Илюша
С того дня, когда я похоронила Алешу, прошел месяц. Ведь говорила мне старушка-странница, увидав Алешу, когда он был маленький: «Береги, мать, сына, он у тебя Божий человек». Не уберегла. А что я могла сделать? С малых лет учила его обращаться со спичками, с острыми ножами, плавать, прыгать с бревна на бревно, которые крутятся, как волчки, в весенней реке. Ну откуда мне было знать, что соседский мальчишка станет баловаться с отцовским ружьем и пуля угодит Алеше в сердце?
Как я прожила этот месяц, не помню. Наверное, спала, наверное, что-то ела, наверное, что-то делала. Не помню. Хуже всего было просыпаться утром. Горе, которое отступало во сне, снова наваливалось на меня.
За окном шел дождь, этот бесконечный осенний дождь. Нужно было встать со стула и пойти включить свет. А зачем? Нет, надо встать… Я подняла голову. У дверей стояла старуха. Что ей надо? Может, это нищенка? Нечесаная, одета как плохо: какой-то халат, а ведь на улице холодно. У меня есть старая шаль, надо отдать старухе. А покормить мне ее нечем. Может, хлеб остался? Как она сюда попала? Неужели я вчера вечером не закрыла дверь? Закрыла, вон же крючок накинут. Тогда как она зашла? Боже, да это ведьма! Она прошла сквозь стену. Надо что-то сделать. Закричать? Надо включить свет. Я встала и пошла к дверям – к выключателю. Старуха тоже зашевелилась. И тут я увидела, что это не старуха – это мое отражение в зеркале. Серое лицо, нечесаные космы, неправильно застегнутый мятый халат, босые ноги…
Все, хватит, делай что-нибудь или ты сойдешь с ума! Но как же я смогу жить одна, без Алеши?
Я должна родить сына! Эта мысль стала неотвязной. Меня не пугало, сумею ли я прокормить и вырастить его одна. Алешин отец не захотел взять на себя семейную обузу, и ничего – вырастила же я сына, хорошего, умного парня. Каким помощником он мне стал. Этим летом все дрова перепилил, переколол, зимой мерзнуть не будем… Ах, Алешенька.
С отцом ребенка проблемы не будет. В последнее время стал в нашем доме появляться полу-муж, полу-отчим. Мы его не неволили: не хочет переселяться насовсем – не надо, а придет – пусть остается.
Прошло еще два месяца. Желанная беременность не наступала. Врач-гинеколог сказала, чтобы мысль о ребенке я оставила: «У вас серьезные проблемы со здоровьем, запущенное воспаление придатков. И потом не каждая здоровая женщина в 42 года может родить ребенка». «Я должна родить сына. Лечите меня». «Тогда нужно ложиться в больницу». «Пишите направление». «Но ведь через неделю Новый год, приходите после праздника». «Не могу так долго ждать». Врач посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и выписала направление.
В больницу я пошла сразу же. Обычно в день приема лечение не назначали. Но я ходила за лечащим врачом по пятам, и он в конце рабочего дня прописал мне процедуры. В физкабинете медсестра уже собралась домой, но я уговорила ее сделать мне электрофорез. Вечером поставила укол и легла спать более-менее спокойной.
Весь месяц в больнице я вставала в шесть часов и садилась у физкабинета. В восемь утра первая принимала процедуру. Выпивала все до одной таблетки. Как только в коридоре раздавался голос медсестры: «Женщины, на уколы!», я первой была у дверей процедурной. Более аккуратной больной в отделении не было. Потом еще месяц после больницы я бегала в обеденный перерыв на уколы.
Весной я пришла вставать на учет. Врач, которая мне давала направление в больницу, уверенная, что мне никогда не родить, и сейчас не поверила. Правильно, срок был еще маленький, и ей трудно было определить. Но я-то точно знала, что ношу сына.
Через две недели она поставила меня на учет, сказав, что я – случай почти невероятный. По крайней мере, в ее практике такого еще не было: «Теперь наша главная задача – выносить». А это было непросто. Для подстраховки врач постоянно направляла меня в больницу, и из девяти месяцев половину я провела в стационаре.
