Глава 11
Я уложила Жанну спать одетой. Она долго не могла заснуть и задавала кучу вопросов: почему им с Фернандо сегодня не разрешили играть во дворе? кто те рыцари, что приехали в замок? почему у нашей двери опять стража?
С большим трудом мне удалось, наконец, ее убаюкать. Затем, поднявшись с постели, я подвесила котелок воды над огнем в камине и принялась готовить сонное питье для стражников. Я знала по именам всех обитателей замка, поэтому уговорить их подкрепиться чашей грога не составило бы труда.
Выполнив самую неотложную часть подготовки к побегу, я занялась более мелкими деталями. Мне придется переодеться в мужское платье, Жанну я спрячу под плащом, так что вещей мы брать с собой не могли, да, в общем-то, при нас и не было ничего такого, о чем стоило жалеть. С того времени, как меня с дочерью перевезли из мельничьей башни в замок, все наши вещи вернули, за исключением драгоценностей. Оно и понятно – будь драгоценности у меня, я могла бы кого-нибудь подкупить. А так оставалось всецело положиться на милость Филиппа.
У меня не было причин ему не верить. Я всегда знала, что ему небезразлична, к тому же наша прошлая связь позволила мне узнать его достаточно близко, чтобы быть в состоянии предсказывать его возможные поступки. Он сдержит слово и поможет мне, защитит в случае необходимости. А после услышанного в коридоре я отчетливо сознавала, что такая необходимость может возникнуть.
Если братья Иерра обнаружат нас в составе каравана, они, не колеблясь, приведут в исполнение свою угрозу сбросить меня в пропасть. И, как знать, может, и Жанну… Я покрылась холодным потом. Имею ли я право так рисковать? Стоит ли этот шанс такой угрозы? Как долго можно скрывать присутствие ребенка? Тем более такого активного, как Жанна? Перед побегом я могу дать ей сонное питье, но путь предстоит неблизкий, по опасной горной дороге. Рано или поздно ее заметят. Что тогда?
Я попыталась представить себе, что будет. Филипп и его люди станут защищать меня, Антуан встанет на сторону брата, и, может быть, барон Касильяс – мне он показался более совестливым и справедливым, чем другие. Хотя, как знать?
Братья Иерра и барон Морган… эти пойдут на все, вплоть до столкновения. И не пощадят ни меня, ни мою дочь. Я не знала, с кем из них больше воинов, и не могла сказать, на чьей стороне окажется численный перевес.
И потом, не стоит забывать про дона Алонсо. На сей раз мое отсутствие обнаружат очень быстро, даже несмотря на то, что стражники будут спать глубоким сном. Погоня настигнет караван, и тогда уж точно станет известно о нашем местонахождении, если даже оно не обнаружится раньше. Одна из сторон получит подкрепление, и это будет не Филипп.
Если нам и удастся благополучно покинуть Эль Горра, то только чудом. Господи Иисусе, святые Жанна-Воительница и Жанна-Заступница, я знаю, что не имею права просить, но… я опустилась на колени и прочла молитву.
На душе стало спокойнее. Я прилегла рядом с Жанной, но сон не шел ко мне. Я думала о том, как это будет. Мы с дочерью возвращаемся в АльмЭлис – снова в своих стенах, снова под надежной защитой. Дон Алонсо ничего не сможет сделать – ведь тот монах умер, а без свидетеля доказать ничего нельзя. Церковь так легко не признает своих ошибок. Если только нам удастся выбраться, мы спасены.
Удастся ли? И снова в моей голове замелькали варианты возможного развития событий, один страшнее другого. Я могу рискнуть собой, но Жанной… Нет ничего, что стоило бы дороже ее жизни. Может, оставить ее здесь и бежать одной? В конце концов, я точно знаю – дон Алонсо не причинит ей вреда. Но такой побег бесполезен – у него в руках останется все самое дорогое для меня, и он сможет ставить любые условия. Нет, это не выход.
А если мы останемся обе, если не воспользуемся сегодняшней возможностью? Рано или поздно, дон Алонсо «решит этот вопрос». Что обещал он сделать со мной тогда, в мельничьей башне? Запереть в темницу или отправить в монастырь. Что ж, все возможности для этого у него есть – в Эль Горра предостаточно подвалов и, насколько я помню, их с доном Диего тетушка все еще аббатиса в обители Святой Жанны. В лучшем случае, меня ждут монастырские стены, в худшем – одно из обширных замковых подземелий. Как только дон Алонсо поймет, что королю с канцлером безразлична моя судьба, он примет решение.
