<24 августа 1812 года^[491] вечером узналось в Москве, что французы в 60 верстах^[492] по Смоленской дороге и сражаются с русскими.^[493] В Москве уже всё волновалось, каждый день выходили растопчинские афишки,^[494] иностранцы все были высланы, скоро должен был быть готов шар, который полетит в лагерь французов, и многие уезжали по направлению к Нижнему и Тамбову. Из Москвы вывозили и присутственные места и пушки.^[495] Каждый день разносили растопчинские афишки; в одной писалось: «Здесь мне от Государя поручено сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, куда захотят, и по ветру и п[ротив] ветру, и что от него будет, узнаете и порадуетесь…» и т. д.^[496] В другой писалось: «…а я теперь здоров, у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».

Pierre, прочтя это, болезненно улыбнулся, как он улыбался, когда добрый человек от всей души рассказывал глупый, несмешной анекдот. Это действие производили на него все афишки графа. Он ничего не говорил и не думал даже ясно, но чувствовал, что это что-то не то.^[497]

Pierre испытывал неопределенное и радостное беспокойство; был в Москве, с утра и до вечера проводя вне дома, и прислушиваясь ко всем слухам.

Собирание и обмундирование Без[уховского] полка было поручено главному управляющему, и дело подвигалось. Pierre уж и не мешался в него – он знал, что во всяком практическом деле он только напутает. Он говорил только управляющему: «Ничего не жалейте. – <Ну, что за дело, что заложить, что продать – делайте>».

Pierre знал только одно, что пришло время, когда хорошо стало таким людям, как он,^[498] которые рады тому, что так или иначе, но расстроивается скучный порядок жизни. Pierre смотрел на ужас, отчаяние акуратных, почтенных людей, – всегда тайных врагов его и радовался. – «А мне-то и хорошо, что пришло время показать, что всё это – вздор». От этого приятного чувства он был^[499] беспокоен, ему всё хотелось еще что-нибудь^[500] отдать и как-нибудь сделать себе похуже и совсем, совсем изменить свою жизнь.

Он не засиживался дома и, как вставал, ходил по городу и знакомым. Все говорили по-русски.

– Вы слышали: мы не колебнулись, – говорила ему Жюли Друбецкая, щипля корпию.

– Это подобной древней Риму геройства, – сказал ему А. Б. Голицын.

Ростовы были такие же, как все, старались говорить по-русски, любовались афишами, щипали корпию. Худая Наташа с блестящими глазами присаживалась, слушала и ничего не говорила. Старая графиня заботилась о богатстве дома, составлявшем одну надежду поправления дел, и бранила Разумовского за то, что он теперь отделывался от покупки. Они ждали подвод из деревни для вывоза всего из дома, и экипажей, чтоб ехать в Тамбов. 24 числа Pierre был у них и сказал, что он едет в армию. Когда он сказал это, Наташа изменилась и не спускала с него глаз и проводила его до передней.>^[501]

Несмотря на то, что всем своим знакомым Pierre,^[502] краснея, одно и то же говорил, что он не только никогда не будет командовать своим батальоном, но что он ни за что в мире не пойдет на войну, что он и по корпуленции своей представляет слишком большую мишень и слишком неловок и тяжел, Ріеrre давно уже волновался мыслью о том, чтобы поехать к армии и самому своими глазами увидать, что такое война.^[503]

25 августа, получив от адъютанта Раевского известие о приближении французов и вероятном сражении,^[504] Pierr’у еще более захотелось ехать в армию посмотреть, что там делалось, и с этой целью, чтобы сдать свою должность по комитету пожертвований и быть свободным, поехал к Растопчину.

Проезжая по Болотной^[505] площади, он увидал толпу у Лобного места и, остановившись,^[506] слез с дрожек.

Это была экзекуция французского повара за обвинение в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека в синих чулках и зеленом камзоле,^[507] с рыжими бакенбардами.

Другой^[508] преступник, худенький и бледный, стоял тут же^[509] с испуганно болезненным видом, подобным тому же, который имел худой француз.

Pierre проталкивался сквозь толпу, спрашивая: – Что это, кто, за что, – и не получал ответа; толпа чиновников, народа, женщин жадно смотрела и ждала. Когда толстого человека отвязали и он, видимо, не в силах удержаться, хотя и хотел этого, заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди, толпа заговорила, как показалось Pierr’у для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости, и послышались слова:

– То-то теперь запел: патушка, переяславные, ни пуду, ни пуду,^[510] – говорил один,^[511] вероятно кучер господский, подле Pierr’а.^[512]

– Что, мусью, видно, русский соус кисел, француз набил оскомину,^[513] – подхватил шутку кучера приказный. Pierre посмотрел, покачал головой, сморщился^[514] и, повернувшись, пошел назад к дрожкам,^[515] и решил, что он не может больше оставаться в Москве и едет к армии.

Растопчин был занят и через адъютанта выслал сказать, что очень хорошо. Pierre поехал домой и оставил приказание своему всезнающему, всемогущему, умнейшему и известному всей Москве дворецкому Евстратовичу о том, что он в ночь поедет в Татаринову к войску.^[516] <И дворецкий всё вспомнил и обо всем распорядился. Он старого Безухого берейтора послал с подводой и лошадьми верховыми вперед, а графу была готова коляска и выслана подстава.>

К утру 25, никому не сказавшись, Pierre выехал и приехал к вечеру к войскам^[517] в дрожках на подставных. Лошади его ждали в Князькове. Князьково было полно войсками и до половины разрушено.^[518] По дороге у офицеров Pierre узнал, что он выехал в самое время и что нынче или завтра^[519] должно было быть генеральное сражение. «Ну что ж делать? Ведь я этого хотел, – сказал сам себе Pierre, – теперь – кончено».

У разломанных ворот стояла его подвода с кучером, берейтором и верховыми лошадьми. Pierre было проехал своих, но берейтор,^[520] узнав, окликнул его, и Pierre обрадовался, увидав свои знакомые лица после бесчисленного количества чужих солдатских лиц, которые он^[521] видел дорогой.^[522]

Берейтор с лошадьми и повозкой^[523] стоял в середине пехотного полка.^[524]

Для того, чтобы иметь менее обращающий на себя общее внимание вид, Pierre намерен был в Князькове переодеться в^[525] ополченский мундир своего полка, но, когда он подъехал к своим (переодеваться надо было тут, на воздухе), на глазах солдат и офицеров, удивленно смотревших на^[526] его пуховую белую шляпу и толстое тело во фраке, он раздумал.^[527] Он отказался также от чая, который приготовил ему берейтор и на который с завистью смотрели офицеры.^[528] Pierre торопился скорее ехать. Чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевало беспокойство. Он боялся и сражения, которое должно было быть, и еще более боялся того, что опоздает к этому сражению.

Берейтор привел двух лошадей. Одну рыжую, энглизированную, другого вороного жеребца.^[529] Pierre давно не ездил верхом, и ему жутко было влезать на лошадь. Он^[530] спросил, какая посмирнее. Берейтор задумался.

– Эта мягче, ваше сиятельство.^[531]

Pierre выбрал ту, которая была помягче, и, когда ему ее подвели, он, робко оглядываясь – не смеется ли кто над ним – он схватился за гриву с такой энергией и усилием, как будто он ни за что в мире не выпустит эту гриву, и влез, желая поправить очки и не в силах отнять руки от седла и поводьев. Берейтор неодобрительно посмотрел на^[532] согнутые ноги^[533] и пригнутое к луке огромное тело своего графа^[534] и, сев на свою лошадь, приготовился сопутствовать.