То, что мальчишка у меня растет беспокойный, я поняла сразу. Ему не нравилось решительно все: что я ела, как ходила или лежала, особенно он не переносил жару. Он не давал мне ни минуты покоя. А с тех пор, как он начал шевелиться, пинал меня нещадно. Было такое впечатление, что внутри я вся в синяках.
Я постоянно урезонивала этого непоседу. Разговаривала с ним, рассказывала сказки, пела песни. И в такие моменты он утихомиривался. Вся палата надо мной смеялась. Девчонки молодые, глупенькие, откуда им было знать, что мы с сыном так хорошо понимаем друг друга.
Последний месяц перед родами я пролежала в больнице. Второй Новый год подряд на больничной койке. Врач в консультации по-прежнему боялась за исход беременности и, стараясь предотвратить преждевременные роды, направила меня в больницу. Я не возражала, хотя была уверена, что все теперь будет нормально, и я рожу сына 6 января – в сочельник. Так и лечащему врачу в стационаре сказала. Молодой доктор посмеялся надо мной: «Почему сына и почему именно 6-го? Полежишь у нас еще недельку. Может быть, под старый Новый год и произведешь кого-нибудь на свет».
УЗИ тогда еще не делали, и было простительно, что доктор не знал о моем сыне. Но я-то точно знала. Шестого января на обходе врач спросил, хитро улыбаясь, как я себя чувствую. Я сказала: «Сегодня к вечеру рожу». Он покачал головой: что, мол, с ненормальной разговаривать.
Скоро начались схватки. Родила я быстро и легко, почти как шестнадцать лет назад Алешу. Видимо, моему непоседе так надоело быть внутри мамки, что он поторопился выскочить на божий свет. Да так разорался! Мой палатный врач едва успел на роды, но ребенка принимал сам. Когда я спросила, как там мой сынок, все ли у него в порядке, врач только и сказал: «Ну, ты даешь!».
На другой день, в Рождество, день был ясный и морозный. Окна палаты покрылись узором. Мой сынуля, страшно голодный, сначала захлебывался молоком, а потом наелся и затих. Я, успокоенная – моя крошка рядом, – закрыла глаза. «Вот, Алеша, у тебя братик родился. Такой же, как ты, непоседа». «Береги его, мама».
Сейчас Илюша уже совсем большой, во второй класс пойдет. Правда, со школой у нас проблемы. В первом классе учительница выставила ему двойку по математике, говорит, не может решить даже простые примеры. Но дома мы решаем такие сложные задачи, сама их придумываю. Илюша ни за что не хочет делать то, что ему неинтересно. С трудом заставила его летом перерешать все примеры за первый класс, чтобы исправить двойку.
А какие сочинения он пишет! Сначала заметила, что он рассказывает мне незнакомые сказки. Думала, мультик по телевизору посмотрел. Говорит, сам сочинил. Уговорила его записывать сказки. Предложения строит очень грамотно, но ошибок… Думаю, это дело поправимое.
Объясняю учительнице, что Илюша – ребенок особенный. Его надо понять и принять его правила жизни. Показывала его сказки. Но она не верит, говорит, я сама сочинила, а его заставила переписать. «Вон сколько ошибок! Ему и по русскому надо ставить два». Может, его в другую школу перевести?
А живем мы втроем. Отец Илюши переехал к нам.
Я рада, что встретила тебя. Наверное, утомила своим рассказом. Вроде бы легко говорю о смерти Алеши, а где-то глубоко такая тоска засела. Только Илюша и отвлекает. Когда приходим с ним к Алеше на могилку, он стоит тихо-тихо, травку погладит, цветы польет. Говорит: «Как жалко, что я с ним не был знаком. Я бы его так любил».