А Жанна? Как он сказал тогда – «о ней позаботится ее отец». Вот только позаботится ли он? И рискнет ли дон Алонсо отпустить возможную претендентку на наследство его сына? Скорее всего, он не причинит ей вреда, возможно, тоже передаст в монастырь на воспитание, но что ждет ее дальше? Монашеский покров? Не такая уж плохая участь для незаконнорожденной, скажут многие. Но мне от этого не легче. Я – ее мать, я должна попытаться. Моя девочка заслуживает большего.
Всю ночь я металась без сна, взвешивая бесконечные 'за' и 'против'. С первым петушиным криком, вторя ему, донесся голос часового на донжоне – это означало, что пришло время смены караула. Я поставила на огонь котелок с порцией грога, не забыв плеснуть сонного зелья.
Вскоре у дверей раздался шум, означающий, что моя охрана сменилась. Я постучала в дверь с внутренней стороны. Игнасио, мой почти бессменный охранник в последнее время, открыл.
– Холодно? – спросила я.
– Пробирает до костей, синьора, – кивнул он.
– Вот, держите, погрейтесь, – я протянула им по чаше.
– Благодарю вас, синьора, – ответили оба моих стража.
– Мне можно выходить? – поинтересовалась я.
Игнасио покачал головой:
– Дон Алонсо велел не выпускать вас, пока все гости не разъедутся.
– И когда же они разъедутся?
– Да вроде должны сегодня, так что не волнуйтесь, это ненадолго.
Моей задачей было заговорить их до тех пор, пока зелье не подействует, чтобы дверь осталась незапертой. Я успешно осуществляла свой замысел, но тут неожиданно появился третий и совершенно лишний в эту минуту страж.
– Игнасио, капитан Бернардо зовет тебя, – приблизившись, сообщил Пабло.
Игнасио широко зевнул:
– Спать бы сейчас, а не выслушивать приказы Бернардо.
Я взяла чашу и хотела вновь ее наполнить, но тут дверь за мной со стуком захлопнулась и, скрипя, задвинулся засов. Пабло явно недолюбливал меня, мягко говоря. Я снова постучала.
– Чего вам?
– Хотела дать вам горячего грога, – ответила я.
– Не нужно мне ничего, – пробурчал через дверь Пабло.
Битва проиграна, поняла я. Уже через полчаса замок проснется, и будет поздно. Если до этого люди Филиппа не найдут меня, а они не найдут, потому что понятия не имеют о расположении покоев в замке, о побеге можно забыть.
Как на иголках просидела я на постели следующие минуты, прислушиваясь к звукам пробуждающегося замка. Когда откуда-то снизу донесся одновременный топот множества копыт, я вздохнула, вылила грог с сонным зельем в очаг, от чего огонь вспыхнул еще ярче, затем легла на постель и крепко прижала к себе Жанну.
***
Хорхе потом сказал, что, когда они с Пабло отворили дверь, то нашли нас с Жанной спящими. Как и одного из стражников у двери и Игнасио в караульной. Что подумали об этом внезапном приступе сонливости Хорхе и дон Алонсо, мне осталось неизвестно. Утром следующего дня мне вновь, как ни в чем не бывало, разрешили выходить.
Все это время я провела в размышлениях о том, что же делать теперь. В конце концов, я многократно взвесила «за» и «против» всех пришедших на ум вариантов и решилась. Мне нужно поговорить с доном Алонсо.
Я начала искать подходящий случай, когда у него будет более-менее хорошее расположение духа.
Случай представился неожиданно:
– Вы уже несколько дней ходите за мной по пятам. Может, скажете, что вам нужно?
– Мне нужно поговорить с вами.
– Что ж, я тоже хотел поговорить с вами, – ответил дон Алонсо.
Следуя за ним, я поднялась на крепостную стену. Обернувшись ко мне, он произнес:
– Говорите.
– Как вы себя чувствуете?
В ответ он сделал нетерпеливый жест раненой рукой.
– Как обычно. Переходите к делу.
– Сначала скажите вы, – улыбнулась я.