– Нет, не надо,^[535] оставайся, я один, – прошамкал Pierre. Во-первых, ему не хотелось иметь сзади себя этот укоризненный взгляд на свою посадку, а во-вторых, не подвергать берейтора тем опасностям, которым он^[536] намерен был подвергать себя.^[537]

Закусив губу и пригнувшись наперед, Pierre ударил обоими каблуками по пахам лошади, этими же каблуками уцепился за лошадь, натянул и дернул неровно на сторону взятыми поводьями и, не отпуская гриву, пустился по дороге неровным галопом, предавая свою душу богу.

Проскакав версты две и едва держась от напряжения на седле, Pierre остановил свою лошадь и поехал шагом, стараясь обдумать свое положение.^[538]

№ 179 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XXI—XXIII).

<У Бенигсена был в саду обед в палатке, приготовленный отличным поваром, с отличными винами. Хотя Pierre и не был знаком с ним, Кутайсов повел его к нему.

– Он очень рад будет. Все у него обедают.^[539]

Pierre хотел ехать сейчас осматривать позицию, но Кутайсов отговорил:

– Лучше поезжайте после обеда с Бенигсеном. Он едет. По всей позиции проедет.

– Ах да. Это – очень интересно.

Действительно, после обеда он сел на дрожки с адъютантом Тучковым и поехал.>^[540]

Они проехали по фронту линии назад^[541] через окапываемое бруствером^[542] Бородино,^[543] в котором уже был Pierre, потом^[544] на редут,^[545] еще не имевший и потом получивший название редута Раевского, на котором устанавливали пушки. Pierre не обратил никакого внимания^[546] на этот редут. (Везде одинаково копали.) Он не знал, что это место сделается памятнейшим из всех мест^[547] Бородинского поля, потом^[548] они поехали к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревны изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали через поломанную, выбитую, как градом, рожь по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши, тоже тогда еще копаемые и^[549] памятные Pierr’у только потому, что здесь он, слезши с лошади, во рву позавтракал с Кутайсовым у^[550] полковника, предложившего им битков.

Бенигсен остановился^[551] на флешах и стал смотреть на неприятелей напротив, в бывшем нашим еще вчера Шевардинском редуте, он был версты за 1½, и офицеры уверяли, что там группа это Наполеон или Мюрат.^[552] Когда Pierre подошел опять к Бенигсену, он говорил что-то, критикуя расположение этого места и говоря: – Необходимо надо было подвинуться вперед.

Pierre внимательно слушал,^[553] дожевывая битки.

– Вам, я думаю, не интересно^[554], – вдруг обратился к нему Бенигсен.

– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Pierre фразу, повторенную им раз 20 в этот день и всякий раз не совсем правдиво.^[555]

Он не мог понять, почему флешам надо было быть впереди, чтобы их обстреливала Раевского батарея, а не Раевского батарее быть впереди, чтобы ее обстреливали флеши.^[556]

– Да, это очень интересно, – всё говорил он.^[557]

Наконец они приехали на левый фланг, и тут Бенигсен еще более спутал понятия Pierr’а своим недовольством помещения корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг. Вся позиция Бородина представлялась Pierr’y следующим образом.^[558]

Передовая линия, несколько выгнутая вперед, простиралась на 3 версты от Горок до позиции Тучкова. Почти по середине линии, ближе к левому флангу, была^[559] река Колоча с крутыми берегами,^[560] разрезавшая всю нашу позицию надвое.

Выступающим пунктом справа налево были: 1) Бородино,2) редут Раевского, 3) флеши, 4) оконечность левого фланга – леса березника в оглоблю,^[561] у которого стоял Тучков.

Правый фланг был сильно защищен рекою Колочею, левый фланг был слабо защищен лесом, за которым была старая Калужская дорога. Корпус Тучкова стоял почти под горой.^[562] Бенигсен нашел, что корпус этот стоит не хорошо и приказал подвинуться ему вперед на версту расстояния.^[563]

Почему лучше было стоять впереди без подкреплений, почему не подвинуты были другие войска, ежели левый фланг слаб, почему Бенигсен сказал полковнику, который с ним был, что об этом распоряжении его не нужно было докладывать Кутузову, и почему сам не сказал Кутузову. Потом Pierre слышал, как он, встретив Кутузова,^[564] прямо сказал, что он всё нашел в исправности и не нашел нужным ничего изменять – это не смог понять Pierre, и всё это было ему еще более интересно.^[565]

В 6-м часу Pierre за Бенигсеном приехал в Татаринову, где стоял Кутузов.

Одна большая изба в три окна была занята Кутузовым. Рядом на плетне была прибита доска: «Канцелярия главного штаба». Напротив с фургонами у подъезда была изба, в которой жил Бенигсен.^[566]

Перед самой деревней Pierr’а обогнал знакомый ему Кутайсов. Он верхом возвращался откуда-то с двумя офицерами. Кутайсов^[567] дружески обратился к Pierr’у, не в силах удержать насмешливые взгляды, которые обегали всю фигуру Pierr’а, и улыбнулся на вопрос Pierr’а о том, как ему просить главнокомандующего о разрешении участвовать в сражении.

– Поедемте со мной, граф.^[568] Князь (Кутузов), верно, в саду под яблоней. Я вас проведу к нему. Ну, что Москва? волнуется? И, не дожидаясь ответа, Кутайсов подъехал к навстречу ехавшим генералам на дрожках и по-французски что-то горячо поговорил с ними. La position est intenable… Il faut être fou,^[569] – слышал Pierre.

– Кто это? – спросил Pierre.

– Это^[570] принц Евгений, едет на левый фланг осматривать позицию, которая невозможна. Хотят, артиллерия чтоб действовала из-под горы… Ну, да вам неинтересно…

– Ах, напротив… мне^[571] очень интересно… Я видел всё.

– А, – сказал Кутайсов и подъехал к плетню, на котором была вывеска. Кутайсов слез и приказал казаку взять лошадь Pierr’а и Pierr’у сказал, куда итти и где найти свою лошадь.^[572]

В сарае на соломе спал один офицер, накрывшись рубашкой от мух, другой у дверей^[573] обедал подовыми пирогами и арбузом.

– Светлейший в саду? – спросил Кутайсов.

– В саду, ваше сиятельство.

И Кутайсов через сараи прошел в Яблоновый мужицкий сад с теми переливами тени и света, которые бывают только в густых яблочных садах. В саду было прохладно, и вдалеке виднелись раскинутые палатки, ковер и воротники мундиров и эполеты. Яблоки еще оставались на деревьях, и у плетня мальчишка босиком влез на дерево и тряс. Девчонка подбирала внизу. Они испуганно замерли, увидав Pierr’а. (Им казалось, что цель всех людей, а потому и этих, состояла в том, чтобы помешать им рвать яблоки.) Кутайсов прошел вперед, мелькая между деревьями, к блестящему ковру и эполетам. Pierre, не желая развлекать главнокомандующего, остался сзади.^[574]

– Ну, хорошо, поезжай сам, да пошли его ко мне.^[575]

Кутузов, засмеявшись чему-то,^[576] встал и пошел к избе^[577] переваливающейся, ныряющей походкой, руки назад. Pierre подошел к нему, но еще прежде главнокомандующий остановился перед ополченным офицером, знакомым Pierr’а. Это был Долохов. Долохов говорил что-то горячо Кутузову, который через голову его кивнул Pierr’у. Pierre подошел. Долохов говорил:

– Все сражения наши были проиграны от слабости левых флангов. Я осмотрел нашу позицию, и наш левый фланг слаб. Я решил,^[578] что, ежели я доложу вам, ваша светлость может прогнать меня или сказать, что вам известно то,^[579] что я докладываю, и тогда у меня не убудет…

– Так, так.

– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.

– Так, так…

– И ежели вашей светлости нужно человека, который бы пошел в неприятельскую армию убить Бонапарта, то я готов быть таким.

– Так, так… – сказал Кутузов, смеющимися, сузившимися глазами глядя на Pierr’а, и тут же обратился к Толю, шедшему за ним:

– Сейчас иду, не разорваться мне. Хорошо, голубчик, благодарю тебя, – обратился он к Долохову, отпуская его, и к Pierr’у:

– Хотите пороху понюхать? Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем вашей супруги. Здорова она? Мой привал к вашим услугам, – и Кутузов прошел в избу.^[580]

Пообедав у Кутайсова и взяв^[581] у него лошадь и казака,^[582] Pierre поехал к Андрею, у которого и намерен был отдохнуть и провести ночь до сражения.

* № 180 (рук. № 89. T. III, ч. 2, гл. XXIV—XXV).

Князь Андрей в этот^[583] ясный, августовский вечер 25-го^[584] числа лежал в разломанном сарае деревни Князькова на разостланном ковре. Сарай этот был на задворках деревни, над скатом выгона, по которому стояли солдаты его батальона. Крыша с сарая вся была утащена, и одна сторона, выходившая над обрывом, отломана, так что князю Андрею открывался далекий и прекрасный вид, оживленный видом войск, лошадей и столбов дыма, поднимавшихся с разных сторон из котлов. На задворках около сарая был виден остаток овина и между овином и сараем была полоска дерев – осин и березок 30-летних, которых сучья были обрублены, одна срублена и некоторые зарублены. Князь Андрей застал своих солдат, рубивших этот лесок или садок, видимо насаженный старательным хозяином мужиком, и запретил им рубить, предоставляя таскать сарай и бревны. Спасенные им березки с кое-где желтеющей листвой стояли веселые и курчавые над его головой, не шевелясь ни одним листком в тишине вечера. Князь Андрей жалел и любил всё живое и радостно смотрел на эти березки. Желтые листья обсыпали место под ними, но это они обсыпали прежде, теперь ничто не падало, они блестели ярким светом, вырвавшимся из-за туч, блестящим светом. Воробьи слетали с берез на оставшееся звено забора и опять влетали на них. Князь Андрей лежал, облокотившись на руку и закрыв глаза. Распоряжения все были сделаны, завтра должно было быть сражение. У^[585] начальника его^[586] колонны он уже был, с ротным и батальонными командирами обедал и теперь хотел побыть один и подумать, подумать так же, как он думал накануне Аустерлица.^[587] Как ни много времени прошло с тех пор, как ни много пережито было с тех пор, как ни скучна и никому не нужна и ни тяжела ему казалась его жизнь, теперь точно так же, как и 7 лет тому назад, накануне сражения, страшного сражения, которое он предвидел на завтра, он чувствовал себя взволнованным, раздраженным и испытывал необходимость, как и тогда, сделать счеты с самим собою и спросить себя, что и зачем я?

Ничего похожего не было в нем, каким он был 1805 и каким он был 1812 года. Все очарования войны не существовали уже для него. Откидывая и откидывая прежние заблуждения, он дошел до того,^[588] что война ему представлялась уже самым простым и ясным, но ужасным делом. Он несколько недель тому назад сказал себе, что война понятна и достойна только^[589] в рядах солдат, без ожидания^[590] наград и славы. Воевать в товариществе Тимохиных и Тушиных, которых он так глубоко презирал прежде, к уважению которых он не пришел и теперь, но которых все-таки предпочитал Несвицкому,^[591] Чарт[орижскому] и т. п. на том основании, что хотя Т[имохин] и Т[ушин] были почти животные, но честные, не лживые, простые животные, а те были – обманщики и лгуны, загребающие жар чужими руками и над смертью и страданиями людей вырабатывающие себе крестики и ленточки, которых им и не нужно.^[592] Но даже и эта война в самом упрощенном виде теперь слишком ясно, всей своей ужасной бессмысленностью представлялась князю Андрею.^[593] Он был раздражен, ему хотелось думать, он чувствовал, что находится в одной из тех минут, когда ум так проницателен, что, откидывая всё ненужное, запутывающее, проникает в самую сущность вещей, и именно от этого ему страшно было думать.

Он удерживался и все-таки думал.^[594]

Он^[595] вызывал в себе тот ряд мыслей, которые бывали у него прежде, но ничего похожего не шевелилось в нем. «Чего ж я хочу? – спрашивал он сам себя. – Славы, власти над людьми? Нет, зачем? Я бы не знал, что с нею делать. Не только не знал бы, что делать, но знаю наверно, что людям ничего нельзя^[596] желать, ни к чему стремиться».

Он посмотрел на воробьев, слетевших роем с забора на выгон.^[597] «Что ж они (люди)^[598] могут решать? Всё идет по тем вечным законам, по которым этот воробей^[599] отстал от других^[600] и подлетел после.^[601]

Так чего ж я хочу? Чего? Умереть, чтоб меня убили завтра?^[602] Чтоб меня не было, чтобы всё это было, а меня бы не было?»

Он живо представил себе отсутствие себя от этой жизни с плетнем (он отломил палочку) и дымом котлов, и мороз подрал его по коже. «Нет, я этого не хочу, я боюсь^[603] еще чего-то. Чего же я хочу?^[604] Ничего, но живу, потому что не могу не жить и боюсь смерти».

«Вот эти все, – думал он, глядя на двух солдат, которые, стоя у пруда^[605] голыми ногами в воде, вытягивали с бранью друг у друга доску, на которой они хотели стоять, чтоб мыть белье. – Вот эти и этот офицер, который так доволен, что прискакал верхом – чего они хотят, из чего хлопочут? Им кажется, что и эта доска, и эта его лошадка, и это будущее сражение, что всё это очень важно, и живут… И там где-то моя княжна Марья и Николушка тоже боятся, хлопочат и бог знает, кому лучше: им или мне? И я, так же, как они, недавно еще верил во всё. Как же я делал поэтические планы о любви,о счастии с женщинами. – О, милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. —Как же! Я верил в какую-то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия. Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной и не полюбить другого. Как же я боялся того, что она зачахнет с тоски по мне».

Краска бросилась ему в лицо, он встал и начал быстро ходить.

«А всё это гораздо проще. Она – самка, ей нужен муж, первый самец, который встретился и стал хорош для нее. И непонятно, как можно не видеть такую простую и ясную истину. Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это – его место, его земля, его воздух, его мужики, а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, толкнул и развалил его Лысые Горы и всю его жизнь. А княжна Марья говорит, что это – испытанье, посланное свыше. Для чего же испытанье, когда его уж нет и не будет? Никогда больше не будет. И я буду думать, что мне послано испытанье. Очень хорошо – испытанье. Что это меня готовит к чему-то. А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, а завтра придут в Москву и, как в Смоленске, поставят лошадей в собор, а на раку святителя насыпят овса и сена и лошади будет очень покойно… Кому же это испытание? Испытание человеку, который всё не понимает того, что над ним смеются. Глупо, когда не понимаешь, мерзко, когда понимаешь всю эту шутку».

Он^[606] вошел в сарай, лег на ковер, закрыв глаза, перестал ясно думать. Одни образы сменялись другими. На одном на чем-то он долго, радостно остановился, когда его развлек какой-то близко знакомый, пришепетывающий голос, говоривший за сараем:

– Да я и спрашивал не Петра Михайловича, а князя Андрея Николаевича Болконского.