Глава 18
Сослуживцы-невидимки
Районная газета и районное радиовещание были единым коллективом. Радиоорганизатор Ася Григорьевна Ахмадеева состояла в штате редакции «Красного знамени». Мои взаимоотношения с радио начались и закончились в школьные годы. Теперь занималась исключительно газетными публикациями, на радиостудии не была ни разу, с хозяйкой студии не пересекалась. Хотя один раз в год Ася Григорьевна в газете точно появлялась, когда перед Днем радио приносила статью о своих общественных корреспондентах. Но ведь должна же она два раза в месяц получать зарплату. Получала. И вообще раньше всех остальных работников редакции. Радиостудия находилась все там же, в здании почты, рядом с телефонной станцией. Бухгалтер редакции, Евдокия Георгиевна Шершнева, была совместителем, у нас работала на полставки. На почте было ее основное место работы. Наша машинистка, она же кассир, ездила к бухгалтеру за ведомостью и деньгами. Радиоорганизатор и сама бухгалтер получали зарплату прямо там, на почте. Кто бы первым из редакционных ни подошел к столу кассира, подписи Ахмадеевой и Шершневой в ведомости уже стояли.
Наверное, все бухгалтерские отчеты и документы редактор подписывал, заезжая к бухгалтеру на почту. Тем более, что жил он напротив. В редакции, в старом городе, ей появляться не было надобности. Так что я Евдокию Георгиевну никогда не видела. Вероятно, она была тихий скромный человек, никаких разговоров о ней никто не вел. И вдруг о нашем бухгалтере из уст в уста стали передавать потрясающую новость. Невероятный поворот в судьбе этой женщины лег в основу моего рассказа. На этот раз изменены фамилия, имя, профессия, место жительства героини. Но факты сюжет рассказа передает точно.
ВТОРАЯ ПОПЫТКА
Нину Петровну в поселке знали все. Она работала заведующей почтой, и к ней шли со всякими вопросами: не пришло ли письмо от сына, на какую газету подписаться, вовремя ли будет пенсия? Всегда спокойно, терпеливо объясняла старушкам сама, хотя на любой вопрос могли ответить почтальоны или кассир. За это ее и уважали – за вежливость.
В поселок Нина Петровна приехала еще совсем молоденькой с маленьким сыном. Специалист, с дипломом. Такие приезжали нечасто и в основном ненадолго. Отработают положенные три года – и след простыл. Нина Петровна осталась насовсем.
Поначалу посудачили бабульки – будь здоров. Почему без мужа? Не иначе – нагуляла парня. Потом откуда-то узнали, что был у Нины и муж, женились еще студентами. Да недолго прожили, бросил он ее. В городе – ни угла, ни родных, вот и приехала в поселок, где сразу обещали квартиру.
Узнали бабы, давай жалеть. Прикидывали, кто из холостых парней в мужья ей подходит. Но никто из поселковых судьбу ей не составил. Одни робели – городская. Другие были слишком нахальны, свататься приходили всегда навеселе и с бутылкой – выставляла за дверь.
Годы шли. Бабы начали бояться за своих мужей – а ну, уведет какого. Но ничьего счастья Нина Петровна не нарушила, по-прежнему жила тихо вдвоем с сыном. На приветствия поселковых всегда отвечала уважительно, называла по имени-отчеству, не гордилась. Но и с соседками на лавочке не сидела, не судачила. Уважали ее и за это.
Сына воспитывала в строгости. С мамолетства он ей во всем помогал, в школе учился хорошо, закончил институт, работать остался в городе, женился. Мать не забывал, на выходные частенько приезжал навестить то один, то с женой. Изредка и Нина Петровна бывала у него в гостях. Но вообще-то из поселка надолго никуда не отлучалась. Правда, с отъездом сына как-то потухла, вроде та же, а в глазах печаль.
И вдруг однажды увидели Нину Петровну на улице под руку с пожилым красивым мужчиной. И на другой день, и через неделю. Брат? Так чего с братом под руку ходить и почему он раньше ее не проведывал? Муж? Так где она его нашла, вроде не уезжала никуда в последнее время? Догадками терзались бабы недолго.
Однажды Курепиха увидела ее на улице одну – Нина Петровна шла на обед. Старуха поздоровалась и загородила дорогу:
– Нина Петровна, ты извини меня, старую, но больно любопытно: это что за мужчина с тобой все время? Уж не муж ли? – не удержалась, съязвила Курепиха.