– Боитесь раньше времени раскрыть свои планы?
– Я – ваша пленница и поэтому изначально нахожусь в наименее выгодной позиции, – я снова улыбнулась в ответ.
– Не нужно кокетничать со мной, мадам, – резко ответил дон Алонсо, давая понять, что мои женские уловки ни к чему.
Я перешла к делу:
– Что вы сделали с теми стражниками?
– С какими? – ехидно спросил дон Алонсо, и я поняла, что отчасти была неправа, назвав его болваном.
– С теми, кто не заметил, как я вышла за ворота, – изобразила я полное непонимание намека.
– Перевел на охрану рудников.
– Вы обещали их не наказывать.
– Я не наказывал. Просто перевел туда, где от того, насколько хорошо они выполняют свои обязанности, зависит их жизнь. Это научит их быть внимательнее.
– В отличие от вас, мадам, я привык выполнять свои обещания, не прибегая к каким-либо уловкам, – припомнила я ему его же слова.
– И в чем уловка? В том, что я не могу доверить безопасность замка и его обитателей тем, кто однажды уже не оправдал доверия? – парировал дон Алонсо.
– Вы никогда и ничего никому не прощаете? – с моей стороны это было скорее утверждение, чем вопрос.
Дон Алонсо усмехнулся.
– Всепрощение – роскошь, которой более всего добиваются те, кого есть за что прощать.
– Очевидно, себя вы считаете безгрешным?
– Мадам, я не понимаю, вы хотели поговорить о нимбе вокруг моей головы?
– Нет, я хотела узнать, насколько крепко вы держите слово.
Брови под острым углом взлетели вверх.
– И что? Вы удовлетворены результатом проверки?
– Нет. У меня есть еще один, последний вопрос.
Дон Алонсо продолжал наблюдать за мной с ироничным любопытством:
– Задавайте.
– Хайме.
– Вас интересует, обезглавил я его, четвертовал, высек или отправил на рудники?
– Вообще-то, да.
– В таком случае, спросите у него сами. Через неделю он возвращается с караваном из Ордении. Это все?
– Не совсем, – я вдохнула поглубже, выдержав паузу, перед тем как перейти к сути. – Вы уже однажды говорили о том, как намерены со мной поступить. Тогда у меня еще были кое-какие надежды и иллюзии, которых нет теперь. Я не знаю, что вы выберите в качестве достойной кары, но в любом случае прошу вас позаботиться о том, чтобы Жанна была передана моим родным.
– Кому именно вы хотите, чтобы я передал Жанну?
– Моему брату Жаку, он приезжал сюда зимой, вы его, наверное, видели.
– Можете не волноваться, я выполню вашу просьбу.
– Без уловок? – я позволила себе хамство, потому что это было слишком важно для меня.
– Без уловок, – подтвердил дон Алонсо.
Я поблагодарила его, ободренная тем, что он согласился, вот так, сразу.
– И еще… я хотела…
– Зная вас, можно было догадаться, что одной просьбой дело не ограничится, – насмешливо заметил дон Алонсо.
– Прошу вас, дайте мне договорить. Не думайте, что мне легко сказать то, что я собираюсь.
В ответ он промолчал, показывая, что готов меня выслушать.
– Мне кажется, всем уже довольно скандалов. И вам, и мне. Вы можете запереть меня в монастырь, уличив в супружеской неверности. Можете обвинить в суде. Но что-то мне подсказывает, вы предпочли бы обойтись без очередного ярмарочного представления. Поэтому я решила рискнуть и поговорить с вами. Я могу принять постриг сама, по собственному желанию, и тогда скандала не будет. Но, вы правы, если думаете, что я поставлю свое условие.
– Какое же?
– Жанна останется вашей дочерью. Не перебивайте, дайте мне договорить, – добавила я, хотя он не успел ничего сказать. – Вы прекрасно знаете, какая судьба ждет незаконнорожденного ребенка. Тем более девочку. Она – чудесный ребенок, и ни в чем не виновата. Виновата я. Видит Бог, я хотела иметь детей в браке, но Господь послал мне свой дар, когда посчитал нужным. Король действительно ее отец. Я надеялась, я все делала, чтобы он полюбил ее. Вы же сами видите, как она тянется к вам, к любому мужчине, готовому взять ее на руки…
Я задохнулась от слез, и, отвернувшись, пыталась успокоиться. Мне нелегко было вслух сказать то, что я боялась признать даже наедине с собой.