Князь Андрей пропустил мимо ушей этот голос и стал спрашивать себя, о чем он так долго и радостно думал. О чем последнем? Да, вот о чем:

«Я вошел в заднюю дверь нашей комнаты. Она (Наташа) сидела перед трюмо и чесала волосы. Она услыхала мои шаги и оглянулась. Оглянулась, держа пряди волос в руке и прикрывая ими румяную, свежую щеку, и смотрела радостно-благодарно на меня. И я был ее счастливый муж, и она была, да, Наташа. Да… Да, в эти самые щеки, в эти плечи,^[607] может быть, целовал ее этот человек.^[608] Нет, нет, никогда, видно, никогда я не прощу, не забуду этого».

Князь Андрей почувствовал, что слезы душат его. Он^[609] приподнялся и перевернулся на другой бок.

«И могло, могло этого не быть. Нет, я одно хочу, хочу еще. Это – убить этого человека и видеть ее.^[610] И зачем он не женился на ней? Он не удостоил ее. Да, то, что для меня – верх моих желаний, для него – презренно. Так, их есть царство земное. Что же мое?..... Что-то есть и все-таки не хочу я быть ими».^[611]

В входной двери послышались шаги и голоса. Он знал, что это были батальонные командиры, которые шли к нему пить чай, но кроме их был знакомый голос, который сказал:

– Que diable!^[612]

Андрей оглянулся. Это был Pierre, который в своей пуховой шляпе, входя вместе с офицерами, не нагнулся и стукнулся головой о жердь, остававшуюся сверх ворот сарая.

Pierre с первого взгляда на своего друга заметил, что, ежели он переменился с последнего их свидания, то только в том, что за это время он еще дальше ушел на том пути мрачного озлобления. Андрей с насмешливой и скорее неприязненной улыбкой встретил Безухова.

Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей теперь из своего мира, в особенности же Pierr’а, с которым он почему-то чувствовал необходимость всегда быть откровенным и еще более потому, что вид Pierr’a напоминал ему живее всего их последнее свидание и угрожал ему повторением тех объяснений, которые были при последнем свидании. Князь Андрей, сам не зная почему, испытывал неловкость смотреть ему прямо в глаза (неловкость эта тотчас же передалась Pierr’у) и боялся остаться с ним с глазу на глаз.

– А, вот как, – сказал он, подходя к нему и обнимая его. – Какими судьбами? Очень рад.

Но в то время, как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица была больше, чем сухость, была враждебность, как будто он говорил: «Ты – очень хороший человек, но оставь меня, мне тяжело с тобою».

Последнее свиданье их было в Москве, когда Андрей получил письмо Ростовой.^[613]

– Mon cher. Я^[614] приехал.... Так..... знаете… приехал… мне интересно, – сказал Pierre, краснея. – Полк мой еще не готов.^[615]

– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал Андрей.^[616]

– Да, да…^[617]

– Ну, что Москва? Что мои? Приехали ли, наконец, в Москву? – спросил князь Андрей.

– Не знаю.^[618] Жюли Друбецкая говорила, что она получила письмо из Смоленской губернии.

– Не понимаю, что делают. Не понимаю.^[619] Войдите,^[620] господа, – обратился он к офицерам, которые, увидав гостя, замялись у входа в сарай. Впереди офицеров был Тимохин с красным носом,^[621] который хотя теперь за убылью офицеров был уже батальонный командир,^[622] был такой же добрый и робкий человечек.^[623] За ним вошли адъютант и казначей полка. Они были грустны и серьезны, как показалось Pierr’у. Адъютант почтительно сообщил князю, что в один батальон не достало калачей, присланных из Москвы. Тимохин тоже что-то передал по службе.^[624]

Раскланявшись с Pierr’ом, которого князь Андрей назвал им, они разместились на полу вокруг поданного самовара, и младший из них занялся разливанием. Офицеры не без удивления смотрели на толстую громадную фигуру Pierr’а и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер уж обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину.

– Так ты понял всё расположение войск? – перебил его князь Андрей.

– Да, то есть как? – сказал Пьер, – как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все-таки понял общее расположение.

– Eh biens, vous êtes plus avancé que qui cela soit,^[625] – сказал князь Андрей.

– То есть как? – сказал Pierre, с недоумением через очки глядя на Андрея.

– То^[626] есть, что никто ничего^[627] не понимает,^[628] как и должно быть, – сказал князь Андрей.

– Да, да, – отвечал он на удивленный взгляд Pierr’а.^[629]

– То есть как же ты это понимаешь. Ведь есть же les lois.^[630] Ведь, например, я сам видел, как на левом фланге Бенигсен нашел, что войска стоят слишком далеко назади для взаимного подкрепления и выдвинул их вперед.

Князь Андрей сухо, неприятно рассмеялся.

– Выдвинул вперед корпус Тучкова, я был там, я видел. А ты знаешь, зачем он выдвинул? А затем, что глупее этого уж ничего нельзя сделать.

– Ну, как же однако, – возражал Pierre, избегая взгляда своего бывшего друга, – все обсуживали этот вопрос. И в такую минуту, я думаю, нельзя быть легкомысленным.^[631]

Князь Андрей захохотал так же, как смеялся его отец (Pierr’а поразило это сходство).

– В такую минуту, – повторил он. – Для них, для тех, с которыми ты там объезжал позицию, эта минута только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить крестик и звездочку лишнюю.

Расставлять и переставлять нечего, потому что всякая диспозиция не имеет смысла, а так как ils sont payes pour cela,^[632] им надо притворяться, что они что-нибудь делают.

– Однако всегда успех и неуспех сражения объясняют неправильными распоряжениями, – сказал Pierre, оглядываясь на Тимохина за подтверждением и на лице его находя согласие с своим мнением, точно такое же, какое и находил в нем князь Андрей, когда случайно взглядывал на него.

– А я тебе говорю, что всё это вздор и что ежели бы что-нибудь зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку, вот с этими господами и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них....

Pierre молчал.

Офицеры, напившись чаю и не понимая того, что говорилось,^[633] ушли.

– Но трудно тебе дать понять всю пучину этой лжи, всю отдаленность понятия о войне до действительности.^[634] Я это понимаю, 1) потому что я испытал войну во всех видах, 2) потому что я не боюсь прослыть трусом – j’ai fait mes preuves.^[635] Ну, начать с того, что сраженья, чтобы войска дрались, никогда не бывает и завтра не будет.

– Это я не понимаю, – сказал Pierre. – Идут же одни на других и сражаются.