– Муж, – Нина Петровна улыбнулась и вроде как помолодела.
– Уж не тот ли, что тебя с ребятенком бросил? – всплеснула руками старушка.
– Тот самый.
– Да как же ты его простила?
– Пожалела.
Был он самым видным парнем в нашей компании: высокий, веселый. Подружки все были в него влюблены. И когда он меня из всех выделил, какая я была счастливая! Позвал замуж, согласилась не раздумывая.
Беременная ходила тяжело, все время в больнице да в больнице. А когда сын родился, он уже у другой жил. Подружки говорили: красавица. Чуть не отравилась я тогда, только ради сына осталась на этом свете. Вроде и забыла его, а другого полюбить не смогла. Думала, значит, судьба такая – одной прожить.
Как-то вечером слышу: стучат. Сын среди недели не приедет, на работе. Открыла – он. Узнала сразу, хоть и не видела больше двадцати лет. Он на колени упал и плачет. «Прости, Ниночка, прости, Ниночка», – только и повторяет.
Наказала его жизнь сверх меры. У нас в семье он был богом, а там жена – царицей. Инженером зарабатывал мало, ушел в шахту рабочим. Разговоры были об одном – деньги, деньги. Уж вроде все в доме было, но всегда еще чего-нибудь не хватало. Дочь выросла похожей на мать, отцом так же помыкала. Заболел мой Николай, ноги отнялись. Пока лежал в больнице, еще ничего. А как вынесли приговор врачи – инвалид да из шахты пришлось уйти, отделили: вот твоя тарелка щей – и все. Каждый день куском попрекали, обидными словами изводили. Потом чемодан к порогу выставили.
А тут встретил как-то мою подругу, она и сказала, где живу. Говорил, что без надежды всякой приехал, просто, когда самого обидели, понял, как подло со мной поступил, и прощения хотел попросить. А я, как увидела его, на коленях, плачущего, так сердце защемило. И ведь никого, кроме него, я не любила.
С сыном поссорилась. Никогда голос на меня не поднимал, а тут кричит: «Он тебя предал, а как выгнали, приехал. Гони его». Я понимаю, ему обидно, что рос без отца. Сколько ребята его в детстве дразнили! Да у него теперь своя семья, своя жизнь.
А нам порознь – и мне и Коле – плохо. Так уж лучше вместе век доживать.
Глава 19
От перемены мест слагаемых сумма не меняется
Все, что не касалось сельского хозяйства и промышленности, будь любезен, заведующий отделом писем, бери на карандаш. На первом месте были школы. Кажется, для меня, вчерашней выпускницы, тема самая простая. Чем живет школа, известно. Сама с седьмого класса строчила в газету заметки о школьной жизни. Но вот здесь начиналась огромная разница. Раньше писала о том, в чем сама участвовала или видела своими глазами. Изложила ход событий на листке, запечатала в конверт и отправила в газету. Через некоторое время заметка с твоей подписью напечатана. Небольшая, а душу греет.
Теперь же надо было учиться овладевать интервью. Не как разновидностью информационного жанра, а как способом добычи материала. Начинающему корреспонденту непросто договориться с руководителями школ о встрече, составить вопросы и задать их так, чтобы получить исчерпывающие ответы. Может, было бы легче, если собеседниками были незнакомые люди. А тут на первое интервью пришлось идти в свою школу. Еще совсем недавно я была ученицей завуча средней школы Анны Павловны Пономаревой. У нас она преподавала астрономию. А вообще была математиком. Этот предмет вела у моих старших братьев. Они пугали меня, какая строгая Анна Павловна. До тех пор я на уроках отвечала на ее вопросы. Теперь я должна задавать вопросы. Как говорят математики, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Да, собеседники те же. Только от того, что мы поменялись местами, я не стала уверенной, как учитель, и робость ученицы никуда не ушла. Но деваться некуда. Материал, как школа готовит ребят к выпускным экзаменам после весенних каникул, я собрала. Непростое испытание ждало и в другой школе, где училась до восьмого класса. Пришлось задавать вопросы завучу школы имени Гагарина Анне Андреевне Петровой, моей учительнице немецкого языка.