Солнце уже клонилось к закату. Постепенно я успокаивалась, предоставив ветру осушать мои слезы. Дон Алонсо молча стоял за моей спиной. Наконец, я повернулась к нему и спросила, понимая, что продолжать говорить я не могу:
– Что вы хотели мне сказать?
Он окинул внимательным неспешным взглядом ломаную линию горизонта и так же неспешно произнес:
– Я хотел бы быть уверен, что во время моего отсутствия никто не заболеет, не заснет странным сном и не сбежит из замка, – он перевел взгляд на меня и продолжил: – Вы можете дать мне такую гарантию, мадам, или мне придется запереть вас на время отъезда?
Я склонила голову, признавая поражение.
– У меня нет выбора, и вы это знаете. Вам нечего опасаться, даю слово.
– Без уловок? – совершенно серьезно спросил он.
– Без уловок, – улыбнулась я сквозь слезы.
Глава 12
С первой проклюнувшейся зеленью, дон Алонсо поехал осматривать свои владения.
Из немногих растений, которые скудно зазеленели на склонах, почти все были мне не знакомы. Я с любопытством наблюдала за Хосефой, чистившей коренья на кухне и кидавшей их в бурлящий котел. Признаться, вкус у похлебки получился не самый приятный, но я заставила детей вычистить миски до донышка. Больше мне понравился салат из побегов молодого кустарника, их нарезали и ели сырыми.
Начался сезон гроз. С уходом большей части мужчин, ворота замка наглухо заперли, и проходящие караваны можно было лишь разглядывать с крепостной стены, когда они шли по дороге или когда останавливались в специально построенном помещении под стенами замка, которое к весне успели подготовить и починить.
Днем было уже тепло, и я достала наши с Жанной домашние летние платья. Приятно было почувствовать себя нарядными, я распустила Жанне волосы, и Фернандо сказал, что мы обе очень красивые.
***
Мужчины вернулись в конце июня, загорелые и обветренные. К тому же дон Алонсо сбрил бороду, так что издалека я его даже не узнала. Они привезли запасы провизии, холсты, Фернандо получил обещанный меч и маленького пони, а Жанне достались золотые браслеты.
Теперь в замке постоянно толклись посторонние, и донья Хуана целыми днями пребывала в тревоге, как бы чего не пропало, и ежевечерне призывала всех проявлять бдительность.
Дон Алонсо молчал. По возвращении он ни словом не обмолвился о нашем последнем разговоре. Что до меня, то мне и вовсе не хотелось торопить события и переезжать в монастырь. Конечно, это не столь далеко от Эль Горра, и пейзаж, скорее всего, будет уже привычным, но там не будет моей дочери, а я навсегда потеряю свободу и погружусь в молитвы. Видит Бог, я никогда не чувствовала себя предназначенной для монастырской жизни, и уж тем более готовой к ней. При мысли о предстоящем, мне становилось страшно. Поэтому, видя, что дон Алонсо избегает меня, я тоже не стремилась попадаться ему на глаза.
***
Фернандо так увлекся своим мечом и пони, что Жанна надулась и, присоединившись ко мне, деловито сновала по кухне и погребам, укладывая провизию. Впрочем, через несколько дней Фернандо надоело быть одиноким рыцарем, и он появился на кухне, сначала молча, наблюдая за нами, а потом попросив: «Тетя Лиса, налейте мне меда». Через пару минут они с Жанной, перепачканные до ушей медом, помчались играть во дворе.
Вечером, выглянув во двор на звуки свирели, я увидела несколько танцующих пар. Старик, игравший какой-то горский танец, сидел на камне у стены, а рядом с ним пританцовывали Жанна с Фернандо. Мелодия была немного печальная, но ритмичная, и Жанна уже уверенно двигалась, теребя за руку неуклюже топтавшегося кавалера. Те, кто не танцевал, усевшись вдоль стен, смотрели и слушали.
Двор постепенно заполнялся людьми. Посредине зажгли костер. В летних сумерках он весело потрескивал, и далеко разносившаяся мелодия звучала как-то по-особенному.
Заметив меня, Жанна помахала мне рукой и, подтащив ко мне Фернандо, сказала:
– Мам, ну хоть ты научи его танцевать, я уже устала.