– Нет, идут, стреляют и пугают друг друга. Головин, адмирал, рассказывает, что в Японии всё искусство военное основано на том, что рисуют картины изображения ужасов и сами наряжаются в медведей на крепостных валах. Это глупо для нас, которые знаем, что это наряженные, но мы делаем то же самое. Говорится в III: «Culbuta les dragons russes. Ils rejetta» и т. д., ils abordèrent à bayonettes.^[636] Этого никогда не бывает и не может быть. Ни один полк никогда не рубил саблями и не колол штыками, а только делал вид, что хочет колоть, и враги пугались и бежали. Вся цель моя завтра не в том, чтобы колоть и бить, а только в том, что[бы] помешать моим солдатам разбежаться от страха, который будет у них и у меня. Моя цель только, чтобы они шли вместе и испугали бы французов и чтобы французы прежде нас испугались. Никогда не было и не бывает, чтобы два полка сошлись и дрались, и не может быть (про Шенграбен писали, что мы так сошлись с французами. Я был там. Это – неправда: французы побежали). Ежели бы сошлись, то кололись бы до тех пор, пока всех бы перебили или переранили, а этого никогда не бывает. В доказательство тебе скажу даже, что существует кавалерия только для того, чтобы пугать, потому что физически невозможно кавалеристу убить пехотинца с ружьем. А ежели бьют пехот[инца], то когда он испугался и бежит, да и тогда ничего не могут сделать, потому что ни один солдат не умеет рубить, да и самые лучшие рубаки самой лучшей саблей не убьют человека, который бы даже не оборонялся. Они только могут царапать. Штыками тоже бьют только лежачих. Поди завтра на перевязочный пункт и посмотри. На 1000 ран пульных и ядерных ты найдешь одну à l’armе blanche.^[637] Всё дело в том, чтобы испугаться после неприятеля, а неприятеля испугать прежде. И вся цель, чтобы^[638] разбежалось как можно меньше, потому что все боятся. Я не боялся, когда шел со знаменем под Аустерлицем,^[639] но это можно сделать в продолжение 1/2 часа из 24-х. А когда я стоял под огнем в Смоленске, то я едва удерживался, чтобы не бросить батальон и не убежать. Так и все. Стало быть, всё, что говорится о храбрости и мужестве войск – всё вздор.^[640] Теперь второе: распоряжений никаких главнокомандующий в сражении никогда не делает, и это невозможно, потому что всё решается мгновенно. Расчетов никаких не может быть, потому что, как я тебе говорил, я не могу отвечать, чтобы мой батальон завтра не побежал с 3-го выстрела и тоже чтобы не заставил побежать от себя целую дивизию. Распоряжений нет, но есть некоторая ловкость главнокомандующего: солгать вовремя, накормить, напоить во-время и опять, главное, не испугаться, а испугать противника и, главное, не пренебрегать никакими средствами, ни обманом, ни изменой, ни убийством пленных. Нужны не достоинства, а отсутствие честных свойств и ума. Нужно, как Фридрих, напасть на беззащитную Померанию, Саксонию. Нужно убить пленных и предоставить льстецам, которые во всем совершившемся и давшем власть найдут великое, как нашли предков Наполеону. Ведь ты заметь, кто полководцы у Наполеона, и нас уверяют, что это всё – гении: зять, пасынок, брат, как будто могло это так случайно совпасть: родство с талантом военным. Не родство совпало, а для того, чтобы быть полководцем, нужно быть ничтожеством, а ничтожных много. Ежели бы кинуть жребий, было бы то же.

491. Зачеркнуто: <было дело> в 3 часа было слышно

492. Зач. позднее: от Москвы и надписаны след. три слова.

493. На полях: Общая характеристика Москвы. Казнь повара [?].

494. Зач.: фр[анцузы]

495. Зач.: 22 августа Pierr’у принесли афишку. Вместо зачеркнутого написаны позднее след. восемь слов.

496. След. фраза вписана на полях позднее. Там же ссылка: В[антыш?] К[аменский?], ч. 3, стр. 138.

497. Зач. позднее: 24 утром Pierre прочел следующую афишу: «А..... а я теперь здоров; у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба». Pierr’у было ужасно стыдно, когда он прочел это, он не узнавал приятного, живого Растопчина в этих афишках. Безуховский п[олк]. Вместо зачеркнутого вписан на полях текст след. абзаца.

498. Зач.: которым было всё нипочем. Он испытывал постоянно счастливое чувство чел[овека]

499. Зачеркнуто: даже

500. Зач. позднее: ухнуть и вписано на полях до конца абзаца.

501. Далее вписан на полях текст след. абзаца.

502. Зач.: упорно

503. Зач.: В этот же день

504. Зач.: Pierre решил ехать сам

505. Слово: Болотной вписано позднее.

506. Зач. позднее: увидал, как <сводили> отвязывали от кобылы человека. Вместо зачеркнутого надписан дальнейший текст, кончая: жалостно стонавшего

507. Зач. позднее: который имел не русской вид. Это был французский повар и написаны три след. слова.

508. Зачеркнуто: стоял

509. Дальнейший текст, кончая: послышались слова вписан на полях позднее.

510. Зач.: шутил

511. Зач. позднее: фабричный и надписаны след. три слова.

512. Зач.: Pierre, когда он сошел с дрожек и сам не зная зачем пошел толкаясь в толпу

513. След. четыре слова вписаны позднее.

514. Зач. позднее: треснул изо всех сил фабричного по затылку Вместо зачеркнутого надписаны след. шесть слов.

515. Зач. позднее: и поехал дальше. Вместо зачеркнутого вписан дальнейший текст, кончая: Pierre поехал домой

516. Зач.: Pierre в ночь 25

517. След. четыре слова вписаны позднее.

518. Позднее на полях вписан текст до конца абзаца.

519. Зач.: назначено

520. Зачеркнуто позднее: с криком бежал сзади и надписаны след. три слова

521. Зач.: только и

522. След. абзац вписан позднее на полях.

523. Зач.: подле

524. Зач.: в лесу у разваленной караулки.

525. След. слово вписано позднее.

526. Зач. позднее: него и надписаны след. девять слов.

527. Зач. позднее: Притом неловко и глупо ему казалось одеться в свой мундир, как будто напоминая о своем полке и вызывая на вопросы. – «Нет, нечего делать, так поеду».

528. Зач. позднее: <Надо> Им, верно, хотелось, но как предложить им? Делать нечего. Нельзя. Затем вписано на полях и снова зачеркнуто: которым желал и не смел Pierre предложить этот чай. Далее вписан на полях текст до конца абзаца.

529. След. фраза переправлена из: Pierre ездил давно верхом, еще когда он был женихом. Он ехал с намерением подвергаться всем опасностям генерального сражения

530. Зач. позднее: улыбнулся и

531. Зач.: Pierre <взялся> схватил зa гриву Дальнейший текст, кончая: он схватился за гриву вписан на полях позднее.

532. Зачеркнуто: наивно вывернутые

533. След. шесть слов вписаны позднее.

534. Зач. позднее: на напряженность корпуса и, сев на свою лошадь, хотел ехать за Ріеrr’ом. и вписано окончание фразы.

535. След. три слова вписаны позднее.

536. Зач.: твердо

537. Позднее зач.: Pierre пустил свою лошадь – что будет, то будет – и, удержавшись на седле, остановился и успокоился. Pierre <с той же методичностью> верный попыткам методичности, которые были в нем, вероятно, потому, что в характере его всё было враждебно всякой методичности, сделал себе план и маршрут, куда и куда он должен ехать. <Во-первых, в главный штаб,> в главный штаб, по войскам и позициям, ночевать в Перновский полк к князю Андрею. Pierr’у многое было интересно в этом предстоящем сражении, как всегда и вечно было одним из самых интересных явлений жизни для мыслящего человека явление войны. Люди чужие убивают друг друга. Во-первых, как управляются все эти массы и подчиняются одной воле? Ріеrre был когда-то охотник до стратегических соображений, и тактическая сторона дела интересовала его. 2) Каким духом руководятся все эти массы? 3) И самое главное, вопрос для невоенного: что, был бы я трус или нет? Прежде всего Pierre направился в деревню Татаринову, где стоял Кутузов с главной квартирой. Как только Pierre выехал один верхом между войск с мыслью о том, что теперь ему уже нельзя отказаться от опасности, и о том, что каждую минуту может ожидать его, ему стало страшно за свое толстое, белое, нежное тело и, чтобы поддержать в себе мужество, он живо вспомнил то чувство патриотического воодушевления, в котором он находился в дворянском собрании, и под влиянием этого чувства почувствовал удовольствие в мысли показать, что всё – не только богатство, но и самая жизнь – вздор, в сравнении с чем-то. С чем? он не знал. Ни в войсках, которые проезжал Pierre, ни еще менее в Татариновой, где сосредоточивалось всё высшее и блестящее сословие армии, он не нашел этого настроения. По дороге он был, не доезжая Татариновой, в Бородине, которое было все <обвалено> загромождено вонявшими и работавшими ополченцами, он был остановлен толпой народа, впереди которой шли с пением попы. «О ду-ша-ах на-ших», пели священники и сзади солдаты несли икону. Pierre, сняв шляпу, остановился. Бывшие подле него рабочие весело бросили лопаты и побежали, крестясь, к шествию. Им, видно, весело было прервать тяжелую работу. Солдаты также подходили навстречу толпами и, сняв кивера, набожно крестились. Но Pierr’y очевидно было, что набожность солдат, <не имела ничего общего с иконой> с которой они встречали икону Смоленской божьей матери, которую носили перед сражением по полкам, не имела ничего общего с предстоящим сражением и патриотическим духом. Солдаты отходили, и ополченцы брались опять за лопату совершенно в том же расположении духа, в котором они оставляли их. Вместо зачеркнутого вписан на полях и между строками новый текст до конца варианта.

