У дверей трапезной стояли бочки. Он пробил кулаком две из них. Из одной ударила струя красного вина, из другой потекло золотистой медленной рекой оливковое масло. Сам он перескочил через бочки, но преследователи заскользили и попадали друг на друга. Воспользовавшись задержкой, Отай влетел в трапезную, вскочил на длинный выскобленный стол и ринулся к противоположному выходу, разбрасывая жестяные плошки и кубки, расставленные к утренней трапезе. У самой двери перед ним неожиданно вырос брат Антонио. Отай отпрянул и налетел на край стола. Этот человек показался ему ужаснее всех стражей Святой службы вместе взятых.
Как не странно, брат Антонио освободил дорогу, быстро произнес сквозь зубы:
– Беги от них. Лучше через двор, к погребам. – И задвинулся в темный угол.
Удивляться времени не было. Отай боком пробрался мимо брата Антонио, благодарно кивнул и выскочил за дверь.
За трапезной развешивали стираное белье. Колышущееся на веревке, протянутой от дерева к дереву, серое тряпье ничем не отличалось от того, что грудой лежало в тележке и направлялось в прачечную. Отай толкнул тележку под ноги преследователям, дернул веревку, и мокрые тряпки облепили стражей. Это было забавно, но не могло спасти его от погони. Нужно было уходить. Антонио сказал – к погребам. Но ведь там глухой забор! Почему он так сказал? Может быть, там ждет засада?
Отай не знал отсюда другой дороги – только через ограду, поэтому понесся к дровяному складу. Он свернул за сараи, быстро засучил рукав и набрал сигнал Неоло. Маяк тут же обозначил маршрут. Это означало, что Неоло все еще в пределах достижимого пространства. Дура, упрямица! Он зарычал и врезал кулаком по доскам.
Уже рассвело, и серые стены монастыря были залиты розовым светом. Щебетали утренние птички, лениво шевелились под ветерком торчащие из деревянных стен пучки соломы. Жизнь…
– Все, пора, – сказал он себе и вскочил на расползающуюся лестницу из дров.
В этот момент в воздухе что-то прожужжало. Мелькнула длинная тень, и вместе со страшным ударом в затылок пришла темнота.
9
Сквозь крошечное оконце под потолком падал слабый свет. На противоположной стене лежал блик, расчерченный тенью от прутьев решетки.
Отай смотрел на медленно тускнеющее пятно света. Голова гудела, и этот гул мешал работе мысли. "Надо было идти к погребам". Это была первая связная мысль, посетившая его после удара, который, по идее, должен был снести ему голову. Но голова осталась на месте. "Да, надо было бежать к погребам…"
Отай пошевелился. Загремело железо. Тяжелые цепи висели на руках и ногах. Превозмогая головокружение, он оторвал туловище от пола и сел. Не было сомнений, что это тюремная камера. За окном бродит страж. Его ноги иногда заслоняют свет. В камере было сыро и холодно, воняло гнилой соломой и мышами.
– Попался, дурак, – сказал он и с горечью рассмеялся. .
Кое-как он дополз до двери и ударил по ней цепью. Тут же распахнулось квадратное окошечко и в него просунулся потный нос охранника.
– Чего тебе?
– Хочу поговорить с кем-нибудь из главных, – прохрипел Отай и снова зло грохнул цепью в дверь.
– Куда ты торопишься? У тебя неплохая камера, ты бы видел другие, – сказал охранник и захлопнул окошечко.
Наступила ночь. Отай провел ее без сна, ворочаясь на подстилке из гнилой соломы и кусая губы от бессилия. Кандалы жестоко натирали запястья и лодыжки, а в голове продолжало гудеть. Вдобавок к этому в соломе шуршали крысы, серые тяжелые комочки вскакивали на грудь, цепляли за волосы.
Несмотря ни на что, с рассветом он почувствовал, что сил прибавилось. Тренированное тело восстанавливалось, в голове прояснялось. Когда первые лучи солнца пробрались сквозь зарешеченное окно камеры, он уже чувствовал себя вполне сносно.