Фернандо от усердия высунул язык, у него уже начинало получаться, когда он на мгновение замер, увидев, что Жанна, не теряя времени даром, нашла себе другого кавалера в лице Додо.
– Давай, Фернандо, вот так, а теперь в другую сторону, вот, у тебя уже получается, – подбодрила его я.
От обиды он пыхтел и все время норовил повернуться в ту сторону, где кружилось Жаннино платьице.
А моя красавица дочь, оставив Додо, решила опробовать свои чары на более взрослых кавалерах и вела в круг танцующих дона Алонсо. Фернандо еще несколько мгновений наблюдал за ней, топчась на месте, потом вырвал из моей ладони свою, подбежал к Жанне, схватил за руку и повернул к себе. Жанна, опустив глазки, кротко как овечка, принялась танцевать, больше не пытаясь подыскивать других кавалеров.
Мне неудобно было стоять одной среди танцующих, я посмотрела на дона Алонсо и, к моему удивлению, он протянул мне руку:
– Прошу вас, мадам.
Этим вечером я перетанцевала много разных танцев, знакомых и незнакомых. Люди веселились, празднуя окончание зимы, победу над болезнью и просто хороший летний вечер.
Когда Жанну и Фернандо сморил сон, дон Алонсо помог мне отнести их в постель. Уложив спящего Фернандо, я забрала у него Жанну и спросила:
– Что у вас опять с рукой?
– Ничего особенного.
– Ничего особенного произошло во время столкновения на границе вашего графства? – я укрыла детей одеялом.
– В последнее время Хорхе стал не в меру болтлив.
– Я не слепая, и даже если бы Хорхе не сказал мне о столкновении с беглыми каторжниками, я бы не знала причины, но не следствия.
– Вы наблюдательны.
– Можно я посмотрю?
– Это просто рубец, и он уже зажил.
– И все же.
Дон Алонсо развязал шнуровку на рукаве дублета и закатал рукав рубашки. Рубленую рану прижигали, чтобы избежать заражения. Все было сделано грубо, просто, надежно, как это принято у воинов. Выше, на предплечье виднелся почти затянувшийся след его ссоры с доном Диего. На всякий случай я лишь промыла рану и наложила повязку, пропитанную успокаивающим настоем.
– Дон Алонсо, вы могли выбирать между Эль Горра и Альтамира, почему вы выбрали Эль Горра? – спросила я, накладывая повязку.
– Потому что это мой дом. И дом моих предков.
– Но ведь Альтамира тоже дом ваших предков. И, сказать по правде, не в пример более роскошный.
– Эль Горра мне дороже. Это единственное место, где я хочу жить.
– Да, я понимаю, я чувствую то же по отношению к АльмЭлис. Для меня он почти часть меня самой. То есть я не имела в виду, что поэтому… просто я хотела сказать, что он дорог мне, так же как вам Эль Горра… Я просто это сказала, без всякого умысла, – закончила я, запутавшись в объяснениях.
– Откуда вы знаете, что у меня была возможность выбора? – спросил дон Алонсо.
– Дон Диего как-то рассказывал о вашем уговоре.
По лицу дона Алонсо пробежала едва уловимая тень.
Я сказала:
– Наверное, если бы я была мужчиной и сделала то, что сделала, вы бы убили меня.
– Если бы мужчина утверждал, что сочетался со мной браком… даже не знаю, что бы я сделал, – озадаченно произнес дон Алонсо.
Я рассмеялась.
– Вы очень похожи на свою дочь. Точнее, она на вас очень похожа. Вы смеетесь одинаково. А когда ваши маленькие хитрости выплывают наружу, обе опускаете глаза долу с невинным видом.
– Вы пристально за мной наблюдаете. Боитесь, что я отравлю кого-нибудь или наведу порчу на ваш гарнизон? – улыбнулась я.
– В отношении вас я больше не берусь делать никаких предположений.
– А мне кажется, наоборот, в отношении меня вы с легкостью предполагаете все самое дурное, не беретесь только предполагать хорошее.
– Хорошее в вас тесно переплетено с дурным.
– Как в любом другом человеке, – я закрепила повязку и помогла ему зашнуровать рукав. – Ну вот. Еще несколько дней вы не сможете свободно двигать рукой, но болеть будет меньше.