538. См. далее, вар. № 186. На полях конспект: Кутузов всхлипывает, говоря с войсками. Шуберт, разгоряченный спором, скачет в атаку. Он храбр против пехоты и храбр против французов. Кутузов под Аустерлицем в горячности – каналь[ями] бранится. Hélène читает много книг и Corinne. Главная квартира – изба в три окна. Обед у Бенигсена. Икона. Кутузов: Votre charmante femme. [Ваша очаровательная жена.] Едет к Тучкову. – Ах, это очень интересно: ничего не видит. Прик[азание] о перевязочном пункте и лекаре. К князю Андрею. Он дре[млет] у костра. Поезжай к Б., у Кутузова ничего не увидишь. Офицеры. Тимохин. Солдаты продрогшие. Философия Андрея с Ріеrr’ом. Зачеркнуто позднее: <Первое [1 неразобр.]> В улице, в дер. Татариновой

539. Зач.: А после

540. На полях: <Б[енигсен] разговаривает о фланге и готовится к отсылке курьера к царю. Это вопрос жизни и смерти. Видно, что он напряжен и дрожит, как дрожит человек перед решением участи.>

541. Слово: назад вставлено позднее.

542. Слова: окапываемое бруствером вставлены позднее.

543. Зач. позднее: окапываемое ополченцами, в котором оставались еще избы, но никого уже не было жителей и надписаны след. пять слов.

544. Зач. позднее: мимо и надписано: на

545. След. восемь слов вписаны позднее.

546. След. три слова вписаны позднее.

547. След. два слова вписаны позднее.

548. След. два слова вписаны позднее.

549. Зачеркнуто: ничем не известные и вписано окончание фразы.

550. Зач.: офицера

551. След. два слова вписаны позднее.

552. Зач. позднее: Бенигсен и вписаны след. семь слов.

553. Зач.: глядя ему в рот, терп[еливо], но всё не понимая значения слов Бенигсена.

554. Зач. позднее: сказал и вписаны след. пять слов.

555. Зач.: Ему было очень интересно, но он ничего не мог понять и не мог понять так, как молодые люди не понимают Бетховена или Гете оттого, что они ищут найти это понимание в какой-то другой, высшей и ненормальной сфере. Pierr’у казалось всё это очень премудро. Например

556. Зач.: потому что так после обеда пришло в голову Бенигсену, этого он не мог понять.

557. Зач. позднее: Но что ему было более всего интересно, это то, что он действительно почти понял, но потом опять спутался. Это – левый фланг и вопрос о том, как поместить и вписано кончая: недовольством помещения

558. Зач.: Лишь

559. Слово была вписано позднее.

560. Зачеркнуто: которую трудно обойти правому флангу и вписано окончание фразы.

561. След. четыре слова вписаны позднее и далее зач.: и за ним старая Калужская дорога. 25 числа началась речь об том, что французы могут обойти левый фланг, и про это все говорили и разные слышал суждения в этот день Pierre и затем ехал туда Бенигсен. Значительно отступив от линии, там стоял Тучков и казаки. Полковник 1-го полка подошел к Бенигсену (у него было сердитое лицо) и начал кричать, говоря, что здесь стоять нельзя, что людей перебьют под горой. Бенигсен, печально улыбаясь, молча слушал и поехал вперед смотреть, потом подъехал Тучков, и Бенигсен сказал, что корпус надо передвинуть вперед. Тучков не соглашался. Бенигсен приказал именем главнокомандующего и уехал, когда войска двинулись. Вместо зачеркнутого вписан текст след. абзаца.

562. Зач.: Подъехав к первому казачьему полку, стоявшему тут

563. На полях: <Тут Pierre видел мужиков с тачками. Они были очень веселы, «но на что они были нужны?» думал Pierre>

564. Зач. позднее: передал ему только, что всё хорошо, и ничего не сказал о сделанном распоряжении. Вместо зачеркнутого вписано, кончая: ничего не изменять

565. Зач. позднее: Уже <стало смеркаться> <солнце> <был> 5-й час. Pierre поехал по войскам изучать дух войска. Проезжая через Бородино, он увидал в реке солдат, моющих портянки. Двое с синими ногами стояли в воде и полоскали, двое дрались за доску, на которой хотели стоять. <Офицеры играли в свайку и> «Нет, поздно, надо застать Андрея», и, узнав, где стоит Перновский полк, он проехал к нему. Перед зачеркнутым в рукописи знак сноски, приводящий к дальнейшему тексту. След. фраза вписана на полях позднее.

566. Зачеркнуто позднее: У Pierr’а было много знакомых, но он не подумал о том, к кому обратиться с тем, чтобы ему позволено было волонтером принять участие в предстоящем сражении. (Pierre думал, что это необходимо.)

567. Зач.: ласково

568. Зач.: Светлейший

569. [Позиция ненадежна… Надо быть сумасшедшим,] Зачеркнуто: говорил

570. Зач.: Бенигсен

571. Зач. позднее: бы хотелось видеть позицию и расположение войск… – Ну, так пойдемте, я вас сейчас проведу к светлейшему и поедемте опять на левый фланг к Тучкову. Только я пообедаю. Меня звал Бенигсен. Он Вместо зачеркнутого вписаны след. девять слов.

572. Зач. позднее: особенно заботливо, как ребенку.

573. Зач. позднее: на козлах писал с двумя писарями. Вместо зач. вписаны след. пять слов.

574. Зачеркнуто вписанное позднее на полях: но он слышал то, что говорилось. Вероятно, Кутузов говорил с <доктором> главным заведывателем по докторской части, потому что Pierre слышал слова, ужасом поразившие его, о количестве нужных перевязок и фур для перевоза будущих раненых и убитых, теперь здоровых и живых, но число которых уже приблизительно верно определялось главным доктором и Кутузовым. Pierre слышал слова Кутузова: «чем больше, тем лучше, – сказал Кутузов, – считай на 20 тысяч и не ошибешься». Потом заговорил Кутайсов, и Pierre слышал слова Кутузова

575. Зач. позднее: послышался ему голос Кутузова и потом хохот его.

576. Слова: засмеявшись чему-то вписаны позднее.

577. Зач.: осто[рожной]

578. След. пять слов вписаны позднее.

579. В рукописи: до

580. Зач. позднее: В штабе у Pierr’а не только много было знакомых, но все были знакомые. Следующий абзац вписан позднее на полях.

581. Переправлено из: попросив

582. Зачеркнуто: у Кутайсова и узнав, где стоит Перновский полк,

583. Зач.: вечер

584. Зач.: августа сидел в сарае на ковре

585. Зач. позднее: полкового командира и вписаны след. четыре слова.