Теперь можно было вспомнить вчерашние события и все обдумать. Он так и сделал, мысленно разложил каждую деталь по полочкам и пришел к выводу, что ничего не понимает. Кто мог знать о контакте, кроме его участников? Могла проболтаться сама Анна или кто-то из ее помощниц. Неоло – исключено. Неоло сделана из железа… Или же за кем-то из них следили. Скорее всего, за ним. Да, это более вероятно. По всем признакам, враги уже знают о Проекте, значит, дело приобретает очень серьезный и опасный оборот, и борьба за послание скоро превратится в открытую войну. Но почему тогда брат Антонио его отпустил? Что было бы, если бы он послушал совета монаха? Эти вопросы заводили Отая в тупик. Он решительно не понимал, что происходит, в чьей игре он стал пешкой и почему оказался здесь. Ясно было только одно – он влип в ужасную историю, из которой его не вытащит даже Челон. Хорошо, если Неоло успела уйти, ведь он проводил ее до дому и, следовательно, навел врагов на ее след. Да еще остался у нее до утра… Идиот! Нужно было дождаться Челона и уходить всем вместе, потому что операция так и так сорвалась и здесь им больше нечего ждать. Именно это и следовало сделать, но теперь поздно сожалеть о своей глупости. Слишком поздно.
Отай пощупал предплечье и отдернул руку, словно уколовшись. Маяка на месте не было. Интересно, как им удалось справиться со сцеплением, зло подумал он.
Громыхнул засов, дверь со скрипом распахнулась.
– Выходи, – рявкнул охранник.
Его повели по коридору, а затем по лестнице наверх. Это была не тюрьма, а целый дворец, в подвальном этаже которой располагалась темница. Мраморные ступени, стенная роспись с вензелями, бархат и атлас.
Стражники Святой службы ввели его в просторную комнату, полную людей, усадили на скамью и удалились.
Отай поднял глаза. Со всех сторон на него глядели со страхом и любопытством, будто он был опасным заморским зверем, о повадках которого пока ничего неизвестно. Он криво усмехнулся.
– Ты находишься перед трибуналом орденской инквизиции, еретик, – произнес пузатый тип в сутане. "Ага, это нунций", – догадался Отай. Разведчиков знакомили с церковной иерархией. – Тебе следовало бы держать себя более кротко и продемонстрировать суду свое раскаяние и смирение.
– В чем я должен раскаяться, интересно узнать? – с вызовом спросил Отай.
Нунций сделал знак, и со своего места поднялся худощавый священник в черном. Он подошел к подсудимому и протянул к его лицу руку, держа двумя пальцами сверкающий браслет.
– Что это такое? – Отай промолчал. Следователь повторил: – Что это такое?
– Система связи.
– Что?
Отай презрительно улыбнулся. Но следователь был терпелив и добродушен.
– Что это за дьявольское устройство? Его пытались разбить, распилить, расплавить, утопить, но оно осталось невредимым.
Разведчик расхохотался. Он представил, как инквизиторы потели, пыхтя над сверхпрочным прибором дальней связи, способным выдержать холод полюсов ледяной Иштар-5 и температуру плавления камня.
– Почему ты смеешься?
– Потому что вы никогда не поймете, что это такое, – сказал Отай, смеясь. – Это не для ваших мозгов.
Следователь и нунций переглянулись.
– Ты хотел знать, в чем должен раскаяться? – спросил нунций с угрожающим спокойствием. – В сношениях с нечистой силой. Этот дьявольский предмет доказывает правоту обвинения. Кроме того, ты выглядишь слишком молодо для своих лет, у тебя отменное здоровье и ты обладаешь нечеловеческой силой, что тоже может быть отнесено к разряду дьявольских чудес.
– Бред, – сказал человек двадцать шестого столетия. – Хорошее здоровье – это следствие тренировок и нормального образа жизни. При чем тут дьявол?
– Человек бессилен против промысла Божьего, – убежденно заметил нунций.
– Господь дал человеку достаточно возможностей, чтобы жить долго.
– Откуда тебе может быть известно о делах Господа?
– Да ничего мне неизвестно. – Отай насторожился. Не сказал ли он чего-нибудь лишнего? Он покосился на писаря, сидящего за низким столиком в углу. Тот старательно водил пером по бумаге.
– Значит, ты признаешься, что совершал какие-то действия для омоложения и благополучия тела? – вкрадчиво осведомился следователь. – Не продал ли ты для этого душу?
– Омоложения? Да идите вы…
– Что тебя связывает с ведьмой Лоренцой Пицони? – вдруг заорал следователь. Лицо его приняло свирепое выражение, прежнего добродушия как не бывало.
– Не знаю я никакой Лорен… – начал Отай и осекся.
Его качнуло. Комната поплыла перед глазами. Так звали по легенде Неоло. Лоренца Пицони… Неоло… Все, это конец. Конец…
– Что вы от меня хотите? – проговорил он глухо.