– Да, но дурное в вас мне невыносимо, – резко сказал дон Алонсо.
Вошла донья Хуана посмотреть, как спят дети, и, убедившись, что все в порядке, мы с ней плотно задернули занавеску.
***
Поутру, проходя по террасе, я услышала веселую болтовню челяди.
– Нет, она, конечно, красивая, но она все время перечит синьору. Донна Изабелла никогда так не делала… – по голосу я узнала Хуана, камердинера.
– Вот он никогда и не смотрел на донну Изабеллу так, – ответил ему женский голос.
– Как «так»? – недоуменный голос принадлежал Додо.
– Так, у синьора аж глаза темнеют.
– Коли мне б женщина говорила такие вещи, у меня б тоже в глазах потемнело, – вступил в разговор еще один собеседник. – Уж я б намотал ее волосы на руку и показал, кто в доме господин, больше б она слова лишнего в жизнь не сказала.
– Дурень ты, Пабло! Своей жене можешь косы наматывать, а то – благородная дама.
– Да какая она благородная! Все делает сама, будто крестьянка. Шутка ли, у нее даже служанки нет.
– Эй, кончай болтовню, бездельники! – прогремел на весь двор Бернардо, капитан стражи, – Доброе утро, донна Алисия!
***
Я не успела дойти до погреба, как меня нагнал Хорхе и сказал, что дон Алонсо хочет меня видеть.
– Мадам, я не вижу дальнейшей необходимости в вашем пребывании в Эль Горра. Вы можете отправиться туда, куда посчитаете нужным.
– То есть? – мне показалось, что я ослышалась.
– Я уже отдал необходимые распоряжения. Ваша повозка будет готова к обеду. Думаю, у вас достаточно времени, чтобы собраться в путь.
– Что-то случилось?
– Случилось? – он усмехнулся. – Нет. Мне нужно ехать на север, в имение моей жены, и я не знаю, когда мне удастся вернуться. Оставлять вас в замке – слишком опасно. Ну, а коль скоро, этот пройдоха монах скончался, как вам прекрасно известно, у меня нет более возможности доказать, что я не был женат на вас. Я также не вижу смысла в вашем пребывании в монастыре, поэтому я принимаю ваше первоначальное предложение о разводе. Но прежде хотел бы знать, на какую часть моего имущества вы собираетесь претендовать, мадам?
Он говорил тем самым своим брезгливо-высокомерным тоном, от которого все во мне начинало клокотать. Но ведь я видела его другим – таким, как вчера, или таким, как у постели Фернандо зимними вечерами.
Я печально сказала:
– Во всем вашем имуществе нет ничего, на что бы я могла позариться, дон Алонсо.
– Не считая, разумеется, Альтамира, – усмехнулся он. – Что ж, в таком случае я хотел бы получить от вас одно обещание.
– Я вас слушаю.
– Если случится так, что мой сын останется сиротой, вы ограничитесь тем, что имеете, и не будете пытаться получить для вашей дочери то немногое, что принадлежит ему как наследному графу Луис эль Горра.
Я проглотила и это. И лишь сказала:
– Клянусь вам, Фернандо получит все, что ему причитается.
Едва уловимая усмешка пробежала по его лицу, когда он ответил:
– Я бы предпочел, чтобы вы не приносили никаких клятв.
Удар снова пришелся по самому уязвимому месту.
– Обещаю вам не пытаться заполучить что бы то ни было из наследства вашего сына. Но если вы не верите мне, к чему вам мои обещания.
– Мне – ни к чему. Вы будете помнить о них. Счастливого пути, мадам.
Я не могла не спросить:
– А Жанна? Означает ли ваше согласие на развод, что она будет продолжать считаться вашей дочерью?
– Доказать обратное мне уже не удастся. Тем более после того, как вы столько времени провели в моем замке.
– Поверьте, если бы я могла повернуть время вспять, я бы нашла другой способ обеспечить будущее Жанны. Я не могу попросить прощения у донны Изабеллы… но я приношу вам свои извинения.
– Я принимаю их. Хотя и не вижу смысла извиняться, добившись цели, – добавил он с той же высокомерной усмешкой. – Мои люди сопроводят вас до первого каравана. Прощайте, мадам.
– Благодарю вас… – это было все, что я могла сказать.