После окончания школы у моих одноклассников началась своя взрослая жизнь, некоторые вообще уехали из города. Если с кем-то встречалась, то случайно. Вот такой случайной была встреча с одноклассницей на весенней улице. В школе у нас не было дружеских доверительных отношений, но я была рада видеть ее. И поделилась главной на тот момент заботой – тем, что я боюсь начальников, которым приходится задавать вопросы, и каждый раз с трудом преодолеваю тревогу и страх. Одноклассница меня не поняла, ведь в школе я была командирша-комсорг.
Следующее интервью в той же моей средней школе было радостным и легким. Мы беседовали со школьным библиотекарем Тамарой Яковлевной Галкиной.
Когда в девятом классе первый раз пришла в библиотеку новой для меня школы, Тамара Яковлевна огорошила тем, что завела разговор о моих старших братьях. Оказывается, она хорошо помнила не только их имена, но и чем отличились в школе, с кем дружили, куда поступили учиться. И спрашивала, что да как у них сейчас. А ведь мои братья окончили школу давным-давно, если учесть нашу 6-8-летнюю разницу в возрасте. Как потом выяснилось, она прекрасно помнила всех братьев и сестер других моих одноклассников, и не только родных, но и двоюродных-троюродных. Если учесть, что библиотекарь работала в школе больше десяти лет, получается, тысячи школьников были ее читателями, и обо всех она была осведомлена. Удивляла не только память Тамары Яковлевны, но и ее интерес к жизни учеников. В библиотеке всегда было полно ребят всех возрастов. Сюда приходили не только за книгами, но и просто так. А старшие школьники – еще и за житейскими советами. Вопросы ей можно было не задавать, она и так понимала, если подружки поссорились или мальчишки подрались.
Уже работая в редакции, узнала, что Тамара Яковлевна бралась за всевозможные общественные дела. Одно из них – каждый год оформлять подписку на газеты и журналы для всех педагогов школы. Тогда это называлось «общественный распространитель печати». В нашей редакции почему-то было не принято говорить о своей работе в профессиональный праздник – День печати, который отмечался 5 мая. А вот отдать должное тем, кто печати помогает, считали необходимым. Поэтому я и пошла за интервью к лучшему распространителю печати района Тамаре Яковлевне Галкиной. Она понимала свое общественное поручение намного шире, чем просто оформлять подписку коллегам. Библиотекарь, читая много периодики и книг по долгу службы, видела недостатки в оформлении, в качестве бумаги внутренних блоков и обложек журналов. Свое мнение излагала в письмах в редакции этих изданий. И ее мнение учитывали.
Мы беседовали с Тамарой Яковлевной долго. Разговор вышел далеко за рамки темы, очерченной статьей о ней. Она видела во мне уже не ученицу, а взрослого человека серьезной профессии.
И уж совсем легко мне было общаться с молодыми учителями, которые только приехали по распределению в наш город. Мы были почти ровесниками: разница в возрасте 3—4 года – не в счет. С выпускниками пединститутов познакомилась на августовской учительской конференции. Школы пополнили учителя математики, русского языка и литературы, иностранного языка, биологии, географии из Курского пединститута, Пятигорского института иностранных языков. Уж явно на юге, рядом с домом, было бы комфортнее. Оказалось, все просто. Время романтиков еще не закончилось. Молодых влекли просторы Советского Союза, а характер и силу воли хотелось испытать там, где потруднее.
Глава 20
Первая командировка
В первые месяцы работы в отделе писем все темы моих публикаций крутились вокруг Усолья. О командировках пока думать не приходилось. Во-первых, надо было разгрести завал с письмами. Во-вторых, по время больничных и отпусков Тони Путько я без разговоров садилась на рабочее место ответственного секретаря. В первую командировку смогла поехать только в июне.