586. Зач.: отряда

587. Зач. позднее: Но ничего и вписан на полях текст, кончая словами: зачем я? Ничего

588. Зачеркнуто позднее: что считал честным и разумным воевать и вместо зач. вписан на полях дальнейший текст, кончая словами: понятна и достойна

589. Зач.: с солдатами

590. Далее конец фразы исправлен из: славы и наград и радостей.

591. Зач.: Кут[айсову?] и

592. Зач. позднее: Князь Андрей уже 3 месяца был в полку. Сначала его дичились и бранили, как человека и одевающегося, и говорящего, и всё делающего не так, как другие, но потом его почтительно <строгое> далекое обращение с начальством, его всегда ровная и снисходительная учтивость к низшим, его связи и знакомства в высших сферах (не раз видели, как [к] нему приезжали генералы и флигель-адъютанты, с которыми он обращался точно так же, как с армейцами), его готовность к матерьяльной услуге – обеда, лошади, водки солдатам – приобрели ему общее уважение. «Наш князь», называли его все в полку. Вместо зачеркнутого вписан на полях след. текст, кончая словами: Он удерживался и все-таки думал.

593. На полях: Князь Андрей раздражен, видит всю правду. Измена Наташи – так должно быть – тело.

594. Зач. позднее: Итак

595. Зач. позднее: лежал

596. Зач. позднее: делать, что всё они делают сами. Славы для меня? Нет, ведь я отказался, отказываюсь от нее. Разве не в моей воле было теперь быть там с теми, которые решают теперь судьбы этих 180 тысяч, судьбы России (думают, что решают). Вместо зачеркнутого вписаны след. пять слов и зач. вписанное: Bcë делается по вечным, неизменным и бессмысленным законам.

597. Зачеркнуто: и улыбнулся.

598. Слово: (люди) вписано позднее.

599. Слово: воробей вписано позднее.

600. Слова: от других вписаны позднее и зач.: воробьев

601. Зач.: Разве я не мог бы там с ними в ш[табах] притворяться, что я решаю судьбы? Для этого так мало надо. Такую малую долю усилия души. Но многого надо отречься, многого не иметь… Но иметь <любви к истине> Далее зачеркнуто вписанное: ясного, прямого, неробкого взгляда, чтоб видеть правду, всю правду.

602. След. фраза вписана позднее.

603. Позднее вписаны след. три слова вместо зачеркнкутого: ни этого ничего

604. Зач. позднее: Узнать всё, всю правду всей этой путаницы. Да, этого я хочу, одного этого хочу и могу, я чувствую. Теперь что-то светит мне в этой путанице, но не могу я уловить этого света. Подыму и опушу завесу. Что же, истины я хочу? Но и то нет. Коли узнать ею, надо смертью. Нет, не хочу». Он привстал и стал ломать палочку и радостно смотреть на дым из-под горы. «Есть, есть что-то в этой жизни, чего мне нужно, что могло бы быть хорошо. А что это?» Вместо зачеркнутого вписан след. текст, кончая: когда понимаешь всю эту шутку» (стр. 105).

605. Зач.: с криком

606. След. шесть слов вписаны позднее.

607. Зачеркнуто: с жемчугом

608. След. фраза вписана позднее.

609. Зач. позднее: встал и вышел и стал ходить взад и вперед по сараю, ударяя, ломая хворост и вписано окончание фразы.

610. Зачеркнуто позднее: «Я говорил себе всё, чтобы доказать, что я не имею этого права, но я не могу. И зачем мне ее видеть? Вон Тимохин идет, и чего он желает? Совсем другого. Кто это всё поймет? Ему всё равно, и Павлу всё равно. Стало быть, и мне всё равно, И действительно, мне всё равно. – Эй, Павел, давай самовар и попроси господ, кто хочет чаю. Это кто? Это был Pierre, который, разминая ноги, в своей пуховой шляпе входил в сарай князя Андрея и ударился головой о жердь, оставшуюся сверх ворот. Вместо зачеркнутого вписан на полях след. текст, кончая: мне тяжело с тобою».

611. На полях: <Князь Андрей восхваляет линейную службу. Немцы едут мимо. Русские, как на острове.>

612. Ах, чорт возьми!

613. Зачеркнуто: A que diable, – сказал Pierre, потирая себе лоб. Последние три слова вписаны по зачеркнутому позднее: – Eh bien, mon cher, voila où nous en sommes. Napoléon à 60 v[erst] de Moscou [Ну, мой милый, вот до чего мы дошли: Наполеон в 60 верстах от Москвы]. – Ты зачем здесь? – спросил Андрей. – Не потому, чтобы я был не рад тебя видеть, напротив, я очень, очень рад нынче тебя видеть. Ах ты, милая рожа, <говорил он, целуя его> и князь Андрей, сделав свое детское лицо, обнял его.

614. След. девять слов вписаны позднее.

615. Зач. позднее: Как я ни старался, я не мог быть употреблен. Что ж мне делать?

616. Зач. позднее: улыбаясь.

617. След. фраза вписана позднее.

618. Зач. позднее: Pierre уселся на ковер и кивал дружески головой дядьке Сидору, вошедшему с самоваром.

619. Зач. позднее: Как оставаться там, где всякую минуту могут захватить французы.

620. След. слово вписано позднее.

621. Зач. позднее: тот же Тимохин, так же, как и в 1805 г. ротный и надписаны след. девять слов.

622. Зач. позднее: и робкий, запуганный надписаны след. шесть слов.

623. Зач. позднее: Офицеры успо[коились] и вписан текст до конца абзаца.

624. От слов: тоже что-то передал по службе кончая словами: – Eh bien vous êtes plus avancé que qui cela soit, – сказал князь Андрей – печатается по наборной рукописи, сверенной с остатками попорченного автографа, который был написан позднее на полях вместо зачеркнутого первоначального текста: <и князь Андрей> завязался разговор, более общий, и князь Андрей старательно всякий раз переводил французские слова, по привычке говоренные Pierr’ом, и сам говорил только по-русски. На вопрос Андрея, где был Pierre и что видел, Безухой рассказал свое посещение главной квартиры, объезд позиции и столкновение на левом фланге, которого он был свидетелем. – Я не мог понять хорошенько только одного, – сказал Pierre, – это то, где наш центр, где левый и правый фланг? Ежели он атакует нас в Бородине, то это так, но ежели он атакует нас на правом фланге, то то, что было левым флангом, сделается центром… Князь Андрей улыбался, слушая Pierr’а. – Ты выучил, однако, уж эти слова: центр и фланг, – сказал он. – А ты не поверишь, какие ты истины говоришь, однако… – Я не понимаю.

625. Ну так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было,

626. Зач. позднее: что ты не понимаешь и вписаны след. два слова.

627. Слово: ничего вписано позднее.

628. Зач. позднее: Но ты говоришь истину, потому что не понимаешь и так говоришь. Всё это не имеет никакого смысла. Вместо зач. вписаны след. семь слов.