Я уже направилась к двери, но тут же вернулась.
– А как же Фернандо? Он потерял мать, теперь лишится подружки, а потом уедете вы…
Я осеклась, взглянув на его лицо. Он был похож на человека, у которого только что оторвали часть тела. Едва ли понимая, что говорю, я закончила свою мысль:
– Ему будет тяжело. Я могла бы взять его с собой на время вашего отъезда.
Мгновения, пока я это произносила, оказалось достаточно. На лицо дона Алонсо вернулось привычное выражение высокомерного упрямства.
– Фернандо уже достаточно подрос, осенью я отвезу его в школу Ордена, пусть рыцари займутся его воспитанием. Я благодарен вам за проявленную заботу, но вам не о чем беспокоиться.
– Ну что ж, в таком случае прощайте, дон Алонсо.
***
Уложить наши с Жанной вещи было делом недолгим. Дочь, узнав, что мы едем домой, обрадовалась и обещала Фернандо показать ему много интересного, когда он приедет к ней в гости. Они оба так были возбуждены сборами и собственной болтовней, что, к моему удивлению, расстались легко и весело.
Донья Хуана зашла к нам попрощаться, и у меня осталось ощущение, что в глубине души она довольна нашим отъездом. Хосефа простилась с нами тепло, но в целом все восприняли наш отъезд как само собой разумеющееся, как неизбежное и должное свершиться.
Все, кроме меня. Сидя в повозке и прижимая к себе спящую Жанну, я не могла уснуть. Этот внезапный отъезд оставил в моей душе тяжелый осадок. Мои мысли снова и снова возвращались к маленькому замку в горах, словно я оставила там что-то, но никак не могла вспомнить, что именно.
Тщетно я убеждала себя в том, что должна благодарить судьбу за столь нежданное освобождение из почти годичного заточения, что дон Алонсо проявил милосердие, позволив нам с Жанной покинуть замок как можно быстрее, и даже не подписав никаких письменных обязательств, скрепляющих наш с ним договор о разводе. Он отпустил нас с дочерью вместо того, чтобы запереть меня в монастырь. Но я чувствовала себя так, словно явилась в гости и была выдворена за дверь даже без объяснения причин.
Разумеется, рассчитывать на теплое прощание со стороны дона Алонсо было нелепо, но все остальные… Мы прожили вместе зиму, и какую зиму, мы бок о бок боролись за право остаться в живых, и теперь мне дали понять, что мы с дочерью все равно не принадлежим к этому маленькому горскому сообществу и никогда не будем принадлежать. Я понимала, что это нелепо и глупо, но все же не могла справиться с горечью охватившего меня чувства обиды.
И больше всего из-за дона Алонсо. Своим вопросом о том, какую долю имущества я хочу получить, своим пренебрежительно-высокомерным тоном он напомнил в очередной раз, кем меня считает – алчной беспринципной выскочкой. Женщиной, которую нельзя назвать порядочной.
Но горше всего было то, что многое из его обвинений было правдой. И у меня не было оправданий, только жгучее желание повернуть время вспять. Меня выставил за дверь человек, которого я, при всех его недостатках, имела основания уважать. Почти год я прожила в его власти, и ни разу он не применил свою власть во вред мне или моей дочери, хотя мог бы, и едва ли его стали бы за это осуждать. В нашем споре он оказался достойнее и великодушнее меня, так и не отказавшейся от претензий на АльмЭлис.
Вынесенный мне приговор не предусматривал права на ошибку, на человеческую слабость. Дон Алонсо со своим железным кодексом чести не дал такого права ни себе, ни кому-либо другому. Сидя в повозке, я плакала, потому что знала – я не могу поступить иначе, а он не способен понять, почему я поступалась своей совестью. Он никогда не женился бы на мне, даже не потому, что считал меня выскочкой, а потому, что все мои поступки, с его точки зрения, были недостойными и недопустимыми. А еще потому, что его гордость и мужское самолюбие не могли примириться с тем, что я принадлежала слишком многим мужчинам до него.
Он оскорбил меня и сделал это намеренно. Унижая меня, он наказал себя за то, что позволил себе забыться. Моя женская интуиция подсказывала, что он влюблен в меня, и истинная причина моего отъезда заключается в том, что грань между ним и мной стала тоньше, чем он мог себе позволить.