Нунций удовлетворенно качнул головой.
– Мы ожидаем от тебя признания и раскаяния.
– В чем я должен признаться?
– В том, что находился в связи с ведьмой Пицони и ее подельщиками, что подпал под их влияние, участвовал в дьявольских оргиях и поругании распятия, что по наущению дьявола, говорившего с тобой устами ведьмы, держал богохульные речи и отпускал непристойности в адрес Папы и святой церкви.
– Что вы несете? – Отай скривился. – Когда бы я успел все это натворить? Я в этом проклятом городе только третьи сутки. Ваши шпионы, по-моему, плохо осведомлены. Я бы их уволил.
– Если ты не признаешься, то будешь передан светским властям и придан сожжению на костре, как еретик.
– Мне не в чем признаваться.
– Так ты знаком с Лоренцой Пицони? – проорал в ухо следователь. – Отвечай!
– Знаком! – Отай неожиданно подался вперед, и ударом головы отправил человека в черном к противоположной стене. Стражники тут же оказались за спиной и натянули цепь. Но он продолжал крепко сидеть на своем месте.. – Да, я знаю Лоренцу, – прорычал он, зловеще сверкая глазами, – и она не ведьма. А вот вы как раз и есть слуги дьявола! Если вы ее тронете, то пожалеете об этом. Вы не представляете, кретины, с какими силами связались. Эти силы растопчут вас, как тараканов!
В комнате повисло молчание. Члены трибунала смотрели на подсудимого со страхом. Перед ними был обычный человек, и в то же время он не был одним из них. Он не был человеком из этого города, из этого королевства, из этого мира. Они боялись его и ненавидели, как боятся и ненавидят сильного врага. Они не могли не верить его словам, но он, человек из другого мира, все же один, а их много.
Нунций кашлянул и потер ладони.
– Я вижу, это дело будет очень серьезным, – сказал он медленно, – тут не обойтись своими силами. Я немедленно буду писать в Рим. Уведите его и приставьте двойную охрану. Да, и проверьте, надежны ли решетки.
Отай поднялся, не дожидаясь тычка в спину, развернулся и пошел к выходу уверенной походкой победителя. Но сердце его висело на нитке, готовой вот-вот оборваться.
10
Его больше не вызывали на допросы. Так прошли две недели. Отай проводил все дни, бродя от стены к стене, изнывая от беспокойства, грязи, вони и растительности на лице. Втайне он надеялся на Челона, на то, что тот найдет их с Неоло по сигналу и что-нибудь придумает. Хотя что он мог придумать… Взять дворец нунция штурмом? Глупо. Вернуться на Станцию и притащить сюда десантников? Отай прекрасно понимал, что никто в его двадцать шестом веке не будет даже рассматривать подобный вариант. На Станции дождутся окончания цикла, что произойдет через два месяца, и отключат канал возврата. Вооруженное вмешательство исключалось всеми мыслимыми и немыслимыми правилами и резолюциями, на основе которых создавалась Станция. И это было вполне разумно. Насилие над естественным ходом событий могло привести к необратимым последствиям, переставить звенья цепочки. Это равносильно перестановке звеньев ДНК, когда неизвестно, что получится за организм.
После допроса Отай понял, что нужен инквизиции только в качестве свидетеля. Неоло разозлила их гораздо больше, а это значит, что она действительно подошла к запретной двери. Он был просто зрителем, она же участвовала в процессе, она что-то знала. Теперь они руками инквизиции хотят избавиться от нее, наказать, еще раз указать людям на место, отведенное им во вселенной какими-то иными силами. Они, они… Кто такие "они"? Земляне они или пришельцы? Кто дергает за веревочки, кто раздает роли? Какая роль отведена ему, трагическая, героическая или комическая? Скорее – роль мученика.
Еще через две недели стало известно, что его переводят в Рим. Все решилось слишком быстро, и Отай еще раз сказал себе: "Это они. Они все продумали заранее и наши дела плохи".
11
Генеральный комиссарий римской инквизиции долго смотрел на подозреваемого в ереси, вздыхая и качая головой, будто добрый учитель, укоряющий нерадивого ученика. Отай спокойно смотрел ему в глаза и не отводил взгляда.
Комиссарий сдался первым. Пошарил под столом и со стуком положил перед собой маяк. Браслет потускнел, был изрядно исцарапан, но монитор все так же светился.
– Что это? – спросил комиссарий.