Мне предстояло написать о культуре села. И не ближнего от Усолья, куда при желании можно дойти пешком. Было выбрано село на окраине района – Верх-Кондас. Выбрано не мной. Наставления перед поездкой дала мне начальник управления культуры Дина Васильевна Вяткина.
Первая командировка была путем в неизведанное. Ни в одном населенном пункте района я до сих пор не была. Разве что можно засчитать поселок Лысьва, где я пятиклашкой отдыхала в пионерском лагере. Но за территорию лагеря детей не выпускали, а купаться на Каму водили строем. Так что поселка лесозаготовителей я так и не узнала. Пожалуй, в центре Москвы, где бывала не раз, ориентировалась лучше, чем в своем районе.
Конечно, в первую командировку юную корреспонденту одну не отпустили. Поехали вместе с корреспондентом отдела сельского хозяйства Александрой Бурмакиной. Прежде всего, это была командировка Саши, меня к ней пристегнули дополнительно. Был разгар лета – конец июня. Белые ночи, тепло – самое комфортное время для путешествия. Рядом с водителем редакционного ГАЗика, Василием Степановичем Шляпиным, естественно, сидела Бурмакина. Я с заднего сиденья в промежуток между двумя головами пыталась рассмотреть дорогу через лобовое стекло. Дорога была еще та. Асфальта не видела даже центральная улица Усолья. Что уж говорить о проселочных дорогах до дальних деревень. Наш водитель, похоже, знал их все, хотя на дорогах не было ни одного указателя. Ему были знакомы все взгорки и низины, заполненные водой. Водитель не сбавлял скорость перед кочками и ямами. Трясло так, что береги голову. Ладно, если ударишься о тент брезентовой крыши. А если о металлическую стойку звезданет? Хотя до Верх-Кондаса около 50 километров, ехали мы по бездорожью довольно долго. Справа и слева стеной стоял еловый лес. Теперь я уже разглядывала деревья в боковые стекла. И пропустила момент, когда водитель резко затормозил, машина встала, как вкопанная. Я чуть не перелетела к моим попутчикам на переднее сиденье. Лось. Хозяин тайги недолго мешкал, рванул в чащу. До этого времени ни одного зверя не видела в наших лесах, хотя с раннего детства каждое лето ходила за ягодами и грибами.
В Верх-Кондасе первым делом отправилась в библиотеку. Заведующей была моя ровесница: Валя Устинова год назад окончила школу. Мы с удовольствием общались. Она рассказывала о самых активных читателях. Один из них как раз был в библиотеке. Молодой пастух Николай Федосеев получил редкий выходной и набирал большую стопку книг. Когда еще удастся выбраться с выпасов в село?
Заведующая сельским Домом культуры Анна Новикова была чуть постарше Вали. Похоже, они приятельствовали, да и как иначе, если в деревне всего два культурных учреждения. Заведующая воспользовалась тем, что летом жители села редко бывают в Доме культуры, затеяла ремонт, сама добывала материалы, сама красила. Однако культурная жизнь не затихла, агитбригада выступала в поле и на фермах. На таких концертах пела и Валя.
К вечерней дойке мы поехали с девчатами на ферму. Такое количество коров моему взору представилось впервые. У нас в городе на частных подворьях держали коров. Иногда с одноклассницей ходила вечером встречать ее буренку из стада. Но в том стаде было десятка два коров. А тут длинное-предлинное помещение, и коров столько, что не пересчитать. Мы не стали мешаться под ногами у доярок и скотников, раздающих корма животинкам. Да и цель визита на ферму была другая – культурная. Проверить и обновить наглядную агитацию в конторке, она же актовый зал. На ферме также была передвижная библиотека. Существовала и такая форма продвижения знаний и культуры в массы. Библиотека часть книжного фонда доставляла непосредственно к рабочим местам своих читателей. Как только желающие всю передвижку перечитают, фонд обновлялся.
Мое общение с Валей и Анной было приятным. Блокнот быстро заполняли записи. Расстались душевно. Дорога домой всегда кажется короче. Мне показалось, что и ухабы не такие тряские. Въехали в Усолье, когда было еще светло. Июньский день долог.