидерша-отличница, которая читает дерьмовые книги.

– Ты сказал «красивая и сексуальная»? – с улыбкой повторяю я, пытаясь уйти от серьезной темы. – Мне нравится, когда ты говоришь мне комплименты.

– Я сказал, что ты читаешь дерьмовые книги. А еще у тебя бока толстые. И ты любишь самый уродливый цвет на свете.

– Покрасишь в него машину, чтобы я тоже могла считать тебя сексуальным?

– Хорошая попытка, но нет. – Поглаживая мою щеку большим пальцем, он приближается, собираясь чмокнуть меня в нос, и я едва сдерживаюсь, чтобы не приподняться на стуле. Тогда будет вероятность, что Сойер промахнется и попадет прямиком в мои губы.

Со стороны входа слышатся шаги.

– Сойер, ты здесь? – раздается голос Мишель.

Ну, конечно, они ведь собирались встретиться. У меня внутри словно гасят свет.

– Да, – отвечает он, не отводя от меня взгляд. – Я могу отменить все, если ты вдруг…

– Нет-нет, – я вскидываю ладони. – Я пришла только отдать шоколад, а в придачу еще и получила моральную поддержку. Так что я в плюсе.

– Райлс.

Ох, черт, наверняка Сойер думает, что я расстраиваюсь из-за слов Кинни, а не из-за того, что губы Мишель сегодня могут получить то, о чем я мечтаю уже очень давно.

– Мне пора, нужно заскочить в «Костко» и купить топинамбур.

– Топинамбур? – озадаченно повторяет он.

– Да. Почему все переспрашивают? Все в порядке, мне просто нужно было немного поныть. – Обхватив пальцами запястья, я отвожу его руки от своего лица и встаю со стула.

Мишель взмахивает в приветствии, и я машу в ответ. Под ее расстегнутым блейзером виднеется топ лаймового цвета, и от этого моя приветственная улыбка становится лишь шире.

– Отличный выбор. – Проходя мимо, я указываю на топ. – Это его любимый цвет.

– О, правда? – Она касается кончиками пальцев круглого выреза на груди.

– Да-да. – Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Сойера, который лишь с улыбкой покачивает головой. – Его возбуждает лайм.

* * *

Несмотря на то что у Сойера свидание с Мишель, я возвращаюсь домой в хорошем настроении. Разговор с ним слегка отрезвил меня и пошел на пользу.

Зайдя в дом, я вижу, что папа в гостиной заснул прямо перед телевизором. Мама громко разговаривает по телефону в кухне, и я заглядываю на секунду, чтобы помахать рукой и отметиться, что пришла до начала комендантского часа, за нарушение которого меня еще ни разу не ругали.

Дом – самое безопасное место на земле, где у нас с родителями выстроено тотальное доверие. Хотя когда я начала встречаться с Каллумом, папа стал переживать. Каллум ему не нравился, хотя я вообще не уверена, что папа хоть когда-нибудь одобрит мой выбор.

Узнав о начале наших отношений, мама сразу отвела меня к гинекологу, где мне выписали противозачаточные. Учитывая то, сколько у Каллума было девушек, я хотела получить от него справку, что он чист и не подарит мне венерический букет, но он так и не дошел до врача, поэтому таблетки я не принимала, и мы всегда пользовались презервативами.

Заметив свет из-за приоткрытой двери в комнату Фелисити, я останавливаюсь и стучусь перед тем, как заглянуть внутрь.

Лежа в кровати, Фелис читает книгу под тусклым светом прикроватной лампы.

– Ты так зрение посадишь. – Я указываю на выключатель. – Включить?

Поджав губы, она качает головой.

– Тогда уют пропадет.

– Тебя сегодня точно никто не обижал? – спрашиваю я, присаживаясь на край кровати.

Фелис тут же трясет головой, и я почему-то не верю ей. Закрыв книгу, она молчит, потирая шею над воротником сорочки, материал которой мне кажется грубым. Таким, который слегка натрет кожу и ее будет щипать во время горячего душа.

– Я не нравлюсь твоим подругам, да?

– Это не так.

– Ви смотрела так, что мне стало стыдно просто от того, что я существую.

Раскрыв рот, я делаю глубокий вдох. Боже мой, пока я сегодня за столом болтала с подругами о намазанных «Нутеллой» членах, Фелисити молча переживала сущий кошмар. Становится стыдно, что я даже не заметила этого.

– Боюсь представить, как тебе сложно здесь. И то, что ты рассказала о буллинге в твоей школе… Это ненормально и страшно. Мне жаль, что ты прошла через издевки. Но ты не позволяй никому заставлять тебя думать о себе плохо. Понимаю, как это сложно, у меня у самой с этим проблемы.

– У тебя? – удивленно переспрашивает Фелис.

– Ну, конечно. Я постоянно переживаю, что обо мне подумают плохо.

– Ни за что не поверю, что кто-то может подумать о тебе плохо. Ты ведь красивая. Оглянись, у тебя же идеальная жизнь, как в кино.

Моргнув, я показываю на себя пальцем и усмехаюсь:

– Идеальная жизнь? Может, со стороны так кажется, но на деле все далеко не так.

– Сегодня одна девочка сказала мне перед уроком, что я живу в доме королевы школы. Ты в группе поддержки, твой парень – капитан футбольной команды, квотербек, да еще и красавец. Все как в кино.

– Бывший парень, – поправляю я.

– И твой бывший парень чуть ли не дерется из-за тебя с твоим другом. У тебя есть подруги, хорошие отношения с родителями, они доверяют тебе и отпускают вечером гулять…

– Стоп-стоп! – резко перебиваю я. – Что значит: он чуть ли не дерется с твоим другом? Каллум и Сойер?

– Мне в библиотеке по ошибке выдали учебник по углубленной органической химии вместо неорганической, и я пошла менять его прямо во время урока. Рядом с парковкой увидела, как ребята разговаривали на повышенных тонах. Сойер сказал, чтобы Каллум держался от тебя подальше, они начали толкаться, но их быстро разняли.

Прикрыв веки, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться и перестать злиться. Сойер не продержался без конфликтов даже чертов день.

– Дерьмо. Учителей рядом не было?

– Нет.

– Спасибо, что рассказала.

По пути в комнату я пишу Сойеру СМС:

Райли:

Ты помнишь о том, что находишься на испытательном сроке у директора? Что произошло сегодня между тобой и Каллумом на парковке?

Упав на кровать, я постукиваю по покрывалу сжатым в ладони телефоном и смотрю в потолок, пересчитывая фосфорные звездочки, которые мама наклеила, когда мне было лет десять. Точно знаю, что на потолке их ровно тридцать две штуки, и успеваю убедиться в этом трижды перед тем, как приходит ответ.