629. Зач. позднее: Ты говоришь: где наш <левый> центр, никто не знает и не может знать, потому что никто не знает, будет ли он нас атаковать спереди, или слева, или справа, или сзади. Центр и фланги <сражения> диспозиции можно видеть только после сражения, а не до. Далее вписан текст, кончая: нельзя быть легкомысленным (стр. 111) вместо зач.: – Ну, однако, есть же тактические законы, по которым, как в jeud’échées [шахматной игре] руководствуются полководцы. – Никаких нет и не может быть, а так, забавляются, вот, что ты можешь ли себе представить. А это – так, и только вследствие этого я <перестал служить> теперь служу с этими господами, с которыми мы стреляемся и деремся, а не с теми, которых ты сейчас видел в штабе и которые заняты только тем, чтобы притворяться делающими. [Далее пропуск пятнадцати строк, которые были написаны на оборванной части рукописи, до слов: и сообразить все сочетания, которые могут быть, и сос[тавл]яет мастерство игрока.] Князь Андрей улыбнулся, как человек, [который] рад, что противник в [спо]ре, желая опровергнуть, дает ему наилучшие орудия. – Прекрасно, – и князь Андрей, обращаясь к Тимохину («и он мог понять это, так просты будут мои доводы», думал князь Андрей). – Остановимся на шахматной игре, с которой так любят сравнивать военное дело. В шахматах есть 16 штук у одного, 16 у другого, всех вместе на доске 4 × 16. Сила и действие каждой шашки определена неизменно, противнику видны все действия другого противника. Шашкам есть, пить и греться не нужно, шашки не имеют своей воли никакой, и время не принимается в расчет в игре. Ты можешь обдумывать ход, сколько тебе угодно. Условия войны немножко другие, мы после об них поговорим. Но и при [шахма]тах – (ты ведь играешь) <видишь, что нужно> знаешь, [что] сочетание может быть так[ое], какого не напишешь во всю эту стену, и что всех сообразить нельзя, а нужен талант, инстинкт шахматный одного человека. Ну так ежели нужен талант в шахматах, где условия так определены, так тем более нужен этот – еще больший талант и дар – в военном деле. – Да, ты говоришь «тем более». А я говорю, совсем не нужно именно оттого, что сочетаний, которые могут выйти из военного, не только бильоны, но им нет числа, это – бесконечность, и обнять это дело умом совсем нельзя.... – Да отчего же? <Совершенно оттого же, отчего ты не можешь> – Оттого, что надо хорошенько понять условия войны. Не забудь: в шахматах ты знаешь свою силу и силу противника – раз. Здесь ты этого не знаешь, так что ты можешь ошибиться, как один к 10. – Противника, но свою, как же не знать?… – Да, ежели ты говоришь, что у Кутузова есть список, что у меня в батальоне 360человек (365, поправил адъютант), то ты прав, но когда он захочет употребить этот батальон, то он никак не может определить силу напора или отпора этого батальона. В начале дела пролетит ядро, хорошенько срежет три – 4 головы, мы не удержим батальона и побежим, а пролетит над нами 3—4 ядра, да Петр Захарович перед фронтом коленцо сделает, мы целый полк прорвем. – Это так точно, ваше сиятельство, – радостно подхватил Тимохин, давно желавший согласиться с «нашим князем», но не в силах понимать того, что говорилось прежде. – Как в Туретчине… Князь Андрей перебил его. – Ну так видишь ли, во-первых, ты не знаешь, сколько у противника и сколько у тебя (эти люди равны 100 иногда). Но всё это зависит от самых непредвиденных обстоятельств, понапер, чуть накатил колесо, и ядро полетит, убьет Наполеона, а откатил, оно пролетит мимо. – Теперь другое. Шахматы не имеют своей воли, а здесь у каждого своя, потом 3-е: в шахматах пустого места ровно вдвое против занятого, а здесь мы столпились на клочке, который составляет 1/100000 всего пространства, которое может быть театром войны, а потом главное, как мне ответить на твои вопросы. Если вот я могу, закурив трубку, думать [Далее край листа с написанным текстом оборван. Текст восстановлен по копии, кончая словами: мгновенно тем,] Ты говоришь: наша позиция, левый, правый фланг, всё это – вздор, ничего этого нет. А вот что нам предстоит завтра: 100 миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали мы, побегут они,убьют того, убьют другого, а то, что делается теперь, всё это – забава. <[Диспо]зиция и всё это забава, флюгерок, [который] вертится над машиной и воображает, [что он] вертит машину, а в сущности вертится только оттого, что вертится машина.> Дело в том, что не только они вертят машину, но они большей частью стараются мешать ходу дела, занимаясь только своими страстями. Однако и помешать они не могут, потому что дело слишком огромно. Для меня всё это теперь представляется чем: 100.000 русских и 100.000 французов сошлись драться. Факт в том, что эти 200 тысяч дерутся, [а] записывать счеты и лгать после сражения они поручили Кутузову и Наполеону с компанией. Ты вот рассказывал, что на левом фланге Бенигсен напутал что-то с Тучковым и перевел его на другое место вперед <и не доложили об этом главнокомандующему>. Ты ищешь объяснения этому и думаешь, что ты недостаточно знаешь военное дело, чтобы понять всё глубокомыслие этого поступка, а я тебе объясню: Бенигсен спит и видит быть главнокомандующим; ему надо подставить ногу Кутузову и показывать, что он знает дело, что он готов [?] даже жертвовать собой для успеха дела. Вот он переводит Тучкова вперед. А зачем? Этого понять нельзя. Совершенно [?] всё равно ему стоять сзади или впереди. Обойдет неприятель левый фланг, тем лучше, пускай он, имея слева Багратиона, наткнется на Тучкова, а не обойдет – он и Багратион будут атаковать, тем лучше, ежели он впереди, чтобы подать ему помощь. Всё покажет самое дело, а до тех пор ничего нельзя сказать и обдумать. <Ну, как,> диспозиция. Есть у нас войска, есть за нами войска, поставили на холм за спиною нас всех в линию, резервы очень близко сзади (это может быть хорошо, может быть очень дурно) и станем завтра стрелять друг в друга, бежать и пугать и, когда кончится всё, они там выдумают историю баталий о том и по образцу прежних, и напишут, и все поверят, и мы даже, которые были в баталии и ничего не видали из того, что написано, поверим, что всё это так точно было, поверим потому, что вся история была написана к нашей чести, как это было везде, где я только был, от Аустерлица до Бухареста [?]. – Ну, так как же военная история? – сказал Pierre. – Военная история, – разгорячаясь всё больше и больше, продолжал Андрей. – Ты пойми одно, <что> война есть <одно> самое гадкое и неразумное дело. Что такое война? Убийство, <грабеж, обман, измена [?]>. Что нужно для успеха войны? Грабеж (продовольствие войск), обманы (военная хитрость), поддержание духа (измена – шпионство). <Для того чтобы> Это – самое скверное дело, преданное позору в лице Каина. <Но ничего> И оно не изменилось, мы все – Каины, но дело в том, что Наполеон <победил> убил многих, и оттого он имеет власть. А как скоро он имеет власть, он имеет льстецов Далее вписано позднее на полях: (а до него ее имел Марат, Робеспьер, Пугачев), всех за редкими исключениями, и эти льстецы не могут иначе, как, подделав разум под совершившиеся факты, объяснять, что убийство есть величайшее достоинство. (Труднее было найти ему предком императора, но нашел же.) Далее часть рукописи оборвана, недостает пяти строк. Всё, что мы писали [?], говорили, печатали, думали о войне – всё есть ложь, ложь, ложь и ложь, подобной которой нет ни в каком деле, потому что нет дела более дурного. Pierre обрадовался вдруг, поняв эту мысль, и, встав, начал ходить, дальше развивая ее. На полях рукописи: перевязочный пункт – P[ierre].

630. [законы.]

631. Зачеркнуто: Пьер начал приводить примеры из военной истории Фридриха и Н аполеона

632. [им за это платят,]

633. Зач. позднее вписанное на полях: хотели уйти, но князь Андрей удержал их.

634. Зач.: рассказать

635. [я это доказал.]

636. [Опрокинул русских драгун. Они отбросили… сошлись в штыки.]

637. [холодным оружием.]

638. Зачеркнуто: все не

639. Зач.: мне даже весело было

640. След. фраза печатается по наборной рукописи, сверенной с остатками попорченного автографа.